бей

первая тьма оседает на улицах; луна в сумерках выглядывает наполовину, начертывая скромную «с». Лиза в исступлении выгибается, оседая на бетон; Кристина проходится ногой по предплечью, и поднимает ту в приступе ярости, хватая за кофту; рука врезается прямо в живот и брюнетка кратко вскрикивает. лестничная клетка раздаётся грохотом; и эхом отдает дикий вой Захаровой; — Совсем охуели? — трясет хрупкое тело; спина раз за разом все больнее ударяется о стену. — Спасибо, что не на улице, блять, ебетесь. — Чего, блять? — смотрит прямо; исследует вглядом помутневшие от злости глаза и пытается успокоить. — Как вообще додуматься-то можно было? — Не пизди хуйню. Ты со своей подружкой можешь только молиться, чтоб я никому не рассказала, — удар приходится по губе и Лиза изо всех сил старается не удариться головой. — Захарова, ты ебанутая, — загнанно смотрит; дышит часто; и во взгляде ненависть вперемешку с непониманием. — Только ты могла додуматься до такой хуйни. Не все ебутся, как только будет возможность, — выжидает паузу, — в отличии от тебя. Кристину пробирает дрожь и она срывается; она что, знает? слышала? удар за ударом по животу; куда-то в районе селезенки; кажется, она вот-вот выбьет из Лизы все живое. — Еще хоть слово про меня, и вас двоих по частям искать будут, ебанные извращенки. — берет за шею, угрожающе смотрит и сжимает скулы. — Займись уже собой, конченная, — Лиза плюется, пытаясь высвободиться от цепкой руки, — мы просто дружим. А ты свою фантазию бы лучше угомонила. Сходи подрочи. вырывается и забегает в квартиру еле живая. а Кристина прикрывает глаза и оседает на пол. как же она заебалась. ебанная индиго, сколько можно? ненависть пульсирует по телу; и это ненависть ко всему живому. Захарова лишь думает о том, как она устала; устала от вечного страха и собственных скелетов в шкафу; её дрожащие руки и сбитые костяшки ноют. она хочет разобраться в себе, но выходит ровным счетом ничего. страшно. когда она увидела раздетых одноклассниц на пороге; когда она пыталась сдержаться; когда выждала момент ухода Виолетты; когда набросилась на индиго. все это время ей было страшно; она — зверь; она не может держать себя в руках; и самое главное — она не может объяснить, откуда такая злость. Лиза пытается прийти в себя. принимает душ и вымазывает на себя половину банки крема от синяков; успокаивает дыхание и тихо скулит от ненависти; ненависть её покрывает. Захарова окончательно с ума сошла. разве нормальный человек мог бы подумать такое? только монстр, вечно ищущий до чего докопаться. ночью, уже лежа в кровати, она позволяет себе заплакать. впервые за долгое время. и, если честно, это одновременно худшее и лучшее чувство на планете.

***

субботу Лиза отлеживается; не отвечает Вилке на сообщения и тихо скулит от боли. она задумывается о вчерашнем, перебирая волосы и хочет кинуть что-то в Кристину, да что-то потяжелее. в принципе, не так уж и далеко сейчас Захарова. она пытается понять, почему та так слетела с катушек. шарики за ролики укатились, или как? она никогда не била в ответ; она не могла. потому что — это же Крис. она поломанная и, на самом деле, жалкая. ей нужно доказывать себе свою силу. и если Лиза убережет таким образом кого-то другого, то она готова принять на себя роль груши для битья. день проходит в смутном одиночестве, за исключением разговора по телефону с Вилкой; та забавно шутит и Лизе становится легче. она слышит очередную ссору Захаровой с родителями и как та выбегает еще утром; и только под вечер возвращается. *** Кристина в обрамленном злостью и разочарованием в самой себе колебании мечется в своих мыслях; её кидает от одной к другой; на душе кошки скребут, а раздражение накрывает. она хочет напиться или больше никогда не проснуться; родители достают: из души вырывают безжалостные крики о том, что она никому ничего не должна и о том, что они её заебали. те говорят слушать брата, потому что он молодец. его уважают и он первый во всем. Кристина хочет уйти под воду. она проводит на улице добрые восемь часов: сначала бегает, потом подтягивается; и каждый раз наслаждается дикой болью в мышцах; потому что ей тоже нужно держать себя в руках. *** воскресенье встречает Лизу пасмурной погодой и кладбищем. она любила это место. всегда шутила про себя, что работает возле отца. среди могил легче; они молчат и в них можно увидеть историю. историю каждого человека; Лизу пробирает дрожь, когда она понимает, что, возможно, у неё никакой истории-то и нет. она убирает листья, мусор; поливает цветы. синяки ноют, двигаться тяжело; но это единственное, благодаря чему она отделяет себя от покойников — она может чувствовать. и благодарить Захарову даже не звучит абсурдной идеей; потому что ощущение, что Лиза уже давно стала от неё зависима. проводит там около шести часов, и когда приходит время закрывать калитку, слышит вой вперемешку со всхлипами. направляясь к источнику шума, почти что ахает и прикрывает рот рукой. на одной из могил лежит Захарова; она бьет кулаком по холодной земле и что-то бормочет. это было странным, как минимум потому, что Лиза никого с её фамилией там не видела. и потому, что это был первый раз, когда Лиза видела её слезы. она аккуратно подходит, пытаясь разглядеть состояние Кристины; она красная и заплаканная, а еще почти давится воздухом. Лиза осторожно касается её плеча, и та ошарашенно смотрит. — Что за хуйня? — первая мысль Кристины была о том, что она умерла и теперь в раю; или аду. — Кристина, мне нужно закрывать кладбище. Пойдем. — Ты че тут делаешь? — отрешенно, будто не в этом моменте; оглядывается, пытаясь понять сколько времени так провела. — Я тут работаю. Вставай. — тянет на себя, а та даже не сопротивляется; они выходят молча. Лиза спрашивать боится — у неё еще старые синяки не сошли. но Кристина, даже поникшая, задает вопрос первой: — Давно там работаешь? — Как мать ушла. — Захарова понимающе кивает. Лиза выжидает пару минут, а потом не выдерживает, — Чья это могила? Кристина тушуется под ненавязчивым взглядом; ежится, то-ли от холода, то-ли от озноба. — Бабки моей. — останавливается резко, присаживаясь на ближайшую скамейку; достает сигарету, подкуривает; а индиго послушно садится рядом. — Хорошая была. Я к ней раньше сбегала всегда. — Кристина опускает голову, — А сейчас брат в хате её гадюшник свой устроил. — Пиздец, — Лиза не умела поддерживать; она могла бы по-доброму обнять или еще что; но это Кристина, вряд ли она оценит. а Крис, похоже, именно этого сейчас и не хватало. — То, что я ревела, ты не видела, а то знаешь, что будет. угрожающе скалится и затягивается дымом; и впервые за вечер смотрит в глаза. — Тебе не обязательно угрожать, ты можешь по-человечески просить. — Лиза обнимает себя двумя руками и усмехается; Захарову так жаль, что аж невыносимо тошно от себя. насколько же сломанная. — А ты, типа, послушаешь? Не смеши. — Я, по-твоему, настолько сука? — Откуда мне знать, какая ты. поднимает плечи и слабо улыбается; где-то на подкорке трещит гребанное недоверие. — Вот именно, откуда тебе знать. они доходят до дома молча. и Лиза говорит, что Кристина могла бы быть и добрее; — Мне извиниться за что-то? — усмехается криво, а сама в таком состоянии, что хочется истерически рассмеяться. — Можешь за это, — и поднимает кофту; по всему впалому животу красуется несколько багровых синяков; Кристина отводит взгляд — стыдно; и не верится даже, что это она. — Очень тупо пиздить кого-то за то, что тебе нашептала твоя больная фантазия, — складывает руки на груди, усмехается; — Я не в себе была, не бери в голову, — присаживается на лавку у подъезда и опускает тяжелую голову на руки, — Ну, а что мне было думать? поднимает свои серо-голубые глаза, и даже ноты сожаления в них прочитать можно. — Что мы показывали друг другу татуировки, — зыркает злостно; мол, посмотри, как ты не права. — Друзья так иногда делают. — Рада за вас, очень, — закуривает и, кажется, раздражается еще больше. она хлопает дверью своей квартиры так сильно, что хочется сдохнуть; и Лиза по накатанной душится чужой болью. *** в школу они с Вилкой приходят пораньше; сидят на скамейке под кабинетом и обсуждают планы на будущее; Вилка хочет бить татуировки и, кажется, дальше она ничего не придумала. Лиза хочет повеситься, если честно. их встречают смешками и издевками, и девушки непонимающе переглядываются. классуха залетает посреди чужого урока и начинает быстро лепетать о концерте ко дню учителя — предупреждает, что выступать будут все, без исключения. Лиза морщится, а глаза Вилки горят. она уговаривает ту выступать вместе; Лиза обещала себе социализироваться; поэтому она поднимает руку, когда спрашивают «кто играет на музыкальных инструментах?». глаза одноклассников округляются, Вилка в восторге улыбается. — На гитаре могу, — Лиза смущенно отводит взгляд от толпы; замечает пристальный взгляд и ухмылку Захаровой. — Отлично, кто поет? — Я. — Вилка, похоже, собирается продемонстрировать, но её останавливают движением руки. — Малышенко, верю на слово. Остальные будут разыгрывать сценки. Вилка чуть не прыгает от счастья: — Всех жду в актовом зале после уроков. *** они давятся смехом, когда репетируют; и Лиза благодарна Вилке, что та её уговорила на эту авантюру. потому что Вилка похожа на солнышко; она может найти общий язык, кажется, с кем угодно; и когда она смешно шутит — её негласно принимают новые одноклассники; а Лиза с Вилкой; она словно оберегает её и в защитном жесте приобнимает, показывая, мол, она со мной. одноклассники даже пару раз говорят Лизе, что она хорошо играет; и на душе становится тепло. Захарова только смотрит на дистанции, и про себя ухмыляется; её свита смеется вместе с Андрющенко. Кристина тоже хочет, потому что, оказывается, Лиза и правда забавная; но она не позволяет себе даже мускулом пошевелить. репетиция проходит спустя полтора часа и все уставшие и голодные; Вилка бежит в столовую за булкой, аргументируя это тем, что дома у неё вряд ли будет поесть, Лиза обещает послушно её ждать. а Захарова нарочито медленно собирает вещи в рюкзак; и когда она выходит, то тратит пару-тройку минут, чтобы покурить за забором школы. а когда она идет за ними, то Вилка расспрашивает её, потому что, очевидно, Малышенко в настроении и не видит никаких предрассудков. Лиза только смущается и отводит взгляд; Кристина только сейчас понимает, что индиго Вилке про их бартерно-эмоциональные отношения ничего не рассказывала; в её голове рушатся все понимания этого человека. потому что она всегда считала Андрющенко крысой; и впервые в её голове возникает вопрос, почему индиго всегда её защищает.