Замороженными пальцами

— Блять… — Пей давай, мне страшно каждый раз становится, когда ты кашляешь. На улице медленно кружился снег, падая тонким, блестящим слоем на сугробы под окнами. Швец с невыносимо болезненным видом сидела на кухне, запивая какое-то горькое лекарство чаем. Снова невыспавшаяся Саша, всю ночь пытавшаяся уложить сопротивляющуюся сожительницу, сидела рядом, думая о разном и следя за тем, чтобы Алёна никуда не убежала и не стала плеваться противной вязкой жижей. По возвращению домой вчера она хотела закатить истерику из-за того, что её принудительно увели с репетиции и уложили в кровать, но температура лишком поднялась, да и сил на это не осталось. И она очень скоро растеклась в бессильную лужу, над которой старшая колдовала практически всю ночь, пытаясь привести в более-менее нормальное состояние. Наверное, всё-таки не стоило так усердствовать с песнями на улице, тем более в такой холод. Утро последнего дня в году выдалось каким-то скучным и тихим, разве что новогодние песни, звучащие из квартиры напротив, напоминали о том, что сегодня праздник. Телебашня за окном празднично подсвечивалась, а центр, рядом с которым они жили, светился так ярко, что приходилось зашторивать окна на ночь, чтобы свечение не мешало спать. — Так, сегодня же праздник… — Сделав ещё один глоток, задумчиво протянула Швец, переводя взгляд на сонную девушку. — Давай договоримся сразу: ты не распускаешь свои нюни и не ищешь мне новогодний подарок или что-то такое, а я ничего не ищу тебе. Никто никому ничего не должен, и никто не ноет из-за недопонимания и чего-то такого. — Ладно… но почему нет? — Как-то погрустнев спросила Саша. — Типо мы не подружки и всё такое? — Не только поэтому. Просто я не хочу париться ещё и из-за этого, я слишком заебалась в последнее время. Короче, ничего друг другу не дарим и на этом всё. И снова тишина. Не то, чтобы у старшей было особо много денег, но даже грустно как-то было, что у неё не получится сблизиться с её сожительницей даже таким путём. С одной стороны, даже понятно, почему та отнекивается: у неё много денег, она сама может купить себе что угодно, зачем ей что-то из чужих рук? В целом, они не ругались уже пару дней, это уже прекрасный результат, и без этого справятся. Всё равно времени на поиски нет, да и знают они друг друга хуже некуда, что искать — вообще не понятно. На улице под окнами заорали какие-то люди, проходящие мимо. Либо кто-то уже празднует, либо нервы не выдерживают старательной подготовки к празднованию. Эх, сейчас было бы классно сбегать на горку в соседнем дворе покататься, как в детстве было. Посидеть перед телевизором, глядя какие-то советские фильмы, пока родители либо орут друг на друга на улице, либо спят после очередного затяжного запоя. — Слушай, а… ты ёлку ставить или квартиру как-то украшать собираешься? — Будто, между прочим, протянула светловолосая, поглядывая на задумчивую Алёну. — Я первый год одна живу, дома за меня это родители всегда делали, я не знаю, куда идти и что делать. — А я дома всегда вместо родителей это делала, мы прям созданы друг для друга. — Безрадостно хмыкнула старшая. — Я когда до шараги своей ходила, на углу видела место, где ёлки продают, можем сходить, посмотреть хотя-бы. Швец потупила взгляд в стол и снова болезненно поморщилась, пытаясь откашляться. Саша даже не сомневалась, что она сейчас скажет нет, и они снова просидят весь вечер по разным комнатам, не разговаривая, не пересекаясь и даже не вспоминая, что сегодня праздник. Да и зачем ей это всё? Ей это скорее всего не нужно, она снова будет сидеть весь вечер за работой или какими-нибудь уроками, сколько бы старшая её не упрашивала. — А как же слова о том, что мне с моим состоянием не надо выходить на улицу, а сидеть дома и не рыпаться? — Ухмыльнулась красноволосая, наконец-то расправившись с чаем. — На что я надеялась? — Разочарованно вздохнула Саша, уже собираясь уходить. — Да ладно, ладно, не надо снова разводить свои нюни и истерику закатывать. Пошли, но я не знаю, куда её ставить. — В зале, где ж ещё. Пошли тогда, а то разберут сейчас всё, что осталось. — Просияла светловолосая и убежала одеваться. Голубоглазая лениво потащилась следом, уже предвкушая прогулку по улице рядом с толпами бегающих туда-сюда людей, преследующих святую цель — урвать как можно больше вещей по предновогодним скидкам, задавив при этом конкурентов. Родители каждый год украшали дом, устраивали настоящий праздник, и как правило происходило это по ночам, когда она спала. И как теперь узнать, что где взять, куда идти и что делать, чтобы не влететь на кругленькую сумму, и получить более-менее нормальный результат? Да и нужен ли он был? Если бы не светловолосая, она бы, наверное, ничего и не сделала — повода бы не было. На окно второго этажа в подъезде кто-то повесил мишуру, рядом поставили маленькую пластиковую декоративную ёлочку в горшке, только грязные следы на полу, идущие с улицы, портили обстановку. В последний день уходящего года даже солнце вылезло на небосклон, растолкав облака, уползшие куда-то за горизонт. Как и предсказывала Швец, по улицам блуждали толпы людей, непонятно куда собравшиеся в три часа дня. Наверное, это те самые, забывшие обо всём на свете, хватающиеся за последнюю возможность проводить уходящий год, несчастные, вынужденные сейчас торчать в бесконечных очередях. На углу одной из улиц и правда оказалось место, заваленное ёлками. Неделю назад их тут конечно было больше, но что делать, если про главный новогодний атрибут праздника они вспомнили так поздно? У входа в этот хвойный лабиринт, запорошенный снегом, сидел мужчина с топором, из-за которого старшая словила на себе крайне удивлённый взгляд своей спутницы. А что такого, если он владелец этих деревьев, а топор ему для того, чтобы затачивать основания стволов и обрубать мешающие ветки? — А… это так и должно быть? — Оглядываясь на поворот, пробормотала Алёна, чуть не врезавшись в колючую, зелёную стену. — А что такого? Никогда в таком месте не была? — Даже удивившись такому испугу, спросила старшая, оглядывая обломанные ветви, валяющиеся под ногами. — Нет. — Последовал абсолютно серьёзный ответ. — Серьёзно? Тебя ни разу не брали в поход за ёлкой? — Нет, у меня родители всегда сами за ней ходили, сами ставили, сами наряжали. — И тебе даже никогда не хотелось стырить какой-нибудь шар в форме шишки и оставить у себя? Кошка никогда не ела дождик? Никогда на ручки не брали, чтобы ты звезду, всегда маленькую и неподходящую, на верхушку нацепила? Никто никогда под ёлкой не засыпал и не ронял её на утро? — Голубоглазая посмотрела на Александру как на дуру и медленно помотала головой. — У тебя детство вообще было? — Девушки, помощь какая-нибудь не нужна? — Вдруг подошел к ним тот самый мужчина, заставляя младшую напрячься и отступить назад. — Не, спасибо, мы сами как-нибудь. Тот угукнул что-то невнятное и снова скрылся за поворотом. Девушки ещё полчаса бродили между практически одинаковыми деревьями, всё споря о том, какое им нужно и что они смогут до дома дотащить. Швец точно не знала, что они ищут, что им надо, но от комментариев о том, что это не то, это не подходит, это какая-то палка колючая, это им не надо, уже выводя девушку из себя. — Так, мы всё уже посмотрели кроме этой. Ну, нормальная же? — Указывая на невысокую, но пышную ёлку, сизовато-зелёного цвета, проворчала Саша, уже успевшая неплохо так замёрзнуть. — Ну… Ладно, давай эту, неплохая вроде. Светловолосая облегчённо выдохнула, радуясь тому, что они наконец-то сдвинулись с мёртвой точки. Обхватив ствол в наименее колючем месте, она с трудом оторвала её от земли, хихикая с вида её плоской задней стороны. Страшный мужчина с топором взял только пятьсот рублей, видимо пользуясь последним моментом и тем, что сегодня последний день для продажи. Хоть ёлка и не была особо тяжелой, голубоглазая всё равно по-хозяйски ухватила её за ствол ближе к верхушке и потащила за собой, не обращая внимания на попытки старшей помочь ей. Так и не сумев отобрать несчастное дерево у упёртой девочки, ей осталось только схватить его за ствол у основания и приподнять над землёй, чтобы оно не лишилось половины иголок по дороге. Голубоглазая на удивление резво бежала вперёд, словно не валялась сегодня утром с температурой под сорок. — И… что делать вечером будем? — Чуть не врезавшись в людей, идущих на встречу, крикнула Саша, надеясь, что Швец её слышит или хотя-бы не делает вид, что это так. — Не знаю. — Снова тот же ответ. Либо реально не знает, либо говорить не хочет, либо просто хочет просидеть весь вечер в одиночестве, что вероятнее всего. Старшая грустно вздохнула, отбрасывая попытки нормально поговорить. Всё равно ведь один и тот же ответ получает каждый раз. — И не надо так страдальчески вздыхать. — Не оборачиваясь, вдруг сказала в ответ на это Швец, чудом услышав. — Пора уже понять, что, если я говорю, что не знаю, это значит, что я не знаю, а не что-то, о чём ты там думаешь. Если тебе не сидится одной — предлагай что-нибудь, а не делай вид, что я тебе весь кайф обламываю. — Всего лишь-то хотела предложить постругать какой-нибудь салат и посмотреть что-нибудь. — Пробубнила Саша, радуясь тому, что идёт сзади и не чувствует на спине прожигающий дыру взгляд. — Тогда надо будет зайти в магазин, а то у нас опять остались только макароны. Че смотреть предлагаешь? — Только не смеяться сейчас. Сегодня «Ирония судьбы» по первому идти будет, может…? — Серьёзно? — Удивлённо округлила глаза красноволосая, оборачиваясь назад, неверяще глядя на девушку. — Да, а что? Так странно? Ты против? — Уже подумав, что её хотят высмеять, затараторила та. — Че сразу против то? Я вообще только за, не думала просто, что кто-то до сих пор смотрит. Вон в пятёрочке скидки, ты стой ёлку охраняй, я сейчас вернусь. Младшая, оставив дерево у сугроба рядом с магазином, ушла, пропав наверняка на полчаса. Светловолосая, несказанно счастливая, скакала вокруг зелёного трофея, чтобы не замёрзнуть, предвкушая прекрасный, за долгие несколько лет, новогодний вечер. Последние лет восемь ночь с тридцать первого на первое она проводила на улице, потому что у родителей появлялся очередной повод напиться как в последний раз, и находиться в одной квартире с ними в это время было смертельно опасно. Безопасно было возвращаться ближе к утру, когда они уже валялись где-нибудь под ёлкой или под столом. Но настроение всё равно оказывалось бесповоротно испорченным, даже после улицы, по которой всю ночь бродили счастливые люди. Не факт, конечно, что Швец не уйдёт, не пошлёт всё как обычно куда подальше, оставив девушку сидеть в одиночестве. Она сама не понимала, почему так хочет провести время с ней. Скорее всего она снова будет сидеть мрачнее тучи, а через полчаса уйдёт к себе, и вроде как это должно отталкивать. Чуть меньше месяца назад она вообще её боялась, так сильно, что не хотела с ней в одной комнате находиться, а тут так радуется возможности отпраздновать новый год с ней. Что произошло? Может Юля была права, и это всё результат её манипуляций? Но она сама постоянно отталкивает её от себя, зачем это тогда? Возможно, это снова надоедливое чувство благодарности за то, что младшая для неё сделала, и если это так, то попытки улучшить с ней отношения закончатся больно. Хотя, пока что практически вся их коммуникация и есть одна сплошная боль. И всё-таки интересно, что это за странная сила, невесть откуда взявшаяся, которая толкает к человеку, которого ты боишься больше всего на свете? Швец всегда говорит, что Саша, как и все остальные на этой планете, ненавидит её, и поэтому не подпускает к себе близко, порой даже отталкивая. Но это же неправда. Страх и ненависть это же не одно и то же. И с чего такая неуверенность в этом? Почти все их ссоры происходят из-за того, что светловолосая хочет подобраться к ней ближе, а та особо агрессивно отталкивает её. — Блять, вот обязательно на кассе должна была стоять какая-нибудь тётка, орущая о том, что ей, видите ли, не сделали скидку в десять рублей на какие-то ёбаные солёные огурцы в ёбаной двухлитровой банке! И конечно же, пришлось перевернуть половину магазина, чтобы достать из само́й преисподней ебаный чек, обсосать его десять раз, кинуть ей в ебальник и всё равно потом позвать какую-то Галю ради отмены, потому что сто рублей на какие-то обоссанные огурцы это же ахуеть как много! — Из магазина вышла побагровевшая от злости Алёна, таща за собой большой пакет, злобно размахивая им. — В рот я ебала эти ваши огурцы и эти ваши новогодние скидки, которые особо одарённые бабки и другие наитупейшие амёбы не могут понять и принять. Старшая даже испугалась, поскользнувшись и чуть не упав на ёлку. Младшая, злобно пнув снежный комок на дороге, всучила пакет в руки своей спутнице с уже менее агрессивным: — Там на дне по случайности чипсы оказались, не урони его, а то крошки одни потом есть придётся. Не дав девушке нормально сориентироваться, девочка схватила несчастную ёлку за середину ствола и с лёгкостью оторвала от земли и, с видом, что несёт какую-то лёгкую палку или сумку, зашагала вперёд. Саша наконец-то пришла в себя и побежала следом, по дороге успев убедить себя в том, что голубоглазая обматерила людей из очереди потому, что она ждала её на улице, а той не хотелось, чтобы та замёрзла, из-за чего она и торопилась. Звучало абсурдно, но светловолосая доверчиво растянулась в счастливой улыбке и засеменила за девочкой в подъезд, не обращая внимания на её недовольное и уставшее лицо. Экая влюблённая жаба

***

— Блять, она падает! Приструни уже свои руки из жопы, а то мы половину квартиры сейчас разъебём! — Я пытаюсь! Она сейчас мне в первую очередь лицо разъебёт, сделай что-нибудь! Саша сидела на полу, пытаясь установить ёлку в тазике ровно, так, чтобы она не кренилась вбок или хотя-бы не падала, как только её оставляли без присмотра. Швец стояла рядом, разматывая клубок с крепкими нитками, которыми девушка фиксировала ель в тазу, комментируя её кривые руки и обвиняя законы физики, из-за которых они торчали тут уже долгие полчаса. Светловолосая не прогадала, и в следующий момент ёлка упала на неё, аккурат меж рук. Девушка скривилась, чувствуя, как иголки впились в лицо, мыча что-то, умоляя голубоглазую уже убрать клубок и помочь ей, пока дерево, которое она всё ещё держала за ствол у основания, окончательно её не добило. — Легче дыру в полу прорубить, чем вот эту вот хуйню наладить. — Прохрипела Алёна, возвращая ёлку на место. — У меня вообще там грудка жарится, а я тут с тобой торчу, сгорит сейчас всё нахуй. — А что я сделаю? Надо было какую-то подставку или ещё что-нибудь взять. О! Стоит вроде! — Воскликнула старшая, отползая подальше, перестраховываясь на всякий случай от повторного падения. — Главное просто не трогать. — Ага, а мы её так оставим? Её же наряжать вроде как надо. — А у нас есть что-то? — У меня есть только пакет с мишурой и на этом всё. — Ну, можно просто её поверх накидать и неплохо будет… Неси тогда, а то я уже, по-моему, начинаю чувствовать запах гари. Красноволосая с громкими ругательствами убежала на кухню, оставляя Сашу наедине с ёлкой, каким-то магическим образом всё ещё стоящую прямо. Вернулась она через пару минут с пакетом шуршащей мишуры, устало кидая его на пол, рядом со скучающей девушкой. — А гирлянд хотя-бы каких-нибудь нет? — Если бы были, я бы уже давно принесла. Младшая, по-видимому, тоже устала стоять, и бухнулась рядом, пытаясь вытащить из пакета хоть что-то. Через пятнадцать минут споров и дизайнерских переговоров, по поводу того, что куда лучше вешать и как с этим не переборщить, ёлка приобрела более-менее праздничный, хоть и бедноватый, вид. В пакете осталась только последняя пушистая штука, как её окрестила Алёна, которую пристроить никуда не удалось. Оставлять её в пакете не хотелось, и старшая, кое как распрямив, накинула её на шею сидящей рядом сожительницы, аккуратно делая из неё эдакий аналог венка. Та дёрнулась, подумав, что её этим хотят задушить, но всё-таки позволила обмотать так, чтобы концы по полу не волочились. — Заебись. — Довольно прокомментировала своё творение Саша, сталкиваясь с непонимающим взглядом слева. Повисла неловкая пауза, из-за которой светловолосая уже успела пожалеть, что, ничего не спросив и не сказав, сделала это. В фильмах обычно в такие моменты целуются, или сразу сексом заниматься укатываются, из-за чего стало ещё более неловко. Не разрывая этого неловкого зрительного контакта, старшая чуть отодвинулась, ожидая от девочки хоть каких-то слов, в ответ на это своевольное нарушение её личного пространства. Прежде чем девушка успела в десятый подумать о том, что это возможно был бы идеальный шанс для поцелуя, голубоглазая как-то напряженно принюхалась и подорвалась с места. — Блять, курица! Саша облегченно выдохнула, удивлённо спрашивая у самой себя, что это за странные мысли были. Когда вообще произошел этот переход от мыслей по типу «Она на меня смотрит, надо бежать куда подальше» к «Она на меня смотрит, вот бы засосать её сейчас». Даже закашлявшись из-за этих наблюдений, девушка поплелась на кухню, снова мешаться матерящейся соседке. — Порезать что-нибудь? — Зная, как ты режешь, лучше бы тебе вообще отсюда уйти, но одна я тут до ночи проторчу, так что режь капусту пока что. С ней накосячить вроде бы нельзя. Светловолосая встала рядом с девочкой, отрывая пару листьев от кочана, завороженно наблюдая за тем, как она со скоростью профессионального шеф-повара нарезает картошку для оливье, уже почищенную и сваренную. Говорить с ней она не решилась, да и тему найти не смогла, так что первые пару минут они провели в тишине. — Давай хоть какую-нибудь музычку новогоднюю включим, а то стоим как эти самые. Младшая только пожала плечами, сваливая все порезанные ингредиенты в большую миску. Саша включила какую-то старенькую песню на английском, с довольной физиономией возвращаясь на место. За окном уже гремели первые салюты, хоть на часах и было только пять часов вечера. Музыка хоть как-то разбавляла неловкую атмосферу, хоть красноволосая иногда странно косилась на пританцовывающую девушку. — Слушай… А ты к родителям или к родственникам каким-нибудь ехать на каникулах не собираешься? — По прошествии получаса спросила Саша, пытаясь незаметно тырить со стола нарезанные огурцы. — А что, так сильно хочешь, чтоб я уехала? — Нет, просто… праздник же семейный и всё такое… обычно к друзьям или родственникам ездят в нерабочие дни. — Не знаю, друзей у меня нет, а родственники пока что не объявлялись. Может, и придётся ехать к кому-нибудь, пока что не знаю. — Серьёзно? И прямо совсем не к кому съездить, потусить…? — Хоть в чём-то мы похожи, да? — Хитро ухмыльнулась Швец, не подавая вида, что её как-то напрягает отсутствие друзей. — Ха-ха. Ладно, на правду не обижаются. — Не желая проигрывать в этой битве, прошипела Саша. — Но завести же вроде никогда не поздно? — Давай хотя-бы сейчас ты не будешь затирать вот про эту вот хуйню. От меня все шарахаются, я к этому привыкла, мне нормально. Надеюсь, мы эту тему больше затрагивать не будем. По крайней мере хотя-бы для того, чтобы не портить мне настроение. — Но я же не шарахаюсь. Это ты меня постоянно отталкиваешь, говоря, что я для тебя никто. Что-то мне подсказывает, что не все просто так шарахаются, даже без веской причины. — Началось… Тебя реально волнует отсутствие у меня друзей? Зачем ты каждый раз в это лезешь? — Блин, может я просто как-то помочь хочу? Может мне хочется стать твоей подругой? Почему ты каждый раз говоришь, что это неправда и всё такое? — Ты меня совсем не знаешь, и я тебя уверяю, узнать меня ближе ты не хочешь. — На удивление спокойно бормотала Швец, не отрываясь от своего дела. — Никому, и тем более тебе, не захочется копаться в моих мозгах и причинах моего блядского, как вы его называете, поведения. Я уже пробовала подпустить к себе одного человека, так он растрезвонил всем об этом, и теперь избегает меня, поливая дерьмом за спиной, говоря о том, что я страшный человек, и общаться со мной не надо. — Это… она типо про Юлю говорит? — Подумала светловолосая, всё ещё удивляясь такому спокойному тону, вслух говоря: — Ну… если один человек так обидел, не значит же, что все такими будут. — Никто меня не обижал, мне всё равно. И твоё мнение обо мне двое балбесов из моей группы и так уже опустили ниже плинтуса, так что мои слова только подарят тебе веру в то, что я вру, что всё, что тебе говорили правда. Так что лучше просто продолжай их слушать, и верить им, спать лучше будешь. — Почему ты считаешь, что я верю им? Мне же не пять лет, у меня есть мозг и понимание какого-нибудь добра и зла. Да и если я, как ты говоришь, верю им и считаю тебя злом во плоти, то зачем я постоянно тогда к тебе лезу? Для того, чтобы позлить, посмеяться или что-то такое? Если бы я им верила, я бы тут сейчас не сидела, а если бы и сидела, то где-нибудь в углу гостиной, не разговаривая с тобой. Или ты считаешь, что я до тебя доёбываюсь потому, что хочу потом этим шантажировать или что-то типо того? На телефон младшей, лежащей на другом столе, около раковины, пришло уведомление о каком-то сообщении из ВКонтакте. Светловолосая продолжала что-то говорить, но девочка каким-то образом это услышала, и, оставив нож, подошла к гаджету, несколько тревожно разблокировывая его. — И из-за этого я бы возможно вообще с тобой не осталась с того случая. И… Ты меня снова не слушаешь… Ла-ла-ла, я могу говорить, что мне угодно, потому что ты меня не слушаешь… Кто бы сомневался. Швец, потеряв свой спокойный вид, подняла взгляд на девушку, после опуская его обратно в телефон. Старшая перестала недовольно говорить о том, что её не слушают, и непонимающе уставилась на замершую Алёну, раздумывая, что та сейчас сделает. — Алён…? Что случи- — Ко мне быстро. — Перебила её девочка, резко срываясь с места. Не успела Саша что-то сообразить, её цепко схватили за предплечье и потащили вглубь квартиры. Та в конец растерялась и потащилась следом, всё пытаясь выяснить, куда её волочат и что вообще происходит. Красноволосая с размаху распахнула дверь в свою комнату, и с силой кинула сожительницу на свою кровать, возможно промахнувшись, а возможно и нет. Светловолосая, поняв, где находится, смущённо покраснела и сжалась, вспомнив свои недавние мысли. — Под кровать быстро. — Зашипела Швец, вроде бы не заметив этого. — Куда? З-зачем? — Ещё больше растерялась Саша, испуганно вертя головой. — Под кровать живо, иначе нам обеим головы поотсекают. — Вконец разнервничавшись, закричала Алёна, пытаясь поднять девушку с кровати. Испугавшись такой серьёзной угрозы, светловолосая практически упала на пол, и ногами вперёд поползла под кровать, округлившимися глазами пялясь на бегающую по комнате Алёну. Та спрятала пару каких-то книг со стола в небольшое отверстие под шкафом, и подскочила обратно, присаживаясь на корточки рядом с крайне растерянной девушкой. — Забейся в самый угол и ни при каких обстоятельствах не высовывайся. Если будет заметно, нам обеим пизда. Не успела старшая даже спросить, что происходит, и чего ей бояться, голубоглазая унеслась обратно на кухню, гремя там какими-то вещами. Девушка, как ей и приказывали, забилась в самый угол, укладываясь на бок, сжалась в комок, обхватив колени руками, и перепугано уставилась в дверной проём, в котором немного виднелась входная дверь. Из прихожей послышался звук домофона, после которого Алёна засуетилась сильнее, скользя по кафельному полу как по льду за счёт носков. Нервы натянулись практически до предела, особенно когда в голове всплыли события вчерашней ночи, странное поведение младшей, какие-то загадочные «они», которые обязательно должны были прийти. А может быть это как раз-таки они и пришли? Из-за этого предположения стало ещё страшнее. О них девочка отзывалась не особо радужно, и что сейчас будет происходить, если они всё-таки придут, и всё, о чём она говорила, сбудется? Решив не пугать себя ещё больше, Саша поставила телефон на беззвучный режим, наблюдая за тем, как голубоглазая выбегает из гостиной и, отряхиваясь, встаёт у входной двери. У неё, судя по всему, тоже нервы были на пределе: она то и дело оглядывалась на свою комнату, смотря, чтобы её сожительница не вылезла, остервенело чесала правую руку, вертела головой из стороны в стороны, будто надеясь где-то найти какой-нибудь недостаток. Из-за двери донеслись отчётливые, тяжёлые шаги, расслышав которые, у Швец затряслись колени, а цвет лица стал на пару тонов бледнее. Саша, даже на таком расстоянии заметив это, шумно сглотнула и вжалась в стену, уже догадываясь, кто стоит за на лестничной клетке. Раздалась трель звонка, и красноволосая трясущимися руками повернула щеколду замка, открывая дверь. — Не понял. — Громким басом прокатился голос по подъезду, обладатель которого даже не успел выглянуть из-за двери. — П-привет, пап. — Пугливо пропищала Алёна, видимо сжимаясь, становясь слишком маленькой даже для себя. — Это че такое? — Произнёс всё тот же голос, обладатель которого наконец-то шагнул через порог. Уже знакомый мужчина с закрученными усами, массивной челюстью и практически светящимися голубыми глазами, точь-в-точь как на фотографии. За ним шагнула женщина с тёмно-русыми волосами, заплетёнными в косу, сверху-вниз глядя на сжавшуюся дочь. Вот родственники и объявились. Девочка ничего не отвечала, надеясь, что вопрос решится сам собой, если делать вид, что он ей не понятен. Взрослые, держа идеально ровную осанку, заложив руки за спиной, молча сверлили её взглядом, выжидая хоть какого-нибудь слова. Саша, наблюдая за этим молчаливым диалогом, переводя взгляд то на абсолютно безэмоциональных родителей, то на крайне нервную Алёну. — Что это? — Ещё один абсолютно безэмоциональный вопрос, даже непонятно на что направленный. — Просто п-покраситься решила. — Промямлила Швец, вжимаясь в стену напротив двери. — Просто покраситься? — Постепенно добавляя в голос некого укора, спросил мужчина, даже не снимая пальто и грязные после улицы сапоги. — Наложив клеймо позора на себя, на нас, в принципе на всю нашу семью, ты говоришь, что просто покрасилась? Мы тебя зачем отпускали одну жить? Чтобы ты тут сначала волосы красила, а потом что? Всё тело наколками покрыла и в проститутки подалась? — Или ещё лучше в подоле принесла чадо от какого-нибудь наркомана. — Севшим, твёрдым как сталь, голосом добавила мать. — Н-но это же всего лишь волосы… Мне же уже семнадцать… — Тебе ещё семнадцать. — Практически крикнул отец, в один шаг подходя к дочери, властным движением хватая ту за волосы, слегка отрывая от земли. Девочка болезненно зашипела, хватаясь за крепкую ладонь, подходя ближе к нему, следуя за рукой. — И как ты с этим в школу идти собралась? Ты хочешь, чтобы к тебе учителя относились как к какому-то отбросу и занижали оценки? Хочешь, чтобы одноклассники на тебя как на дешевку смотрели? Чтобы весь наш род позорился из-за одной тебя? Может нам тебя обратно забрать? А то отдельная жизнь на тебя плохо влияет, как я вижу. — Нет, нет, только не обратно! Я п-перекрашусь, не надо! — Стоя на носочках, чтобы не было так больно, провыла Швец, походя сейчас на котёнка, которого схватили за шкирку, подняв высоко над землёй. — Перекрасишься ты обязательно, это не обсуждается. А вот вопрос возвращать тебя обратно домой или нет, останется открытым. Мужчина наконец-то отпустил несчастные волосы, перед этим хорошенько тряхнув девочку, явно вырвав пару прядей, несколько брезгливо обтирая руку о пальто. Голубоглазая отшатнулась и ударилась плечом о стену, жалобно глядя на прошедших в кухню родителей. Те, даже не разувшись, оставляли на полу грязные следы, разглядывая оставленную пару ножей на столе. Алёна, всё ещё держась за голову, поплелась следом, боязливо останавливаясь поодаль. — А че это ножей двое? — Придирчиво оглядывая порезанные ингредиенты, спросила мать, заставляя девочку испуганно вздрогнуть. — Так… салатов же два, вот я одновременно два двумя ножами и… режу. — На ходу придумав отмазку, пропищала красноволосая, перепуганно глядя на то, как отец вертит нож побольше между двумя пальцами. — Не жирно будет по два салата жрать? Смотри, свиньёй страшной станешь, столько жрать будешь. — Резким движением вонзив нож в разделочную доску, сказал отец, глядя в окно. Швец только печально опустила взгляд в пол, поправляя всё ещё трясущейся рукой мишуру на шее. — А это что? — Заметив это, спросила мать, брезгая даже прикасаться к дочери, используя для этого нож, приподнимая его остриём один конец. Девочка снова напряжённо сжалась, испуганно следя за лезвием, находящимся в опасной близости от её шеи. — Господи, детский сад развела. — Вернув нож на стол, пробормотала женщина, уходя в прихожую вслед за мужем. Светловолосая изо всех сил напрягала слух, надеясь не упустить ничего. Но громкие голоса родителей слышно было прекрасно, только Швецова младшая говорила еле слышным шепотом, который после отцовского баса расслышать было невозможно. Торжественная процессия прошла в гостиную, почти ничего не говоря, только рассматривая всё вокруг, видимо намереваясь найти что-то, чего в квартире у дочери быть не должно. Теперь приказной тон Алёны казался практически ничем по сравнению с её отцом, пугавшим старшую даже из другой комнаты. Он её даже не видел, не знал, что она тут находится, но она всё равно боялась его не меньше, чем его собственная дочь. Было даже страшно представить, что было бы, если бы её заметили. Она сейчас даже на расстоянии чувствовала напряжение голубоглазой, вынужденной ходить следом за ними и терпеть какие-то неоднозначные замечания, после которых непонятно чего можно было ждать. Зал они осмотрели быстро и направились в последнюю не осмотренную комнату. Саша, казалось, сравнялась со стеной, перестав дышать, так сильно перепугавшись. Алёна нервно сжала кулаки, всей душой надеясь, что её страшный секрет, прячущийся под кроватью, не заметят. Саша дико радовалась тому, что в её укрытии не было пыли, и соблазн чиха не угрожал её конспирации. По всему телу побежали мурашки, когда перед её глазами промелькнули тяжёлые мужские сапоги. Она даже не знала, за кого волнуется больше, за себя или за Швец, которой явно влетит за сокрытие у себя незнакомой для них девушки в своей квартире. Что они сделают с ней, она даже не представляла, было намного страшнее за Алёну, успевшую за пару минут скрыть все следы пребывания в своей квартире чужого человека. Та выглядела сейчас настолько жалко и затравленно, что хотелось вылезти из укрытия и наорать на этих людей, хоть пугали они её не меньше, чем их дочь. Но как бы ни хотелось разъебать всех и вся, получить массивным кулаком в челюсть хотелось гораздо меньше. — И нормально тебе в таком свинарнике жить? Что, только ремень из жизни исчез, нужно сразу запускать и себя, и своё жильё? — Подойдя к подоконнику, спросил отец, даже не оборачиваясь к мертвецки бледной Алёне, вставшей около кровати, казалось, намертво приклеившись к полу около неё. — Я… я уберу… — Промямлила она, заламывая пальцы за спиной. Одним лёгким движением руки мужчина смахнул с подоконника всё, что на нём находилось, кроме той самой фотографии, разворачиваясь и отходя. Об пол со слишком громким звуком ударилось небольшое зеркало, вдребезги разбившись, упав рядом с парочкой рисунков, на которые разлилась стоящая рядом вода в банке. Голубоглазая, вздрогнув из-за громкого звука, опустила голову в пол, стараясь не пускать на лицо какие-либо эмоции. — Надеюсь. — Холодно произнёс мужчина, подходя практически вплотную дочери. — А, кстати, у тебя же экзамен первый недавно был. Результаты какие? Швецова младшая побледнела ещё сильнее, стараясь медленно пятиться назад, чтобы не чувствовать тяжелое дыхание отца на себе. — Девятнадцать. — Еле слышно прохрипела Алёна, смотря строго в пол. — Из скольки? — К мужчине подошла его жена, будто делая стенку перед девочкой, казавшейся ещё меньше на их фоне. Как бы светловолосой хотелось сейчас встать рядом с ней, лишь бы той не было так страшно, лишь бы та смотрелась не так беспомощно рядом с ними. Возможно, тогда беспомощно смотрелись бы они обе, ведь ни ростом, ни каким-то крепким телосложением обе не отличались, тем более на фоне взрослых. Но тогда она бы не выглядела так одиноко и жалобно, тогда смотреть было бы не так больно. — Из… двадцати… — Начиная мелко трястись, прошептала красноволосая, вжимая голову в плечи. Саша, видев тот приступ истерического смеха из-за злополучных девятнадцати баллов вчера, уже поняла, что сейчас будет происходить. Нет… придут, придут… Девятнадцать… плохо… плохо, плохо, плохо, это плохо… я плохая… Будет больно… плохо… плохо… Искренне надеясь, что больно не будет, старшая прижала ладонь ко рту, чтобы случайно не вскрикнуть из-за громкого голоса отца. Родители молчали, сверля укоряющими взглядами практически плачущую дочь, будто ожидая, когда та сама скажет, что это ужасно плохо. — И ты так спокойно об этом говоришь? — Безэмоциональным, ровным голосом спросил отец. — Тебе нравится быть неудачницей, которой не хватает мозгов на то, чтобы набрать какие-то жалкие двадцать баллов? — Тем более на едином государственном экзамене. — Вставила свои пять копеек мать. — Мы воспитывали не какую-то лохушку, которая будет плестись в хвосте. Ты хочешь, чтобы учителя говорили, что ты не самая умная и первая девушка в классе, а какая-то недоучка, которой не хватило одного балла до наивысшей оценки? Хочешь, чтобы над тобой смеялись и показывали пальцами? Мы тебе доверились, отпустили во взрослую жизнь, дали самостоятельно распоряжаться своим временем, а ты вот так вот нам отплатила? Ты поклялась нам, что на твою успеваемость это не повлияет, и пишешь сочинение на девятнадцать из двадцати? Мне вот не понятно, зачем ты тогда пишешь свои песенки, если не можешь написать какое-то сочинение по школьной программе? То есть на песни у нас мозгов и времени хватает, а на сочинение на экзамене нет? Ты доиграешься, и мы будем давать тебе по тысяче рублей в месяц, разгоним твою шайку музыкантишек, и будешь жрать дошираки раз в неделю, может тогда мозги будут работать. И если я узнаю, что ты тупеешь из-за этих репетиций, которые ты вообще бог знает зачем проводишь, я накрою эту лавочку и запру тебя дома. Будешь репетировать только симфонии Баха на фортепиано как раньше, может тогда мозги на место встанут. Поняла меня? — Поняла. — Всхлипнула Швец. — И, если я узнаю, что ты, семнадцатилетняя взрослая женщина, пользуясь моей неспособностью контролировать тебя как раньше, найдёшь себе какого-нибудь хахаля… — Особенно злобно пробасил мужчина, сжимая массивные кулаки. — Я сначала тебя выпорю до полусмерти, чтобы вообще забыла, как пользоваться первичными и вторичными половыми признаками, а потом ему яйца отрежу, затолкаю поглубже в горло и положу в твою комнату как напоминание. Саша, хоть и не являясь парнем, тем более связанным какими-то любовными узами со Швец, тяжело сглотнула, осторожно вытирая вспотевшие ладони о футболку. Хоть мужчина и говорил довольно спокойно, размеренно и безэмоционально, его слова нагоняли такой ужас, что хотелось покинуть эту комнату и никогда больше сюда не возвращаться. Она даже представлять не хотела, какого сейчас младшей, стоящей в паре сантиметров перед ними. — Всё понятно? Голубоглазая только кивнула, пряча под падающими на лицо прядями слезящиеся глаза. Взрослые наконец-то прошли в прихожую, утаскивая за собой дочь. Светловолосая облегчённо выдохнула, чуть расслабляясь, когда источник напряжения покинул комнату, оставив грязные следы на полу. — Ты, вроде пока что не растеряла все мозги, надеюсь, что всё поняла. Если всё пойдёт по наклонной, и этот случай с сочинением не станет последним, мы заберём тебя обратно, и у тебя будет только один свободный час в день на какие-то свои дела. Твоих работников мы разгоним, квартиру продадим, а ты до конца школы, а потом и до конца университета будешь сидеть дома за учебниками, даже не выходя на улицу. Надеюсь, до твоей тупой крашеной головы мои слова дошли. Дверь громко хлопнула, и по лестнице снова застучали тяжёлые, удаляющиеся шаги. Саша, полежав в том же положении пару секунд, шумно выдохнула и осторожно поползла наружу. Высунув голову из своего убежища, оглядевшись, она вылезла полностью, разминая затёкшие ноги, хоть Швец и запрещала ей вылазить без команды. Прояснив обстановку, убедившись в том, что в квартире кроме их двоих никого нет, девушка тихо поплелась на кухню, заглядывая в дверной проём. Швец стояла лицом к окну, не обращая внимания на вошедшую. — Фух, почувствовала себя любовником, которого прячут от мужа. — Неловко хмыкнула она, стараясь как-то смягчить обстановку, от которой сама до сих пор не отошла. Голубоглазая ничего не ответила. Пару минут в комнате висело напряженное молчание, и, когда старшая уже хотела сказать что-то ещё, послышался отчетливый, тихий всхлип. Саша, подумав, что девочка снова истерично хихикает, опять напряглась, выискивая второй нож, чтобы убедиться в том, что сейчас не получит пару колюще-режущих под ребро. Когда красноволосая снова дёрнулась, девушка с неким ужасом поняла, что это всё-таки всхлипы, а не смех. Не зная, что с этим сделать, она растерянно закусила губу, всё порываясь шагнуть вперёд. Младшая обняла саму себя двумя руками, больно кусая нижнюю губу. В глазах стояли слёзы, почти срываясь и скатываясь вниз по щекам. Тело мелко дрожало, еле-еле удерживая себя на ватных ногах, покачиваясь из стороны в сторону, чтобы не упасть. Не зная, что тут сказать, и надо ли вообще что-то говорить в такой ситуации, девушка подошла почти вплотную к растрёпанной, после таких манипуляций с волосами, Алёне, кладя дрожащую руку на такое же дрожащее плечо. Та только вздрогнула, и двинула рукой, скидывая чужую конечность, всхлипывая чуть громче. — Алён… всё нормально? — Сразу же мысленно ударив себя по лбу за этот наитупейший вопрос, промямлила старшая. Естественно, не всё нормально. Человек стоит и плачет, стараясь сохранять тишину, конечно, у него не всё в порядке. Но другие слова на ум сейчас просто не пришли. Надо как-то поддержать, успокоить, но что говорить? Не плачь, всё же хорошо? Затыкать человека и говорить ему успокоить нарастающую истерику для того, чтобы не решать его проблемы сейчас ещё более плохое решение, чем просто уйти. Та снова ничего не ответила. Светловолосая нервно искала какой-нибудь выход, перебирая в голове тысячи всевозможных фраз. Скорее всего, что бы она ни сказала, её снова оттолкнут и прогонят, но нельзя же просто уйти? Она же не сможет просто сидеть и слушать, как страдает и убивается её соседка по квартире, как бы плохо к ней не относившаяся. Да и к тому же, они собирались посидеть вдвоём, посмотреть что-нибудь. Её же будет тошнить от самой себя, если сейчас она её бросит, а через час вернётся праздновать как ни в чем ни бывало. Набравшись смелости и пообещав проклясть себя за трусость, старшая снова положила руку на чужое плечо, надеясь, что тактильный контакт справится сейчас вместо слов. — Уйди, пожалуйста. — Без привычной агрессии прошептала Алёна, снова скидывая руку, держась из последних сил, чтобы не разрыдаться в голос. Саша, решив бороться до конца, обвила руками хрупкие плечи, легонько прижимая девочку спиной к себе. С одной стороны, она действует на поводу наилучших побуждений, пытается помочь и поддержать. А с другой, нагло нарушает чужие личные границы, ещё и при том, что её неоднократно просили отойти и не прикасаться. — Отстань… — Жалобно проскулила красноволосая, слабо пытаясь вырваться. — Пожалуйста, уйди. Старшая, сгорая со стыда, только крепче обхватила дрожащую талию, кладя щёку на макушку. Швец, с минуту пытавшись вырваться, наконец-то обмякла, всхлипывая всё тише. Светловолосая, поняв, что только мешает и смущает младшую, уже отпустила её и сделала шаг назад, совсем теряясь в способах поддержки. Но голубоглазая внезапно развернулась и уткнулась девушке в грудь, с надрывным всхлипом пуская первую слезу. Девушка остолбенела, поднимая руки вверх, боясь прикасаться к практически кричащей Швец. И что происходит? Ей продолжать вот так вот стоять или сказать что-нибудь? Она была готова абсолютно ко всему на свете, к пощёчине, к крику, к игнорированию, к молчанию, к очередной просьбе уйти. А тут вот такое. Мало того, что слёз от этой железной леди она никогда не видела и не ожидала, так та ещё и мертвой хваткой вцепилась в её футболку, обвив руками талию. Бездыханно постояв пару минут совершенно без движений, старшая аккуратно опустила одну руку на дрожащее плечо, а вторую на макушку, аккуратно поглаживая. Голубоглазая только сильнее прижалась, чем испугала ещё больше. Саша, покрываясь мурашками из-за столь близкого контакта и ощущения трения мокрой от слёз щеки о оголённые ключицы, провела рукой по спине чуть увереннее, постепенно привыкая и успокаиваясь. Всё происходило так же, как неделю назад, разве что они поменялись местами, и младшая не спешила отдаляться и сбегать. Прошло неопределённое количество времени, что не заметила ни одна. Ноги уже дико устали стоять, из-за чего красноволосая практически висела на девушке, пока та старалась держаться и не заваливаться назад. Слёзы наконец-то закончились и теперь Швец просто смотрела куда-то в стену красными, всё ещё мокрыми глазами, почему-то не желая отходить. Неловкость ушла из комнаты где-то полчаса назад, дав Саше наконец-то нормально дышать и не дёргаться при каждом всхлипе. — Если ты после этого просто уйдёшь и снова ничего мне не скажешь, я точно обижусь. — Словно констатируя факт, пробормотала она, разглядывая их размытое отражение в окне. — Что скажу? — Тихо прохрипела Швец, всё ещё утыкаясь носом во влажную футболку, из-за чего слова становились трудноразборчивыми. — Хотя-бы причину, по которой ты так не хочешь возвращаться к родителям, которая так же виновата в том, что от тебя якобы все шарахаются. Я в курсе, что тебе кажется, что я сразу же пойду тебя этим шантажировать и рассказывать об этом всем подряд, но тот факт, что я до сих пор никому не рассказала про тот странный припадок прошлой ночью, не наталкивает на мысли, что мне, во-первых, некому, а во-вторых, незачем это кому-либо рассказывать? — Я всё ещё не понимаю, зачем тебе это так нужно. — Да блин, я помочь вообще-то хочу. — С чем? — Да хотя-бы с банальным одиночеством. И ты не считаешь проблемой то, что ты ловишь какие-то нездоровые припадки перед приходом родителей? — Тебе Юля наверняка уже всё рассказала. — Грустно вздохнула Алёна, отводя взгляд. — Ничего она мне не рассказывала. Я вообще до сих пор не понимаю, почему ей ты об этом рассказала, а мне не хочешь. Я вроде как живу с тобой. — Серьёзно? Она ничего не говорила про меня? Откуда ты тогда знаешь, что я рассказывала именно ей? — Ну… ты сама только что сказала… Но вообще, в то время как кто-то называет тебя дьяволом во плоти, она защищать тебя пытается, не говоря даже почему. На определённые выводы это наталкивает. Так что я не понимаю, почему ты решила, что она всем давно рассказала. Швец задумалась о чём-то, уводя опустевший взгляд в стену. Видимо, реально была уверена в том, что её бросили, ещё и рассказав об этом всем. — Ладно… но обещай, что не будешь шантажировать и пользоваться этим потом. — Не до конца понимаю, что такого ты расскажешь, чем можно будет пользоваться и шантажировать, но ладно. Только пошли сядем куда-нибудь, а то я сейчас точно упаду. Алёна, наконец-то отстранившись и вытерев остатки слёз с глаз, заковыляла к своей комнате. Упав на кровать и забившись в угол, она только недоверчиво глянула на опустившуюся рядом Сашу, вытаскивая из-под покрывала подушку, обнимая и слегка наваливаясь на неё. Старшая только выжидающе постукивала пальцами, выжидая, когда та уже наконец выйдет из некого транса и что-нибудь скажет. — Точно не хочешь просто уйти и нормально новый год встретить? — Ты серьёзно? — Ладно, но, если ты потом будешь использовать это против меня, я тебя выкину на улицу через окно и натравлю дворовых собак. — Я думала, если выговориться — легче станет. Что-то на тебя это, по-моему, не действует. — Я уже выговаривалась один раз. Только хуже потом стало. Саша сделала максимально скучающее лицо, намекая на то, что слышала эту фразу раз тридцать за сегодняшний день. Швец откашлялась и заметно погрустнела, видимо выбирая, с чего начать и что сказать. — Ты вторая и последняя, кому я это говорю. Надеюсь, что станешь последней не посмертно. Кхм, ладно… это надолго…