Triple Kill

Тишина. За окном шумят машины, разбавляя капли, что бьются об окна. Ливень не прекращался ни на секунду, казалось, становился лишь сильнее. В квартире было не так уж и светло – гостиную освещала люстра, где две из пяти лампочек перегорели. Запах сигарет немного щекотал нос, наверное, Джиджи курит, но у неё явно не те сигареты, что и у Тэхена… Как бы Минджи не пыталась себя отвлечь, она не могла не думать о Чонгуке, который молчал, который был в шоке, в еще большем шоке, чем Тэхен. Он будто бы только что что-то потерял, упустил и не понял, когда и где, не знал, как всё вернуть, и не мог сообразить, что происходит. Чонгук был в замешательстве, он тяжело дышал и просто смотрел на Минджи, осматривал её тело, её волосы, руки, парик и утягивающую ткань. Хмурился, часто моргал и не двигался. — Как… что…, — он не знал, что сказать, и Минджи его понимала. — Всё это время ты… ты был… была… ты была своим братом? — Да. А Джинхо играет меня, в колледже искусства, — сжимает парик, чувствуя, как начинает нервничать. Сейчас может быть всё, что угодно. Чонгук может разозлиться. Он может очень разозлиться, а Минджи помнит, что злой Чонгук – это что-то страшное, это может быть что-то очень страшное и жуткое. Чонгук также может просто безмолвно прогнать её, сказать, что он больше не хочет её видеть, что он будет менять комнату или пойдет на подработку, чтобы снимать квартиру самому. Чонгук может всё рассказать, он может позвонить в колледж и доложить, что всё это время жил с омегой, что он учился и учится с омегой. Столько вариантов, и Минджи не видит ни одного хорошего исхода. Как бы она отреагировала, если бы Чонгук или Тэхен сказали ей, что они не те, за кого себя выдают? Чонгук медленно облокачивается спиной о тумбочку, с которой Джиджи схватила зонтик и рюкзачок. Он трет пальцами лоб, смотрит вниз и анализирует всё, что только что услышал. Он еще очень долго молчал, а Минджи не знала, что ей делать. Говорить дальше? Ждать? Уйти? — Ты… с самого начала была Минджи? — Да. Джинхо никогда не появлялся в колледже или на вечеринке. Чонгук шумно выдыхает и протирает лицо ладонями. Он, наверное, ожидал чего-угодно, но не этого. — И тогда, в кинотеатре, ты была со своим братом? С настоящим Джинхо? — Да. — И… всё это время ты… ты… просто играла своего брата? — Разве что, только в повадках пыталась его повторить. Всё, что я тебе говорила, Чонгук, всё, что делала – это всё была я и только я. Это… всё лишь был маскарад, но под декорациями была я, Минджи. — Ты… омега, — пугающе холодно констатировал Чонгук. — Да. Да, я… омега, — закусывают губу и вздрагивает, когда он резко встает и поворачивается к ней, но не двигается. — Чонгук, пойми, я… мне пришлось, — хотелось оправдаться, защититься. — У меня не было выбора. Мне нужно было быть альфой, и… — Ты – омега. — Я знаю, Чонгук, знаю… — И ты надеешься, что после этого я захочу вернуться в общежитие? Как мне жить с тобой в одной комнате? Как ты себе это представляешь? Как мне с тобой вообще теперь общаться? — Я не понимаю, в чем проблема? — Да ты…, — он складывает ладони друг к другу и прислоняет ребром к носу и губам, выдыхая. — Ты – омега, а я – альфа. — Но как-то же мы с тобой жили до этого, и всё было нормально. Я принимаю таблетки. — На вечеринке ты тоже их принимала? — Да! И до, и после. Чонгук, послушай, здесь нет ничего такого в том, что я – омега. Разве тебе не должно было стать легче после этого? Ты поцеловался с омегой, а не с альфой, — Минджи делает несколько шагов навстречу к Чонгуку. Он напрягается, но не двигается с места. — Тебя не пугает тот факт, что я могу сделать тебе больно? Хмурится и не понимает вопроса. — С чего бы это? — Разве… я… я же принимаю таблетки, которые могут сработать в любой момент, — он сглатывает и кажется каким-то напуганным. — Что если я сделаю тебе больно, ведь теперь я знаю, что ты – омега. — Чонгук. Тебе напомнить, как я зашла к тебе на вечеринке, а ты чуть ли не плакал из-за паники, что тебя раздевают две омеги? — ухмыляется, но Чонгук не видит здесь ничего забавного. — К тому же, ты мог почувствовать мой запах за всё это время, у тебя была куча возможностей сделать мне больно или сорваться, но я же принимаю “Блокатор +”. — На вечеринке ты его тоже принимала. — Мы были пьяными, а ты… ты… ты был слишком близко, и ты… говорил столько всего, что я сама не удержалась, — облизывает губы и смотрит в сторону, чувствуя, как смущается. — И… будем честны – перед тобой мало кто может устоять. И наконец-то я могу тебе сказать это, как омега, а не как альфа. Может, хоть так ты меня послу…, — Минджи поднимает взгляд и резко втягивает в себя воздух, потому что она не заметила, как Чонгук подошел к ней. Он не трогал её, но всё еще тяжело дышал. Он никогда не перестает хмуриться, но если пять минут назад он выглядел угрожающе, то сейчас его бровки добавляли ему очаровательной суровости. Чонгук не появлялся перед Минджи так долго, что она уже и забыла, как блестит его пирсинг. Кажется, в его ухе добавилось еще пару колец. — Ты не боишься меня, несмотря на то, что знаешь обо мне? — Почему я должна? — И ты не считаешь меня… не таким? То есть, тебе не кажется, что я… какой-то странный или… может… после всего, что ты обо мне знаешь… тебе не хочется… Чонгук замолкает, когда Минджи решает взять его за ладонь так, как они делали это на вечеринке. Он удивленно смотрит на переплетенные пальцы, его грудь всё еще тяжело вздымается, язык заплетается. У него столько мыслей, что он не знает, как их выставить в нужный порядок, ведь ужасно нервничает. — Ты хочешь поцеловать меня еще раз? — шепчет и подходит еще ближе, смотря Чонгуку прямо в глаза. Он так напуган. Он не был таким на вечеринке, он никогда не был таким рядом с Джинхо. Морщинки на лбу разгладились, плечи еще больше сутулились, а взгляд бегал по лицу Минджи, как будто он впервые её видел. — Хочу, — отвечает еще тише и крепче сжимает ладонь. — Я хочу столько всего тебе сказать… — Сначала поцелуй меня, — отпускает кепку и ткань, которые падают на пол, и сжимает майку на груди Чонгука. Чонгук закусывает губу, останавливает себя сделать шаг навстречу, он словно сам себя превращает в окаменелую статую, не желая наслаждаться свободой. — Я не хочу навредить тебе… — Ты не навредишь мне, Чонгук. — Но… но… — Я же сказала. Сначала – поцелуй меня. Откуда у неё такая смелость? Может, не стоит быть такой настырной – она же омега, а хорошая омега никогда бы так себя не повела. Минджи расслабляется, когда чувствует на щеке ладонь Чонгука. Он приподнимает её очки, оставляет их на спутанных волосах, аккуратно, чтобы не сломать оправу. Подобной нежности не было даже на вечеринке, Чонгук словно пытался быть другим, не был собой. В его движениях чувствовался страх, он сдерживал себя, а ведь он даже еще не поцеловал Минджи. — Я говорил тебе, что у тебя очень красивые глаза? — тихо спрашивает и смотрит почти так же влюбленно, как и на вечеринке. — Да. — Почему-то, когда я смотрю в них, мне сразу становится… спокойно… на душе, — даже сейчас он призрачно хмурится. — Ты же обычно почти не говоришь, так почему тебе нужно быть таким невозможно болтливым имен…, — мычит, когда Чонгук накрывает её губы. Они оба облегченно выдыхают и прижимаются друг к другу. Поцелуй был настолько невинным, что это даже смешило, но Минджи не смеялась – она наслаждалась мягкостью и металической прохладой, что дразнила её губы. Ладонь Чонгука фиксировала её лицо и не исчезала до тех пор, пока их языки не столкнулись. Так глубоко и так сладко. Судя по всему, Чонгук совсем недавно ел конфеты со вкусом банана. Он толкался в её рот, с каждым причмокиванием будто бы отпускал себя с цепи всё дальше и дальше. Напор Чонгука заставлял сделать крошечный шаг назад, но Минджи вцепилась в него точно так же, как и он в неё. Ладонью ползет к его шее, широкой и крепкой, одобрительно гладит, когда Чонгук аккуратно сжимает талию. Он словно пробует её, щекочет пальцами и практически не позволяет себе применить хотя бы капельку силы. Когда он, всё же, решает прижать Минджи ближе, надавливая на поясницу, она поддается и слабо выгибается. Что это? Что это за чувство? Почти такое же, как и на вечеринке, так… щекочет и надоедливо мельтешит. Тело странно реагирует, очень. Внизу живота начинает тянуть, начинает отдавать слабой болью, из-за чего Минджи хмурится, но успокаивается, когда слышит в ушах не только своё сердцебиение, но и Чонгука. Своей грудью она прижимается к нему, но сам Чонгук вздрагивает и покрывается мурашками. Он не прекращает целовать, не останавливается ни на секунду, искренне наслаждается. Довольно мычит, когда ладони Минджи ползут выше, к его волосам, чтобы сжать спутанные локоны. У Чонгука поразительно мягкие волосы. Пушистые, приятные, гладкие. Так приятно держаться за них, тем самым прижимая его еще ближе. Минджи хочется раствориться в нем, впитать каждую его частичку, и её голова забита только одним единственным желанием. Омега словно просыпается в ней, словно идет на зов альфы, который так близко, который тянет её за веревочку к себе, всё ближе и ближе, и с каждой секундой невыносимая боль усиливается, заставляя руки Минджи потянутся к худи, чтобы скинуть с Чонгука, чтобы как можно быстрее приступить к главному, но… — Стой. Он хватает её за кисть, пугая. Минджи вздрагивает и в замешательстве смотрит в темные, практически полностью затуманенные глаза, что сверкают из-под пушистых ресниц. Они тяжело дышат и смотрят друг на друга, а затем Чонгук наклоняется, чтобы соприкоснуться лбами. — Ты не принимала таблетки, да? — Принимала, но… но они, кажется, перестают действовать, когда ты рядом, — её нос начинает щекотать знакомый запах крепкого коньяка, но она боится, что если втянет его полной грудью, то совсем потеряет рассудок. — А ты? Ты принимал свои? — Да. И ты, кажется, их усиливаешь, — он отпускает её ладонь и обнимает за талию двумя руками. Закрывает глаза и медленно втягивает аромат Минджи. — Ты пахнешь, как свежий лимон… от этого… слюни сами текут, — он сглатывает, трется лбом и приоткрывает глаза. — Можно подумать, твой запах коньяка не соблазняет, — слабо ухмыляется и приобнимает Чонгука за шею. — Поцелуй меня еще. — Если я поцелую тебя еще раз, то я больше не смогу остановиться, — вновь хмурится и закусывает губу. — Я буду только рада. — Нет, я… я могу сделать тебе очень больно, — он выдыхает и отталкивается ото лба Минджи, но всё еще смотрит ей в глаза. — Ты знаешь, на что альфы способны? — Знаю. — И твой запах… у тебя же… у тебя же не может быть течки? — С тобой может быть всё, что угодно, — облизывает губы и гладит Чонгука по щеке, чувствуя, как она всё меньше и меньше может внятно говорить и соображать. Слабо кривится из-за боли, что начинает её злить, ведь… альфа прямо перед ней, и он не хочет делать с ней то, что должен. — Знаешь, когда… ты меня поцеловал на вечеринке, — она приближается к губам Чонгука, который сглатывает, — я была ужасно мокрой. Ты знаешь, как я хотела, чтобы ты вернулся и взял меня? — Пожалуйста, остановись…, — он закрывает глаза, выдыхает и слабо дергает верхней губой, из-за чего заметно, как у него увеличиваются клыки. Минджи не в силах остановить себя, на что вообще надеется Чонгук? Она не может по-другому, ей нужно, чтобы Чонгук касался её, чтобы он взял её, взял то, что принадлежит ему. Целует, ведь больше не может терпеть, и это действует как спусковой крючок на Чонгука. Его сердцебиение учащается, он сам прижимает омегу к себе как можно крепче, пробует на вкус её язык и толкает спиной в неизведанном направлении. Ладони Чонгука очень быстро усаживают её на кухонный стол, подхватывают за колени, чтобы подвинуть к краю, и чтобы уместиться между ног. Минджи с трудом сдерживает улыбку. Ей казалось, что сейчас всё будет куда медленнее, тише и нежнее, но, видимо, она не учла, не услышала Чонгука так, как ей нужно было. Он срывается, он настолько быстро теряет себя, что не успевает понять, как его клыки царапают чужой язык, как его рычание, грубое и нетерпеливое, заставляет Минджи тихо стонать и пугливо дышать, а запах, который начинает невообразимо быстро выделяться, заполняет не только кухню, но и всю квартиру. Если у Чонгука текут слюни от аромата лимона, то у Минджи горят легкие и першит в горле от аромата коньяка. За окном сверкает молния, когда Чонгук отрывается и смотрит прямо в глаза, тяжело дыша. В таком положении отчетливо видно, как пирсинг намок из-за поцелуев, и как его клыки нетерпеливо выглядывают из-под губы. Он еще никогда не казался Минджи таким очаровательным, таким невероятно красивым и пугающим одновременно. От этого взгляда мурашки по коже. Раньше Чонгук мог одарить озябшим холодом, презрением и недоверием, мог четко показать, что он предпочитает быть один, но сейчас он не позволит и шагу от него сделать – ему нужна вся Минджи. Ему нужна омега. Чонгук опускается к шее, чтобы оставить несколько поцелуев и… засосов. Минджи не думает о следах, которые окрасят её кожу, она думает о том, как быстро исчезает зуд. Она только больше подставляет шею, выдыхая и сглатывая. Он не останавливается на первом, он идет дальше, на другую сторону, жестче вцепляется в кожу, заставляя слабо зашипеть от боли. Еще чуть-чуть и Минджи совсем перестанет соображать. — Не так… резко, — это вообще её голос? — Я не могу по-другому, — хрипит в губы и вновь целует, неожиданно мягко. Чонгук стонет от обычных поцелуев, и это так возбуждает. Минджи подставляет ему лицо, позволяет взять её за челюсть, чтобы чужой язык мог еще глубже проникнуть, чтобы Чонгук практически пожирал её. Когда его пальцы опускаются ниже, по рукам, к талии, цепляют края футболки и залазят под, щекоча прохладой, Минджи начинает ёрзать, что отдает всё той же болью, вперемешку с тягучим чувством внизу живота. Она буквально течет по Чонгуку, а он… всё еще умудряется бояться. Такое чувство, что он впервые прикасается к девушке, но при этом знает, что нужно делать, иначе как еще объяснить реакцию Минджи? Он выдыхает, когда ладонями гладит ребра и ползет выше, а затем резко сжимает грудь, смешивая стоны. — Как… как ты прятала такое тело? — шепчет и продолжает наслаждаться мягкими ощущениями, вызывая у Минджи стон за стоном – она никогда не позволяла никому трогать себя. — Ты ведь такая… невероятная. — Не надо так сильно… — Прости, — он виновато целует и ослабевает хватку, но чувствуется, что ему сложно сдерживать себя. — Ты такая приятная. — Я знаю, — криво ухмыляется и закрывает глаза, чтобы сосредоточиться. Ладони Чонгука вмещают в себе грудь Минджи, что позволяет ему делать с ней всё, что ему вздумается. Сильнее, слабее, сгибая пальцы или поглаживая ими – он всецело наслаждается процессом, при этом периодически целуя в щеку или шею. А затем, подушечками средних пальцев он начинает аккуратно надавливать и потирать, заставляя ухватиться ладонями за свою черную майку. Приходится втянуть в себя воздух, потому что Минджи никогда не могла сделать себе так приятно. Чонгук выглядел неопытным, но очень любопытным – с интересом наблюдал и продолжал натурально издеваться. Видимо, ему показалось недостаточным то, что он делал, поэтому он приподнял футболку и, не сильно задерживаясь, заставил Минджи выгнуться, надавливая рукой на поясницу, чтобы опуститься и обхватить мокрыми губами. Прикрывает рукой рот, чтобы не застонать слишком громко, но затем сама убирает ладонь, чтобы ухватиться за пушистые волосы. Чонгук с таким наслаждением посасывал и втягивал аромат Минджи, мычал каждый раз, когда слышал тонкий голос, что раздавался практически у него над ухом. Он был не в себе, но он всецело был под властью приторных и недоступных ощущений. Перемещаясь со стороны в сторону, он заставлял грудь Минджи покрываться слюнями, из-за чего её кожа блестела под слабым светом лампочки и сверкающих молний. Подобный вид вынуждал Чонгука пройтись языком по ложбинке, к ключице, чтобы легко укусить. Всё это невозможно, всё это… надо усилить. Нужно больше, Минджи нужно больше Чонгука. — Ты такая вкусная, Минджи. — Д-да… спасибо, — ей правда очень сложно что-либо отвечать. Чонгук резко стягивает футболку, из-за чего очки падают на стол, а затем и на пол. Разбились или нет – вообще всё равно. Меньше всего хочется думать про оправу, когда перед Минджи чистокровный альфа. — Могу поспорить, что здесь ты еще вкуснее… И он надавливает пальцами между ног, сквозь джинсы и нижнее белье, ловит ртом мягкий стон, что вылетает из Минджи. Он целует и целует, продолжает надавливать и потирать, с каждым разом все сильнее. Тяжело быть тихой, тяжело молча расставлять ноги и позволять Чонгуку ласкать себя. Но ему явно не нравится, что перед ним столько одежды, поэтому он торопливо стягивает с Минджи джинсы, откидывая их сторону, и, подхватив за колени, подвигает еще ближе к себе. — Шире. Расставь шире. Низкий и хрипящий голос, от которого она намокала еще больше, который проникал вглубь и околдовывал, заменял настоящий голос Минджи. Он словно заполнял её, звучал, как музыка, диктовал, что ей нужно делать. Она уже ощущала подобное и… совсем недавно, сегодня… но всё стирается, как только Чонгук начинает опускаться поцелуями к животу, периодически покусывая. Ниже и ниже. Большими пальцами медленно снимает промокшее, черное нижнее белье. Горячее дыхание щекочет кожу, но Минджи ловит себя на мысли, что не может не смотреть на Чонгука. Ей должно быть стыдно, она должна смущаться тому, как он целует внутреннюю сторону бедер, как он поглядывает на неё из-под отросших локонов и как, черт возьми, он медленно проводит языком между её ног. Но всё, что она чувствует – адскую жажду и зуд. Больше. Чонгук специально сжимает кожу, раздвигает колени шире, чтобы Минджи даже не посмела попытаться прикрыться. Он, томно поглядывая прямо ей в глаза, приближается и мягко, с удовольствием проводит языком вдоль, наслаждается влагой, что обволакивает его рот, пока омега… его омега с трудом пытается удержаться вертикально и не упасть на стол. Но как только Чонгук мычит, отдавая вибрацией, и проникает языком внутрь, Минджи стонет и наклоняется вперед, чтобы запутаться пальцами в пушистых волосах. Вязко, грубо, мокро, но божественно приятно. Чонгук показывает ей небо в алмазах одним лишь своим языком, таким… проворным и, казалось бы, ни на что не способным. Он словно давно знал, как нравится Минджи, куда стоит надавить или где мягко провести, с какой силой укусить и всосать – всё было великолепно, идеально. Боль постепенно уходила, всё заполняло лишь нестерпимое желание принадлежать Чонгуку, и с каждой секундой Минджи была всё ближе. Омега всё ближе к тому, чтобы всецело быть под властью своего альфы. Коньяк и лимон смешались, ни о каком аромате дождя и речи быть не могло. Каждый сантиметр квартиры был пропитан запахами Чонгука и Минджи, которые не могли контролировать ни себя, ни собственные феромоны, что выделялись с бешеной скоростью. Можно было задохнуться в Чонгуке, и Минджи хотелось утонуть в нем, но когда он заменил свой язык пальцами, поднял голову и словил её губы своими, она вся сжалась и подарила громкий, сладкий стон, который Чонгук с удовольствием принял. Он заставил подняться, заставил ухватиться за себя, за свою майку на спине. Минджи чувствовала, как он ввел и второй палец, растягивая её всё больше и больше. Она никогда не вставляла так глубоко, только дразнила, но Чонгук буквально заставил её по-новому ощутить своё тело, узнать, что такое делать себе по-настоящему приятно. — Ты такая сладкая, что я хочу еще…, — хрипит и целует в щеку, пока Минджи покрывается мурашками и с трудом может удержаться за Чонгука. — Пожалуйста, не останавливайся. — Тебе так нравится? — он еле заметно ухмыляется и решает ускориться. — Дай мне попробовать тебя еще… хочу еще…, — говорит, как в бреду, и когда получает в ответ слабый кивок, моментально опускается обратно и припадает ртом, не убирая пальцев. — О, Боже мой. Минджи прикрывает рот ладонью, чтобы хоть немного убавить громкость, что, в целом, получается у неё очень плохо. Чонгук делает ей настолько хорошо и приятно, что она не может молча принимать его пальцы, язык, это просто невозможно. Чонгук причмокивает, толкается глубже, задевает то, что нужно, заставляя Минджи упасть спиной на стол и прикрыть лицо руками. Неосознанно, она начинает двигать бедрами навстречу и расставлять ноги еще шире, и когда она чувствует, что вот-вот испытает мокрое блаженство, Чонгук останавливается. Он чувствует, когда Минджи готова кончить. Он чувствует её. — Почему… почему ты… — Сядь мне на лицо. Что? — Что? — Не заставляй меня повторять…, — он показывает клыки и подхватывает Минджи. Всё происходит так быстро, что она не замечает, как уже сидит на Чонгуке, как он заставляет опуститься ниже, прямо ему на лицо, на его мокрые и блестящие губы. В таком положении всё совсем по-другому, а железный пирсинг, который отдает прохладой, добавляет новых красок и ощущений. Чонгук гладит ноги, бедра, талию, продолжает хмурится и тяжело дышать. Он пожирает её, не может вдоволь насытиться, с наслаждением хлюпает языком и причмокивает губами, стонет и мычит, пока Минджи пытается не сойти с ума. Всё тело отвечает ему, хочет его. Бедрами двигается навстречу, ёрзает, чувствуя не только его язык и губы, но и зубы, горячее дыхание и нос. Он периодически покусывает, смотрит из-под опущенных ресничек и не может остановиться. Такое ощущение, что это и не Чонгук вовсе. — Чонгук… я… я сейчас… Он одобрительно мычит, вновь ухмыляется и ужесточает напор: быстрее, мокрее, глубже. Его язык кажется таким длинным, таким невозможно гибким, и Минджи не знает, на что еще способен Чонгук, но ей хочется узнать. Откидывается назад, опираясь руками о стол, и выгибается, не в силах сдержать мучительные стоны. Всё тело словно покрывает невидимый алкоголь, который тут же впитывается в кожу, попадает в кровь, опьяняет и погружает душу омеги в нирвану. Она дергается, её охватывают спазмы, она чувствует невероятно приятное облегчение, как будто она ждала этого… всю жизнь. Он позволяет ей насладиться моментом, прочувствовать его, не торопит. Целует её ноги и аккуратно подхватывает её, чтобы сесть на край стола. Усаживает Минджи сверху так, чтобы она расставила ноги и была лицом к нему. Его явно не смущает то, с какой скоростью штаны покрываются темными пятнами, и в каком подвешенном состоянии находится омега. Наоборот – он еще крепче сжимает талию, кусает Минджи за подбородок и начинает двигать её бедрами так, чтобы она терлась о него. — Чонгук… — Я не могу остановиться, — тяжело дышит и грубо сжимает грудь омеги. — Я хочу тебя, всю тебя. Чонгук такой твердый и большой даже сквозь джинсы. Как он войдет в неё, как он поместится – всё это неважно. Минджи хочет Чонгука, хочет, чтобы он вошел как можно глубже, покрылся её влагой и заполнил её так, как только сможет. — Не останавливайся, — обнимает руками за шею и утыкается лбом в лоб. — Возьми, Чонгук… возьми то, что принадлежит тебе. Чонгука заметно ведет. — Мне нравится, когда ты просишь меня, — шепчет в губы и ухмыляется так, как никогда прежде: пошло и развязано. — Попроси меня еще. — Чонгук, пожалуйста… пожалуйста, войди в меня, — она капризно стонет, слабо трется о него, что действует. Чонгук сжимает зубы и рычит… как же он сексуально рычит. — Хочу почувствовать тебя внутри… Секунда – и они меняются местами. Только теперь Минджи упирается грудью о стол, подставляя себя, как сука. Она и есть сука, она такая… грязная и мокрая, так легко поддается альфе, который ласкает её, водит пальцами по спине и раздвигает её ноги шире. — Потрись об меня. Он касается её. Омега чувствует, какой он горячий, твердый и влажный. От этого ноги еще больше дрожат, еще больше хочется насадиться на него. — Ты так хорошо накормила меня, — шепчет прямо в ухо и касается своей грудью спины Минджи. — Но мне кажется, что ты можешь быть еще слаще. Не успевает ответить, как Чонгук входит в неё. Резко. Грубо. Слишком грубо. Он вошел полностью, до самой основы, заполнил её, растянул и заставил стонать так, что её голос смешался с грозой, проплывая эхом по квартире. Прежде невыносимая и жгучая боль тут же исчезает. Казалось бы, ей должно быть неприятно, ей должно быть непривычно плохо, но нет. Чонгук ощущается невероятно, он… такой большой и широкий, такой… — Ты такая узкая, Минджи, — шепчет и целует, не отпуская её и не двигаясь. — Ты так хорошо принимаешь меня. — Чонгук, я… я не знаю, как я…, — толчок, и она, задыхаясь, хватается за края стола. — О, Господи. — Нет. Говори только моё имя. И он встает с неё. Крепко ухватывается за бедра и начинает двигаться. Минджи никогда не знала, что такое доминирующий альфа, никогда не могла подумать, на что он способен, пока ей не повстречался Чон Чонгук, который с такой силой долбится в неё, что стол под ними начинает шататься и прыгать. Отдаленно она понимает… нет, вспоминает, почему Чонгук так не хотел срываться, почему он себя сдерживал. Он зверь. Он просто зверь, который не подчиняется, который может уничтожить лишь из-за своей прихоти, лишь из-за своего желания получить то, что нужно. Чонгук с такой силой держал её, управлял ею, что она чувствовала, как её кожа синеет, как её тело может сломаться, как по щелчку, если Чонгук того захочет. Минджи чувствовала себя куклой, которая была изготовлена для Чонгука, которой владеет Чонгук. — Чонгук… Он тут же наклоняется и целует её в шею, плечи, не останавливается ни на секунду. Ей не нужно оборачиваться, чтобы понять, как он смотрит на неё, как он нависает над ней и просто долбится, как сумасшедший. Чонгук врезается в неё, заполняет помещение хлюпанием, беспощадными хлопками и стонами, полными грязного наслаждения. — Давай, детка, — рычит не своим голосом, от чего у Минджи сердце пропускает странный удар. — Накорми меня еще, я хочу еще тебя. Покажи, как сильно ты любишь меня, — непривычно приказной и властный тон заставляет течь еще обильнее. — Я не могу, — это и не её голос, слишком… тонкий и невинный. Нет, это не…, — Пожалуйста, трахни меня глубже. — Глубже? — он хватает Минджи за шею и делает так, чтобы она смотрела вперед, в окно, чтобы он смог засунуть два пальца ей в рот и надавить на язык. — Мне кажется, здесь кого-то не хватает… Мычит, потому что не может толком ответить. Она вообще не понимает, что происходит, но она не хочет останавливаться. Ей кажется, что всё так и должно быть, что это настоящая она, настоящий Чонгук. Либо она просто окончательно свихнулась. — Кончай. Детка, кончай, чтобы я заново испробовал тебя… Давай, я знаю, ты хочешь накормить своего альфу. Дрожит и сглатывает слюни, которые уже начали вытекать за пределы рта, по подбородку. Чонгук был ужасно грубым, он двигался так быстро и так глубоко, что у неё темнело в глазах, а сердце билось в незнакомом ей ритме. Минджи знала, что происходит с ней, но единственное, что она хотела сейчас чувствовать – Чонгука. Удовольствие, что приносит ей Чонгук. Вынимает пальцы и останавливается, когда чувствует, как омега сжимает его сильнее, как она вновь покрывается судорогами и стонет его имя. Тяжело дышит и не может не выгнуться, чтобы принять в себя Чонгука полностью, чтобы он почувствовал, как она хорошо справляется, как она любит его. — Да, так… вот так…, — он медленно выходит и отталкивается от стола. — Ты только посмотри на это… Лакомство специально для меня, — Чонгук всё еще был сам не в себе. Он присел на корточки и жадно припал ртом к Минджи, заставляя её ноги пошатнуться. Ладонями он удерживал её, чтобы она не упала, чтобы она всё еще держалась за стол, бедный и скрипящий стол, который вот-вот может развалиться. В этот раз его язык ощущался совсем по-другому. Чонгук испивал её, блаженно мычал и не мог оторваться, глотая и облизывая. Языком он водил вдоль, дразнил, обдавал горячим дыханием и не отпускал ни на секунду. — Встань. С трудом поднимается и почти падает, но Чонгук её ловит и прижимает к себе. Аккуратно усаживает обратно на стол, внимательно следит за эмоциями, что играют на лице у омеги, и вновь ухмыляется. — Я так давно хотела тебя, — говорит исключительную правду, и Чонгук знает это. — Хотела всего. — Хочешь быть моей? Полностью моей, детка? — Да. Да, пожалуйста. Любимый, я… мечтаю об этом с тех пор, как увидела тебя. Чонгук скалится и наглядно облизывает кончиком языка свои клыки. — Я сразу же представил, как будет смотреться на тебе моя метка, когда ты посмотрела на меня, — трется об омегу, не входя внутрь, и внимательно смотрит на неё. — Мои клыки так болят. Хочется вонзить их в тебя, в твою прекрасную шею. — Не медли, пожалуйста, не медли… — Здесь я решаю, а не ты, — он хватает её за шею и так сильно сжимает, что она неосознанно цепляется за его руку и улыбается. — Подари мне такой же поцелуй, как на вечеринке. Дай мне ощутить то, как сильно ты по мне скучала, детка. — Да. Да, я… я хочу… Выдыхает, когда альфа её отпускает и тут же целует его, нежно и мягко, практически волшебно, пытаясь передать ему, как же она на самом деле много думала об этом поцелуе. Чувствует собственный вкус на его губах, пытается аккуратно водить языком, ласкать его, покусывает губы и нетерпеливо дергает бедрами, намекая, чтобы Чонгук вновь вошел в неё. И он не заставляет долго ждать, так как вновь теряется в поцелуе, толкается в неё, и они оба падают на стол. Минджи не отпускает его, целует отчаянно и сладко, расставляет ноги, когда Чонгук начинает двигаться, когда он заново начинает уничтожать её по кусочкам. Стонет прямо ему в губы и отрывается, чтобы полностью упасть на спину и посмотреть на альфу, что нависает над ней. Чонгук покрылся потом, его майка прилипла местами к его телу, которое так хотелось потрогать, хотелось пройтись языком, но всё, о чем Минджи могла думать сейчас – это толстый и горячий член Чонгука, что заставлял её забыть, кто она на самом деле. Он слишком сильно хватается за край стола, он слишком сильно долбится в неё, рычит и стонет, он не контролирует себя, поэтому, в какой-то момент они слышат хруст, а по деревянной поверхности начинают расползаться трещины. Чонгуку плевать. Когда стол ломается, он подхватывает Минджи и перемещает на ближайшую кухонную тумбу, сталкивая чашки и посуду, которая моментально разбивается. Он не останавливается, он всё еще долбится, заставляя омегу царапать ему спину. Чонгук начинает пульсировать внутри, словно становится больше. Минджи обнимает его ногами и притягивает ближе, откидывает голову назад, чтобы её шея была открытой. Они словно идут по уже готовому сценарию, словно всё так и было задумано, так и должно было случиться. Острые клыки вонзаются в мягкую кожу, чуть ниже уха, прямо там, где был нестерпимый зуд, и Чонгук тут же останавливается, смешивая стоны и хрип в одной симфонии. Минджи чувствует, как из неё начинает вытекать, как она не может уместить в себе всё, что дарит ей Чонгук. Ногами прижимает его еще ближе, чтобы он дал ей всё, что у него есть, пока в глазах сверкают вспышки, а в душе расцветает нечто обворожительное и эфемерное, доступное только ей и… её альфе. Что-то в её теле щелкает, как будто ключ перевернулся и закрыл замок, навсегда, безвозвратно, как будто её собственную душу поместили в клетку, не позволяя и шагу сделать. Кусок её души ушел Чонгуку, который в обмен подарил ей себя, всего себя и только себя. Все омеги так себя ощущают после того, как получат метку? Когда Чонгук медленно вытаскивает клыки, они практически сразу же возвращаются в свой прежний вид. Время словно останавливается. Они смотрят друг на друга, тяжело дышат и каждой клеточкой своего тела начинают привыкать к чему-то новому, доселе неизвестному чувству… Чувству принадлежности кому-то.