Замороженными пальцами

— Блять… Такое ощущение, что у меня кожа со лба отслаивается… — Не хочу пугать, но пока что там ничего не отслаивается, а только синеет. Уставшие девушки завалились в квартиру, занося с собой кучу снега, налипшего на одежду и сапоги. На улице окончательно стемнело, из-за чего младшая снова заторопилась домой, таща пошатывающуюся Сашу за руку. У той сотрясения, к счастью, не обнаружилось, но голова после этого ледяного нокаута разболелась знатно. Место удара постепенно побагровело, а после посинело, превращаясь в настоящий синяк, который девушка постоянно тянулась потереть и потрогать, чем успела вывести Швец из себя. — Да хватит уже его трогать, только хуже сделаешь! На полу уже успел образоваться небольшой сугроб, особенно когда красноволосая, навалявшись в снегу на всю оставшуюся жизнь, сняла куртку. Волосы мокрыми холодными сосульками падали на лицо, тяжелея из-за налипших на них снежных комьев. Саша, стараясь не делать лишних телодвижений, стянула с себя верхнюю одежду и поплелась к себе, планируя проваляться на кровати весь оставшийся день. Но сильная ручка её сожительницы вовремя схватила её за воротник и поволокла на кухню, делать что-то с её боевым ранением. — Может лёд приложить? — Пробормотала голубоглазая, осторожно прикасаясь к нему подушечками пальцев. — Ай… По этой логике надо было меня лицом в снег на улице ткнуть и всё было бы хорошо. — Болезненно кривясь и стараясь как-то спрятаться от изучающих её рук, шипела Саша. — Ну… Лишним не будет. Девочка достала какой-то кусок мяса из морозилки и аккуратно приложила ко лбу, держа за руки вырывающуюся и шипящую Сашу. Холод отозвался новой волной боли в висках, после плавно растекаясь по всей голове. Красноволосая убежала за пластырем, на котором Саша слишком активно настояла, потому что ходить с огромным синячищем на лбу не хотелось, надо было чем-то прикрыть. — Все, не трогай больше. А то переклеивать придётся, а мне пластыри жалко. — Прикрыв ушиб, пробормотала голубоглазая. — Ну за такое-то можно обнять, м? — Жалобно глядя снизу вверх, прохрипела светловолосая, раскидывая руки в стороны. — Я установлю лимит на одно объятие в день, а то меня это уже пугает. В чем смысл этих… странных прикосновений? — Если перестанешь искать во всем смысл, жизнь станет намного легче. — Обиженно фыркнула Саша, отворачиваясь от вновь похолодевшей Швец. — И вообще в качестве извинений можно было бы не отнекиваться хоть раз. Тем более, что твой лимит на сегодня я не превышала. — Ты точно мазохистка. — Как-то грустно вздохнула Алёна. — Я тебе чуть дыру во лбу не сделала, а ты опять обниматься лезешь. — Чтобы твоё чувство вины тебя не съело, вот и лезу. Да и просто… у нас обеих практически никого нет, лишним не будет. Какие-то, не помню какие, ученые доказали, что объятия повышают уровень счастья, а тебе сегодня, по-моему, не особо весело. — И тебя серьезно заботит моё состояние? — Недоверчиво пробормотала Швец, всё ещё держась на расстоянии от сожительницы, вновь покусившийся на её личное пространство. — А не должно? Слушай, серьёзно, я же не твой батя, для которого главное, чтобы в дневнике только пятёрки были, и ничего больше не волнует. Что такого странного в том, что мне важно то, как ты себя чувствуешь? И может я просто хочу обнять тебя, что в этом такого мазохистского? Я, конечно, не знаю, что думаешь, но если из-за этого ты чувствуешь себя виноватой, то давай просто обнимемся и будем считать, что я не обижаюсь. Я жду. — Девушка снова требовательно раскинула руки в стороны, исподлобья глядя на какую-то напряженную Алёну. Та, помявшись пару секунд, с тем же страдальческим видом подошла ближе, наклоняясь под прямым углом, и положила голову на чужое плечо, ожидая, когда всё остальное сделают за неё. Довольно заулыбавшаяся Саша подхватила ту под бёдра и посадила себе на колени, утыкаясь носом в плечо. Из-за сладкого запаха духов голова начинала болеть ещё сильнее, но это сейчас не волновало. Красноволосая свесила руки вниз и уставилась в дверной проём, даже удивляясь тому, как напряжено её тело из-за такого близкого контакта и неловкого положения. — Когда-нибудь я тебя сломаю, и ты перестанешь так страдальчески вздыхать и отстраняться. — Довольно пробормотала старшая, приоткрывая глаза. Воцарилась настоящая идиллия, которую назойливый свист чайника хорошо дополнял. Лоб стал менее ощутимо пульсировать и болеть, особенно когда светловолосая перестала двигаться и почти всем телом оперлась на сидящую на ней Швец. Та как-то слишком часто начала шмыгать носом, который вскоре заложило, отрывисто выдыхая через рот. Когда та приложилась щекой к плечу, девушка заметила, что та какая-то слишком горячая, видимо снова температура поднялась. — А знаешь… было весело сегодня. — Будто, между прочим, вяло пробормотала Алёна. — Серьёзно? — Вздрогнула Саша, переводя не верящий взгляд на расслабившуюся девочку, которая наконец-то перестала пытаться вырваться и сбежать побыстрее. — Вау, неужели я слышу это от нашей вечно серьёзной Алёны Сер… кхм… ну ты поняла. А говорила, в чём смысл, в чем смысл. В том и смысл, я тебя такой живой никогда не видела. Правда иногда это пиздец как жутко выглядело, но всё же. — М-да, как будто ты также не выглядела, когда меня в сугроб чуть ли не через прогиб кидала. Старшая, вспомнив, как долго девочка потом вылазила из этого сугроба и как громко материлась, вытряхивая из капюшона снег, галопом убегая после этого вдогонку, тихо усмехнулась, сразу же кривясь и жмурясь из-за напомнившей о себе боли. — Так, по-моему, кто-то конкретно так слёг. Опять. — Пробормотала Саша, приподнимая красноволосую с себя за плечи, когда та в очередной раз чихнула. — Я говорила, что болею. — Прохрипела Швец, слезая с чужих колен, уходя в ванную высмаркиваться. Хоть лоб по-прежнему неприятно пульсировал, светловолосая всё ещё довольно лыбилась, пялясь в потолок, постепенно проваливаясь в сон. Из соседней комнаты изредка доносился надрывный сухой кашель, за окном всё ещё продолжались новогодние гуляния, в ушах что-то тихо звенело. Хоть ей практически разбили лоб, день несомненно был прекрасным. Интересно, сколько ей придётся доказывать это Юле, чтобы та ей поверила. Будет даже не удивительно, если красноволосая завтра будет делать вид, что этого вообще не было и не согласиться больше на подобные прогулки. Да и как-то странно, что она в последнее время не ворчит, не вырывается, когда её обнимаешь, просто какая-то вялая и безразличная ходит. Как-то странно это. Может быть, просто стесняется того, что рассказала то, что скрывала ото всех долгое время, может просто болезнь так сказывается, может после рассказа скрывать стало нечего, кто знает. А может как-то желание кричать пропало, всё-таки уже не такие далёкие люди. Зачем тогда?

***

— Никуда ты не пойдёшь. Куда ты в таком виде собралась? Швец изо всех сил пыталась встать с кровати, слабо тыкаясь в руки стоящей напротив Саши, усаживающей её обратно. Через полчаса должна была быть репетиция, а девочка за пару дней стала выглядеть только хуже, чем было изначально. Старшая изо всех сил старалась удерживать её дома на кровати, бегая за продуктами в ближайшую пятёрочку, каждые два часа напоминая о том, что надо пшикнуть какое-то лекарство в горло и выпить чая, если она не хочет проваляться с температурой под тридцать девять ещё неделю. Та постоянно порывалась сделать всё самостоятельно, тянулась к гитаре, чтобы снова повторить недавно записанную песню, из-за чего практически сразу же принудительно укладывалась обратно. Светловолосой стало на порядок легче выдвигать хоть какие-то требования ради её же здоровья, потому что с температурой и вездесущей усталостью та не могла даже как-то пригрозить и сказать своё излюбленное «В моём доме мне не приказывать». Поэтому у светловолосой появилась возможность готовить младшей супы по рецептам из интернета, а потом кормить её ими, аргументируя это тем, что так она быстрее на поправку пойдёт, и не выслушивая её возмущений практически за ноги тащить до комнаты. Наверное, таскала бы на руках, если бы силы и более крепкое телосложение позволяли. — Да блять, мы и так прошлую репетицию пропустили! — Пыталась возмущаться младшая, потирая красные слезящиеся глаза, снова шмыгая носом, с крайне досадливым видом поглядывая на девушку, утопая в мягком пледе. — Пропустили, потому что кое кто не то, что петь, даже говорить нормально не мог. И если этот кое кто сегодня припрётся на репу в ещё более худшем состоянии, то мы уйдём оттуда не через пятнадцать минут, а через пять. Да и к тому же голос — твой инструмент, смысл тащить неисправный и явно не функционирующий инструмент куда-то, если он не в состоянии работать? Дай ему нормально восстановиться, и снова будем ходить по графику. Девочка хотела сказать что-то в ответ, но вместо этого замерла на пару секунд и до ужаса мило чихнула, прикрывая лицо руками. — Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть… Давай последний седьмой и на рекорд выйдешь. — Хмыкнула стоящая в дверном проёме Саша, глядя на эту череду милых чихов и считая их количество. Красноволосую отпустило, она вернулась в исходное положение и крайне недовольно уставилась на сожительницу. Только-только захотела что-то сказать, заикнулась и снова чихнула, вызывая у старшей, все еще закрывающую собой путь выхода из комнаты, умилительную улыбку. — Ути бозе мой. Семь. Ну, в следующий раз видимо будем стремиться к восьми. Швец с проигравшим видом упала на спину, поняв, что незаметно в коридор не выскользнет, да и смысла в этом не было. С её состоянием правда лучше дома посидеть. Только скорее всего всё оставшееся время она будет мучаться от чувства того, что ничего не делает, время просто так уходит, а она дома валяется и ничего не делает, хоть у неё и есть на это веская причина. Она в выпускном классе, упорно строит свою карьеру, чтобы побыстрее полностью сепарироваться от родителей, а ей говорят пожалеть себя в такое время. Если будет жалеть себя, ничего не добьется, и всё это было зря, и с родителями ей придётся видеться ещё очень долго. — Ну чего ты? Неужели есть повод так расстраиваться из-за одной пропущенной репетиции? Я, конечно, понимаю, что мы балбесы такими темпами сразу же разучимся играть, но не стоит же из-за этого над собой издеваться. — Набирая сообщение в беседу группы о том, что сегодня можно не приходить, пробормотала Саша. — Я не хочу обратно к родителям… — Провыла девочка, все закрывая лицо руками. — А при чем тут они? Если ты хочешь сделать всё лучше, чтобы побыстрее перестать жить за их счет, то пара репетиций ничего не исправит. Да это и не зависит от этого. — Присев рядом на кровать, говорила светловолосая, поглядывая на нервную Алёну, лежащую рядом в позе эмбриона. — Не только от подготовки к работе зависит последующая жизнь. Я раньше когда-то тоже так думала, проебалась с этим жестко потом и пришлось всё начинать заново. Дай себе отдохнуть, потом с новыми силами будешь говорить, какие мы бездари. А пока лучше поберечь себя, а то мало ли, еще вообще потом говорить не сможешь, вообще прекрасно будет. К её удивлению, на слова о балбесах красноволосая только сильнее сжалась, яростно потирая щеки ладошками, впиваясь ногтями в кожу. Посмотрев на это странное действо пару секунд, до девушки наконец-то дошло, что это очередной нервный припадок, и, если она сейчас что-нибудь не сделает, на лице останется десять кровавых полос от ногтей. — Эй, эй, эй, если ты себе еще и лицо расцарапаешь, лучше от этого никому не станет. — Кое как оторвав напряженные ручки от лица, прохрипела она, в очередной раз удивляясь такой силе. — Всё же хорошо, никто не умер, родители не приехали, никуда не забрали, одна репетиция ничего не решит. Швец жалобно взвыла и обмякла, переворачиваясь на спину, устремляя грустный обреченный взгляд вверх. Запястья все еще крепко сжимали чужие холодные руки, держа их в воздухе над ней, чтобы истерзанные щеки не пострадали ещё больше. Но та и так не порывалась больше их трогать, всё также ничком лежала, пусто таращась в потолок. — Ну чего ты опять? Хорошо же, можно дома посидеть, а то за окном пиздец происходит, как я вижу. Вообще впервые вижу человека, который так убивается из-за того, что не пошел на работу. Можно пиццу заказать и посмотреть что-нибудь, у меня с денег на квартиру осталась пара тысяч. М? — … — Так, я что-нибудь закажу, а ты тащи ноутбук, а то мне страшно оставлять тебя одну вот в таком вот состоянии. Подъем, подъем, умереть хочется от одного только взгляда на тебя, исправлять надо. Прежде чем красноволосая окончательно растеклась в печальную лужу, на которую и правда больно было смотреть, старшая унеслась на кухню за чаем, про который в следствие этой непродолжительной ссоры благополучно забыла. Было решено заказать пиццу, потому что готовить самостоятельно уже было лень, а голубоглазой настроение поднять хотелось, хотя-бы едой, если получится. Простой вечер с пиццей и каким-нибудь фильмом не должен быть таким травмоопасным как её предыдущая попытка растормошить мрачную девочку. Светловолосая аккуратно потерла лоб, вспоминая жутковатый оскал, в котором она расплылась, когда проводила очередную смертельную атаку, чуть не сбив ею с ног проходившую мимо женщину. Все равно классно было. Хоть и больно. — Так, пицца приедет через полчаса, предложишь что-нибудь посмотреть? Алёна тупо пялилась в тусклый монитор, снова зависнув и потеряв связь с реальностью. Саша молча села рядом, уже не зная, что говорить, глядя на дёргающийся красный глаз. Есть тут некая закономерность. Сначала какой-то нервозный припадок, потом попытки вырваться, а потом снова это странное овощное состояние. Может она просто так с жизнью прощается? Или это такая стадия принятия? — Мы, кстати, сегодня не обнимались. — Послышался в тишине хрипловатый полушепот. Может хоть это её в чувство приведёт? Младшая никак не отреагировала. Даже когда на мониторе появилось окно для ввода пароля от аккаунта. Даже когда девушка придвинулась ближе и осторожно обвила руками ее талию, легким нажимом заставляя откинуться назад. Даже когда ее словно мягкую игрушку прижали к себе, легонько поглаживая по мягким, только вчера помытым, волосам, все еще безумно пахнущим шампунем, который она от своей сожительницы где-то прятала. Даже вырваться не пытается. Даже не ворчит. Она вообще живая? Вроде дышит. Вроде сердце бьётся. Живая. Только глаза по прежнему мёртвые, как у трупа. Только единожды они изменились на нормальные, не занавешенные мутной пеленой безразличия, правда увидеть их ей удалось мельком, потому что в следующий момент ей в лоб прилетела льдина. А может ей это просто показалось, удар всё-таки не хилый такой получился. Может эту непробиваемую корку льда и вовсе нельзя пробить или растопить. Скорее всего уже слишком поздно. — Курьер приехал. Из коридора доносилась трель домофона. Голубоглазая, будто отрезвев, вздрогнула и повернула голову в сторону звуков, несколько пугаясь. Девушка наконец-то выпустила её и убежала в прихожую, оставляя наедине с выключившимся ноутбуком. Пока старшая рассчитывалась, девочке впервые за пару часов удалось вылезти из комнаты и прошмыгнуть в ванную, чтобы её за ноги не утащили обратно. М-да, как-то болезнь слишком сильно её помотала. Даже когда она не спала всю ночь напролёт, во время очередных отцовских наказаний, её глаза, да и лицо в целом, не выглядело так помято и заплаканно. Тем более она даже не плакала, а всё равно выглядит так, как будто рыдала пару часов подряд. И почему глаза так сильно слезятся? Как-то слишком привыкла она выглядеть неидеально рядом с кем-то, даже странно как-то. Высморкавшись и ополоснув лицо холодной водой, она вернулась обратно, смирившись с тем, что без объятий и какого-то странного способа времяпрепровождения её сегодня уже не оставят. Светловолосая еду уже забрала и теперь, судя по всему, сидит ждёт её с очень недовольным лицом. Что странно, лицо оказалось не таким уж обиженным, даже более-менее довольным, пицца вкусно пахла всё-таки. Красноволосая, не в силах сделать своё привычное устало-мученическое лицо, бухнулась на кровать рядом, глядя на диковинную плоскую коробку. Девушка отложила телефон в сторону, переводя взгляд на снова подзависшую Алёну. — Ты такая красивая без макияжа… — Вдруг протянула она, завороженно разглядывая соседку. Уставшие голубые глаза без привычно ярких алых теней и острых стрелок, покусанные губы без матовой багряной помады, да и в целом такую милую сейчас мордашку, ставшую какой-то более живой и уставшей без её привычного боевого раскраса. — Ты впервые меня без него видишь? — Нет, просто… только сейчас внимание обратила. — Смутилась Саша, опуская голову, прячась от недоумевающего взгляда напротив. — Ну… что смотреть будем? Ты ешь, чего стесняешься? Или пиццу тоже впервые видишь? — Я не настолько дремучая, как ты думаешь. Я её даже пробовала когда-то давно. — Глядя на кусок голодным взглядом, фыркнула Швец. — Не знаю, что смотреть, я в этом вообще не разбираюсь. — Окей… Тогда какой жанр хотя-бы предпочитаешь? — Не знаю, в этом тоже не разбираюсь. — А фильм какой-нибудь любимый есть? — Нет. — Что смотришь хотя-бы обычно? — Обычно я работаю или уроки делаю, так что спрашивать, какой фильм и какой жанр мне нравится — бесполезно. — Но не всё свободное время же. Какой-нибудь «Титаник» банальный или ещё что-нибудь? — Всё, что я смотрю, это какие-нибудь документалки и то редко, так что хватит строить догадки и удивляться этому. Родители смотреть что-то помимо новостей запрещали, а сейчас у меня времени на это нет. Так что включай что-нибудь и не трать моё время на удивления всяким очевидным вещам. — И тебе ни разу не хотелось нарушить запрет и посмотреть что-нибудь? — Сидеть потом в клетке с ебанутыми собаками в качестве наказания не хотелось. Меня пару раз к ним сажали на всю ночь за какие-то мелкие оплошности, теперь у меня при виде собак каждый раз глаз дёргается, и желание попадать к ним ещё раз как-то поуменьшилось. А сейчас у меня нет времени даже на то, чтобы поспать нормально, не говоря уже о чем-то другом. Тебя это всё ещё удивляет? — Вообще-то да, но… Ладно, что бы поставить… А тот же Титаник можно, про него плохо вроде не говорят. — Если это какие-нибудь сопли, то не жди, что мне это понравится. — Скептически пробормотала Алёна, доедая второй кусок. — Ну посмотрим. Может всё-таки оценишь.

***

— Ну как? Два часа пролетели в абсолютной тишине, Титаник пошел ко дну, а красноволосая, казалось, уснула. Но сколько бы раз Саша на неё не оборачивалась, надеясь увидеть хоть какие-то эмоции, та сидела всё с тем же скептически-задумчивым лицом, не подавая абсолютно никаких признаков заинтересованности, хоть и разглядывала изображение жадно и сфокусированно. Под конец даже как-то грустно стало из-за такой скудной реакции на фильм, да и кинематограф в целом, с которым повезло столкнуться в первый раз за долгие семнадцать лет. Она, конечно, говорила, что мелодраму явно не оценит, но не настолько же. — Не знаю, странно как-то. Зачем было выбрасывать украшение стоимостью в дофига рублей, если бы можно было просто его продать. Какое-то тупое решение. Да и концовка какая-то… ну, умер и умер, не понимаю, чего в этом такого? Все когда-нибудь умрут. — Когда любимый человек умирает при чём у тебя на глазах, таких вопросов не возникает. Серьёзно, даже ничего не торкнуло? Вообще похуй? — Не вижу смысла плакать из-за чьей-то смерти, тем более в фильме. Они вообще знакомы один день, а трагедию из этого делают такую, как будто в браке лет тридцать. Не понимаю, почему так много людей считают это таким шедевром и говорят, что из-за этого плакать хочется. Самый обычный фильм, который все почему-то так нахваливают и превозносят. С точки зрения съёмки и актёрской игры мне даже понравилось, но с точки зрения сюжета я не вижу смысла в этом всём. — У тебя же пара песен про любовь есть, как ты их написала? Что-то я не особо понимаю, как человек, у которого сердце из камня и которому на всё и всех похуй, пишет песни, при чем достаточно правдоподобные, про чувства и всё такое. — Классическую литературу читаю и с помощью неё как-то пишу. Я вообще не про любовь писала, оно само как-то получилось. Да и при чём тут это вообще? Разве мне нельзя писать про любовь и не чувствовать её? Мне и без этого нормально живётся, а песни и без чувств писать можно. — Унося ноутбук на стол, равнодушно пробормотала голубоглазая, даже удивляясь тому, какое на часах позднее время. — Мне так жалко тебя. — Еле слышно прошептала Саша, с грустью глядя на девочку. — С чего это вдруг? — Из-за прихоти родителей тебе даже обычные человеческие чувства недоступны. Они забрали у тебя способность любить только ради пятёрок в школе и какого-то успешного будущего, даже не спросив у тебя. Это так обидно, наверное. — Ой, какие мы философы. Не надо меня жалеть, мне и без этого всего нормально. И любовь ваша мне тоже не нужна. Как раз поводов плакать и ненавидеть эту жизнь становится на один меньше. У меня есть развитый интеллект, поставленный голос, настойчивость и другие качества, развитые благодаря родителям, и они намного важнее, чем совершенно бесполезные и ненужные чувства. Я ненавижу своих родителей за многие отвратительные вещи, что они сделали со мной, и единственное, за что я им более-менее благодарна, так это за то, что они научили меня добиваться целей и работать, а не любить и лить слёзы из-за других людей. — Я не представляю, как можно жить и ничего не чувствовать? Это же вообще не жизнь, а просто какое-то существование. Это же всё равно что лишить человека одной руки или ноги. Чувства же и делают нас людьми. — Чувства делают нас слабыми и уязвимыми. Так что лучше я буду сильной бесчувственной мразью, а не слабой беспомощной тряпкой. С тобой на эту тему говорить в принципе бесполезно, ты всё равно скажешь, что я такая сякая, и что как так можно. Так что оставь меня уже одну и иди спи. Саша, не став спорить с сожительницей на ночь глядя, снова грустно вздохнула и молча удалилась, унося пустую коробку из-под пиццы на кухню. Хотя-бы не поругались из-за этого, и на том спасибо. Странно это всё. Вроде говорила, что взяла девушку к себе потому, что хотела почувствовать что-то впервые за долгое время, а теперь говорит, что даже рада тому, что её вырастили такой холодной. И в чем тогда смысл? Как-то быстро желания поменялись.