Песнь белого пламени

Эймонд набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в озеро и сжал руки в замок перед собой. Сквозь напряженную тишину доносились глухие стоны Нимлота, переворачивающего на полу. Алисента сзади притихла, осуждающим взглядом осматривая растрепанного сына. Король сделал шаг вперёд, лицо его было наполнено злобой и непониманием. Он вскидывает голову и пристально смотрит в глаза младшего Таргариена, как будто пытаясь прочитать по лицу, что же произошло. Эймонд заставляет себя выдержать этот взгляд. Исилендил медленно подошёл к держащемуся ровно Эймонду, который словно зверь, готовился к атаке, но рука Короля уверенно, и словно понимающе, похлопала принца по плечу. Эймонд кивнул в знак благодарности и подошёл к матери, которая взяла его за предплечье и увела за собой. Переступив порог, они очутились в уютной гостиной комнате. Под потолком, на толстых цепях, в безмятежном покое висел кованый многосвечник с двенадцатью свечами, из которых зажженными оказались всего три. На полу и стенах в хаотичном порядке красовались медвежьи шкуры бурых, черных и рыжих цветов. В дальнем углу трещал жаркий камин с несколькими поленьями возле него. Алисента уселась на высоком кресле во главе стола, не оставляя сомнений о ее, бесспорно, могущественном положении в этой комнате. Эймонд устало плюхнулся на табурет рядом с камином. Эйгон, который уже был тут, бродил вдоль стен и водил рукой по пушистым мехам висящих шкур, пытаясь скрыть свою нервозность от этой ситуации. А Хелейна присела рядом с матерью держа в руках очередную вышивку. — Я не могу делиться с вами всеми планами Королевства. Но запомните, что вы станете не только свидетелями великих перемен, но и примите в них свое непосредственное участие, — спокойным тоном начала Алисента, и словно по щелчку её взгляд стал по матерински озлобленным. — Так почему я должна позориться перед гостями из-за вас?! Внезапно послышалось хрюканье Эйгона. — Эйгон! Ты беспросветный пьяница! Каждый день до меня доходят слухи о том, что ты пьёшь больше чем какой нибудь грязный зарыга на Шёлковой улице! — крикнула Алисента, поднимаясь со стула. Хелейна сидела, откинувшись на кресло, и радостно хлопала ладонями в честь разыгравшегося представления. Эймонд тяжелым шагом подошел к брату и силой пнул его массивным сапогом прямо в бок. — За что?! — жалобный крик Эйгона разлетелся по комнате. — Все в порядке, он просто заснул, — уверенно произнес Эймонд, затем занял место за столом рядом с матерью. — Я не виноват. От ваших семейных разборок мои глаза закрылись сами по себе, — оправдывался Эйгон, затем, держась за больной бок, направился к свободному стулу за столом. — Эймонд, что там произошло? — теперь Алисента обратилась к младшему сыну. — Нет нужды сейчас в этом разбираться, матушка — заверил сын. — Но ты избил нашего возможного союзника! И как мы теперь будем… — Я женюсь. — выдохнул наконец Эймонд, глядя на вздымающейся брови матери. Сзади послышался шёпот Хейлейны и последующий за ним восторженный вдох. Эйгон же лишь удивлённо почесал затылок головы, неуклюже вставая из-за стола. Рука сама по себе потянулась к кувшину с вином и налив полный позолоченный бокал прекрасным пойлом, Эйгон ни на секунду не переставал думать о том, как на него смотрит сейчас мать и сжимает губы. — Как всегда моему брату достаётся самое лучшее! — непроизвольно намекнул старший, разводя руки в сторону. — И за это грех не выпить! Алисента обвела взглядом сыновей и в одно мгновенье до неё дошло то, о чём она подозревала очень много лет. — Ты женишься на эльфийке? Эймонд коротко кивнул, взглядом следя за эмоциями матери, и на его удивление, они были положительными. — Попроси у Владыки руки его дочери, — королева вдруг затихла и потом шёпотом произнесла. — Если конечно он согласиться, после твоей выходки. Эйгон долгое время задумчиво смотрел на свою жену, затем уставился вопросительным взглядом на спину брата. Он начал истошно водить своей челюстью, тщательно прожевывая слово, затем выпустил его из зубов: — Эльф… — прошипел принц, после чего поднялся на обе ноги и силой отшвырнул бокал с вином. — Эйгон! , — вскрикнула Алисента, отрываясь от своих мыслей. — Почему меня поженили без моего согласия?! Почему я должен каждый день вспоминать о том, что у меня есть жена, которую я не люблю?! Почему я должен мучить себя и её?! — сердито выкрикивал Эйгон, упершись обеими руками в железный бортик стола. — Это правда, — отрезала Хелейна не поднимая головы. — Я не хотел такой судьбы. Я не хочу всего этого! — не унимался Эйгон. Фиолетовые глаза его яростно полыхали, грозя испепелить родственников на месте. — Почему я не мог выбрать женщину, которую я буду хотеть, и в конце концов любить?! — Она твоя сестра! — повысила голос мать. — Не смей так говорить при ней! — Ты думаешь, что она сама этого не знает? Думаешь хочет быть со мной? — прокричал Эйгон, наклоняясь вперёд, пытаясь достучаться до матери. Все сидели в полном напряжении. Эймонд с сочувствием смотрел на злого брата, который поймал его взгляд и в ту же секунду отвернулся. — Ты не дала мне выбора, хотя я тоже твой сын, — он стремительно выскочил из гостиной, стараясь не задерживаться более здесь. Тяжелый камень лег на сердце, обида сдавила грудь, не давая вздохнуть. Уйти. Уйти подальше ото всех. Алисента в напряжении встала и подошла к дочери, ласково обнимая её за плечи. — Иди к себе, дорогая, — Хелейна послушно кивнула и ушла в свои покои. Эймонд вдруг потерялся в своих мыслях, размышляя насчёт участи своего старшего брата, поскольку с детства думал, что у него жизнь намного сложней и запутанней, нежели у Эйгона. А если на его месте был бы сам Эймонд? Принц не хотел останавливаться на этой возможности, но и не мог отставить ее в сторону. Ему не хотелось думать о том, что он, возможно, был бы достойным наследником, и отец мог назначить Эймонда своим приемником. Он многие годы жил с чувством вины за то, что никогда не был способен сделать что то большее, а сейчас эти чувства всё больше и больше уходили из его сердца. Поскольку сейчас, одноглазый парнишка владеет самым большим драконом во всем Вестеросе, у него есть любимая женщина, которую он ждал целых девять лет, и не просто какая-то дочь Лорда, а эльфийская принцесса, самая красивая девушка в мире. Он ощущал, как чувство собственного достоинства, наполняет его. Эймонд ухмыльнулся своим мыслям, считая, что такой расклад, его очень даже устраивает. Он узнал, что любовь неподвластна времени и не зависит от расы, что она может быть прекрасной, совершенной и достойной борьбы, но также хрупкой и душераздирающей, а еще порой требует жертв. Что иногда оказываешься один против всего мира и простых ответов не найти. Что нужно знать, когда вцепиться мертвой хваткой, а когда отпустить. — Эймонд, отыщи Эйгона, — прошелестела мать, отрывая сына от раздумий. *** Старший Таргариен шёл, не разбирая дороги. Высокие стены словно провожали его взглядом, перешёптываясь. А он спешил вперёд, не обращая внимания на то, что луна давно взяла вверх над солнцем. Не поняли его, не поняли. Снова не поговорили, лишь осудили. Ну что ж, значит, он уедет из Красного замка. Уедет и не вернётся. Эйгон налетел на что-то и остановился, зло вскрикнув. Мгновение спустя он был окружен светом, обволакивающим белым свечением, как мягким одеялом в колыбели. Он ни стоял, ни сидел, а растянулся, его мышцы размякли и налились свинцом, разум улетал к таким далеким местам, о которых он не имел представления. Он больше не шёл, ничего больше не делал. Он не знал, сколько длилось это оборачивание в кокон, потому что потерял ощущение времени. Его мысли были такие же мягкие и безмятежные, как свет, который окружал его, и он не мог заставить себя думать. Все, что он мог сделать, это упиваться ощущением света и радоваться надежде, что каким–то образом он достиг этого. Он ждал, что произойдет дальше, что свет очистит и покажет его судьбу, что мир вернется — что все вернется — однако его еще больше расслабило, он закрыл глаза и уснул. Когда он проснулся, свет пропал. Он лежал на лужайке из травы такого яркого цвета, что глазам было больно смотреть на нее. Лунный свет струился с чистых небес, которые простирались вдаль до бесконечности. Его окружали сады с многообразием цветов, форм и ароматов. Он моргнул, не веря в это, и приподнялся на локте, чтобы осмотреться. Он нахмурился в замешательстве, присев для лучшего осмотра, пытаясь понять, что он чувствовал. Его разум сейчас прояснился, конечности и тело посвежели и отдохнули. Вялость пропала, рассеявшись вместе со светом. Он чувствовал себя, как будто долгое время спал, но не мог сказать, сколько именно. Все изменилось настолько сильно, что не было никакой возможности ощутить это. Это была магия, вдруг подумал он, но он не мог представить, откуда такая магия могла появиться. Он знал, что не от него. — Эйгон? — голос прозвучал позади него. Говоривший оказался настолько близко и подошел к нему так тихо, что Эйгон инстинктивно подскочил, так бывает при битвах на мечах, когда вы наклоняетесь, чтобы избежать опасности даже не думая, что делаете. Тяжело дыша, подняв перед собой руки в оборонительном положении, он взглянул в лицо Анариель. Она даже глазом не моргнула. — Седьмое пекло! Как ты напугала меня, — сказал он. — Прости. — Не извиняйся, — он поколебался. — Сколько я спал? — Минут двадцать. Эйгон удивлённо вскинул брови, посмотрев наконец-то в глаза эльфийки. Ясные, голубые и наполненные добротой и состраданием. Взгляд в эти глаза чуть не заставил принца заплакать. Казалось, они были отражением всего, что было доброго и хорошего в этом мире, все собранное в прекрасное видение, яркое и истинное. — Пройдёмся? Я думаю, что тебе нужно с кем-то поговорить. Она двинулась и Эйгон не думая последовал за ней. Они вместе шли по тропинкам и полоскам травы, которые расчерчивали сады, проходя мимо рядов клумб, цветущих кустарников и решеток цветущей виноградной лозы. Они шли без цели и какого–либо определенного направления, просто прогуливались, сначала в одну сторону, а затем в другую, границы садов — никогда не приближались. Они продолжали идти, девушка, идущая медленно, но целеустремленно, и Эйгон, подстраивающийся под её темп, пока он пытался собраться с мыслями и задать наводнившие голову вопросы. Споры и мельчайшая пыльца витали в воздухе вокруг него, переливаясь необычным блеском. — Я так давно здесь не был, — прошептал Эйгон, любуясь красотой богорощи. Он чувствовал себя с ней, как мальчишка, робея и потея, принц вдруг остановился и эльфийка остановилась вслед за ним. — Мне кажется, что это неправильно. — Что именно? — вздернула бровью Анариель. — Что мы с тобой гуляем ночью вдвоём, — намекнул Эйгон, — Ты будущая жена моего брата, кто-то может подумать, что мы занимаемся чем то неприличным. Анариель улыбнулась. — Погоди, — сказала она. — Человеческие приличия предписывают вам, оставшись наедине с женщинами, которые вам не жены, устроить все так, чтобы никто не подумал, что вы проводили с ними время как с женами. Это значит… — Это значит, — резко сказал Эйгон, — что человеческие мужчины способны проводить время и спать с женщиной прежде, чем она стала им женой, и с женщиной, которая приходится женой другому человеку, и с женщиной, которая никогда не будет женой никому, и с женщиной, которая вообще этого не хочет. Привыкай, госпожа Анариель. Внезапно ее слегка покоробило воспоминание о почти тех же самих словах, сказанных когда-то Нимлотом. Эйгон вдруг беззвучно засмеялся, и этот смех показался Анариель нехорошим. — Да, — кивнул Эйгон. — Мы больше походим на зверей. И в этом, и во многом другом. — В этом на них скорее походим мы, эльфы, — возразила Анариель. — Ведь мы вступаем в брак ради того, чтобы родить детей, как и они. Двое соединяются телом для того, чтобы появился третий. Как же это возможно — соединиться с женщиной, которая тебе не жена, ведь соединившись с нею, ты станешь ее мужем. Иное невозможно, как невозможно войти в воду и не намокнуть. Если вы соединяетесь ради третьего — значит, вы уже муж и жена. А если нет — то ради чего же? Эйгон снова засмеялся — все тем же нехорошим смехом. — Право же, госпожа Анариель, ты вогнала меня в краску. Порой ты говоришь как мудрая старуха из нашего народа, порой — как дитя, и если бы я не знал что ты невинна, я бы решил, что ты бесстыдна. — У вас мужчины не говорят об этом с женщинами? — Нам нет нужды говорить об этом, эти вещи всем известны. — Но тогда что постыдного в том, чтобы говорить о вещах, которые и так все знают? Так ради чего же вы соединяетесь, если не ради зачатия? — Ради удовольствия. Эти слова снова поставили ее в тупик. Удовольствие, радость, счастье — все эти слова она связывала именно с рождением детей от… она не знала, от кого. Она знала, каким ей хотелось бы, чтоб он был — и она встретила такого. — Я готова вернуть тебе твои слова. Порой с тобой труднее говорить, чем с ребенком. Мы, эльфы, не мыслим себе удовольствия отдельно от детей. Разве зачинать ребенка — большая радость, чем вместе баюкать его, учить речи и всему, что нужно? — Многие из людей считают, что дети — вовсе никакая не радость, а нечто вроде платы или наказания за полученное наслаждение, — Эйгон произнёс вслух всё то, что копилось у него много лет. — Что же ими движет, если они рискуют годами расплаты ради мгновения наслаждения? — Похоть. Страсть, — его глаза расширились, он сам потушил опасный огонёк в своих глазах. — Но почему не превратить эти чувства в любовь? — Да хотя бы потому, что желанная женщина может уже состоять в браке. Анариель недоуменно осмотрела Эйгона. — Но такое положение дел не может быть естественным. Оно безумно. — Может, — согласился Эйгон. — Лучше всего, когда двое любят друг друга, и сочетаются браком, и растят детей, и ни к кому не испытывают страсти, только друг к другу. Они благословенны и счастливы, а те, кто утоляет свою жажду с чужими женами или свободными девами без намерения заключить брак, у нас считаются свиньями, а женщин, которые жаждут многих мужчин и утоляют эту жажду, у нас презирают, — Эйгон оторопел, прибывая в смятении от того, что только что сказал. — А ты? — Что я? — Ты ведь женат, вы любите друг друга? — вопрос эльфийки словно кулаком по щеке. — Нет, нас поженили без согласия, а просто потому что так надо. Я этого не хотел. Анариель нахмурила брови. — Это ужасно, — всё что она могла сказать. Эйгон в замешательстве посмотрел на девушку, чувствуя себя полным глупцом, в который раз жалея, что не встретил её раньше, но был рад, что она останется здесь. — Ты говорил, что я стану женой Эймонда, — начала тихо эльфийка. — Откуда ты знаешь? — Он сам сказал, — честно ответил Эйгон, усаживаясь вместе со спутницей на траву. Анариель безмятежно улыбнулась, будто бы сама знала, что именно сейчас это услышит, но вдруг тень тоски легла на её лицо. — Что случилось? — обеспокоено спросил Эйгон, заглядывая в её лицо. — Мой отец против того, чтобы я была с Эймондом, — отрезала Анариель, отрывая маленький кусочек травы. — Почему? — Потому что мы любим один раз в жизни, — выдохнула эльфийка. — Эйгон? — послышался спереди шорох и голос Эймонда. Сердце ее билось все чаще, она уже слышала, что он близко — шёл словно волк. — Чёрт, мне конец. — проскулил Эйгон. Анариель громко рассмеялась, и её смех заставил Эймонда идти ещё быстрее. Но она замолчала, когда он вышел на поляну — разгоряченный, злой. — Что… — Я уже ухожу, — сказал Эйгон, поднимая руки вверх и обходя стороной брата. Эймонд непонимающе осмотрел эльфийку, которая медленно встала перед ним. Он свёл брови, одолеваемый чувством ревности. — О чём вы говорили? — он сжал её руку, словно передавая ей свои эмоции. — О людях. Я просто хотела выслушать его, ему было это нужно, — просто ответила Анариель, пожимая плечами. Эймонда устроил такой ответ. Он осмотрел её с головы до ног, приподнимая брови. Внутри началось что-то просыпаться. Пламя разгоралось. — Идём со мной. *** Туман густел по мере приближения к земле — а звезды, если поднять голову, видны были ясно. Древние деревья, огромные, как скалы, обступали со всех сторон. Они пришли к южной стороне замка, на зелёную полянку, около которой тёк водоём. Эймонд остановился, сжимая её руки в своих. Он снова и снова смотрел на свою эльфийку, пытаясь охватить ее всю, целиком и полностью. Тяжело дыша, Анариель ловила его взгляд. — Я много думал — и понял, что должен сказать это тебе. Я люблю тебя. Я мечтаю разделить с тобой свою жизнь. Мечтаю обнять, коснуться губами твоих губ. Мечтаю… зачем скрывать — мечтаю познать тебя как мужчина познает женщину. Хочу, чтобы у нас были дети. Я прошу тебя разделить со мной мою жизнь. — Я люблю тебя, мой принц Эймонд. И готова разделить с тобой жизнь, — хрипло прошептала она. С колотящимся сердцем Эймонд сделал шаг вперед, обнял её за талию и прижал к себе, осторожно касаясь немеющими губами лба, висков, бровей. Потом губы их встретились… — Я больше не позволю тебе вот так пропасть, — выдохнул Эймонд, ловя прерывистые выдохи, поочередно целуя уголки ее губ, — И ждать ещё девять лет не стану. — Ты думаешь, я смогу уйти? Он целовал ее словно впервые в жизни. Словно последний раз в жизни. Прежде он представления не имел о том, что так бывает. То, первоначальное вожделение, которое он испытывал в первый день, уже давно… нет, не исчезло, а было полностью поглощено иным, более мощным чувством — так огонь поглощает огонь. Теперь же и этот огонь был поглощен каким-то новым, более мощным и чистым пламенем — и в его пожаре вся скверна человеческой души сначала обнажалась, а потом мгновенно выгорала, не оставляя по себе даже пепла. Имени этому новому пламени он не мог назвать, но прочел его в глазах Анариель, и понял, что всю жизнь ошибался, называя этим именем другие вещи: мальчишескую одержимость первым зовом пробудившейся мужественности, неизреченную тоску по ласке и теплу и голод плоти. Ничто из этого не исчезло, но все очистилось, преобразилось и заняло свои, а не чужие места в мыслях и памяти; Эймондом же владела любовь — чистая и свободная. Каждый слышал, как билось сердце другого. Эймонд, опустившись на колени, расстегнул на будущей жене пояс; застежки платья на плечах она расстегнула сама. Он всему учился заново, потому что прежний его опыт никуда не годился. Он учился быть нежным, потому что она была маленькой и нежной как мотылек; он учился быть сильным, потому что она была сильней и непокорней любой, он учился быть гордым, потому что она не потерпела бы ничтожества; и он учился быть смиренным, потому что она не смирилась бы с грубой надменностью. Он учился быть как утес, потому что она была как вода, он учился быть как вода, потому что она была как ветер, он учился быть как ветер, потому что она была как пламя. Ткань приятно охладила спину, а Анариель даже не успела понять, как она очутилась на траве. Лишь на миг Эймонд оставил ее, спешно избавляясь от последних мешавших деталей одежды, а Анариель вдруг засмущалась, обнимая себя за плечи, разом почувствовав прохладный ветерок, вызвавший мурашки на разгоряченной коже. Но вот он обнимает, разжигая жар внутри, осторожно отводя руки, целуя запястья, опускаясь ниже, впервые касаясь губами груди. Яростная, свирепая, требовательная настойчивость ласк сменилась медленной, жаркой чувственностью, чтобы вознести ее на самый пик. — Эймонд… — шепчет она, сжимая его ногами. Анариель заводит руки ему на спину и впивается ногтями в его кожу. — Я люблю тебя. — выдохнул Таргариен, упиваясь обволакивающим его наслаждением. Луна стыдливо скрылась за кронами высоких деревьев, лишь совсем чуть-чуть проглядывая на отдающихся любви. Лежать так вечность, смотреть, как твоя мечта извивается под тобой, просит ещё. Анариель впивалась в него своими разгоряченными губами, и первое же движение внутри вызволило всё, вырывая из груди протяжный стон. Не было больше ничего кроме желания двигаться навстречу, в такт, обвить любимого ногами, прижать к груди, ловить его рванное дыхание и тяжёлые стоны. Он запустил руку в её волосы, немного натягивая, а другая скользила по бедру. С каждым толчком крики становились всё громче, натужный стон и он сменил темп своих выпадов, и обмякшее тело Ари словно по собственной воле вдруг изогнулось, как туго натянутый лук, стремясь прижаться к нему, пока он изливался в нее. Эймонд услышал собственный стон и прильнул к ней, захваченный мгновением, оказавшимся не только бурно-чувственным, но и неистово-духовным. — Ты не представляешь, что я чувствую сейчас, — хрипло прошептал он, потершись носом о ее влажную шею, сдвигая в сторону слипшиеся пряди, зарываясь в них и глубоко вдыхая ее запах. *** Нимлот нашел их на поляне, недалеко от Красного замка. Беспечные в своем сне и в своей наготе, они лежали на расстеленном кожаном плаще, на траве у реки. Золотистые, длинные пряди волос Анариель перепутались с густыми белыми Таргариена. Голова принцессы лежала на плече смертного. Эльф поначалу ничего не почувствовал, потому что это не укладывалось в сознании. Потом он решил, что, наверное, умирает. Грызущая пустота, сродни тошноте, заполнила грудь, в горле царапался крик, и вырваться наружу он не мог только потому, что связки тоже свело. Если бы можно было перечеркнуть последние минуты жизни, не сворачивать с пути, не уступать своему желанию побыть наедине, не подходить к холму. Он согласен был и на это — если уж нельзя переписать последний месяц, вернуться в тот день, на совет Владыки, и сказать, что не нужно брать принцессу. О чем он думал тогда? Следующей мыслью было — убить их, здесь и сейчас, по меньшей мере — его, неблагодарного вора чужой любви. Желание покончить и с ними и с собой разом было таким сильным и острым, что Нимлот сделал несколько шагов вперед, а потом, так же быстро — шаг назад, расстегнул пояс с ножом и отбросил его в сторону. Он хотел просто достать и выбросить нож, но не знал, совладает ли с собой, если хотя бы коснется рукояти. Видимо, этот шум и разбудил Таргариена — а может, он проснулся еще раньше, когда тень эльфа упала на них. Эймонд быстро, рывком сел. Несколько мгновений — глаза в глаза — прошли в напряженном молчании. Потом Эймонд опустил глаза и оглянулся, ища одежду. Нимлот отвернулся. Анариель, проснувшись, тихо ахнула. Эльф вспомнил, что уже видел ее обнаженной — правда, тогда она была еще ребенком. Он любил Анариель и добивался ее — а сколько времени понадобилось этому смертному? Неделя; и того меньше. В Эймонде горела холодная ярость, он вынул меч, готовый отрезать угрюмую башку этому эльфу. Но внезапно послышался оглушительный рёв, над опушкой пролетела громадная тень. Таргариен ухмыльнулся, заслоняя собой испуганную девушку. Прямо за ними приземлился дракон, издав ужасающий крик.