Фантастические наркоманы и где они обитают

Кирилл снова шатался по улицам. Снова накуренный, снова.. Одиночество медленно сжирает изнутри. Нервы сдают и попытки сбежать от себя оказываются неудачными. Вновь и вновь топить свои мысли в дури и алкоголе, надеясь, что это поможет забыться. Переводить моральную боль на физическую–привычка. Медленно убивать себя–желание. Я чё лох какой-то решать свои проблемы, я просто буду убеждать себя, что всё зaeбиcь проблемы, идите нахуй Жить такими принципами откровенно надоело ещё в детстве. Позже, лет в четырнадцать, Кирилл понял то, без чего потом, казалось бы, не мог существовать. Страх порождает адреналин, заставляет сердце биться в несколько раз быстрее. Хочется больше и больше, совсем как те вещества, что вызывают зависимость. Так для Кирилла поиск адреналина стал смыслом жизни. Без него он уже не видит себя и своё будущее. Так появились байки, потом дорогие спортивные тачки, наркота, кражи не ради лёгких денег, а ради пленяющего чувства опасности. Оступаясь, Кирилл свалился на ближайшую лавочку. Сил ехать в особняк совершенно небыло, да и состояние не то. Глаза Гречкин открыл из-за того, что кто-то грубо схватил парня за волосы и потащил вниз, заставляя встать на колени. Медленно подняв затуманенный взгляд на мужчину, который усмехаясь смотрел на него сверху вниз. Кирилл вдруг почувствовал грубые руки на своей пояснице. Он не один.. Блондин упал на локти, прогибая спину под тяжестью чужих рук. Плохо, тяжело, мерзко. В усмерть объебаный. Что происходит? —Как хорош.–Прохрипел один из мужчин, приподнимая его голову за подбородок, и заставляя взглянуть в темные глаза. Взгляд у Кирилла плывет. Он не может сфокусироваться, смотрит как-то сквозь. —Изнутри так же красив или погряз в черствой сущности?! А Гречкин?—Эта паршивость а глазах читается, дрянь!– Последовал удар по щеке, Кирилл сдавленно зашипел. он все еще в ебаной прострации. Кто погряз? Зачем? И как вылезти то? Влияние наркотика не давало в полной мере осознать ситуации и попытаться хоть как-то спасти свою шкуру. Шкура..да блять. Да, Кирилл, именно про тебя. Гречкин упустил тот момент, когда с него стянули дорогие джинсы. Че блять? Куда? Почувсвовал лишь резкую острую боль и, казалось, отключился. Но нет, сознание оставалось предательски ясным на столько, на сколько было возможно в его состоянии. Тело трясло, а изо рта вырвалось, что-то между отчаянными всхлипами и тихими хрипящими стонами. Кирилл скорее сдохнет, чем признается, что ему больно. Да бля, у него такое состояние сейчас, будто со стороны смотрит. —Не скули, сука!–Другой мужчина засунул два пальца парню в рот, надавливач на язык и вызывая мерзкое чувство. Да вы че ебанаты? Он щас блеванет, вам же хуже. Закашлявшись, Кирилл опустил голову. Отдышаться не успел, схватили за волосы. Сукааа. —Пососёшь, шавка? Научился наверное превосходно заглатывать.–Плотно сжав губы, Кирилл отвернулся. Трясло неимоверно. Кому сосать блять? Че нахуй? Папа где? Вновь почувствовал жуткую боль, уже где-то в животе. Подумал было, что его отпустили и обессилев свалился на асфальт. Кто-то опустился рядом с ним на корточки, с силой разжал рот. Дальше не помнил, и хорошо. Гордись мной, мамочка. Напоили Гречкина чаем, отправили лежать в горячую ванную. Кто-то держал его за руку. До сих пор немного трясло, но, казалось, он был в сознании, хоть и ничего не говорил. Хотелось утопиться. Прошептал тихое «Спасибо». Не знал кому, но ему уже похуй. Идти самому было невыносимо, он опирался на тонкое плечо. С неприятной давящей болью при каждом шаге дошли до спальни. Взгляд плывет, глаза закрывает, чтобы не затошнило. Хочется жечь рот кипятком. —Кажется, эта ночь будет бессонной.. Началась она с истерики от Кирилла, который требовал обезболивающее. Его спаситель ему запрещал. Да за что сука! Сам бы на его месте че сделал? Ахуевший уебок. Никакого ему больше «спасибо». —Кир, ты совсем? Мешать наркоту с обезболом?! Че нахуй? А ему не поебать? Кирилл хочет, Кириллу-то поебать. Потом начались дикие крики, да такие, что даже самому Кириллу стало страшно. Он орал, дергаясь на кровати, и до боли сжимая кулаки. Что это сука? Ломка? Травма ебаная? Да че за нахуй! Хочу спать. Кир был в ужасе сам с себя, но если бы знал, что предстоит ему в ближайшей месяц, то посмеялся бы над тем Гречкиным, который сейчас пытается хоть как-то успокоить себя. Казалось, что он сорвал горло в кровь. Заебись. —Листок и ручку, блять!–Как всегда. Ебать его прет. В комнату выбежал кто-то. В одной руке стакан, вода в котором плещится от тряски, а в другой салфетка и ручка. Сука салфетка? Он угарает? —Возьми, бумаги на кухне небыло. Сделал несколько жадных глотков, схватился за ручку, выводя предложения. Как же все тряслось. Казалось, что он разучился писать, поэтому шептал строчки, а этот ебаный «спаситель» их записывал. Все равно пусть идет нахуй. —Держи–Вручил порваную в некоторых местах салфетку обратно Кириллу. Дым отчизны до жути буквален, и среди онемевших развалин я скитаюсь потерянной тенью, привыкая страдать за идею. Слева – кладбище, справа – больница. тьма сгущается, ужас ветвится. милый друг, доживём ли до завтра? – бестолково. нелепо. досадно. Равнодушие. запах бензина. мы встречаем последнюю зиму, – остальное, пожалуй, вторично в тонких пальцах – горелая спичка, в голове – металлический скрежет, и никто никогда не утешит; с губ срывается тихое "боже", – и никто никогда не поможет.