⠇⠳⠃⠕⠺⠾
Лениво перебирая ноги, Сонхва едва не валится в потоке студентов, спешащих к доске с результатами пятничного экзамена. Многие уже заранее ныли, другие обсуждали, куда пойдут отмечать успешное закрытие этого года, третьи — как Сонхва, — тащились молча, едва волоча ноги. Ночь отчего-то выдалась бессонной и Пак ближе к пяти утра уже чуть ли на стенку не полез — спать-то хотелось, а уснуть не получалось. А утром ещё и коллега написала, что не сможет сегодня выйти на смену — ребёнку в больницу надо, поэтому Сонхва придётся отработать вечернюю смену. Благо, хоть пара сегодня одна единственная — и та классный час; он хотя бы успеет вернуться домой и постарается вздремнуть. Дождавшись, пока большая часть студентов освободит место у доски, Сонхва чуть нехотя подходит ближе, находя список взглядом и облегчённо выдыхая — его имя снова на первом месте, а рядом — сотня баллов. И сколько учебников и конспектов он проштудировал ради этого? Одному лишь Богу известно. Хотя сам Сонхва не назвал свою подготовку к экзаменам чем-то вроде «зубрёжки». Он всё понимал, а что давалось трудно — углублялся чуть сильнее, находил кучу разных примеров, перерывал сайты; для него это было своеобразным отдыхом. По крайней мере, отдыхом от самого себя и от липких мыслей. — Время летит, а привычное неизменно. — слышится совсем рядом, и Сонхва замирает, округлив глаза и затаив дыхание. — Ты, как и раньше, на высшем уровне, Сонхва-я. Ему кажется? Боже, пусть это будет очередной, глупый сон! Может, он всё же отрубился по пути и теперь лежит себе без сознания на дороге или в коридоре? Или же… За руку ощутимо щипают, и Сонхва рефлекторно чуть отшатывается и накрывает кольнувший болью участок предплечья ладонью. Он медленно переводит взгляд на невысокого парня с чуть длинными каштановыми волосами; глаза словно сами находят зрительный контакт с родными, карими омутами и Пак боится даже моргнуть — а вдруг всё же сон? — Не ждал? — Хонджун мягко улыбается, чуть покачнувшись с пяток на носки — волнуется. — А я вернулся, хоть и не обещал. Глаза в миг наполняются слезами, но ни одна мышца на лице не дёргается; Сонхва просто глупо пялится, продолжая держаться за руку. А, может, это вовсе не Хонджун? Может, это всё из-за недосыпа, из-за непрошенных слёз? Простая шутка уставшего разума, что, по воле печального сердца, сыграл такую сцену со своим хозяином? — Что, совсем не рад? — тише добавляет парень, и Пак тут же делает судорожный вдох. Нет, этот голос он никогда и ни с кем не спутает. Этот мягкий, ласковый и высокий голос, по которому он так скучал… Дальше — лишь мутная вспышка и Сонхва крепко сжимает в дрожащих руках такого родного, и зарывается носом в его волосы, вдыхая непривычный шлейф лёгких цитрусов. — О, крошка… — ещё тише, с выдохом на шею. Сонхва жмурится, надрывно плачет, сжимает в объятиях и поглаживает кимовы напряжённые мышцы спины. И плевать, что наверняка потёк карандаш, которым он подводил глаза, что вообще о них подумают, но Пак чуть отстраняется, обнимает такое родное лицо ладонями и прижимаясь губами ко лбу, потирается кончиком носа о чужой и плачет сильней лишь оттого, как крепко сжимают его талию чужие руки. Хонджун вернулся. Пришёл за ним в чёртов институт, с которого отчислился ещё полтора года назад, нашёл его среди всех студентов, коих в стенах учебного заведения не мало. Он вернулся и вновь называет его «крошкой», вновь обнимает так чертовски осторожно, но крепко, так же, как и раньше — словно Сонхва самое дорогое, что у него есть. — Ну-ну, хороший мой, хватит плакать… — Хонджун тоже поднимает ладони до его лица и стирает слёзы, и Сонхва правда старается успокоится, но не выходит. — Поехали домой? На нас смотрят… Смотрят? Кто? Пак слегка растерянно оглядывается. Ах, да, точно, они же буквально в центре фойе, он совсем забылся, услышав любимый голос. И на них действительно смотрели многие, а некоторые девчонки, кажется, с первых курсов решили и видео поснимать, и поэтому Сонхва заливается румянцем, смущенно царапнув кимову шею. — На что уставились? — рявкает со стороны знакомый голос. — А ну брысь! Спектакль окончен, всё, финита! Пошли вон! Из толпы неловко вываливается разъярённый Уён, а за ним и хмурый Сан. Младшие курсы спешат послушаться и быстро сбегают из фойе, уже не видя то, как Чон хватает Кима за волосы и грубо отталкивает его от раскрасневшегося Пака. Сан тут же обнимает Сонхва, удерживая, когда тот вырывается и просит остановиться, пока Уён во второй раз бьёт Хонджуну в челюсть. — Какого хера, Ким Хонджун?! — едва не рычит, пихая бывшего друга в грудь, отчего тот чуть не падает. — То есть сначала ты, кусок говна, бросаешь нас всех, затихаешь на херову тучу времени, а сейчас так легко снова лезешь к хёну?! У тебя, блять, совесть есть? — Уён! — Сонхва всхлипывает, делая слабые попытки вырваться из рук Сана. — Уён, не нужно… Хонджун стирает кровь с уголка губ и смотрит на тяжело дышащего Чона исподлобья. Он не бросается с кулаками в ответ, держится, хотя Сонхва видит, как его пальцы впиваются в ладони и как ходят его желваки. — Ты в край спятил, мелкий? — спокойным, сдержанным тоном интересуется Ким, оглядывая собственную кровь на пальцах. — Я лишь сдерживаю обещание, данное тебе, ублюдку такому. — Уён чуть смягчается, но не перестаёт сжимать кулаки и прикрывать собой своих старших. — Оберегаю Сонхва от всяких отбросов, которые не то, что о других, о себе позаботиться не могут! Ты и правда не понимаешь? Да он же, блять, страдает по тебе, как какая-то девчонка, всем отказывает, потому что отдал своё сердце какому-то уроду вроде тебя, который плевать хотел на всех, кроме себя! И в этот раз в челюсть получает Уён, не успев увернуться. — У этого урода были свои причины, и Сонхва их знает. — выплёвывает Ким, потирая костяшки кулака, которым нанёс несильный удар. — И не в своё дело вы бы носы не совали, придурки. Сонхва в конец обмякает в руках Сана, повиснув на нём и не сводя взгляда с Хонджуна. Отчасти Уён был прав — Пак действительно старадет по Киму, ибо доверчиво вручил ему своё сердце, но… Хонджун ведь его бережёт, любит так же сильно… Да ведь? Он же не остыл к нему?.. В этот раз Уён позволяет Киму пройти, и всё же настороженно поглядывает, как тот вновь буквально прячется в крепких объятиях Сонхва. — Всё правда в порядке, хён? — недоверчиво тянет он, заглядывая Паку в глаза, а там — лишь разнеженная нега и тёплая любовь, которых младшие так давно не видели. Молчаливый Сан, как и всегда, оказывается более чутким к чувствам всех, нежели его парень, и потому методично тянет Уёна из фойе, позволяя старшим разобраться во всём самим. Сонхва лишь провожает их благодарным взглядом, а после сам хватает кимову ладонь и спешит на улицу. Они выбегают на задний двор через запасный выход, и Хонджун сразу же оказывается прижат к холодной стене, отчего вскидывает брови и рефлекторно прикрывает грудь руками. От того Сонхва, что разрыдался от внезапного появления Кима, не осталось и следа — и даже чуть потёкший карандаш не смягчал сурового взгляда. — Где ты пропадал? — тихо начинает Сонхва, с лёгким прищуром вглядываясь в чуть взволнованные карие. — Что нам угрожало? Я хочу знать всё. Без тайн. — Суд родителей. — успокоившись и поняв, что всё в порядке, Ким мягко обвил шею Пака руками, расслабившись и не отводя глаз от чужих. — Ты, наверное, не поверишь, но они до последнего находили причины отложить суд или находили какие-то псевдо-доказательства, который предъявляли непосредственно перед началом суда… Но моя сторона выиграла. Они наконец-то за решёткой. А того ублюдка, Гону, тоже посадили за сотрудничество и всякое по мелочам… Это, кстати, из-за него я уехал, потому что он слил про наши отношения моему бате. — Но почему ты вообще не пытался связаться со мной? — Сонхва слабо закусил губу, пытаясь сдержать новый поток слёз. — Я каждый чёртов день ждал хоть весточки… Я так скучал… — Понимаю, крошка, я тоже безумно сильно скучал. — и он подтягивается чуть выше, оставляя долгий поцелуй сухих губ на его лбу. — Но я не мог рисковать. Вдруг они бы нацелились на тебя и пытались меня шантажировать? Я не мог поступить так с тобой, Сонхва. Ты слишком дорог мне. Пара слезинок всё же скатываются с чуть красных щёк, но Сонхва даже не пытается стереть их, наслаждаясь теплотой и лаской кимовых ладоней, что обняли его лицо и ловили слезинки. — Простишь меня, Сонхва? — тихо, несмело. Пак впервые слышит столько волнения и страха в любимом голосе. — Простил, давно уже простил, но… Он отстраняется, убрав руки в карманы брюк и опустив голову. Да, он безумно скучал, да, он очень много и часто думал о нём, но… Честно, он так отвык от него в своей жизни. И было ли желание впускать его вновь? Честно — не особо. Какова вероятность того, что они продолжат жить спокойно, без вот этих вот резких исчезновений и невозможности быть рядом? Сонхва этого не хочет. Абсолютно. — Всё нормально, если ты больше не хочешь видеть меня. — тихо, но с досадной улыбкой тянет Хонджун. — Я пойму, правда, и сделаю всё, как ты скажешь. Сонхва отвечать не спешит, разглядывая такой родной узор битого стекла на дне карих глаз. Хочет ли он видеть его? Определённо. Но хочет ли он вернуть их отношения? А были ли они у них? Они же не были официальной парой или что-то вроде этого, но… Был ещё один момент, который не выходил из головы Пака последний год: — Моя мама всегда называла тебя «Подсолнушком». — тихо выдыхает Пак, едва сумев сдержать новые слёзы. — Поэтому ты обещал покрасить волосы в рыжий, чтобы я смог узнать тебя через несколько лет. Хонджун замирает, как, кажется, и его сердце, и Сонхва даже замечает, как останавливается чужая грудь. — А ещё ты постоянно дразнился, потому что тогда ты был повыше меня… И постоянно отдавал мне свои игрушки или какие-то вещи, ведь у тебя их было полно, а у меня почти не было. Ты жил на этаж выше, поэтому очень часто приходил к нам. Мягко улыбнувшись и склонив голову в бок, Хонджун вглядывается в искажённое лёгкой печалью лицо Сонхва. — Но тебе пришлось переехать, и поэтому мы перестали общаться. — он смотрит на Кима в ответ, слабо скривив губы. — Вот почему ты казался мне знакомым, и… Поэтому ты тогда покрасил волосы в рыжий… Поэтому ты говорил, что не помнил о моих вкусах… Поэтому нуна посчитала твоё имя знакомым. Повисает недолгая тишина, прерываемая звуками улицы и редкими сигналами нетерпеливых водителей; где-то под крышей мирно урчали голуби. — А я всё гадал, когда ты вспомнишь. — тихо усмехается Хонджун через минуту. — Почему ты не рассказал мне сам? Хонджун лишь неопределённо пожимает плечами и отводит взгляд к небу. — Хотел, чтобы ты вспомнил сам. — Ладно… — Сонхва понимающе кивает. — И ты специально искал меня? — Честно? Я думал, что более никогда не увижу своего лучшего друга детства, но после как-то случайно услышал о Пак Сонхва, который поступил в институт благодаря отличному баллу, а не толстому кошельку, и решил, что это знак. Потому и перевёлся. — Разве тебя не отчислили? И Хонджун мягко смеётся, опираясь о стену спиной, словно собственные ноги его едва ли держат. — Вообще-то я учусь не хуже тебя. — тянет он. — От кого ты опять наслушался какой-то чепухи? — Прости? — Сонхва смущённо смеётся и склоняет голову. — Я слышал, что ты превратил машину одного из профессоров в кусок металла, разбив её ломом. — Я, конечно, иногда хулиганю, но не так же сильно… — Хулиганишь? Чего так скромно-то? Хонджун лишь закатывает глаза и расслабляется, разглядывая Сонхва, что достаточно сильно изменился за всё это время, что они не виделись. Отросшие волосы, деловой стиль вместо тёплых кофт и свитеров, лёгкий макияж, пусть и чуть поплывший из-за слёз. Но одно, пожалуй, остаётся неизменным — он всё так же прекрасен. Хонджун готов поклясться, что влюбляется в него вновь, разве что ещё сильнее. — Так что, Сонхва-я? — мягко интересуется он. — Мне стоит дать тебе времени на подумать? Было видно, что Сонхва мнётся и пытается адекватно сформулировать свои мысли — он мелко переминался с ноги на ногу и бегал взглядом по земле, словно ища в ней поддержку или ответы. — Э! — слышится грубый голос со стороны. — А ну марш на пару! Гулять они ещё навыдумывали! Ошарашенно взглянув на престарелого препода, что ускоренным шагом шёл к ним, парни переглядываются и вместе срываются в противоположную от того сторону и бегут к главным воротам. Из груди рвется смех, и Сонхва громко смеётся, схватив Кима за ладонь и крепко сжимая её в своей; а Хонджун тоже хохочет, переплетая их пальцы и потянув Пака вглубь людных улиц. Перебежав дорогу, они пробегают ещё квартал от института — чисто на «всякий пожарный», и прислоняются спинами к холодной стене здания магазина, восстанавливая дыхание, а после тихо смеются, переглядываясь. — Вот пердун старый. — тяжело выдыхает Хонджун, уперевшись руками в колени и жадно глотая воздух, но не убирая с лица лёгкой улыбки. — Чего ж он на пенсию-то никак не уйдет… — Да не говори. — устало усмехается Сонхва, облокотившись на стену и прикрыв глаза. — Его все ненавидят. — Заслуженно. И дальше они стоят минут пять в тишине, переглядываясь и в какой-то момент задержав зрительный контакт, не желая его прерывать — в любимые глаза хотелось смотреть вечность, особенно когда в них плескалась нежность, перемешанная с азартом. — Знаешь, я очень много думал о кое-чём… — тихо начинает Хонджун, отпрянув от стены и встав напротив Сонхва, что смотрел на него и — он уверен — перекатывал шарик меж зубов. — Думал об этом, как о спасательном круге посреди океана. И я в жизни так не хотел этого, как хотел тогда, когда лишился возможности даже видеть тебя… Он мягко поправляет паковы волосы, и Сонхва только сейчас замечает новые кольца на его пальцах и появившуюся на ребре ладони надпись. — Я так мечтал об этом, что сначала даже страшно было, потому что я не узнавал самого себя. — и вовсе переходит на шепот, несмело встаёт вплотную, готовый в любую секунду покинуть чужое личное пространство. — Могу я, Сонхва? Позволишь или прикажешь убираться? Сонхва, честно, уже хотел выпалить о втором варианте, но так и не смог раскрыть рот, застыв и бегая взглядом от одного карего до другого. И дело даже не в Хонджуне — это ведь сам Пак беспокоился о нём больше, чем о себе. Это ведь он всегда старался запрещать себе и думать о подобном, потому что Ким этого не любит. Сонхва просто не хочет его пугать или вновь становится причиной его паники. Но, с другой стороны, Хонджун сам этого хочет, он сам так мечтал об этом. Плевать. Будь, что будет. Сонхва предпочитает действия словам, потому и тянет Хонджуна на себя за шиворот его кожанки, целуя и забывая все обиды и противные мысли. В этот же момент словно слабый ток пустился по его крови — колени слабо подкосило, а губы приятно зажгло от соприкосновения с чужими. И ему с готовностью отвечают, прижимаясь губами к его собственным так жадно, но в то же время осторожно; чужие пальцы так по родному приятно сжимают его талию, помечая своё. Хонджун целуется абсолютно неумело, неловко, и со стороны они наверняка выглядят глупо, но никого это сейчас не волнует — они слишком скучали. Они слишком давно не были рядом. Это действительно сродни пытке. — Пообещай, что больше никогда так не исчезнешь. — жалобно тянет Сонхва в перерыве, и Хонджун крадёт у него ещё парочку крохотных поцелуев, прежде чем прошептать в ответ: — Обещаю, что никогда не оставлю тебя одного надолго. — и закрепляет свои слова поцелуем, крепко обняв за талию. — Я с ума сойду, если снова заставлю тебя так страдать. И ему охотно верят, прижимаясь к сильному телу сильнее и не прекращая мягко целовать — не важно что: губы, щеки, нос, лоб. Сонхва позволяет всем чувствам, запертым на замок слишком долгое время, вырваться наружу; Хонджун же, кажется, открыто наслаждается, подставляя лицо под пухловатые губы, а после осторожно ловит паков подбородок двумя пальцами и целует, совсем осторожно и невинно, словно боится поранить. А поцелуи с Хонджуном — это лёгкий привкус крови и бесконечная ласка. Поцелуи с ним — самое желанное, что было в паковой жизни, словно глоток воздуха после долгой задержки дыхания; без них теперь тоже невозможно. Сонхва слабо улыбается, когда чувствует задрожавшие кимовы губы. Он отстраняется, прижавшись лбом ко лбу, и гладит по влажным от сорвавшихся слёз щекам. Они спешно добираются до дома — Хонджун даже не особо удивляется, узнав, что Сонхва переехал, — всё время тихо переговариваются и переплетают пальцы рук. В тесном автобусе Сонхва нагло прижимается пахом к чужому, игриво закусив губу и любуясь очаровательным румянцем на кимовых скулах. Кажется, теперь настала его очередь постоянно заставлять Хонджуна смущаться. Прижимая смех к чужим губам, Пак вслепую открывает входную дверь и, распахнув ту, утягивает Хонджуна внутрь, не желая прерывать сладкие поцелуи, но их буквально вынуждают отстраниться друг от друга — басистый лай, пожалуй, слышен даже за пределами домика. — Тихо, малыш, тихо. — мягко смеётся Сонхва, ласково погладив любимца по макушке и присев рядом с ним. — Не помнишь его, да? Но Пеш не перестаёт скалиться и рычать, отчего Хонджун, чуть растрёпанный и замерший на месте, едва может спокойно сглотнуть. Сонхва выпрямляется и берёт его за руку, прекрасно зная своего любимца, и осторожно тянет её ближе к Пешу, уверенный, что тот не станет набрасываться. — Не бойся, он не укусит. — пытается успокоить Хонджуна Сонхва. — Ага, а сожрёт целиком? Ким нервно смеётся, но всё же смелее протягивает руку к морде дога, и тот, несмело, долго обнюхивает её. В один миг в чёрных глазах Пеша мелькает искорка, и он тут же принимается радостно вилять хвостом и чуть подпрыгивать, а, стоит Сонхва раскрыть руки, как тот тут же встаёт на задние и передние умещает на его плечах. — Я, конечно, знал, что он вырастет большим, но чтоб настолько… — восхищения Хонджун даже не пытается скрыть, уже смелее погладив Пеша по шее и едва не свалившись, когда тот перескакивает с Пака на него. — Ты хорошо его охранял, а, приятель? Смеясь, он мягко хлопает чуть скулящего четверолапого по бокам и обнимает в ответ. Сонхва смотрит за ними со стороны и тепло улыбается, вспоминая свои старые мысли — да, Пеш действительно не его. Он их. — Мои любимые мальчики. — тянет он и одной рукой обнимает смеющего Кима, а второй Пеша, поочерёдно целуя их в носы. Чуть позже, когда Хонджун осмотрелся и они уселись пить чай за столом… Точнее, Сонхва культурно уместился на стуле, откинувшись на его спинку, а вот Ким решил понаглеть и, проверив прочность стола, ловко заскочил на него и уселся прямо перед Паком, разведя ноги в стороны. Пеш улёгся под столом, сладко посапывая оттуда. — И, выходит, ты вспомнил о детстве уже давно? — сербая горячий чай с лимоном, хмыкает Ким. — Почему мне не сказал? — А это что-то изменило бы? — пожимает плечами Сонхва, мягко поглаживая кимово колено свободной рукой. — Наши отношения бы не изменились, ты бы точно так же исчез и так же появился бы сегодня. Хонджун в ответ лишь тяжело вздыхает, поставив чашку на стол, подальше от себя, дабы ненароком не уронить. — Знаешь, иногда я даже не хотел, чтобы ты вспомнил, что тот мальчишка из детства — это я. — неуверенно, шепотом. — Потому что на того меня ты был очень обижен из-за переезда, да и к тому же я даже не попрощался с тобой, потому что сам плакал очень много и, наверное, подсознательно не хотел видеть твою грусть. — Мало что поменялось с тех пор. Ты всё так же резко пропадаешь. — из вредности он несильно щипает его за икру, заставляя тихо ойкнуть. — Постоянно заставляешь меня расстраиваться. Хонджун тихо вздыхает, поджав губы. — Простыми извинениями тут ситуацию не спасти… Что мне сделать, чтобы хотя бы немного отблагодарить тебя? — Меня? — Сонхва глупо моргает, отпив чаю и отставив чашку к кимовой, отчего их лица теперь разделяли лишь жалкие сантиметры; Хонджун внимательно смотрел на него сверху, мягко улыбаясь. — За что? — За то, что всегда ждал меня, глупая крошка. Ким тихо смеётся, обнимая его шею, когда сильные — отчего он был приятно удивлён, — руки обвивают его талию, подтянув ближе к краю. Сонхва утыкается лицом в тёплую шею и прикрывает глаза, глубоко вдыхая родной запах, который потерял привычную горькую нотку в кисловатом цитрусе. — Сонхва, я серьёзно. — вздыхает Ким, ласково перебирая его пряди на затылке. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? А что он хочет? Пак и сам не знал. Он хотел лишь, чтобы Хонджун был рядом и чтобы он был счастлив. Чтобы Пеш был здоров, чтобы у их друзей всё было хорошо. Поэтому, подняв голову, Сонхва заглядывает в разнеженные карие и мелко щурится, словно в кимовых глазах есть ответ на все вопросы. — Ты же хорошо рисуешь? — тихо тянет он. — Ну, есть такое. — с готовностью кивает Ким. — Хочу, чтобы ты придумал мне эскиз. — не сумев сдержаться, он подтягивается чуть выше и несмело целует в кончик носа, но Хонджун оказывается смелее и склоняется, на секунду соединяя их губы. — Хочу тату. — Я уже знаю, что тебе подойдёт. Сонхва отвечает мягкой улыбкой, уже увереннее прижавшись губами к кимовым. И как же чертовски приятно вот так ощущать близость с ним, как же невероятно прекрасно просто так лениво целоваться, не боясь, что навредит, что напугает. Но через пару жалких секунд Хонджун прижимается к нему сильнее, шепчет что-то бессвязное и углубляет поцелуй, сам же от этого плавится, выгибается в пояснице и стонет от новых ощущений. Сонхва слабо улыбается, насколько это вообще возможно, и довольно жмурится от кимовой реакции на его металлический шарик, когда их языки сталкиваются — а Хонджуна пробирает мелкая дрожь, небольшие ладони сильнее сжимают волосы. Когда Ким тянется к подолу его футболки, Сонхва ноет, что не может при Пеше, и потому они, едва отрываясь друг от друга, семенят в спальню, закрывая дверь и падая на кровать. Они вновь вспоминают, какого это — быть так близко друг с другом, быть комфортным местом; они никуда не спешат, абсолютно забывшись во времени. Хонджун вновь приятно удивляется, когда на правой ключице Сонхва замечает красивое «I don't know you», долго целует надпись, шепчет в шею о том, что они знают друг друга лучше, чем кто-либо, заставляя смеяться. Их личная идиллия. Покой, комфорт и уют. Их чуть странная, но нежная любовь, переплетённая тоненькими ниточками горьковатого дыма, что они выпускают из лёгких после долгого часа чистого удовольствия. И Сонхва безумно рад и благодарен самому себе, что из «поцелуя» и «убраться» выбрал именно первое, потому что сейчас, разморённый, лёжа на крепкой груди, он понимает, что без Хонджуна — уже не то и не так. И впредь они будут вместе смело бороться со всем, рука об руку; спиной к спине. Сердце к сердцу.⠇⠳⠃⠕⠺⠾ ⠝⠁ ⠺⠑⠅⠁
The End.