Цепочки, или Несколько случайных разговоров

«Не мертвые», вампиры — это разновидность ламий. Они также встают из гробов и сосут кровь живых людей. Они могут жить века и чем дольше живут, тем становятся могущественнее. Они могут обращаться в некоторых животных… могут окружать себя туманом или даже превращаться в туман. Вампиры предпочитают ночи, особенно лунные, могут ходить и даже сосать и днем… Слабая сторона всех вампиров — это та, что каждый из них должен иметь свой приют и лежать в нем в виде мертвеца в продолжение известных часов… в эти часы они… совершенно беспомощны… оно вертится около восхода и захода солнца. …они преклоняются перед сильнейшими. …они ничего не едят и не пьют. …ни при солнечном, ни при лунном свете не отбрасывают тени… большие враги зеркал. В зеркале не видно отражения вампира, и это выдает его. Б.Олшевши, «Вампиры»

      Стивену нравилось вставать рано. Даже после бессонной ночи и даже если выдавался редкий выходной. Встать в серые мягкие сумерки, пойти в душ, вымыться и побриться, обработать саднящие ранки, надеть пижамные штаны и один из тщательно выбранным Ватари халатов (сегодня в его ванной темно-синий, шелковый, с рельефным узором), выйти к столу — позавтракать до того, как Ниа проснется.       Ватари уже накрывал стол — видимо, услышал, как Стивен встал. Привычно-вежливый, с легким заботливым высокомерием старшего по возрасту и главного в создании всех бытовых мелочей, в которых бы запутались гении Эн и Эл, он поблескивал столовыми приборами, очками и улыбкой одновременно:       — Доброе утро, мистер Стивен. Садитесь, я приготовил ваши любимые блинчики и тосты с яйцом. Кофе, фрэш, молоко?       — Молоко, Ватари, спасибо, — ему неловко, как и всегда. Стивен не привык к обслуживанию за столом, к ежедневно смененной не им постели, к тому, что все необходимое почти мгновенно материализуется. Мальчик из семьи католического пастора, как после и студент, подрабатывающий починкой техники, и агент ФБР, даже спецагент — все эти люди (один человек — Стивен Лауд) не жили и не умели жить в этом подобии Уэйн Мэнора.       Или, скорее, Бэт-пещеры.       Стивен заканчивал завтрак под полуотеческое воркование Ватари, когда спустился их Бэтмен, хотя от Бэтмена внешне на ней были только черные кожаные штаны. Маленькие ступни в коротких белых носках — пол намывали так тщательно и столько раз в день, что в корзине для белья носки оказывались такими же белоснежными — бесшумно ступали по винтовой лестнице; блаженная, чуть растерянная улыбка, сонное потягивание на нижней ступеньке. Стивен любовался Ниа и старался даже боковым взглядом не задевать Ватари: слишком неловко от осознания того, что на ней — его рубашка, которую он вчера оставил в комнате, а не кинул в стирку.       — Доброе утро, Ватари, доброе утро, Стивен, — она села с обычной своей немыслимой скоростью. Вот была у лестницы и вот уже она на стуле, елозит и устраивается с максимальным комфортом.       — Ты голодна, Ниа? — Ватари, конечно же, знал, что нет — Стивен шеей чувствовал его взгляд — но вежливость не позволяла ему даже так намекнуть на прошлую ночь.       — О нет, благодарю. Ватари, ты сделаешь для меня кое-что? — предсказуемо ответила она, не отводя лучистых глаз от Стивена. Взметнулась рука с клочком бумаги.       Когда Ватари с ласковой усмешкой об очередной дерзкой просьбе удалился, Ниа вместе со стулом оказалась рядом со Стивеном. Ей хватило для этого одного движения его ресниц.       — Ты в порядке? — черные звезды глаз уставились на две крохотные ранки. — Я не слишком… много взяла?       Стивен ласково коснулся щеки. Кожа светлая, но уже не белая, особенно на фоне волос, порозовели губы, легкой пудрой лег румянец. Значит, все хорошо, ей хватило.       — Стивен? — она прижалась к ладони, а в голосе появилось беспокойство.       — Да, все хорошо. Это меньше, чем на донорстве забирают, — улыбнулся он. Он и правда чувствовал себя хорошо даже сейчас, когда спало невольно создаваемое ей ночное наваждение — о том, как прекрасно умереть вот так, отдать ей всю кровь, отдать ей все. Самоконтроль Ниа в этих ситуациях поражал его каждый раз: она отрывалась от его вен, зализывала ранки, шептала «Хватит, дорогой, успокойся, очнись, прости…», пока Стивен просил ее закончить, просил взять еще.       Ниа придвинула стул ближе и прижалась к Стивену. Так он мог различить ее пульс. Его пульс, строго говоря, и это привязывало его крепче, чем любой поводок или самое сильное их психическое воздействие.       — Очень тяжелая была неделя. Я боялась, что от голода могу перестараться, — сказала она жалобно и добавила без всякого перехода: — А ты сдавал донорскую кровь?       — Сдавал и неоднократно. Всегда чувствовал себя хорошо, так что можешь не бояться за меня, я тренированный, — ответил Стивен и обнял ее.       Ниа прильнула к его груди еще теснее, завозилась, устраиваясь поудобней. Стивен легонько погладил по спутанным волосам, вдохнул запах, теплым невидимым паром поднимавшийся от тела. В основном свой — ношеного один день хлопка, собственного дезодоранта — и немного ее, молочно-шелковистый, пробивавшийся из-под незастегнутого воротника рубашки. Хотелось спросить, как же это ощущала Ниа с ее чувствительностью к запахам, Ниа, у которой от чеснока за десять метров наворачивались слезы, но он не решался. Стивен все еще не до конца понимал, какие вопросы уместно задавать в их несколько щекотливой ситуации, а какие — нет. Например, вчера он спросил, обратил ли ее Эл — и на него мгновенно запрыгнула разъяренная Мелло, чувствительно передавила горло и сказала, что мужчинам лучше работать руками, а не языком.       Еще хотелось спросить, телепатия ли это, наблюдательность, совпадение или некое неизвестное — как и вампиры — науке свойство крови: то, что их мысли не в первый раз соприкоснулись. Стивен вывел это из ее следующих слов.       — Интересно, попадалась ли твоя кровь мне… или Эл. Нет, точно не мне, я бы узнала.       Стивен вспомнил вчерашний вечер — после заката, но до того, как оказался на мягком ковре с распущенным галстуком и расстегнутым воротником — и попытался найти тему, уводящую от опасного разговора об Эл.       — Не бойся, на самом деле в твоем вопросе не было ничего страшного, — впрочем, кажется, сытой после ночи Ниа, как и насытившейся сексом Мелло и не нужна другая тема. — Просто Мелло привыкла защищать нас, не всегда отличая реальную угрозу от мнимой. Но благодаря ей мы выжили и дожили до обращения.       Стивен боялся вставить слово и даже вдох; боялся не какой-то кары с ее стороны, а спугнуть эту хрупкую откровенность. Он чувствовал, что Ниа нужно говорить и что ей необходимо некое одобрение для этого, и накрыл ее ладонь своей, так аккуратно, словно эти нежные длинные пальцы не могли свернуть ему шею за долю секунды.       — Нет, меня обратил не Эл, Эл был хорошим, он помогал мне. Мелло тоже. Стивен, — она подняла голову и посмотрела ему в глаза, — ты прав с вопросами, ты ведь действительно не знаешь обо мне ничего. Как можно жить с тем, о ком ты ничего не знаешь?       Стивен мягко улыбнулся, вернее, хотел улыбнуться. Ниа словно поймала предтечу изгиба губ в его глазах и будто чуть успокоилась, но все еще ждала ответа.       — Ты знаешь обо мне все. Мне этого достаточно.       Черные омуты глаз сверкнули алым отблеском.       — Достаточно? — короткий смешок Мелло на миг подернул рябью образ Ниа. — Ты можешь сказать то, что хочешь на самом деле, — в голосе появились легкие серебряные переливы, завораживающие того, кто подставляет под укус горло. — Скажи, милый.       Стивен глубоко вдохнул, как перед нырком — от этого голоса каждый раз бросало в легкую дрожь, и каждый раз он добровольно сдавался, несмотря на все алые сигналы об опасности в сознании и подсознании.       — Я хочу знать о тебе больше. Я хочу любить в тебе все.       — Тогда пойдем со мной, — сказала Ниа, перелезла к нему на колени и взяла за руку, запястье к запястью. Два пульса забились рядом — ее, еле ощутимый, редкий, и его, частый, сильный, уверенный. Она смотрела Стивену в глаза, он смотрел, как тонуло в черноте с алым пламенеющим блеском его отражение, и постепенно их ритм синхронизировался, пришел к некой средней частоте и полноте. Тогда Ниа заговорила.       Стивен видел все, о чем она говорила, как кино в своей голове. Видел молодого, английски-рыжего мужчину и красивую невысокую девушку восточной внешности рядом с ним. Его звали Эндрю Ривер, он был историком и сыном малоизвестного египтолога, и он посвятил своему отцу имя дочери — Нейт. От девушки сохранилось только имя — Йонг и обрывок разговора, тревожного разговора о том, что скоро с ее гражданством нельзя будет даже выйти на улицу. Эндрю обнимал ее и клялся, что в Америке это никому не важно.       — Я помнила их и до обращения, — говорила Ниа. — Все утверждали, что это невозможно, ведь в приемной семье я оказалась в одиннадцать месяцев.       — Ты не знаешь, что случилось с родителями? — спросил Стивен, не отрывая взгляда от внутреннего киноэкрана, от черных глаз. Там как раз появились три девочки и два мальчика, склонившиеся над кроваткой.       — Я могла найти того, кто меня обратил, но не тех, кто меня родил. Уже позже это стало моим первым делом в работе с Эл, и только тогда я узнала. Их расстреляли. Ее за дезертирство, его как шпиона и пособника.       На мысленном экране росла девочка — с фотографической памятью, бегло научившаяся читать в три года на семейной Библии, хрупкая, невысокая… черноволосая, и рука Стивена невольно — в реальности — коснулась белых волос.       Мелло дебютировала между пятью и шестью годами: сначала в виде куклы, от которой шарахались все остальные дети, а Ниа кормила ее редким в многодетном доме шоколадом; потом, накачанная живым воображением и одиночеством, она ожила.       — К восьми она будто переселилась извне внутрь меня. Но куклу я все равно не могла оставить, — хрипловатый смешок прервал плавный рассказ: — Конечно, переселилась, ведь кто-то же должен был защищать узкоглазую зубрилку от шпаны что с узкими, что с широкими глазами.       Юная Нейт закончила школу экстерном и даже пробилась в колледж на стипендию. Юную Нейт, возможно, ждало бы большое человеческое будущее.       — Седьмое октября две тысячи первого года, — тихо сказала Ниа, словно выглянула на миг из-за своего проектора воспоминаний. — Мы с Мелло возвращались в кампус. Темно и туман, тогда для нас это было препятствием. А еще нас ждали.       Стивена самого затрясло от густого холодного тумана и от приближающихся к невысокой девушке в дождевике крепких ребят. Трое в капюшонах — и вот один уже скручивал руки за спиной, второй зажимал рот, а третий, пнув в серую от тумана ночь куклу, начал расстегивать дождевик. Вслушиваться в злые слова не хотелось, но пришлось: и «китаёза-заучка», и «посмотрим, красная ли кровь у комми», и «наши солдаты таким пёзды и глаза во Вьетнаме расширяли хорошо».       — А ты еще не хотела, чтоб вмешалась я, — прокомментировала Мелло. — Как будто этим выродкам вообще стоило оставлять языки.       Расправа была короткой и не очень зрелищной из-за тумана, пока он не окрасился красным светом полицейских мигалок. Нейт Ривер задержали на месте преступления и отправили в камеру. Тяжкие телесные повреждения у трех мальчиков из хороших семей, которые просто хотели поговорить с девушкой на пустынной улице, конечно, не должны были оставаться безнаказанными. Все же тогда знали, что опаснее этих китайцев только мусульмане.       — Все хорошо, Стивен, — прошептала Ниа, и Стивен, опомнившись, расслабил пальцы, которыми слишком сильно сжал ее ладонь. — Может, с тебя хватит? Извини, я не подумала, что это может быть тебе неприятно настолько, мне ведь сейчас все равно.       — Нет, продолжай, если… хочешь и можешь.       После этого Нейт не светило уже никакого будущего, кроме оранжевой робы, в которой она казалась еще бледней, особенно с побелевшими волосами, словно она пыталась слиться с тем туманом той ночью.       — Ты спросил, был ли это Эл, — голос Мелло каждый раз чуть развеивал иллюзию, как поток свежего воздуха в накуренной комнате. — Нет. Ее звали Мэри Кенвуд. Она звала себя Уэди. У изолятора были окна, и однажды ночью она просто оказалась за ним и спросила, хочет ли Нейт освободиться. И показала меня, ну то есть меня-куклу.       Мэри Кентвуд, похожая одновременно на Бонни Паркер из старого фильма и стереотипную русскую шпионку, курила ароматные вишневые сигаретки, обладала прекрасными навыками взломщика, которым научила и Нейт (которой дала имя Ниа) и ко всему прочему была вампиршей.       — Я бы не поверила ей, если бы она не заглянула так запросто в окно в семи метрах над землей, а потом не отогнула прутья, будто занавеску отодвинула. Мелло не хотела. Мелло даже кинула в нее нашим крестиком. Смешно, правда?       — Почему ты согласилась? — еле слышно спросил Стивен, не знавший, ненавидеть ему Уэди или благодарить.       Черные глаза сверкнули и будто затянули в себя глубже.       — А ты смог бы отказать? — острый блеск в темной глубине погас, оставив только привычный шелковистый перелив. — И я не смогла. Странно только, что она захотела именно обратить меня, а не просто выпить или забрать. Может быть, понимала, что мое здоровье вряд ли позволит мне быть человеком вампира. Я не тренированная, как ты, и у меня была анемия.       К этому моменту Стивен уже не знал, смотрел ли он со стороны или сам был испуганной, потерявшей надежду шестнадцатилетней девочкой в изоляторе, которая завороженно села на койку и расстегнула оранжевую робу, а в голове только «я больше никогда так не испугаюсь, никогда, никогда не будет так страшно».       — Нейт…       — Стивен, Стивен!       Он вздрогнул всем телом и вздохнул, как после кошмара, после глубокого нырка. Ниа стояла над ним, держала его лицо в маленьких ладонях и беспокойно вглядывалась в него.       — Извини, я не хотела, это слишком много. Извини… Стивен? — изумленно вздохнула она, когда Стивен встал, подхватил ее на руки и крепко обнял. В памяти все еще укладывались рыжеволосый англичанин и красивая кореянка, маленькая черноволосая девочка на качелях, с куклой и книгой, бледная, с побелевшими волосами и яркими следами крови на разбитых губах и костяшках пальцев студентка в туманном вечере… и, как он и сказал, он укладывал это все, чтобы полюбить.       — У нас есть время до заката или до того момента, как Ватари подкинет тебе новое дело? — спросил он и почувствовал, как она обхватила его бедра затянутыми в черную кожу ногами.       — Если ты устроишь такой выходной, то ей придется пить тебя снова, Стив, и прямо сегодня, — усмехнулась Мелло возле уха и тут же чуть откинулась и выгнулась так, чтобы маленькая восхитительная грудь отчетливо обрисовалась под рубашкой.       — Я же сказал, что тренированный. Еще миллилитров пятьсот точно можно, — улыбнулся Стивен и подхватил ее под спину; все же положение ее тела было достаточно неестественным для человека.       — Двести. Ватари говорит, что у нас только один выходной, — ответила Ниа и коснулась кончиками пальцев ранок на шее. — А еще ты неделю не сможешь ходить с открытой шеей вне дома, прости. Или попросим Мелло спрятать это под засосом?