Замороженными пальцами

Старая лампочка накаливания, одиноко свисающая из дыры в потолке, противно трещала, хоть на дворе и было утро, и электричество сейчас не нужно было. Из-за картонной стены между квартирами доносился звук старого телевизора, сигнал которого постоянно прерывался трещащими помехами, вместе с какой-то вознёй. Как будто какие-то мешки и рюкзаки по полу шершавому волочат уже второй час подряд. В окно опять заглядывали робкие лучи тусклого осеннего солнца, разгоняя депрессивную атмосферу конца ноября. На старенькой скрипучей койке, свернувшись в цифру восемь, чтобы выпирающая пружина не так сильно давила под рёбра, лежала вымотавшаяся Саша. Уперевшись согнутыми руками в изголовье, она неудобно поджимала под себя ноги, стараясь не столкнуть на пол лежащую там гитару. В ночь с субботы на единственный воскресный выходной она снова провела за гитарой, упуская отличную возможность выспаться. Хотя, спать в таком холоде было почти невозможно, а вот поддерживать себя в более-менее работоспособном состоянии вполне, что очень играло на руку. Сон был крайне неспокойным, постоянно выталкивая девушку из своих холодных, неуютных объятий. Тело давно уже привыкло к постоянным нагрузкам, постоянному голоду, повреждениям, отсутствия отдыха как такового и вечно преследующему его ознобу. Теперь уже привычная усталость и слабость почти не ощущалась, став для неё уже привычным состоянием, из-за чего острый недостаток сна даже и не давал о себе знать. По крайней мере она этого не ощущала. Но после долгих шести часов непрерывного музицирования, сонливость наконец-то её одолела, и та, решив отойти за новыми пластырями для искромсанных пальцев, отложила гитару и уснула в самом неудобном положении, даже не успев встать. Постоянно вздрагивая, дёргаясь и так и норовя упасть на ледяной пол, она висела в этом призрачном неустойчивом состоянии уже рекордный третий час. Кровь на пальцах уже успела запечься и образовать на поверхности ран и вокруг них бордовую корку, капнув перед этим пару капель на пол. Соседи сверху опять роняют что-то тяжелое. Кажется, что сейчас с потолка штукатурка посыплется, а потом вся эта конструкция вместе с ними и их вечно тявкающей собакой свалится прямо на неё. Да что чёрт возьми происходит? Что за внезапный квартирный вопрос у всех возник с утра пораньше? Единственный раз в неделю можно спокойно поспать, не считая того, что на репетицию через пару часов надо будет ехать, а они тут чуть ли не ансамбль шумовых подручных инструментов устроили. Перед очередной прекрасной встречей со Швец хотелось более-менее успокоиться и расслабиться, а из-за них это сейчас медленно, но верно накрывается медным тазом. Но даже несмотря на это звуковое сопровождение, Саша всё не просыпалась, только недовольно морщилась и утыкалась носом в колючее покрывало, неохотно оставленное ей хозяйкой квартиры. Сон хоть и был призрачным и мог в любой момент развеяться, отпускать светловолосую никак не хотел. Но через несколько минут ко всей этой какофонии присоединился еще и трель звонка, а потом и стук в дверь. Звонок был одним из будильников, так как благодаря своей громкости мог поразить даже глухого, и тем более легко прервать и без того слабый сон. Девушка недовольно сморщилась и разлепила красные глаза, медленно поднимаясь на трясущихся руках над кроватью. И кого там снова принесло? Весь год никому не нужна была, а сейчас, когда выдался случай поспать, всем обязательно понадобилось прийти. Осыпав проклятиями стоящего за дверью, Саша поплелась в прихожую, поёживаясь, всё ещё чуть прихрамывая на почти восстановившуюся правую ногу. В коридоре стояла хозяйка квартиры, какая-то встревоженная и растрёпанная, словно тоже только что проснулась. — Я же вас просила, приходите только когда надо платить за аренду. У меня до этого еще две недели есть. Не надо просто так нарушать моё личное пространство — Раздраженно сказала девушка, уже закрывая дверь. — А все, не твоя эта больше квартира, не твоё личное пространство. — Стараясь выдавить из себя насмешку, но всё так же встревоженно ответила названная гостья. — В… в смысле…? — Чуть не упав на неё из-за двери, обомлела Саша. — А всё. Принудительное выселение. — Да почему? Я заплачу, у меня еще две недели есть! — Да не в деньгах дело. Тут… Люди сверху пришли, сказали мол, всё, выселяйтесь все, дом сносят. Какой-то комплекс жилой строить будут, тьфу ты. Не было дела до нас пятнадцать лет, а сейчас вспомнили, понимаешь. А главное у жильцов спросить, есть куда им ехать или нет, не надо. Просто выселяйтесь и всё тут. — Разгневанно взмахивала руками женщина, словно отчитывая застройщиков, стоящих перед ней. — Старый уже, условия для жизни непригодные, надо что-то нормальное строить. Ишь, че удумали. Стоял дом нормально, нормально жили, чего они тут непригодного нашли, ума не приложу. Да и если такие плохие условия, то че ж молчали и глаза на это пятнадцать лет закрывали? Конечно, когда деньги понадобились, первым делом пенсионеров на улицу выкинем, прикрыв это заботой о их жизни, и ничего нас не трогает, наша хата с краю. И вот снесут сейчас всё и построят муравейники, которые стоить будут как крыло от самолета как обычно. В центре и так полно таких, они еще решили лишить обычных людей нормального, не дорогущего жилья и содрать с других еще пару миллионов себе в карман. Саша пустым взглядом сверлила стену, почти не слушая эту гневную тираду. Как выселяют? Куда ей теперь идти? Так же нельзя? Это же… должно быть как-то неправильно, против каких-нибудь законов или прав? Ну, или какое-нибудь временное жильё, компенсацию, замену? Действительно, куда в таком случае обычным людям идти? У которых не хватает средств на другие варианты, по типу советских квартир где-то в Подмосковье за пару миллионов. Хотя, временное жильё предоставляется, если в доме какие-то технические работы идут, и присутствие людей там нежелательно. Но тут же тоже что-то должно быть? Нельзя же просто так на улицу выкидывать? — Ну, в общем, как бы не прискорбно это не было, к вечеру уже вещи собрать надо. Вообще раньше предупреждали, это я еще только-только из больницы вернулась, где пару дней лежала, а тут такое. Твари они. В общем, к вечеру жду ключи. — Поставив светловолосую перед фактом её бездомности, выдохнула женщина. — Но… — Я сама живу на этаж выше, мне тоже не в радость это событие. Меня, слава богу, племянники приютят, потому что эти ироды же меня и жилья, и какого-то источника заработка лишили. — Рада… за вас. — Отрешенно пробормотала Саша, чтобы не молчать всё время. — Тебе хоть есть куда идти? — Сочувствующе ответили ей. — Найду что-нибудь… надеюсь. Женщина уже хотела сказать что-то, чтобы поддержать поникшую девушку, но только замялась и поджала губы, почти сразу передумав. Что в такой ситуации можно сказать фактически бездомному подростку, оставшемуся в абсолютном одиночестве, да еще и на улице. Альтернативных вариантов мало, а злорадствовать сейчас как-то слишком бесчеловечно. — Короче, ключи через пару часов жду. Вряд-ли мы уже увидимся. Саша, слушая удаляющиеся шаркающие шаги по коридору, медленно закрыла старую дверь, оставаясь в одиночестве, в квартире, которую ей через пару часов надо будет оставить навсегда. Никакой привязанности за эти пару месяцев к ней не появилось, это по-прежнему было отталкивающее от себя место, которое хотелось навсегда покинуть. Ну, желание исполнилось. Только счастье омрачилось и разбилось о гигантский подводный камень, который, к сожалению, как-то обойти не получилось. Делать нечего, надо вещи собирать. И с песнями на помойку отправляться. Хотелось одновременно и плакать, и кричать, и убить этих застройщиков, и беспомощно забиться в угол, и спрятаться ото всех где-нибудь. Пусть её тут не найдут и оставят тихо умирать под завалами старых бетонных плит, всё равно идти некуда. Только из-за переизбытка эмоций и тотального страха за свою дальнейшую жизнь даже слёзы из глаз не лились, а только сердце заходилось в бешеном ритме, ударяясь о рёбра, оглушая девушку, создавая в голове какой-то гул. Она, всё так же перепуганно глядя куда-то перед собой, слабо обняла себя двумя руками и поплелась обратно в комнату, чтобы придаться бесслёзной истерике уже там. Сонливость сразу пропала, и девушка забилась в угол, комкая покрывало под собой. Надо было прийти в себя и успокоиться, прежде чем искать новое пристанище и собирать свои скудные пожитки. Но на истерику с криками и вырыванием волос клочьями сил не хватило, она только мелко тряслась и обезумевшими глазами бегала по комнате, ковыряя заусенец на большом пальце, явно делая себе безумно больно, но не останавливаясь, доводя его до крови. Через три часа нужно было уже выдвигаться на репетицию, после неё ключи сдавать будет уже поздно, значит, управиться со сборами нужно до неё. И идти вместе с ними на точку? А после неё что делать? Может прямо там жить остаться? Кое как выбравшись из этого состояния, Саша устало потёрла пальцами красные глаза и полезла искать какие-нибудь объявления об аренде жилья. Не важно где: в ещё более разваливающейся каморке, грязном общежитии, в подвале под каким-нибудь подсобном помещением, главное, чтобы не на улице. В голову пришла мысль о родительской квартире, из которой она так красиво ушла пару месяцев назад. Нет, нет, нет, нет, только не туда, только не к ним, только не снова. Не известно даже куда лучше податься: к родителям или на улицу. Оба варианта одинаково не симпатизируют. Пошарившись на разных сайтах, поглядев на последнюю пару тысяч, сравнив цифры с тремя, а иногда и шестью нулями, стало понятно, что даже одного какого-то выхода у неё нет. Везде нужна была предоплата, залог или просто слишком большая сумма на оплату проживания, а её две с половиной тысячи выглядели на этом фоне слишком жалко. Всё никак не желая верить в то, что совершенно никаких выходов нет, светловолосая нервно клацала по клавишам, цепляясь даже за заведомо провальные варианты. По прошествии двух часов, успев расцарапать себе все руки, вырвать пару клочьев волос и выдавить пару слёз безысходности, она отложила, успевший разрядиться, ноутбук в сторону, уходя на кухню, смочить пересохшее горло ледяной водой. В беседу пришло сообщение от Швец, предупреждающее о том, что всех опаздывающих она лично найдёт и закопает. До выхода остался час, а вещи ещё не собраны и не запакованы. Всё ещё думая, куда идти по окончанию трёхчасовых мучений с Алёной, она укладывала ноутбук в старый, поношенный рюкзак, обкладывая его своей немногочисленной одеждой, чтобы случайно обо что-то не ударить или поцарапать. Комнаты ещё больше опустели, став совсем пустыми, на кровати лежал, почти расходящийся по швам, рюкзак, большая спортивная сумка и чехол с гитарой. Рядом с ними сидела морально убитая Александра, облизывая палец, от которого она только что оторвала заусенец, пытаясь притупить боль и остановить кровь. На часах уже было 15:13, она подобрала с кровати остатки вещей и поплелась в прихожую. В последний раз оглядев своё недолговременное пристанище, светловолосая вытащила сумки в коридор, притворила дверь и, закрыв дверь на ключ, повесила его на жесткий провод, торчащий из стены, рядом с ней, решив не дожидаться прихода хозяйки. Всё равно дому не жить, кому залазить в квартиру может понадобиться? Медленно шагая прямо по коридору, она всё оглядывала обшарпанные стены, свою входную дверь, разбитый пол, грязные стеклянные окна и зловещую мрачную стену, осознавая, что видит их в последний раз. Руки на морозе снова безумно околели, ещё и держать тяжёлые сумки приходилось. Уже на подходе к остановке они полностью отнялись и превратились в деревянные оглобли, которые при желании можно было бы легко и безболезненно поломать. По почти неразгибающимся пальцам пробежалась стая покалываний, когда в относительном тепле сосуды расширились и возобновили приток крови к ним. Кое как разогнув их и упав на сиденье сзади, девушка опустила сумки под кресло, стараясь глубже закопаться носом в воротник. Они отяжелели ещё больше, когда она подошла к знакомому кирпичному зданию. Маршрутка сегодня на удивление ехала быстро, и девушка добралась до пункта назначения за двадцать пять минут до начала. Нужная комната оказалась запертой, видимо даже Юля с Сашей ещё не пришли. Решив не стоять у двери в коридоре, светловолосая сбегала на ресепшн, путём недолгих уговоров выудив у женщины там ключи. Внутри было непривычно холодно, наверное, из-за того, что сюда никто не заходил пару дней. Решив не вызывать у коллег никаких вопросов или сомнений, она затолкнула сумки в угол за лавочку так, чтобы они не сильно бросались в глаза, прикрыв их своей тонкой курткой. Руки всё никак не отмерзали, что уже начинало пугать: сейчас Швец опять начнёт возмущаться, почему гитаристка опять не может зажать даже простое баррэ на первом ладу. Спустя несколько минут отогревания конечностей теплым дыханием она наконец-то смогла сгибать их у самых оснований, не без труда конечно. — Я приехала в колхоз имени Мичурина, так и знала отъебут, словно сердце чуяло! — Послышался крайне довольный крик из коридора, постепенно приближающийся к двери. — Мимо тёщиного дома я без шуток не хожу, то им хер в забор просуну, то им жопу покажу! — Вторили ему в ответ. — Блять, я больше с тобой туда не пойду. Контингент там, конечно… Ой, Санечка, че это ты здесь? Так рано. — Растерялась кое как вошедшая в проём Юля, переставая вести высокоинтеллектуальную беседу с Александром, выглядывающим из-за её спины. — Да так… Быстро доехать получилось. — Устало пробормотала Саша, падая на лавку. — Странно, по воскресениям маршрутки обычно ездят со скоростью два километра в час. Басист с барабанщицей ввалились внутрь, вальяжно кидая вещи на пол, скидывая куртки. — Предлагаю дружно доебаться до Сергеевны и доходчиво объяснить, что репетиции по воскресеньям — это какой-то полный пиздец. Я, блять, хотел ещё в этот… как его… в парк забежать и поспать нормально, особенно после всей этой недели и нашего вчерашнего отрыва, а тут надо куда-то идти и что-то делать. — Рассыпался в ленивых возмущениях Александр, с трудом ворочая языком, пытаясь расстегнуть замерзшими пальцами молнию. — А я говорила, что те последние пять шотов явно были лишними, но нет. Нам же надо красиво подкатить вон к тому красавчику за стойкой, хряпнув чего-нибудь перед этим для смелости, а потом вспомнить, что у нас вообще-то парень есть. Да и не подкатить, а упасть, не хряпнуть, а нажраться, и не вспомнить, а ахренеть от жизни, узнав об этом от меня. Ахуеть, дядь, я даже как-то не ожидала. Саша грустно смотрела на счастливых коллег, слушая эти разговоры о вчерашнем вечере в каком-то клубе. Почему она просто не могла родиться в нормальной семье, жить сейчас со спокойной душой, не боясь вылететь на улицу, также наслаждаться своей молодостью, гулять и развлекаться, а не убивать саму себя в попытках выжить и чего-то достигнуть. Возможно, в какой-нибудь параллельной вселенной у нее есть нормальные родители, нормальная, спокойная жизнь, возможно, даже любовь, а ей просто не повезло родиться не в ней. — Да ну, скучная ты. Ахуенно же было… — Парень потери виски, болезненно жмурясь, все еще отходя от кратковременного запоя. — Не спорю, но Сергеевна нас сейчас просто разъебет. Я-то еще более-менее, а вот вы, Александр Валерьич, как были в стельку вчера, так и сейчас, по-моему, не особо лучше. — Да я вообще стекло! Че ты как этот самый…? — Темноволосый словно действительно был не в самом трезвом уме, не совсем осознанно разговаривая и не особо ровно стоя. — И вообще, кое кто в мусорку блевал пару минут назад, ещё и на меня гонит тут. — Господи… Если Сергеевна сейчас тебя так увидит, в живых явно не оставит. Ну-ка пойдем. — Рыжая подхватила его под руку и вывела за дверь, судя по всему, потащив умывать и приводить в относительную трезвость. Светловолосая, оставшись в одиночестве, снова ушла в размышления, наигрывая что-то на гитаре, пытаясь разработать пальцы. Снова мысли о том, куда ей идти, когда всё это закончится, как жить дальше, если ничего не найдётся и она фактически останется на улице. А день ведь начинался так хорошо. За этими размышлениями она даже не заметила, как дверь распахнулась и на порог ступила Алёна, отряхивая от грязи рукав пальто, сдувая с лица, упавшие на него, волосы, видимо, только сегодня ровно постриженные до линии подбородка. Девушка стала выглядеть еще моложе, лет эдак на пятнадцать, цвет обновила на более тёмный, скорее даже кровавый, а не просто рыжевато-красный. Как же это сочеталось с ее макияжем, характером, поведением, да вообще всем. Откинув мешающие пряди назад, она подняла взгляд на задумчивую гитаристку, словно делающую вид, что её нет. Оглядевшись вокруг, в поисках остальных своих балбесов, голубоглазая молча прошла в маленькую комнату, скидывая пальто с плеч. Саша наконец-то очнулась и кинула нервный взгляд ей в след, мысленно умоляя коллег поторапливаться и не оставлять их наедине. Она еще сильнее забилась в угол, затравленно поглядывая на дверной проем, слушая шелест одежды и позвякивание ключей. Даже приближающиеся к ней шаги звучали угрожающе, заставляли вжимать голову в плечи, делая ее похожей на испуганного котёнка, прячущегося от злых людей в углу подъезда. Швец со скучающим видом вышла на середину, разглядывая свои ногти. Пластырь со лба она сняла, оставляя ободранное место на лбу неприкрытым, чтобы подсушилось и затянулось быстрее. Нос также болезненно краснел на фоне бледной кожи, покрытой слоем тонального крема. Ну, хотя-бы следа от пощёчины больше не было видно. И уже как обычно, с собой девушка привела ещё и непомерное напряжение, без приглашения проникающее куда можно и куда нельзя. — Надо было хотя-бы тени смыть. Пиздец, Сергеевна сейчас придёт и в жопу выебет, а ты выглядишь, как баба Зина с магазина, прости господи. — Бормотала Юля, затаскивая за собой в комнату мокрого Сашу с потёкшим макияжем. — А, ой, Алён Сергеевна, вы уже пришли, как прекрасно-то… А я в вот вам легенду ночной Москвы, горячую и страстную фею, мечту всех мужчин привела. — Поняв, что Сергеевна всё слышала, нервно хмыкнула она, в самом конце уже также пьяно начиная смеяться с легенды ночной Москвы, которой такое название не особо пришлось по вкусу. — Вижу. — Несколько презрительно буркнула Алёна, глядя на еле стоящего парня. Тот правда был похож на эдакую дорогую проститутку после долгого рабочего дня. Пока подруга пыталась умыть его и привести в чувство, размазала матовую тёмно-бардовую помаду по щеке, создавая ощущение, что несчастного сначала зацеловали, а потом предприняли неудачную попытку съесть или откусить язык. Походя на панду из-за потёкших чёрных теней, образовавших вокруг глаз два тёмных пятна, басист недовольно морщился, неузнавающе глядя на красноволосую. С плеч его сползала чёрная рубашка, расстёгнутая практически на все пуговицы, обнажая татуировку на выпирающих ключицах, на талии были затянуты узкие джинсы, которые всё равно слегка болтались. — Ой… Алёна Сергеевна, наша любимая пришла… — Довольно промямлил парень, отрываясь от рыжей, наваливаясь на оторопевшую Швец. — Я … так скучал, просто пиздец, ты не представляешь… Голубоглазая обескураженно отшатнулась назад, сталкиваясь спиной со вставшей с места, для лучшего обзора, гитаристкой. Светловолосая вздрогнула и остолбенела, также неловко, как и Алёна, стоя на месте, глядя то на девушку рядом, то на размякшего басиста, ползущего к ней. — Пиздец, а… а ты можешь матерные частушки на день рождения моего друга спеть прийти…? Не, ну а че? Да отстань ты от меня, дай я… дай я с Алёной Сергеевной поговорю! Ну, Алён…? Я ж по-человечески прошу…! — Артист просто будущий. — Попыталась оправдать своего коллегу, почти на коленях ползя к Швец, ещё сильнее пугая её, барабанщица, заторможенно смеясь и плетясь за ним. — Вы не понимаете, она же просто самая лучшая женщина на свете! Всё-таки не справившись с управлением собственного тела, промяукал Саша и ничком упал на пол. Юля звонко расхохоталась и, схватив темноволосого за руку, потащила в угол комнаты, подальше от какой-то злой и растерянной красноволосой. Он всё пытался что-то возражать и хвататься руками за пол, стараясь совладать с ослабшим телом. Алёна наконец-то пришла в себя и отпрянула от Саши, неловко обтирая руки об объемное розовое худи. Сделав вид, что ничего не было, она только укоризненно глянула на развалившегося прямо на полу басиста, расфокусированным взглядом гуляющего по комнате. — И кто из вас, особо одарённых, додумался прийти сюда в таком состоянии? — Также холодно глядя на эту сцену, спросила голубоглазая, скрещивая руки на груди. Рыжая, сев на пол рядом с парнем, невинно улыбнулась, разглядывая девушку. Саша, всё также стоя за спиной у постепенно выходящей из себя Швец, сочувствующе глядя на коллег, обрекающих себя на сиюсекундную смерть. Этим двоим сейчас было хорошо, они даже не замечали этого угрожающего взгляда на себе, растекаясь по полу в одну большую лужу. — Ну, мы ж серьёзные люди. Вот и пришли. Ты же… съешь нас, если мы не придем. — Хмыкнула Юля, вальяжно вытягивая ноги. — Так… понятно… Пошли оба вон отсюда. — Устало потирая переносицу, вздохнула Алёна. — Да чё ты сразу-то? Мы вообще сейчас машины для убийств! Че ты выгоняешь то нас сразу? Я сейчас настоящий Маккартни, чё угодно заебашу! — Яро запротестовала Юля, вскакивая и сразу же падая обратно. — Ага, а я королева Англии! — Проснулся Саша, глупо смеясь и пьяненько глядя на барабанщицу. — Э, слышь! Ты в моих баси… басистс… басихистических способностях сомневаешься? — Возмутилась рыжая, произнося последнее сложное слово по слогам. — Ты вообще звезда! Как и я! Мы вообще такие ахуенные-е-е! — Завопил парень, падая подруге на грудь. — Блять… Я сказала, сваливайте отсюда! — Устав смотреть на эти милости, выдохнула Алёна, всё также разочарованно глядя на своих коллег. — Ну Алён… — Живо! Встали и вышли! А то обблюёте мне тут всё сейчас. — Она уже справилась с этой задачей около мусорки, а вот за себя я не ручаюсь. Рыжая, глупо хихикая, поднялась на трясущиеся ноги, пытаясь поднять за собой и Сашу. Тот, не сумев совладать с собственными ногами, пополз за девушкой на четвереньках, хрюкая и мямля что-то неразборчивое. Светловолосая прикрыла лицо рукой, стараясь скрыть ухмылку от уха до уха, вызванную этой абсурдной ситуацией. Коллегам снова удалось приподнять ей настроение, просто безрассудно напившись и завалившись в таком состоянии на репетицию. Даже проблемы с жильём отступили на второй план и как-то забылись. — А может всё-таки…? — Всё не упуская возможности остаться, промяукала барабанщица, уже стоя в дверях. — Вон. Дверь захлопнулась, а из коридора, постепенно затихая, послышался раскатистый хохот и удаляющиеся, постепенно затихающие шаги. Видимо, стало совсем весело, и они своим коллективным разумом уже решили забежать в ближайшую пятёрочку за пивом и продолжить кутёж. Саша, сразу же потеряв лёгкий настрой, заметно напряглась, поглядывая на красную макушку перед собой. Ну, коллег нет, работать не с кем, можно, наверное, и потихоньку уходить. Почти не дыша, она бочком попятилась в сторону, стараясь не привлекать внимание. — Куда это мы собрались? — Прорезал тяжелую тишину голос, скорее не спрашивая, а приказывая стоять на месте. — А… Ну… у нас тут все ушли вроде… Что… что нам тут делать…? — Стараясь хоть немного разбавить эту обстановку, нервно хмыкнула девушка. — И что? Мы без этих балбесов ничего делать не будем? — По-солдатски разворачиваясь на пятках на 180 градусов, спросила Швец, заглядывая в испуганные карие глаза. — Эм… да…? Голубоглазая только указала пальцем на противоположную стену, жестом приказывая взять гитару и переместиться туда. Саша звучно сглотнула, трясущимися руками беря инструмент и маленькими шажками отходя на своё место. Швец порылась в рюкзаке и подошла к микрофонной стойке, пододвигая её ближе к вжавшейся в стену гитаристке. Та смотрела строго в пол, дико боясь поднять глаза на лишком близко подошедшую девушку. — Ничего страшного, без гитары раньше как-то справлялись, сейчас как-нибудь без всего остального справимся. В конце концов, не уходить же просто так. Поняв, что ей придётся провести пару часов наедине со Швец, светловолосая только сжалась ещё больше, старательно избегая зрительного контакта. Практически чувствуя её дыхание на себе, она крепче сжала в руке гриф, кусая внутреннюю сторону губы. — Всё, хватит стоять. Как обычно начинаем. — Красноволосая отстучала четыре удара ногой по полу, после поднимая согнутую руку в локте, начиная щёлкать пальцами, заменяя барабанный ритм. Сашa трясущимися руками зажала первый аккорд, почти не моргая, таращась на гриф. — Тут хаммер более дробный. — Пробормотала Алёна, также безотрывно глядя в одну точку на корпусе гитары. — Угу. Да, да, вот так. Порядком выпав с такой реакции, не похожей на обычные крики и придирки, Саша сбилась, сразу прикусывая губу. Голубоглазая одним пальцем аккуратно приподняла чужую костлявую кисть, находящуюся в неправильной позиции. Ещё больше удивившись, гитаристка сильнее вжалась в стену, стараясь отдалиться и увеличить между ними расстояние. А где привычное: «Сука, да поставь ты уже свои культяпки в правильную позицию!»? Это что за человеческое отношение? Что-то странное происходит. А может, просто наедине желание орать как-то преуменьшается? Или как-то неловко будет это делать? В школе учителя тоже частенько оскорбляли и голос повышали, когда косячил весь класс, а когда девушка оказывалась с ними один на один, сразу притихали и говорили нормально, даже немного дружелюбно. Может, с Алёной это тоже сработает? И когда орать и устрашать будет некого, потребность в этом исчезнет? Хотя-бы сегодняшняя репетиция будет относительно нормальной, даже, возможно, хорошей.

***

Как же она была не права. — Блять… Ну нормально же начали, что опять происходит то? Снова бранилась голубоглазая, проклиная всё на свете на нескольких языках. Как бы обе не старались, напряженная обстановка и отсутствие успокаивающих реплик Юли хорошо на процесс не подействовало, а только усугубило положение. Снова соло, снова она сбилась, снова всё испортила, снова по голове за это настучат. — Сейчас же ни баса, ни барабанов нет, даже я не пою, не сбиваю, в чём проблема? Саша ничего не отвечала. В голове появился отголосок желания снова ей ответить и как-то заступиться за себя. Но гул голосов, твердящих о том, что, если ответит — снова не сможет остановиться, снова сорвётся, снова ударит, был сильнее. Так что та просто молча пялилась в пол, как обычно глотая обиды и вновь подступающие слёзы. -И ты будешь позволять так с собой обращаться? Сделай уже что-нибудь! Крикни что-нибудь в ответ, да хоть въеби, какое право она вообще имеет? — Нет, нет, нет, только не снова. Не надо никого бить, ты снова только себе хуже сделаешь. Ничего страшного, просто потерпеть надо, скоро всё закончится. — Да никогда это блять не закончится! Если дальше будешь себя затыкать, она никогда не остановится, ты ей буквально зелёный свет даёшь! Она же прямо просится, прямо специально! И вот кого из них слушать? Оба отчасти говорят правильные вещи, но ничего из этого делать не хотелось. Не хотелось бить, не хотелось терпеть, хотелось, чтобы голубоглазая просто прекратила свои истерики и всё было хорошо. Чтобы она больше не кричала, чтобы так злобно на неё не смотрела. Разве она так много просит? Хотя, надо отдать должное — чтобы вывести её из себя, сегодня понадобилось гораздо больше времени. — Я вообще каждый раз задаюсь вопросом — зачем ты играешь? Зачем сюда ходишь? У тебя вообще цель какая-то есть? Или ты просто по приколу? Меня побесить? Саша всё молчала, привыкнув ничего не отвечать ни на обычные крики, ни на вопросы. Сама же сейчас на него и ответит. — Или ты сама не знаешь? А… кто-то снова обиделся на правду… Ну? В очередной раз будешь доказывать, что это я ничего не понимаю, и все проблемы только из-за того, что у тебя руки трясутся? Когда в ответ снова последовало длительное молчание, красноволосая подошла совсем вплотную, нагибаясь и заглядывая в виноватые карие глаза. Девушка вжала голову в плечи, отводя взгляд куда угодно, но только не туда, куда, по идее, было нужно. — Боишься что-ли? О господи… на вопрос хоть ответь. Боюсь, не то слово, обосрусь прямо сейчас. -Играю, потому что хочу. — Тихо и почти не слышно пробормотала Саша, решив ответить самое банальное, что только можно. — Ай? А погромче? — Потому что хочу. — Хотеть не вредно. Зачем играть именно у меня? Почему нельзя дома как-нибудь этим заниматься? — Потому что хочу играть не дома. — Продолжая также тихо и испуганно бормотать гитаристка. — А, так мы на сцену хотим? Славно… А тебе говорил кто-нибудь о том, что чтобы попасть на сцену, надо играть чуть лучше, чем человек первый раз взявший инструмент в руки? Если ты не знала, туда такие как ты не попадают. — Но я же работаю. — Если ты придёшь в качалку и будешь палку весом в один килограмм поднимать изо дня в день, сильнее не станешь. Чтобы чему-то научиться, надо как-то развиваться и новое узнавать, а ты топчешься на одном месте, ничего не делая. Ты вообще вперёд двигаться как-то планируешь? Мы тут с этими репетициями не навечно застряли. — Я работаю. — Всё стараясь сдерживать себя, отвечала светловолосая. — Что-то не видно. Или у тебя с родителями какие-то проблемы, тебе нормально программу прогонять не дают? — Всё у меня с ними нормально, просто не получается и всё. — Что не получается? У мужиков пятидесятилетних в кровати не получается, а у тебя-то какие проблемы? Бездарность собственная руки связывает? — У меня есть иные проблемы в жизни, и то, что я сейчас сыграть нормально не могу — не из-за них. — Да? А из-за чего тогда? Дай угадаю. Это я такая плохая, сбиваю тебя и работать нормально не даю. Я такая плохая, снова всем всё испортила, как же стыдно, как же обидно. — Блять, да ты сама нарываешься! Проблемы не из-за тебя, а ты ведёшь себя так, будто хочешь доказать обратное. Возможно, если бы не твои крики, я бы лучше играла, но тогда это проблема уже не во мне. — Начиная вскипать, подняла голову старшая. — Ага, вот, снова я виновата. Знаешь, плохому танцору яйца мешают. Никогда не задумывалась, не про тебя пословица? Ты с такими отговорками докатишься до того, что даже мы тебя выкинем и тебя вообще больше никто никуда не возьмёт. Кому ты такая вообще нужна будешь? Подумай, а что бы о тебе вообще твои родители сказали бы? Твои покойные бабушки и дедушки? Думаешь они бы гордились тем, что у них в потомках такая бездарность находится? — Переставая кричать, переходя на обычный вкрадчивый голос, словно пытающийся застыдить, молвила голубоглазая. При упоминании покойной бабушки, рука снова сама собой сжалась и на этот раз не прилетела по лицу, а крепко схватила за шею, сильно сдавливая. Девочка прохрипела что-то, хватаясь за тонкую, холодную руку, подаваясь ближе, чтобы не упасть. Саша озлобленно поджала губы и притянула её ближе к своему лицу, наконец-то вознаграждая безотрывным, не зашуганным взглядом. — Не смей. Не смей даже говорить о ней. — Задыхаясь от нахлынувших эмоций, прохрипела она. В голову снова пробился голос, твердящий о том, что всё опять слишком далеко зашло. Светловолосая рывком отпустила девочку, чуть отталкивая назад. Та закашлялась, несколько испуганно поглядывая на гитаристку слезящимися глазами. Руки затряслись, а ладони вспотели. Вот опять. Вот опять, она её чуть не убила. Опять не удержала себя в руках, опять. В комнате повисла ещё более напряжённая тишина. Девушки молча пялились, одинаково испуганными взглядами изучая друг друга. И обеим было страшно за одну и ту же жизнь. Саша мелко затряслась, обнимая себя двумя руками, снова отступая назад. Алёна всё ещё обдумывала произошедшее, скорее удивлённо, а не испуганно, округляя глаза. У одной не хватало сил извиниться или просто продолжить диалог, а другой стало несколько неловко после такого говорить что-то. Поддаваясь панике ещё сильнее из-за стеклянных глаз напротив, почти не выражающих ничего, она ещё более отрывисто задышала, уже начиная пугаться приближения панической атаки. В маленькой соседней комнате зазвонил телефон, оставленный красноволосой в кармане куртки. Она, всё не прерывая зрительный контакт, медленно попятилась назад. Звонить ей могут только несколько людей, и их звонки лучше не пропускать. Она прямо спиной вперёд ушла в другую комнату, до последнего, не отрывая взгляда от перепуганной девушки. Та, наконец-то оставшись наедине с собой, отрывисто выдохнула, прикрывая глаза. Хватит, нужно успокоиться, до добра это явно не доведёт. Красноволосая просто случайно задела за больное, это было не специально, наверное. За что? За что, за что, за что ты меня так не любишь?! Я же ничего тебе не сделала! Просто не получается пока что так, как ты хочешь, я же человек, я тоже ошибаюсь. Что мне ещё сделать, чтобы ты так ко мне не относилась? Я стараюсь изо всех сил, почему ты не видишь? Почему ты всегда видишь во мне всё самое плохое? Я же уже лучше со своей работой начала справляться, почему нельзя заметить хотя-бы это? Я же вижу, ты не такая, ты не из тех, кому просто нравится оскорблять и орать. Тогда почему нельзя, когда мы одни, говорить спокойно? Или хотя-бы просто нормально объяснить или подождать, пока я со всем справлюсь, у нас же куча времени, мы никого не задерживаем? Я тоже человек, я могу нормально понять в чем проблема, почему ты всегда со мной так жестоко обращаешься? Контролировать накопившиеся эмоции уже не выходило. Слёзы сами собой потекли по щекам, капая на воротник худи. Ладони на предплечьях сжались сильнее, оставляя на тонкой коже вмятины от коротких ногтей и белые следы, постепенно становящиеся красными. Светловолосая совсем сжалась, стараясь выпустить наружу душераздирающий крик без какого-либо звука, в неконтролируемой судороге раскрывая рот. Голова закружилась от слишком частого дыхания, и девушка, когда в глазах уже начало темнеть, попятилась назад и упала на ступеньку платформы у стены, на которой стояли большие колонки. Хотелось нормально покричать, спрятаться ото всех, чтобы никто не видел её такой. По комнате разбежались неконтролируемые всхлипы, переходящие на концах в тихий скулёж. Все предыдущие репетиции, когда на неё кричали, почти не сдерживаясь, дали о себе знать, перерастая в одну большую истерику. Саша покрепче обняла согнутые ноги, прижимаясь щекой к ляжке, становясь похожей на испуганного ребёнка, у которого на кухне ругаются родители. Пугало осознание, что теперь на месте одного из них находилась она. Раньше она задавалась вопросом, что же такого важного происходит у них, если они уже второй час тупо орут друг на друга. Сейчас этот вопрос не исчез. Из-за чего всё это вообще? Одна из них просто ошибается часто, а вторая что? Ну да, это может раздражать, но почему нельзя просто нормально об этом поговорить, спокойно поиграть, когда никого нет и никто не подгоняет? Она же взрослый человек, всё понимает и без крика, зачем это всё? Зачем каждый раз оскорблять её самыми последними словами, она же ничего такого ей не сделала? Голубоглазая словно сама застряла в каком-то детском мире, где всё решается только методом криков и оскорблений. И вот сейчас, когда гитаристку накрыла уже разошедшаяся истерика, она, скорее всего, снова придёт и скажет что-то типо: «И че мы нюни распускаем? Ничего другого делать не умеем? Вставай, ничтожество, мне такие не нужны». Легко говорить живому человеку не плакать, когда ты его буквально втоптала в землю и с грязью смешала. Сама стоит, ничего не чувствует, ничего её не трогает, ещё и другим приказывает такими быть. Но как бы Саша не боялась её, заткнуть себя у неё не получалось. Швец сейчас придёт, а какой реакции от неё ждать — непонятно. Через пару секунд из комнаты правда послышались шаги. Тихие, осторожные, словно та пыталась подойти как можно незаметнее. Саша только сильнее сжалась, утыкаясь носом в ляжку так сильно, что даже дышать тяжело становилось. Шаги затихли, остановившись в полуметре от неё. Стоит. Смотрит. Не обязательно даже иметь хорошее зрение, чтобы почувствовать этот взгляд на себе. Смотрит. Пристально. Не понятно только, как обычно, с какими эмоциями смотрит. То ли растерянно, то ли испуганно, то ли злобно. Этого по её лицу и взгляду понять никогда нельзя было. Молчит. Молчит и смотрит. Просто ждёт, когда она перестанет, чтобы продолжить орать? Или просто не знает, что в таком случае делать? А что тут можно сделать? Зная Швец, максимум, что она сделает — снова скажет что-нибудь обидное или просто молча уйдёт. Но та всё также молча стояла рядом, не двигаясь, ничего не делая, даже не дыша, скорее всего. Саша угадала только частично. Алёна стояла рядом, всё решая, что делать дальше. Всё не теряя своего безразличного выражения лица, она бегала глазами по трясущемуся телу перед собой, которое самостоятельно только что и довела до такого состояния. — Эй. — Тихо бросила она, в надежде, что светловолосая сейчас просто вытрет слёзы, и они сделают вид, что ничего этого не было. Но та только продолжила всхлипывать и поскуливать ещё громче, всё увеличивая амплитуду потрясываний. Растерявшись ещё сильнее, Швец, потупив взгляд в пол, подошла ещё ближе и села рядом, сцепляя руки в замок, пусто глядя куда-то в пространство. Саша, почувствовав холод слева от себя, чуть отодвинулась в сторону, всё не в силах перестать рыдать. Было невероятно стыдно, некомфортно, особенно когда причина твоих слёз сидит рядом с тобой и вообще не понятно, что чувствует и хочет сделать. — Я тебя обидела? — Скорее утверждая, а не спрашивая, пробормотала красноволосая, всё также не поворачивая головы. Саша, ещё и растерявшись с этого неоднозначного вопроса, в очередной раз громко всхлипнула, захлёбываясь в собственных слезах. Что она узнать хочет? Ну обидела, и что тогда? Что ты на это сделаешь? Скажешь, что на обиды нет времени, надо работать, работать, работать, работать? Или это была просто констатация факта? И для чего тогда? В очередной раз поглумиться, позлорадствовать и назвать её слабой? Внезапно на подрагивающую спину опустилась теплая ладонь, невесомо поглаживая по линии позвоночника. Светловолосая вздрогнула и напряглась только сильнее, стараясь как-то спрятаться от неё. Что вообще происходит? Какого хуя, извините? Рука сейчас сожмётся в кулак и прилетит ей в голову? Уже надо начинать бояться? Но как бы странно и невообразимо этого не было, рука всё гуляла вверх-вниз, несколько робко и стыдливо прикасаясь. — Прости, если это тебя так сильно задело. Глаза распахнулись и неверяще уставились в пол. Ну, это уже совсем странно. Извинения. От неё. Это сон? Мило, конечно, но можно проснуться? Тут где-то должен быть подвох. Саша, даже не контролируя и не осмысляя свои действия, подняла голову, заплаканными красными глазами сверля невозмутимую Алёну. Та убрала руку и также уставилась на коллегу, словно ожидая от неё каких-то слов. — Что… Что ты делаешь? — Еле смогла выдавить из себя светловолосая, постоянно прерываясь на резкие глубокие вздохи. — А что мне нужно делать? — Уйти как обычно и оставить меня тут одну. — Намекнув на её обычное поведение, всхлипнула Саша, снова уводя взгляд в пол, опираясь руками о колени. — Я не хочу. Зачем мне уходить? — Если хочешь снова назвать меня тряпкой и пристыдить за это, сразу уходи. — Девушка более-менее пришла в себя, утирая слёзы и безразлично глядя себе под ноги. Не нужны ей такие успокоения. — Почему сразу пристыдить то? Я сижу тут, потому что довела свою сотрудницу до слёз. Как мне теперь тебя тут одну оставить? — Когда ты мне ногу сломала, ушла почти сразу. — Потому что меня выгнали. Меня вообще всегда прогоняют и нигде кроме репетиций не разговаривают, поэтому и ухожу всегда. Светловолосая уже хотела сказать, что нашу святую Алёночку никто не любит, потому что та ведёт себя как последняя тварь, но снова злить и нарываться не хотелось. Да и чем она тогда лучше неё? Напряжение между ними только-только чуть спало, снова накалять его не хотелось. Пускай, она ведёт себя как последняя сволочь почти всегда, сейчас она хотя-бы голос не повышает, а просто спокойно сидит рядом. Время всё шло, маленькая стрелка часов уже успела сделать оборот на 360 градусов, а они всё сидели и сидели. Первая ждала каких-то слов, а второй просто некуда было идти. Только и оставалось ждать, когда Швец что-нибудь скажет, и они разойдутся, как будто ничего не было. Слёзы уже давно закончились, она просто сидела, почти не двигаясь, пустыми, высохшими глазами таращась в пол. Было интересно, почему голубоглаза уходить не торопится? У неё завтра школа, время идёт, а она просто так сидит тут. Старшая уже давно успокоилась, красноволосая все также сидела рядом, смотря в одну точку, хоть и могла уйти уже где-то полчаса назад. Не пыталась успокоить или сказать что-то для поддержки, просто молчала. Просто не знала, что говорить и как успокаивать. Привычной для неё реакцией была какая-то пара грубых фраз или простые крики. Она банально не знала, что сказать человеку, который плачет по её вине. Всё, что она могла — просто сидеть рядом и создавать ощущение молчаливой поддержки и спокойствия. Она, конечно, не догадывалась, что из-за своей репутации и поведения создаёт не спокойствие, а как раз наоборот, но продолжала свято верить в то, что её присутствие хоть как-то поможет. — Ладно, ты это… прости за это ещё раз. — Было заметно, что девушка прикладывает невероятные усилия, чтобы выдавить из себя эти простые слова. Времени уже было много, и та понимала, что надо закругляться, завтра в школу, снова куча каких-то дел, а они тут уже второй час просто так сидят. — Зачем извиняешься, если завтра это всё ровно точно так же повторится? — Тихо пробормотала Саша ей в ответ. Голубоглазая промолчала. Понимала, что та говорит правду. Что на ту правду отвечать, было не понятно. Извиняется, потому что до слёз довела, потому что наверняка была неправа или слишком груба. Если завтра такого не будет, в извинениях не будет смысла. Поэтому и просит прощения. Вины своей явно не признаёт, а говорит скорее для того, чтобы не сидеть молча или не обижать коллегу ещё больше. Просто во всех фильмах и книгах, когда делают что-то не так, потом всегда извиняются и живут долго и счастливо. В этой ситуации, наверное, надо делать то же самое. — Кхм, ладно, поздно уже. Пошли, нам обеим ещё домой ехать. — Поднимаясь на ноги и вставая перед светловолосой, пробормотала она. — Ну, за меня не волнуйся, мне всё равно ехать некуда. — Безрадостно хмыкнула Саша, понимая, что такое чувство как волнение, тем более за другого человека, Алёне не знакомо. — В смысле? — Думая, что это шутка или какой-нибудь подкол, удивилась красноволосая. — В прямом. Твои слова о том, что такие бездарности как я должны жить на помойке, оказались правдой. Теперь я официально бездомная, бесталанная шваль. — Почему? — Всё ещё думая, что её разыгрывают, спросила Швец. — Потому что моё предыдущее место жительства превращается с груду мусора и обломков, а я, с моими двумя тысячами в кармане, при таком раскладе остаюсь на улице. — А… как же родители… или где ты жила до этого? — Мои родители солидарны с твоим мнением о том, что я ничего не умею и тупо всех позорю, так что к ним возвращаться — буквально смерть. Я вон ушла от них месяц назад. До сих пор спина побаливает. — И… куда ты теперь? — Испуганно пробормотала Алёна, понимая, что это не шутка. — На улицу, куда ещё? — Старшая, наконец-то встав, направилась к лежащим в углу сумкам. — Но… должен же быть какой-то выход…? — Не всем повезло родиться в счастливой семье с кучей денег. Всего наилучшего. — Бросила на прощанье Саша, накинув на плечи куртку, уже уходя в сторону двери. Только она потянулась к ручке, её резко схватили за предплечье, слабо пытаясь остановить. Уже думая, что девочка хочет задать очередной глупый вопрос, светловолосая молча развернулась назад, окидывая её замученным взглядом. Та, всё не отпуская чужую руку, хмурясь, смотрела куда-то в пол, вероятно размышляя о чём-то. Торопиться было некуда, оставалось только наблюдать за сменой эмоций, от глубочайших сомнений до лёгкой нерешительности. Когда хватка на руке и затянувшаяся пауза уже начали напрягать, старшая аккуратно скинула маленькую руку с себя, тяжело вздыхая. — Если это правда то… поехали со мной.