Песнь белого пламени

Лучи закатного солнца золотили мощные каменные стены. Слуги удалились, оставив вино для лордов. Наступила тягостная пауза. Деймон Таргариен, лениво поигрывая висящей на груди золотой цепью, внимательно изучал карту. Рейнира делала вид, что ее интересуют узоры гобеленов; мужчины уткнулись в свои кубки. Его глазам предстали безмятежные Веларионы, вполне владеющие собой и уверенные, что все будет так, как они хотят; однако нос его ощущал запах тревоги и страха, исходивший от них. Они боялись намерений Деймона, это ясно. Похоже, они думали, что смогут так или иначе договориться и с ним, и с Рейнирой. Рейнира потянула Деймона за рукав — она явно заметила всеобщую озабоченность и пахла почти так же тревожно, как остальные. Он успокаивающе похлопал ее по руке, не сводя с остальных пристального, сурового взгляда. С тех пор, как жена отправила двоих сыновей в разные части страны, она никак не могла избавиться от ощущения тревоги и опасности, поскольку в полной мере не знала чего можно ожидать от Лордов. Деймон чувствовал, что случилось что-то неладное, но виду не подавал, чтобы не накладывать на жену ещё большие переживания. Они оба потеряли дочь и родного человека — Визериса. После вчерашней ссоры Рейнира была более холодна чем когда-либо, и он знал, что поступил неправильно, но совладать с собой не сумел. — Его отец поддержал нас, и Боррос Баратеон поддержит, я верю этому… вот настолько. — Вдруг прошептал сквозь зубы Деймон. Он поднял руку, сблизив большой и указательный пальцы так, чтобы между ними остался крошечный зазор. — Баратеоны всегда все знают лучше других, или, по крайней мере, так им кажется. Поэтому я могу доверить тебе одно — слушать то, что я говорю. Я защищаю нас и твой трон. Рейнира ничего не ответила, лишь обвела взглядом сидящего рядом мужа. Стремительный шум шагов и звучание доспехов, отвлекло пару от раздумий. — Ваше Величество! В небе замечен чёрный дракон, — проговорил Эррик Каргилл, вбегая в переговорную. Все тут же как один смолкли, но повели себя совершенно по-разному. На лице Деймона не отразилось ничего, хотя от него резко запахло яростью. — Известить дозорных, наблюдать за небом! — рявкнул Таргариен. Рослый и крепко сложенный, широкоплечий, с глазами фиолетовыми, как искусные сапфиры, Деймон двигался с такой смертоносной грацией, что меч на бедре казался его неотъемлемой частью. Он выглядел не просто способным нести насилие и смерть; этот человек приручил насилие и смерть и держал у себя в кармане, готовый высвободить их за один удар сердца или принять на себя, стоит только кому-то прийти в его дом с угрозой. Рядом с Деймоном даже бывалый вояка Эррик представлялся менее опасным. Небольшая седина коснулась длинных волос рыцаря, однако бойцы и помоложе не решались вставать на пути Таргариена — если у них хватало ума. Рейнира же быстрым шагом следовала за мужем. Перед ними раскинулось побережье. В северной стороне вода густо синела. На мелководье синева становилась бледнее, а сам берег очерчивала дуга тёмного песка. Ветер дул с запада, но мыс загораживал ему дорогу, и берега достигали лишь мелкие безобидные волны. В неглубокой сине-зеленой воде видны были скалы. Деймон встал спереди, и когда из облаков прямо над ними раздалось рычание, все в испуге сделали шаг назад, кроме королевы и мужа. Его рогатая голова поднялась высоко в воздух, длинная шея выгнулась дугой, плечи раздвигали несущиеся потоки воздуха. На какое-то мгновение все застыли как изваяния, глядя вверх. Этого дракона никто и никогда не видел. — Он держит что-то в лапах, — в испуге проговорила Рейнира. Она увидела темноволосую копну волос, но боялась даже подумать о том, кто бы это мог быть. Деймон тоже заметил заметил это, он обернулся к жене и строго прошептал: — Останься здесь. Тем временем дракон медленно опускался на берег. Рейнира не послушала мужа и быстрым шагом следовала за ним, её сердце опускалось всё ниже. Это не мог быть он. Деймон резко остановился и едва слышно вздохнул, но не пошевелился. Только ресницы слегка дрогнули, да чуть громче стукнуло сердце. Королева обошла мужа и в первое мгновение оцепенела. Дракон аккуратно положил Люка на мокрый песок, от взмаха его крыльев мальчик издал тяжёлый стон. Рейнира приложила руку ко рту, не в силах сдержать слёзы облегчения. Она знала, что такого не бывает, но сейчас вдруг показалось, что это правильно. Дракон вдруг приоткрыл тяжелые веки и до самого дна пронзил её душу удивительным взглядом бездонных, удивительных, неправильных, но таких чистых голубых глаз… Рейнира чуть помедлила, но потом сделала неуверенные шаги к этому существу, его голова нависла прямо над ней, он был неправдоподобно громаден, и по его чешуе стекала вода. Королева порывисто подняла руку и соприкоснулась с драконом, его огромные ноздри обдували женщину и она тихонько прошептала: — Спасибо. Рейнира обвила руками шею Люка, тихонько вздохнула и снова замерла, ощупывая сына. Она не хотела думать о том, что произошло в Штормовом пределе, но точно знала, что к этому приложили руки зелёные. — Малыш… — Сильные руки мужа бережно подхватили ее, прижимая к широкой груди. — Люк выживет. Ему нужно отдохнуть, — прошептала королева, оборачиваясь на мужа. Деймон осторожно поднял мальчика на руки, и после, дракон скрылся в пышных облаках. Люцерис пришел в себя на рассвете. Некоторое время он просто лежал с закрытыми глазами, силясь сообразить, каким образом оказался в постели, если был в Штормовом пределе. Он помнил дождь, куда с пронзительным воём взвился его дракон. Страшную тень Вхагар, заполняющую почти половину неба и сапфировый глаз Эймонда, устрашающе поблёскивающий. Затем — вспышка боли. Чьи-то голоса — сперва недовольные, а потом встревоженные. Бесконечное белое небо над головой. Холод… безумный, парализующий волю и разум холод, не позволяющий двинуться с места. Последние слова песни смерти, эхом отдающиеся в вышине. А потом — совсем другие слова: мерные, тягучие, как смола, которые опутывают готовую отлететь душу и упорно тянут обратно. Туда, где тепло. Где ждет его возвращения кто-то, кому он нужен. И запах, сладкий и пронзительный. Люцерис вдруг широко распахнул глаза и вскочил с широкого ложа. В голове тут же помутилось, в ушах зазвенело, а в плече вспыхнула боль, заставившая мальчишку охнуть и повалиться обратно. — Тихо, спокойнее. Тебе рано вставать, — с укором произнес мелодичный голос, и на мгновенно покрывшийся испариной лоб легла прохладная ладошка. Люцерис жадно вдохнул запах тонкого запястья, оказавшегося у него прямо перед лицом, и непонимающе замер: оно пахло солнцем, ветром и зеленой листвой. Он снова приподнялся, шаря по сторонам настороженным взором, вдохнул снова и почти с удовлетворением понял, что это был почти тот запах, который вернул его к жизни. — Доброе утро, — поприветствовала сына присевшая на краешек кровати Рейнира. — Лежи, тебе действительно рано подниматься. Рана еще слишком свежа. Мать осторожно уложила Люка обратно, прикрыла до середины груди покрывалом и заботливо подоткнула, чтобы не спадало. — Где я? — хрипло спросил Люцерис, силясь рассмотреть, есть ли в комнате кто-то еще. Ему очень-очень нужно было это выяснить. Но не вышло: Рейнира наклонилась и погладила сына по руке. — В своей комнате, конечно. Повязка свежая, не беспокойся. Рана почти закрылась, но тревожить ее пока нельзя, хотя мейстер нас заверил, что рука будет действовать, как прежде. — Сколько я?.. Рейнира повернулась и внимательно посмотрела на взбудораженного сына. — Сегодня второй день. Ты что-нибудь помнишь из того, что случилось? — Все, — устало прикрыл веки Люцерис, тщетно пытаясь избавиться от видения совсем других глаз, пронзающих его душу до самого дна. — Я помню абсолютно все. — Почему ты полез в драку? — вдруг заледенел ее голос. — Зачем тянул столько времени? Ты мог погибнуть! — Там был Эймонд. Рейнира резко вспыхнула, в глазах поселился гнев. Конечно, кто бы ещё мог быть настолько безумен и бессердечен, чтобы напасть на тринадцатилетнего мальчишку. — Что он хотел? — нахмурившись пробормотала королева. — Мой глаз, — устало отозвался Люцерис, — Он не хотел убивать, только после того, как Арракс опалил морду Вхагар, наши драконы начали свою бойню, — мальчик вдруг опомнился. — Где Арракс? — Он погиб, — с тоской проговорила Рейнира, потом осторожно добавила. — Тебя принёс чёрный дракон, которого мы никогда не видели. — Он меня спас, — Люцерис всмотрелся в точку, видимую только ему. — Это была жена Эймонда. Я чувствовал. — Анариель? — несказанно изумилась Рейнира. Люцерис молчал. Он не мог забыть песнь жизни, но не мог и вернуться на двое суток назад, когда эти слова звучали во тьме только для него одного. Когда для него пели, как для самого родного и близкого существа, тем изумительным голосом, от звуков которого хотелось смеяться и плакать одновременно, жить и умирать, кричать и рваться навстречу. — Это неожиданно, — прошептала Рейнира, вглядываясь в окно и мысленно поблагодарив за живого сына, она погладила по голове Люка и вышла из его покоев. События последних часов помнились ему смутно. Ничего конкретного, кроме обрывков какой-то песни, бесконечно нарастающей боли в изорванном плече, череды испуганных лиц и… Он вздрогнул, замерев и едва не выронив кубок, когда перед внутренним взором, как сквозь бесконечность, медленно проступили знакомые голубые глаза — огромные, зовущие, манящие. Люцерис ошалело потряс головой, и видение исчезло, оставив после себя привкус сожаления и тоски. Причем настолько явной, что Люк поначалу даже растерялся. Но быстро сумел взять себя в руки и, выкинув всякие глупости из головы, принялся есть принесённый ему суп. *** Не помня себя, на негнущихся ногах Эймонд Таргариен побежал в покои, едва не столкнувшись с выходящими оттуда повитухами, что несли охапку окровавленных простыней и большой таз, наполненный ярко-розовой водой. Он выдохнул, проведя взглядом женщин. Эймонд боялся заглянуть внутрь и увидеть нечто ужасное. Принц сглотнул, побледнел, и в покои вошёл уже медленно, осторожно, боясь вздохнуть. Анариель лежала на подушках и в алом рассвете казалась бледной и хрупкой, но огромные глаза её ярко сияли, на губах блуждала усталая улыбка. К Эймонду вернулся воздух, на дрожащих ногах он сделал несколько неуверенных шагов. Мейстер в сером одеянии опустился над колыбелькой, которая стояла здесь уже несколько дней и ждала своего часа. Но принц подошёл не к ней, а осторожно сел на край кровати, счастливым взглядом осматривая бледную жену. Он взял её ладонь в свои руки и обдал горячим поцелуем. — Мы оба были правы, — устало прошелестела эльфийка. Эймонд покачал головой, пока ещё не сильно понимая её слова и требовательно привлек супругу к себе, крепко обнял, с нескрываемым наслаждением вдохнув аромат ее волос, и улыбнулся. Неслышно подошёл мейстер, с младенцем в руках. Эймонд судорожно вздохнул, широко раскрытыми глазами оглядывая младенца. — Это мальчик, мой принц, — произнёс мейстер передавая в руки ребёнка. Он издал мягкое кряхтение, хрустальными колокольчиками рассыпавшийся в тишине. Эймонд протянул было руку, чтобы коснуться его лба, но тут же отдёрнул ладонь, невесомо коснувшись пелёнки, в которую тот был закутан. Сын казался таким хрупким, что сама мысль о том, чтобы взять его на руки, пугала. Эймонд обворожительно посмотрел на жену. Она загадочно улыбнулась и глазами указала в сторону. В руках мейстера был ещё один младенец. — Это девочка, муж мой, — улыбнулась Анариель. Никакие человеческие слова никогда не смогли бы описать этот самый момент. Сердце Эймонда замирает. Ушки у обоих детей были заострёнными, а на макушках был белый пушок с золотым отливом. Дети мирно посапывали в сильных руках отца. Мейстер тихо шепнул, предупредив, что будет рядом если понадобится. Эймонд рассеянно кивнул, всё ещё не сводя глаз с малышей. — Мейлор, так будут звать нашего сына. Эймонд молча кивнул, с щемящей нежностью рассматривая жену. — А девочку? — А какое имя ты хочешь? — нежно пролепетала Анариель. Принц обвёл взглядом малышку. В груди разливалось, медленно закипая, чувство безграничного счастья. — Эннель, — прошептал Эймонд. *** После того, как жена и дети уснули, Эймонд тихонько подошёл к Анариель и бережно заправил за маленькое ухо золотую прядь, нечаянно выбившуюся из густых волос. Бросив короткий взгляд на спящую жену, Эймонд тихо вышел на балкон и положил руки на перила, неосознанно сжимая их всё крепче. Сколько же эмоций ему нужно было выплеснуть. Принц, кинув неприязненный взгляд на полуденное солнце, огорченно вздохнул. То, что проблема была в нем, он прекрасно понимал: Анариель явно обладала какой-то магией, но по неизвестным причинам тщательно скрывала этот факт. Вернее, искусно прятала за красотой, ласками и добротой, от которых даже сдержанную мать бросало в дрожь. Но теперь он видел: всем этим Анариель добивалась лишь одной-единственной цели — не дать начаться войне, не дать времени и возможности что-то предпринять. Любой ценой, любым путем отвлечь. А один глупый бастард сумел нарушить эту тщательно выверенную дистанцию. Он знал, что этот дракон принадлежал жене, точнее догадывался. Поскольку слышал из её уст упоминание о чёрном драконе с рогами, но даже представить не мог, что жена может так им управлять. Эймонд очень любил Анариель и возможно, был благодарен за то, что она спасла его от бремени, но это и накладывает определённые сомнения. Если война всё же начнётся, то какую сторону выберет жена? Он хотел это выяснить. Эймонд больше не боялся прослыть безумцем. Не пытался никого обманывать и скрывать то, в чем прежде никогда бы не признался даже себе. Темная бездна! Он просто хотел узнать правду! Но не от брата или сестры, не от служанки, поглядывающей в его сторону со все возрастающим беспокойством, и даже не от матери. Нет. Он хотел услышать ее от того, кто сумел разбудить его душу и вернул ее из такого мрака, откуда обычно не возвращаются. — Мой принц? — тихий, но настойчивый голос ворвался в раздумья, и Эймонд недовольно пошевелился. Перед ним встал мейстер, и его озабоченный взгляд отрезвил сильнее, чем ведро ледяной воды. Эймнод посмотрел на Анариель, и сердце его болезненно сжалось — она казалась ещё бледнее, сквозь белую, почти прозрачную кожу, просвечивала голубая сетка вен. Веки слабо трепетали. — Что с ней? — обеспокоенно спросил он. — Слишком много сил потеряла, — последовал лаконичный ответ. Мейстер стремительно смешивал отвары тёмно-зелёного цвета. — Это опасно? Эймонд сел, пытаясь унять бешеный стук сердца. Мужчина лишь покачал головой. — У всех роды проходят по-разному, мой принц. Но всякий раз новая жизнь отнимает силы у роженицы. И на восстановление потребуется время — Сколько? — выдохнул Эймонд. — Не знаю, — с искренним сожалением ответил мужчина. — Может, несколько дней, может, недель. Не волнуйтесь, — добавил мейстер, заметив, как побледнел принц. — Она сильная. Через час мейстер ушёл, предварительно позвав кормилицу, которая рассказала принцу, как обращаться с детьми. В спальне повисла тишина, и только еле слышное дыхание малыша нарушало её. Эймонд вглядывался в их лица, пытаясь разгадать кто на кого похож. За прошедшее время морщинки на лицах детей расправились, и на щеках выступил лёгкий румянец. — Мейлор и Эннель, — прошептал Эймонд, пробуя имена на вкус, привыкая. Словно услышав, дочка завозилась и умиротворённо выдохнула. Боясь вздохнуть, Эймонд опустился в кресло и принялся тихонько покачивать дочь, напевая давно забытую колыбельную, что пела ему когда-то мама. *** Второе пробуждение оказалось для Люцериса гораздо приятнее: ласковое пламя в свечах настойчиво светило в лицо, обдувал прохладный ветерок из распахнутого настежь окна, в хорошо проветренной комнате не поджидало никаких посетителей, в теле поселилась восхитительная легкость, не имеющая ничего общего с недавней позорной слабостью, картины прошлого почти утратили свою значимость, а невнятные мысли больше не тревожили сознание очнувшегося мальчика. Люцерис озадаченно повертел головой и сел, одновременно проверяя, работает ли левая рука. Сперва разогнул и согнул осторожно, а затем — все смелее, с радостным удивлением ощущая, что она снова послушна. Люцерис вдруг вздрогнул, заметив в углу комнаты чёрный силуэт. Воздух стал ледяным. Он мысленно взвыл, чувствуя опасность, а затем медленно встал и шарахнулся прочь. Но не успел, незнакомец резко развернул его и вонзил кинжал. Еще не понимая до конца, в чем дело, Люцерис старался быть сильным и смелым, он опустил глаза, видя как алая струйка крови бежит прямо по ногам, окрашивая каменный пол. Он начал задыхаться, в лёгких словно разливалась лава. Мальчик опустился на колени и последний раз вдохнув воздух, покинул этот мир навсегда.