***
Разбудил её шум голосов и топот сбегающих вниз по лестнице старшеклассников. Девушка вздрогнула и подняла голову, непонимающе оглядываясь по сторонам. Вспомнив, что происходит, и что она делает в школе, она поднялась с места и побежала к лестничным пролётам, выискивать пропавшую Швец. Мимо походили только какие-то незнакомые люди, переговариваясь о том, насколько им повезло с темой, и кто какие произведения привёл в качестве аргумента. Постепенно их начало становиться всё меньше и меньше, а вскоре холл и вовсе остался пуст. Даже никаких голосов сверху или из другого коридора слышно не было. Но не могла же она оставить её тут и уйти самостоятельно? Или ей про это ничего не сказали? А может всё-таки домой отправили? А может, состояние ухудшилось, и ей вызвали скорую? Но почему её не предупредили? Светловолосая взволнованно металась меж двух огней, выбором между поисками на втором этаже и в их квартире. На втором этаже всё должно быть опечатано, и пускать туда кроме старшеклассников никого по идее нельзя. Подождав ещё пару минут, Саша всё-таки решила идти домой. Время экзамена уже давно закончилось, голубоглазая по любому уже должна была закончить, а где ей быть кроме как не дома? Но только она хотела развернуться и уже идти на выход, в тишине раздались тихие-тихие шаги. Девушка, всё ещё надеясь, что это не какая-нибудь учительница или кто-нибудь ещё, развернулась, обнадёженно глядя в коридор. К величайшему её счастью, из-за поворота медленно вышла знакомая невысокая фигура, ярким красным пятном выделяясь на фоне белых стен. Саша облегченно выдохнула и рванула в вглубь коридора, подбегая к полуживой девочке. Та, белая как смерть, испуганно обнимая себя руками, еле-еле переставляя ноги, плелась на выход, пустыми глазами глядя куда-то перед собой. — Твою мать, ты меня до сердечного приступа чуть не довела, какого хуя это было? — Разглядывая абсолютно бесчувственное лицо младшей, прохрипела Саша сорванным из-за тех криков голосом. Та ничего не ответила, даже в лице совсем не поменялась, только левый глаз задёргался. Светловолосая всё пыталась разговорить свою спутницу, но та казалось даже её не замечала. Не игнорировала, не желая разговаривать, а как будто всё ещё пребывала в состоянии шока, и не находила в себе сил даже голову поднять. — Ладно… Если снова не хочешь говорить, пошли уже домой. — Устало вздохнула старшая, приобнимая голубоглазую за плечо, подталкивая вперёд. Та, чуть не упав, поплелась к выходу, постоянно заваливаясь почти на каждом шагу. Кое как накинув на её подрагивающие плечи куртку, застегнув и прикрыв шею шарфом, чтобы она после этого ещё и не слегла с какой-нибудь простудой, старшая вывела горе выпускницу на улицу, держа ту за руку, поскольку самостоятельно та даже с места сдвинуться не могла. Хорошо, что она хотя-бы дорогу запомнила, потому что красноволосая забыла всё на свете, даже адрес собственного дома. В полной мере почувствовав себя собакой поводырём, Саша всё-таки дотащила девочку до дома, кое как справившись с лестницей на третий этаж. Ноги в осенних сапогах снова почти полностью онемели, из-за чего через порог они вдвоём буквально перевалились. Морозный воздух подействовал отрезвляюще, и Алёна смогла самостоятельно снять с себя верхнюю одежду, делая это скорее на автомате, разумом пребывая всё ещё где-то не здесь. Старшая откопала на кухне упаковку ромашкового чая и поставила воду кипятиться, надеясь, что хоть так получиться вытащить Швец из этого состояния. — Где-то я тут у тебя валерьянку вчера видела… интересно только для чего она тебе… — Бормотала старшая, заглядывая на верхнюю полку холодильника. Голубоглазая бухнулась на стул за её спиной, наконец-то оборачиваясь по сторонам, а не глядя в одну точку. На стол перед ней опустилась кружка горячего чая, слегка разведённого холодной водой и щедро приправленного валерьянкой, чтобы расслабить и успокоить. Светловолосая, устало вздыхая, уселась рядом, подпирая голову рукой, глядя на медленно пьющую девочку. — Ну? Хоть что-нибудь написала? — Полушепотом спросила она, когда красноволосая начала меньше походить на овоща. Та кивнула. — И как? На проходной хотя-бы наскребла? Чуть более неуверенный кивок. — А что за припадок страха был у школы? — Переволновалась… наверное… сильно… — Подбирая слова, прохрипела Швец. — Нихуя себе сильно… Ладно, будем ждать результатов.***
С того дня прошла где-то неделя. Любые напоминания о том случае красноволосая упорно игнорировала, делая вид, что ничего вовсе и не было. Саше было по-прежнему интересно, что такого страшного было в этом сочинении, что девочка умудрилась в обморок упасть, но нарываться на недовольные тирады о том, что не нужно об этом вообще вспоминать, иначе чемодан, дверь и путёвка на улицу, не хотелось. Результатов пока не было, по крайней мере Швец о них ничего не говорила. Не говорила она и о том, зачем всё-таки каждый день ходит петь на улицу, не обращая внимания на мороз и часто сыпящийся с неба снег. Как бы старшая не расспрашивала, всё, что ей отвечали — очередные слова о том, что это совсем не её дело. — Да ты вообще меня слышишь?! Неужели нельзя хоть один раз нормально объяснить, нахера ты каждый божий день куда-то уходишь? — Практически кричала Саша, глядя на обувающуюся Алёну. — А неужели нельзя хоть раз нормально меня отпустить, не насилуя мне мозг расспросами о том, куда я блять хожу?! Зачем тебе вообще это знать?! — Застегнув молнию, крикнула в ответ она. — Да хотя-бы для того, чтобы знать, в каком месте тебя искать, когда тебя какой-нибудь ненормальный в подворотне ёбнет! Почему нельзя сказать хотя-бы этого?! Я так много прошу?! — Я тоже не многого прошу, когда говорю больше не спрашивать меня об этом! Повторяю, для особо тупых: то, что я притащила тебя к себе, ещё не значит, что я становлюсь твоей подругой или ещё кем-нибудь. Так что я тебя волновать не должна от слова совсем! — А почему ты за меня решаешь, за кого мне волноваться, а за кого нет? Если я для тебя по-прежнему никто, не значит, что ты для меня остаёшься просто начальницей и соседкой по квартире, я вообще-то волнуюсь за тебя! — Тогда советую засунуть своё волнение куда подальше, потому что я не собираюсь перед тобой отчитываться и отказываться от своих планов из-за тебя! Ты что в собаки податься решила? Своих дел нет, и ты каждый тупо сидишь возле двери и ждёшь, когда я вернусь? Найди себе какое-нибудь занятие и тогда может быть времени не будет на то, чтобы постоянно думать о том, что и где я, блять, делаю! — Тебе легко говорить, ты же у нас великая стерва, тебе на всех плевать, ты и представить не можешь, какого это — когда кто-то из твоих друзей или знакомых пропадает до ночи хер знает где! — Повторяю ещё раз: во-первых, я тебе не подружка, во-вторых, куда я хожу и что делаю, тебя волновать вообще не должно, в-третьих, идёшь ты нахуй со своим волнением и никому нахуй не нужными переживаниями, в-четвёртых, правила здесь диктую я, и если это будет продолжаться — я тебя выставлю за дверь и забуду как очередной тошнотворно-сопливый сон. И в тот раз мне даже стыдно за это не будет. — Тогда зачем ты до сих пор меня тут держишь? Я же только бешу тебя своими человеческими чувствами, нахера ты меня терпишь, если я тебя так бешу?! Сохраняй образ великой мрази до конца тогда, выкини меня на улицу, скажи, что я ничтожество, сломай мне ногу, тебе же это так нравится! — Пытаясь контролировать навернувшиеся на глаза слёзы и не поддаваться постепенно разрастающейся истерике, крикнула старшая. — Блять, вроде взрослый человек, а ведёшь себя как пятнадцатилетняя истеричка. — Окидывая светловолосую презрительным взглядом, пробормотала голубоглазая. — Да я лучше буду истеричкой, а не такой мразью как ты! Я вообще не знаю, зачем трачу столько нервов и слёз на тебя! Да пускай тебя лучше убьют где-нибудь в подворотне, для тебя это будет вполне справедливо! — Окончательно сорвав голос, прохрипела Саша, быстро моргая из-за покатившихся по щекам слёз. Швец с непоколебимым видом стояла у двери, холодно глядя на закашлявшуюся светловолосую. Старшая, уже не в состоянии связно говорить и терпеть на себе этот взгляд, снова закашлялась и убежала в свою комнату, хлопая дверью. Швец раздражённо фыркнула, закинула на плечо гитару и вышла в подъезд, не обращая внимания на истеричные завывания, доносившиеся из гостиной. Светловолосая, забившись в угол полюбившегося дивана, услышав хлопок двери, окончательно потеряла голову и надрывно закричала, раздирая горло и захлёбываясь в собственных слезах. Почему она так с ней обращается? Она же правда волнуется, почему нельзя проявить немного понимания? Неужели она правда не понимает почему и из-за чего она за неё волнуется? Или как обычно прикидывается, чтобы не утруждаться чужими переживаниями о чужих чувствах? И каких чувствах? Какие чувства могут возникать из-за неё? Никаких, кроме отвращения и неприятного страха, ничего больше. Так почему же она не может быть как все и просто закрыть глаза на то, куда красноволосая уходит и радоваться возможности побыть в одиночестве? Почему она каждый раз сходит с ума, когда той нет дома слишком долго, почему так волнуется за неё и боится, что с ней что-нибудь случится? Хотелось бы придерживаться собственных слов и перестать тратить на Алёну столько времени и нервов. Вообще не париться и не убиваться из-за того, что той на неё наплевать и что она раз за разом говорит, что она ей не подружка и они не больше, чем коллеги и соседи по квартире. А в чём проблема тогда сдвинуть их отношения с мёртвой точки и перевести их с партнёрских до более-менее дружеских, они же в конце концов живут в одной квартире и проводят рядом друг с другом кучу времени? Сколько она так просидела, неизвестно даже ей. Вроде пару минут, а может быть и пару часов. Может быть и пару часов, но плакать, не переставая, такое долгое время не представлялось возможным. Постепенно слёзы закончились, и она просто пусто смотрела в стену, обнимая двумя руками свои колени. Истерика забрала все оставшиеся силы и эмоции, так что теперь было как-то всё равно куда ушла младшая, что с ней происходит и вернётся ли она вообще. Абсолютная пустота заполняла всё внутри, да и снаружи тоже. Из прихожей послышался звук открытия входной двери. Реально это или ей просто показалось, она не знает. Да и всё равно. Что от этого изменится? Даже если уже прошло пару часов, и голубоглазая вернулась, это особо не волновало. Ну и что, что вернулась? Сейчас как обычно уйдёт к себе в комнату, ничего не сказав, на утро сделает вид, что ничего не было, и такие случаи будут повторяться снова и снова. Но это всё-таки оказалось реальностью. Видимо и правда пара часов пролетела. Слышалась какая-то возня из прихожей, вжик молнии на куртке, глухой звон гитары, опустившийся на пол. Саша медленно перевела взгляд на настенные часы. 23:23. Даже позднее, чем обычно. Выходить не хотелось, обида всё ещё душила, не позволяя просто так выйти к ней. Да и смысл? Пускай одна сейчас ужинает, уроки делает, спать ложится, ей же на неё наплевать. Ей будет абсолютно всё равно, если та не придёт есть, да даже если из комнаты пару дней выходить не будет. Так что лучше уж ей тут посидеть. Швец пару минут потопталась в коридоре, опять что-то уронила и, судя по всему, пошла к себе. Но до своей комнаты почему-то не дошла, остановилась у дверей гостиной, на что светловолосая даже не шелохнулась. Даже если та пришла её выселять, то пусть так и будет. Одна из дверей отворилась, и в комнату проник свет лампы из прихожей. Неужели извиняться пришла? Если нет, то для чего она здесь? — Самая мразотная мразь этого мира вернулась домой, и представь, меня даже ни разу не убили. — Устало хмыкнула красная с мороза Швец. Саша только перевела на неё измученный взгляд, с трудом моргая из-за того, что глаза слишком опухли и не давали нормально двигать веками. Смеяться над чужими переживаниями и собственной смертью, как же классно. Младшая наверняка опять считает её жалкой. Для неё красные глаза, такие же красные полосы от слёз на щеках и искусанные до крови в истерике губы — очередной признак слабости. Но сейчас на то, что она о ней подумает, собственно, как и на всё остальное в этом мире, было абсолютно всё равно. Хочет — пусть даже посмеётся над ней. — Если мы обиделись и не хотим разговаривать, не разговаривай, так даже лучше. — Она медленно прошла внутрь, включая свет, держа в руках за спиной два каких-то больших бумажных пакета. — Я могла бы долго злорадствовать и говорить, что даже ты скатилась до уровня тех балбесов, называющих меня мразью за спиной, даже не до конца осознающих за что, но из-за этого ты снова распустишь свои нюни, и мне снова придётся это выслушивать, так что не буду. Короче, я забежать кое куда сегодня еле успела, и кое-что принесла. Ты наверняка сейчас думаешь, что там чья-то отрубленная голова, но спешу огорчить, нет. Так что прошу поднять жопу с дивана и идти смотреть. Саша и с места не сдвинулась. Всё вполне как обычно: сначала до слёз довела, а теперь ещё и злорадствует стоит. Да и что там такого, что именно ей надо идти и смотреть? — Давай, давай, прояви хоть капельку любопытства, которое ты зачем-то всегда проявляешь тогда, когда не надо. — У тебя своих рук нет? — Решив отплатить младшей её же монетой, прохрипела светловолосая, прикладывая явные усилия, чтобы говорить. — Ахуеть. Невовремя языком ворочать начинаешь. Как минимум, я не для себя это взяла, и тебе это, скорее всего, нужнее будет. Старшая снова не двинулась. Не то, чтобы ей было не интересно, просто не хотелось вновь идти у неё на поводу. Да и скорее всего она снова выставит себя дурой в её глазах и как обычно об этом пожалеет. — Ну, или я могу просто избавиться от этого, пойти и прямо сейчас это куда-нибудь выкинуть, если тебе так наплевать на мои старания… — Цепляя один пакет за ручку, делая крайне печальное лицо, протянула Швец, делая вид, что и правда сейчас уйдёт. — Ой, да ладно? Хорош уже, а? Че с тобой? Я понимаю, что тебе хочется показать, какая же я мразь, как плохо с тобой обращаюсь, и как тебе обидно, но хватит уже. Невовремя сучку из себя строишь. Девушка показательно повернула голову к окну, отворачиваясь. Хватит с неё. Пускай сама над собой смеётся, и сама для себя гаденькие приколы строит. — Блять, да пожалуйста. Обижайся сколько влезет, покажи, как же ты обижаешься и как же меня ненавидишь. Флаг тебе в руки. Но потом подумай несколько раз перед тем, как назвать меня мразью. Выведенная из себя Алёна недовольно всплеснула руками и ушла, злостным ударом кулака выключив свет, и хлопнув дверью. Саша только облегченно выдохнула, когда её вновь оставили наедине с собой. Она наконец-то смогла хоть как-то отомстить младшей за её издёвки, хотя, не факт, что ту это как-то задело. Только разозлило. Она отвернулась от окна и устало упала на спинку дивана, слушая звон посуды с кухни. День был тяжелый, ещё и эти песни на улице, а сейчас ещё и ужин готовить надо. А вот если бы вела себя нормально и не обижала старшую, которая просто за неё переживает, то сейчас бы спокойно поела и не тратила бы время на готовку. В последнее время Саша почти всегда занималась едой, отталкивая сожительницу от плиты, потому что приходила домой раньше и считала своим священным долгом хоть как-то компенсировать затраты на своё проживание. Но сейчас стало как-то всё равно, что она в чужой квартире, ещё и бесплатно, так неуважительно относится к её хозяйке. Но хозяйка сама вообще-то не подарок, так что они, можно сказать, квиты. Таинственные пакеты рядом, несомненно, притягивали к себе внимание, всё больше подогревая и без того разыгравшееся любопытство. Светловолосая то и дело поглядывала на них, каждый раз осаждая себя, заставляя отворачиваться. Что же там такого, что Швец принесла их, пришла в хорошем расположении духа, притащила их чуть ли не ночью, да и сказала то странное последнее предложение. Но… ничего же ведь не случится, если она просто краем глаза посмотрит, что там, и если это будет чем-то плохим, то она просто сделает вид, что даже не притрагивалась к ним? Кивнув своему гениальному плану, Саша перевалилась на бок, подползая ближе к этому неопознанному лежащему объекту. Стараясь сильно не шуметь, а бумажные пакеты не особо это позволяли, она просунула внутрь пару пальцев, медленно приоткрывая один из них. Внутри первого лежал какой-то черный комок, судя по всему, какая-то ткань, на ощупь скорее всего полиэстер. Не поняв, что это и чем может быть, светловолосая, осмелев, вытащила загадочное нечто наружу, всё равно Швец на кухне. Только расправив это и покрутив перед собой, подставляя под свет, до девушки наконец-то дошло, что это куртка. Тёплая, зимняя, с мехом на капюшоне, длинная, наверное, ниже бёдер ей будет. Девушка, сумев только изумлённо разинуть рот и распахнуть опухшие глаза, разглядывала нескромный такой подарок, если это таковым являлось. Сначала она даже подумала, что это не для неё, что Алёна просто решила так посмеяться и сказать, что купила это себе. Но для неё она скорее всего будет великоватой, так что как бы сильно в это не верилось, всё говорило о том, что это всё-таки предназначалось ей. Вспомнив про второй пакет, девушка положила куртку себе на колени, уже ничего не боясь, зарываясь руками в хрустящий материал. Внутри лежала какая-то коробка из плотного картона, вот только в темноте плохо читалась надпись на ней. Обомлев второй раз, она медленно откинула крышку, глядя на аккуратно лежащую внутри пару сапог. Хорошие, кожаные, остроносые, с нормальной, толстой подошвой, меховой обивкой внутри для того, чтобы в мороз ничего не мёрзло, и голенищами, доходящими практически до колен. Проще говоря: элегантные зимние берцы. Ещё и размер точно подобран, прямо как раз. Всё ещё не веря в реальность вещей перед собой, Саша только всё так же потрясённо разглядывала эти дары, наконец-то понимая, почему Швец так хотела, чтобы их открыла именно она. Так получается… она ради этого уходила по вечерам? Чтобы собрать денег и купить девушке нормальную зимнюю одежду? Либо старшая просто бредит и видит это во сне, либо младшая головой ударилась и подалась в благотворительность. Через пару минут, когда светловолосой всё-таки удалось отойти от шока, на глаза снова навернулись слёзы, хоть пару минут назад казалось, что их запас полностью иссяк. — Ёбаная полка… — Злобно шипела Алёна себе под нос, пытаясь без помощи стула дотянуться до полки со специями. От этого важного дела её отвлек звук шаркающих шагов за спиной и тихие всхлипы. Она опустилась обратно на пол, по лисьи улыбаясь, медленно-медленно поворачиваясь на носках в сторону шума. В дверях стояла мелко трясущаяся Саша, как-то безумно пялясь на красноволосую, стараясь нормально дышать. — Я так понимаю, любопытство взяло вверх. — Самодовольно ухмыльнулась младшая, вознаграждая девушку взглядом «А я же говорила». Та только звучно всхлипнула, указывая пальцем куда-то в прихожую, мямля что-то нечленораздельное, либо не управляя сейчас собственным языком, либо просто не в силах подобрать нужные слова. — Не понимаю обезьяний, прости. Невозможно было смотреть на это подобие одежды, которому место только на помойке. Если ты пришла благодарить, то лучше сразу уходи и молча прими этот щедрый дар. И ради бога, выброси уже это подобие сапог, чтобы глаза мои их больше не видели. Светловолосая мелкими шажками подобралась ближе, снова начиная задыхаться и захлебываться в собственных слезах. Голубоглазая несколько презрительно и недовольно смотрела на эти жалкие попытки сказать что-то, одним взглядом прося её просто молча уйти. Но та всё хрипела что-то неразборчивое, потрясывая руками в воздухе, правой указывая в коридор, а левую будто пытаясь положить девочке на плечо. Возможно, она свихнулась. Возможно, Юля была права, и манипулятор из красноволосой отменный. — Ты дашь мне нормально что-нибудь приготовить? Саша притихла, теперь просто глядя на Швец щенячьими глазами, часто-часто дыша, всё ещё не в силах усмирить непроизвольно дёргающуюся нижнюю губу. — Ладно, если ты от меня отстанешь… Блять, никогда не думала, что сделаю это. Красноволосая, с физиономией человека, которого принудительно отправили на всё лето к бабушке, криво развела руки в стороны, прося просто быстро её обнять и побыстрее убраться к себе. Саша, явно не уловив в этой безмолвной просьбе слово «быстро», всем весом навалилась на хрупкую девушку перед собой, окольцовывая руками её шею, утыкаясь мокрым из-за слёз носом в плечо, снова давая волю эмоциям, разражаясь жалобным криком. Швец, чуть не упав, в последний момент ухватилась за столешницу, пытаясь удержать и себя, и повисшую на шее девушку. Ту накрыла новая волна истерики, и она, уже не стесняясь, кричала во всё горло, заливая домашнюю футболку, пропитанную духами, кружившими голову, слезами, прижимаясь к голубоглазой как к самому любимому и дорогому человеку на свете. Так и не скажешь, что ругались как кошка с собакой пару часов назад. Младшая, выкинув одну руку в сторону, поглаживала подрагивающую спину кончиками пальцев другой, будто надеясь, что так старшая быстрее успокоится. — Так, всё хватит уже, на дух не переношу я эти ваши телячьи нежности. — Простояв в таком положении рекордные пять минут, проворчала голубоглазая, стараясь мягко оттолкнуть подуспокоившуюся Сашу от себя. — Оставь великую мразь уже наедине с плитой, пожалуйста. Ей ещё ужин для тебя готовить нужно.