Песнь белого пламени

Живот крутит, к горлу подступает горечь; она стискивает ткань платья, пытаясь снова спрятаться в свою раковину и похоронить эмоции еще глубже прежнего, пока не случилось ничего непоправимого. Всё происходящее с ней ощущается острее, болезненнее, будит в душе острую ненависть, с которой нельзя смириться. — Ilon jāhor emagon nykeā riñnykeā. Ziry issa naejot jurnegon aōha vēdros! У нас будет ребёнок. Мне больно смотреть на твою злость. — А строить всем глазки тебе не больно?! — рявкнул Эймонд обходя стол. — По твоему, мне нужно было смотреть на них так, как смотрел на них ты? — с уколом проговорила Анариель, садясь в мягкое кресло. — Ты знаешь, что они сделали со мной, — шипит он, вытягивая шею, точно змея. Его лицо наливается кровью, но трудно сказать, что стало тому причиной — злость на жену или необходимость вообще отвечать на подобный вопрос. — Эймонд, я во всём поддерживаю тебя, и знаю насколько сильна рана в твоём сердце, и будь моя воля, я бы убила этого мерзавца. Многие из живущих достойны смерти и многие из умерших были достойны жить. Но разве мы можем возвращать жизнь, Эймонд? Поэтому не нужно спешить осуждать на смерть. Ты храбрый человек, Эймонд, когда тебе было всего-то десять, ты оседлал могучую Вхагар, а потом приобрёл семью, которая любит тебя. Разве тебе этого недостаточно? Эймонд поворачивает голову и встречается с ней взглядом, в его глазах Анариель видится что-то настолько неземное, что у неё перехватывает дыхание и замирает сердце. — Прости меня, — прохрипел Эймонд, утыкаясь головой в её плечо. Он стоял на коленях, слегка сжимая её талию. В её объятьях Эймонд был словно ладьей, медленно проплывающей вдоль побережья, и не было на пути ничего кроме прозрачной воды. — Я не знаю, что на меня нашло. — Я буду всегда на твоей стороне, — ласково улыбнувшись произнесла эльфийка, заключая его лицо в ладонях. — Кроме тех случаев, когда ты кидаешься любимым пойлом Эйгона. Эймонд рассмеялся, лбом утыкаясь в грудь жены. — Обожаю тебя, — прошептал он усмехнувшись. *** После коронации Эйгона Таргариена Второго своего имени, весь Красный замок опустился в пучину раздумий и заговоров. Эта была настоящая смута, которую Анариель ощущала остро, как никто другой. Гобелены с драконами, висевшие с того самого дня, как Эйгона провозгласили королем, словно отражали боль принцессы Рейниры, она это чувствовала. Как чувствовала приближающуюся смерть. Чёрную и пустую. Анариель тихонько стояла в тени, наблюдая, как беда мягко стучится в эту дверь. Забившись в уголок под навесом, она молилась, чтобы на стук никто не отозвался. Как ни противна была ей мысль о том, что становится участницей узурпирования, она хотела чтобы несчастье миновало невинных людей. Тем не менее, сейчас от неё не зависело ничего. Очевидно, совет не сообщил родственникам о недавнем происшествии, в противном случае они бы уже расплачивалась бы за подобное проявление неуважения. Отто благоволит тем, кто приносит ему информацию, а учитывая, что принц Эйгон старший сын короля и наследник трона, ему полагалось намного больше, и теперь, когда на троне его внук, Отто чувствовал себя превосходно. Монархия Таргариенов зиждется скорее на силе, нежели на крови, и каждый правитель перед смертью должен был назвать своего сына преемником, и теперь знатные семьи получили возможность сцепиться в борьбе за трон. Анариель знала, чем грозит каждому в этом замке измена, в том числе и самой принцессе. Она страшно скучала по Отцу, по его знаниям и мудрости. — Тело мужей храбрых и великих людей смертно, а деятельность души и слава их доблести вечны. — Ни один умный человек никогда не считал возможным верить предателю. — Пока есть жизнь, есть и надежда. И вот опять в ушах звон его голоса. И под эту мелодию она уснула. Сон ей приснился — длинный, тяжкий и страшный, как ноябрьская ночь. Ей снились глаза. Опасные, фиолетовые, прозрачные и пристальные — смотрели, не мигая, словно ощупывали железными пальцами душу — и душа в страхе билась о своды разума, грозя сломать балки и вырваться в ледяной простор смертного безумия. Она попробовала освободиться — но не сумела. Она прислушалась к своему телу — тело, будто скрученное веревками, отозвалось болью. Это было не ее тело. Она была не собой. Где-то рядом ощущалось присутствие других, но очень глухо, потому что Глаза держали неотрывно, и кроме них, в ее мире ничего не могло существовать. Не-она срывалась в ужас. Холодная могила разлилась под ногами, обрушилась темнота, понеслись мимо-вверх ледяные волны, соскользнули судорожно вцепившиеся в седло пальцы. Когда-то не-с-ней это приключилось на самом деле. Когда-то не-она застряла меж небом и водой. И Не-она всем своим существом обратилась к Ней, обращение было ясным, словно громко позвали по имени: — Анариель! Она знала, что Глаза не лгут: они действительно способны были раздавить, сокрушить, уничтожить… Но гибель была единственным выходом для… Для Эймонда. Как будто сорвали дымную завесу — она увидела, что Не-она — это Эймонд. Он звал ее. И что она могла ответить? «Держись»? Держись, сказала она. Ей было больно это говорить. Она плакала. Это была своя боль, а потом пришла его — издалека, но очень явственно, и она закричала, хотя он сдержался. А потом коричневые глаза. И Не-она сказала его голосом: — Я так ждал этого, ублюдок! Анариель крикнула — и проснулась. В спальне было холодно, но она вспотела, как в бане. Сердце билось болезненно и часто. Руки дрожали, отголоски боли пробегали по ним от плеч до пальцев. Анариель не сомневалась ни мгновения: сон, приснившийся ей — правда. Один из тех вещих снов, которые проникают в прошлое или будущее. Встав, набросив на плечи теплый плащ, она выбежала из спальни и быстрыми шагами понеслась по залам замка. Она искала его — шла без оглядки, кружа по лабиринтам и анфиладам наугад, безжизненным взглядом скользя по гобеленам и фрескам, бездумно касаясь колонн, мозаик. — Что с тобой? — спросил чей-то голос издалека. Анариель развернулась, в конце коридоре бледнела другая женская фигура, в зелёном платье, она поспешно подошла к эльфийке вглядываясь в её испуганные глаза. — Что случилось? — обеспокоено спросила Алисента, сжимая похолодевшие руки принцессы. — Тебе нельзя так нервничать, идём в твои покои. — Я должна найти Эймонда, где он? — она оглянулась, словно думала, что он стоит сзади. — Твой супруг скоро придёт к тебе, — ласково прошелестела вдовствующая королева, пробегая нежной ладонью по волосам эльфийки. — Идём, подождём его в покоях. Когда крупные двери закрылись и внутри комнаты образовалась тишина, Анариель удручённо села на кресло, понимая, что от быстрых прогулок по замку, её тело умоляло хозяйку успокоиться и дать отдохнуть. — Я видела нечто ужасное, госпожа. — Что именно? Ответа не последовало, поскольку в двери вломился разгорячённый Эймонд. — Анариель?! — он подбежал к жене, а после кивнул матери, чтобы та оставила их наедине. Внезапно на щеках эльфийки выступили слёзы. — Я видела твою смерть, — она беспомощно взглянула на мужа. — Эймонд, мне так…так… — Тише, — прошептал Эймонд, жалостливо нахмурив брови. — Я не могу потерять тебя, — Анариель окончательно разревелась на его плече. — Давай улетим, прошу тебя! — Анариель, я никогда не оставлю тебя, никогда. — Он роняет слова сдержанно и отрывисто, но за ними безошибочно угадываются скрытые чувства, которые пытаются прорваться наружу. На миг в глазах принца мелькает нечто, что он хочет скрыть. — Эймонд…? — испуганно прошептала эльфийка, разжимая его ладонь. — Я должен отправиться в Штормовой предел, — он наблюдал, как глаза жены наполняются отчаянием, но несмотря на это продолжил. — Как посланник и только. Нам нужны союзники. Его слова окатывают её волной гнева, который быстро сменяется смертельным ужасом. Разве бывают такие совпадения? Только что она проснулась от кошмарного сна, и тут же как по заказу её муж отправляется в самый эпицентр бури. — Прошу тебя, успокойся, — отрезвляюще проговорил Эймонд, заключая лицо жены жены в ладони. — Войны нет, всё пока спокойно. — Ты меня не слышишь?! — взревела Анариель, толкая мужа. — Я видела твои мучения! Я не вынесу этого! Не вынесу! В её жилах вскипает обжигающее отчаяние, она заполняет всё её существо, точно вода из стремительно тающей глыбы льда. Она так долго его подавляла, что теперь, дав ему волю, ощущает безудержную грусть. В голову начали лезть странные мысли: в этом замке она словно отрезана от мира, и опереться тут не на кого. Все сведения о внешнем мире она получает, подслушав болтовню придворных, через десятые руки, поэтому никак не может определить, какая часть услышанного является правдой. Конечно, в замке есть родные ей люди, но все они изменники. И хоть она и ненавидит себя за подобные мысли, она не уверена, что может им доверять. Она забилась в истерике, мейстеры пришли как раз вовремя, и заставив её выпить макового молока, по велению мужа, её дыхание нормализовалось, а глаза предательски закрылись. Осенний лес окружал ее. Матово-серое небо лежало на ветвях елей и тополей. Листва под ногами поблекла и пожухла — дни бабьего лета миновали, и золотисто-бурый ковер хранил влагу осенних дождей. Плотная, мягкая слежавшаяся подстилка поглощала шум ее шагов, пружинила, приглашая пробежаться. Анариель брела, не откликаясь на этот призыв, касаясь ладонью засыпающих деревьев, тревожа своей тоской их дремоту. Пройдет зима, и новые листья появятся на ветвях. Деревья, очнувшись ото сна, будут перешептываться в сумраке и пить теплый ветер, напоенный влагой далекого неба. Но некому будет прийти в этот лес, чтобы танцевать с ней среди зарослей болиголова, говорить с ней о вещах простых и странных, смешных и страшных, любить ее на поляне в безлунную ночь… Обхватив руками серебристый тополь, чувствуя щекой и ладонями гладкость коры, она вспоминала, как странно сочеталась в его любви жажда обладать с желанием поклоняться. Как это пугало и захватывало… И как безнадежно это кончилось… «Но ведь он еще не мертв — а значит, надежда есть…» Развернувшись к дереву спиной, Анариель прижалась к нему, сцепив руки в замок позади ствола. Да, он еще жив. Глаза распахнулись, вокруг стояли мешочки с травами, от которых исходил горький аромат. Она повернула голову, в надежде увидеть рядом с собой Эймонда, но вторая половина кровати оказалась пуста. Пробежавшись усталым взглядом по покоям, она увидела Эйгона, сидевшего в кресле. Их взгляды встретились и король встал, подходя к девушке. — Где он? — прохрипела она. — Скоро вернётся, — сказал Эйгон, усаживаясь на край кровати. — Но почему вы здесь, Ваше Величество? — спросила Анариель. — Я думаю сейчас тебе нужна помощь, — он взял её протянутую руку и помог ей встать, — Уверена? Тебе лучше? — Уверена, пойдёмте в богорощу, Ваше Величество, — ласково прошептала эльфийка. — Мне льстит, что ты теперь так ко мне обращаешься, — усмехнулся Эйгон, подавая локоть. — Не обольщайтесь, — отозвалась Анариель, кладя руку на его предплечье. — К тому же, мой король, я… Постойте, милорд Стронг. — Я… — она не могла произнести ни слова. Ты правда думаешь, что можешь летать по всей стране и пытаться украсть трон моего брата? — О боги, — Побледнев как полотно, эльфийка покачнулась и в тот же миг почувствовал, как что-то болезненно сжалось в груди. Да так сильно, что в глазах потемнело, а из горла сам собой вырвался странный звук, больше похожий на стон. Я не буду биться. Я пришёл, как посланник. Анариель судорожно сглотнула, не в силах справиться с новыми для себя ощущениями. Оглушённая, ошеломленная и сломленная, она замерла посреди комнаты, тщетно пытаясь избавиться от нарастающего гула в ушах. — Анариель?! — вскрикнул Эйгон, резко схватив девушку за плечи, — Позовите мейстеров, быстро! — крикнул король во всё горло. Нет, не обида это была и не злость. Не предательство, не боль и даже не ярость. Нет. Это была игра, насмешка. Бой это слишком просто. Я хочу забрать твой глаз, как плату за мой. Одного хватит. У неё будто душу вырвали. А вместо нее внутри осталась лишь пугающая, стремительно разрастающаяся пустота, в которой глумилась и плескалась, не зная границ, тоска. Анариель потерянно хотела опуститься на колени. Внезапная ужасная волна боли обрывает гул, глубоко в животе. Она подавляет крик, отталкивает взволнованного Эйгона и начинает считать. Это пройдет. Это должно пройти, думает Анариель. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Хочу сделать подарок моей жене. Она кричит. Эйгон едва слышно вздохнул, и с силой, перенёс дрожащую эльфийку на кровать. Когда она смогла совладать с мельтешащими перед глазами мушками, она медленно подняла руку, затем вторую, и, с трудом перевернувшись на бок, стала подтягивать под себя дрожащие, словно не принадлежащие ей ноги. ОТДАЙ МНЕ ГЛАЗ ИЛИ Я ЕГО ЗАБЕРУ, УБЛЮДОК! Вокруг сомкнулась темнота, отсекая посторонние звуки, мысли, печали. Куда-то пропали прежние чувства, а вместо них пришло безразличие и непонятная, но спасительная апатия. И только тяжкий ком в груди стал гораздо больше, да сердце дало непредвиденный сбой. И она кричит, тужась. Эйгон крепко обнимает её, прижимает голову к плечам и шепчет ободряющие слова. Анариель зажмуривает глаза, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь другом, кроме ослепляющей боли, разрывающей её на части. Двери разомкнулись, впуская в покои трёх повитух и мейстера. — Быстрее! — рявкнул Эйгон. — Мой король, вам лучше уйти, — проговорил Мейстер, расставляя на полках разные банки. В течение следующих минут схватки только усиливаются, одна за другой. Раньше Анариель держалась из-за всех сил, но она бросает последние остатки достоинства на ветер, плачет, вцепляется в руку короля, умоляя его помочь, остановить это, заставить боль уйти. — Не оставляй меня, Эйгон! Король оторопел и с несвойственной ему нежностью ласково погладил её растрепанную макушку. Держит её, двигается вместе с ней, когда Анариель приподнимается и раскачивается вперед и назад, пытаясь хоть немного унять агонию. Эйгон даже не сопротивлялся, когда чужая рука осторожно коснулась его спины. Просто следил, как девушка уверенно ищет в нём поддержку, не как от друга, а как от мужа. Эйгон с досадой кусает губу, понимая свою оплошность. Он об одном постарался умолчать, одно-единственное постарался скрыть от болезненного взгляда и сделать так, чтобы Анариель никогда не узнала, насколько сильно он хочет, чтобы такие моменты были чаще. Её золотистые волосы крепко прилипли к щекам и плечу. Одна скрученная прядь зацепилась за уголок её рта, губы разошлись в такт тяжелым, задыхающимся вздохом. Она тужится, извиваясь на своей койке, вытягивая ноги и бедра то в одну, то в другую сторону, чтобы раскрыться. А потом давление спадает, схватки проходят, и она возвращается к тому, с чего начала. Анариель падает навзничь, обессиленная, почти рыдая от отчаяния. Ничего не движется, ничего не меняется, боль все еще накатывает волнами. Она сильней сжимает руку Эйгона. Внезапно она делает резкий, высокочастотный вдох, еще сильнее выгибается вперед и издает глубокий стон. в горле, гортанный и темный. Она хочет увидеть рядом с собой мужа, но видит лишь бурю. Ao enkagon nykeā gēlȳn! За тобой должок! Она бессильно рушится на кровать и хрипит, дрожа в слабом свете. И вдруг сосредоточенно прикрыла глаза, взывая к своей непокорной силе. Анариель почти сразу почувствовала жар в груди, свирепый огненный вихрь, пронесшийся по венам. Увидела перед внутренним взором пламя и направила его вперёд. Naur o Beleg lasto beth daer; Rimmo naur Aiwenor dan in Gurth! Пламя великого Услышь слово власти. Встань, пламя неба Против Смерти! Анариель увидела, что где-то от вспыхнувшего пламени по стволам ближайших деревьев пробежала болезненная судорога. Тонкие ветки жалобно зашелестели и принялись неистово раскачиваться от невидимого ветра. Белоснежные листья мгновенно почернели, ссохлись и скрутились в дымящиеся трубочки. Трава в радиусе нескольких сотен шагов буквально испарилась. Земля прогрелась до состояния лавы. Камни сперва покраснели от жара, а потом начали медленно плавиться, словно пытаясь слиться с почвой и подземными водами. Стена огня, вырвавшись из груди, всей своей мощью ударила в белоснежные стволы. Пронеслась по ним ураганом, срывая серебристый покров, но не тронула больше ничего. Пощадила. В последний момент обошла стороной, чтобы полыхнуть в небе алой дугой, а затем вернуться успокоенной, покоренной и почти послушной. Она видела это словно наяву, взывая и направляя новое ощущение в небо. Оглушающий рёв пронёсся по облачному небу, а после огромная туша закрыла собой испуганного мальчишку, вцепившись в раненного дракона и унося всадника к Драконьему Камню. Всё словно выдохнуло и, Анариель стоявшая посреди бушующего вокруг огня, почувствовала, как ветер взъерошил растрёпанные волосы принцессы. — Здравствуй, моя девочка… — донеслось до неё. Анариель непонимающе подняла голову, и ощущение ласковых материнских объятий вдруг ослепило её. Будто мама стояла совсем рядом и с нескрываемой гордостью смотрела на дочь. Непонятно, как это произошло, но она все же была здесь и, оглядывая воцарившийся хаос, загадочно улыбалась. — Мама? — неуверенно позвала Анариель, не понимая, как такое стало возможным. — Мама?! — Ты молодец, малышка… Ты все правильно сделала… Её разум наблюдал, как ошарашенный Эймонд, вглядывался в скрывающегося в облаках чёрного монстра, который держал в лапах Люцериса Велариона. Она слабо улыбнулась, и в этот момент все закончилось: бешено ревущее пламя так же стремительно улеглось и погасло, а мутная пелена перед глазами Анариель исчезла, возвращая её в реальный мир. И когда она раскрыла глаза, в руках мейстера лежал маленький, тихо плачущий младенец. — У вас родился сын.