24 декабря, среда
Яркие и пронзительные лучи зимнего утреннего солнца проникали через толстое панорамное оконное стекло гостиничного номера и падали на чёрное велюровое покрытие на полу, прямо на сцепленные между пальцами две чужих руки, приятно их при этом согревая. На тумбочке возле кровати рядом с настольной лампой лежала «беретта» с алюминиевой рукоятью и серебристым стальным затвором, а у высоких деревянных ножек — ворох из кончиков покрывала с одеялом и двумя декоративными подушками из-за того, что всё это частично свалилось следом, когда двое мужчин упали с кровати. От чужих тёмных волос под щекой пахло кожей, салоном самолёта и немного кондиционером, схожего по запаху с молочком для тела или кремом для рук, и эти нотки тоже грели, особенно когда он задевал носом прядь, чуть сдвигая её и оголяя его бритый висок. Он лежал на его голой спине, сцепив с ним пальцы на обеих руках по разные стороны от их тел, и в процессе разговора мягко водил ему пальцами ноги по стопе или голени, задирая штанину приспущенных на бёдра светло-голубых джинсов. — Давай теперь со всеми подробностями. — Ладно, — практически со вздохом произнёс Чонгук, — мы с ним снова встретились в… — Блять, нет, с самого начала, с вашей первой встречи. — Я тогда был мелким и мало что помню. — Чон прервался, чтобы вспомнить или обдумать следующие слова. — Просто если бы не хён, я бы его вообще не встретил и ни хрена бы потом не изменилось, но это было уже гораздо позже. В тот день никто из нас не придал этому значения, а из-за того, что я любил быть один, общение у нас не пошло, и другом он мне не стал. — Ты хотел с ним дружить? — Нет, он был слишком неуёмным и вообще подбешивал меня. Постоянно лез в каждую дыру. — Эй! — Чимин немного приподнял голову с его щеки, чтобы укусить за ухо, пока Чонгук смеялся, и думал схватить пальцами за бок, но Чон крепко держал за обе руки. Так что Пак просто зашептал ему на ухо: — Смешно тебе, да? Верни историю обратно, Чонгук. Я не мог тебя бесить! — Детка, напомни, почему каждый раз это рассказываю я? — Потому что мне нравится, как это делаешь ты! Давай заново. Итак, он тебя не бесил, и ты хотел с ним дружить, любить его, обнимать и трахаться с ним, но… — продолжил за него Чимин, ненадолго умолкнув, чтобы Чонгук подхватил, но тот продолжал смеяться. — Ну давай, детка, хватит ржать, я хочу послушать! — Кхм… — Чон поелозил правой щекой по мягкому велюровому покрытию и в итоге немного приподнялся вместе с Чимином на спине, чтобы просто свести их сцепленные руки себе под грудь, сложив их полочкой. — Я же был мелким, так что он просто был мне интересен, потому что не был похож на остальных и на меня особенно. — А ты был ему интересен? — почти перебил Чимин. — По-моему, это я рассказываю историю. Или ты что-то знаешь? — Нет, но вдруг ты сам что-то знаешь. Может быть, он что-то тебе говорил потом. — Не говорил ничего важного, — явно нарочно ответил Чон и усмехнулся, когда Пак щёлкнул зубами возле его уха. — Наши родители и хёны дружили, а семьи были состоятельными, но он больше напоминал мне хёна в то время. — Он был мажором? — Хён? — Нет, тот пацан, — уточнил Чимин, словно говорил вовсе не о себе, а Чонгук снова усмехнулся. — Может, совсем немного. Я имел в виду, что его баловали или многое спускали с рук, но в то время, что я его помню, сильным мажором он не был. Он стал им на некоторое время, но потом. Позже у них погибли родители, и после этого я его видел раза два в моём доме на ежегодных ужинах, которые проводили в день годовщины, а дальше я старался это пропускать под любыми предлогами. Уже потом… — Нет, вернись обратно. Ты не рассказал, почему ты съёбывал с этих ужинов. Кто на них был? — Все. Был он со своими старшими, вся моя семья, ещё одна семья практически всегда полным составом из пяти человек и ещё один их друг. Всего тринадцать человек. Я тогда только немного общался с хёном и двумя его друзьями, один из них был самым старшим того пацана, который общался со всеми, в отличие от меня. Друзей у меня среди этих людей не было, так что я не думал, что кто-то сдохнет, если я уйду или вовсе не приду, или обрадуется, если я там буду. В общем, я чувствовал себя лишним. А потом хён съебался на свою квартиру и взял меня. Надолго нас не хватило, мы почти не общались. Как бы я ни старался, потом всё же пришёл к выводу, что у нас с ним мало общего, а дальше он почти перестал бывать дома, и я тоже. Мы встречались либо по утрам, либо поздно ночью, когда возвращались почти одновременно. С того момента я перестал видеть всю эту толпу, кроме двух друзей хёна. С одним из них мы продолжали общаться, и он многому меня научил. Но толпой они тогда собирались в доме той семьи, ну, в доме того пацана, — на этих словах Чонгук дёрнул плечом, намекая в данную минуту на опасно близкое соседство с «тем пацаном». — Что дальше? — Дальше я съебался уже на свою квартиру, тогда я ещё учился, а заодно работал, чтобы просто убить время или занять мозги. Проводил время в каких-то сомнительных клубах, чтобы… — Чон прервался на внезапную нервную усмешку, — похоже, чтобы слать всех на хрен. У меня было много знакомых, с кем можно было выпить или опять сходить в какое-нибудь гнилое место, но дальше этого я ни с кем не общался и друзей себе не заводил. — Ты был мажором? — Не знаю. Был? — Это твоя история, мне откуда знать? Меня там вообще нет, — ответил Чимин, утыкаясь носом в его плечо, когда Чонгук, по-видимому, устав держать их обоих на локтях, снова лёг на пол, на этот раз вытянув их руки немного вперёд. А Пак спустил с его тела ноги в чёрных джинсах и согнул в коленях, упираясь ими в мягкий пол. — Твои штаны меня отвлекают. — А меня — твои, особенно когда ты шуршишь ими. — Чего? Они не шуршат, — Пак нарочно потёр себя ладонью по колену, издавая только шарканье ладони по джинсе. Только потом он сообразил, что воспринял его слова всерьёз. — Слышишь? — Давай закончим? — Терпи до вечера. Как я, — почти с гордостью произнёс Чимин, словно вовсе не он примерно получасом ранее бесстыдно к нему приставал, пытаясь сорвать с него джинсы, стоило им только закрыть дверь гостиничного номера. — Как ты? — с усмешкой уточнил Чонгук. — Если бы я тебя не скинул… Блять, я вообще говорил про историю! — Я же сказал, что хочу послушать. — Пак со всех плеч выдохнул ему под ухо. — Можешь рассказать дальше? — Чимин, ты знаешь это наизусть, как и всё остальное. Можешь уже ходить за меня на долбанные встречи выпускников. — Заткнись и давай дальше. — Если я заткнусь, как скажу, что дальше? — снова усмехнулся он, и Чимин опять укусил его за ухо, из-за чего Чон зашипел и стряхнул его. — Ладно… Короче, я съехал на свою квартиру. — И ты был мажором, — добавил Чимин. — И я был мажором, — бездумно повторил Чонгук. — Я был мажором? — Да, пока не сошёлся со мной… Блять, то есть с ним! А он тогда уже не был мажором. — Что ты имеешь в виду? — Этот пацан был ёбнутым, когда начал жить один в элитной съёмной квартире: раскидывался наследством, чтобы заплатить за какую-нибудь херню, что и делал с детства, пока деньги не стали заканчиваться, и ему не пришла в башку мысль, что сидеть на шее у хёнов он не может. Потому что те подобной херни никогда не делали, хотя им и не у кого было сидеть. А он всегда хотел быть таким же, как они. Наверное, чтобы не ёбнуться в грязь лицом в их глазах, потому что они были для него авторитетом. Так что когда он взял себя за горло и съебался из квартиры, оставшихся денег ему хватило, чтобы купить себе последнюю хотелку — байк — и залечь на дно. — Всё то время, что он безостановочно и вряд ли осознанно говорил, Чонгук молчал, не двигался и дышал едва слышно. И когда Чимин внезапно это понял, то ненадолго прервался. — А ты делал то же самое. У тебя всё было с самого начала, и ты не думал, что для этого нужно крутиться и дальше. Ты работал, чтобы «занять мозги и убить время», а не чтобы зарабатывать. Не пытался сменить свои условия, чтобы посмотреть на эту жизнь по-другому, поэтому все видели в тебе пафосного и самоуверенного мажора. Но ты таким и хотел казаться, чтобы отпугивать всех от себя. А если ты не молчал, то закрывал всем рты так, будто прав здесь только ты. И ты нарочно провоцировал в свою сторону хуёвое отношение, потому что не верил, что может быть не хуёвое. Этот пацан вправил мозги и тебе тоже. — Откуда ты знаешь о нас с ним такие подробности, если сказал, что слушаешь это в первый раз? — Ну… я угадал. Да? — Может быть. Чонгук попытался скинуть его, когда голос Чимина изменился и дрогнул, но Пак прижал его к полу, надавливая ногой под коленом, подворачивая ему руку и думая уже сказать ему лежать смирно, вот только Чон прижал ему область ахиллесовой пяты и, пока Чимин на секунды ослабил хватку, всё-таки сдёрнул его и уложил спиной на пол. — Ну что? — спросил Пак, даже не пытаясь больше сопротивляться. — О чём ты подумал? — Ни о чём, — уклончиво ответил он только потому, что не хотел менять шутливое настроение разговора и портить его каким-нибудь внезапным плачем, который так и рвался из груди. На его счастье, следующая фраза ещё в самом начале оборвалась на глухом стуке в дверь, и Чимин машинально повернул голову в её сторону, хотя из-за большой и широкой кровати не видно было ни черта. — Готов спорить, это тот пацан, о котором ты только что рассказывал. — Чонгук хотел подтянуться к нему, но Чимин только отталкивал его, намекая этим на то, чтобы тот поднялся. — Сходи открой, вдруг мы что-то забыли. — Мы только что заселились. По-моему, понятно, что мы, блять, заняты. — Детка, это дело одной минуты. Чонгук вздохнул и поднялся с пола, поправляя ещё до падения с кровати приспущенные Чимином джинсы и застёгивая ширинку. Пак тоже поднялся, но для того, чтобы скрыться за дверью в ванную, которая располагалась напротив окна. Он стащил с себя белую майку и положил её на широкую столешницу с раковиной по центру, открыл кран с холодной водой и стал умываться, стряхивая в слив в раковине желание заплакать от переполняющих его чувств любви, благодарности и лёгкого сожаления. Хотя Чимин оставил дверь открытой и наполовину распахнутой, Чонгук всё равно постучал перед тем, как войти и встать в дверном проёме. В отличие от Чимина, он теперь был в белой футболке без принта, почти в такой же, какие они оба собирались надеть через несколько часов, но менее свежая из-за длительного полёта в самолёте. Вероятно, Чон подобрал её со стула, на который ранее скинул с него футболку Чимин, чтобы не светить голым торсом, когда Чонгук подходил к входной двери. В его руках была большая косметичка, а смотрел он, скорее, изучающе, чем беспокойно. Чимин видел его в отражении в зеркале. — Любовь к тебе в глаз попала, — объяснил он, встретившись с ним взглядом, — чуть не ослеп. Чонгук молча подошёл к нему, пока он вытирал лицо полотенцем и возвращал его на электрический хромированный поручень. Разворачиваться к нему лицом он передумал, когда Чон поставил косметичку на столешницу, положил голову ему на плечо, глядя на него через зеркало, и обнял вокруг живота. — Нам пытались всучить бутылку шампанского. Отъебались, когда я сказал, что ты не пьёшь и для тебя этот жест будет оскорбительным. Жаль, ты не видел их лиц, они приходили вдвоём. — Чимин не ответил, только обнял капкан его рук и откинул бы голову уже на его плечо, если бы не хотел поддерживать зрительный контакт и в целом наблюдать за ним. — Продолжим сейчас или после душа? — Спрашивал, а сам смотрел за реакцией, так как ранее они договорились не заниматься сексом до вечера и не делать ничего провокационно сексуального. — Ты первым начал стаскивать с меня одежду. — Штаны я не стащил, так что это не в счёт. Иди первым, я даже отвернусь, — он действительно отвернул голову от ванны и душевой кабины и демонстративно закрыл глаза ладонью. Чонгук отпустил его, чтобы, как он потом понял, встать по его левую руку, опустить его ладонь и увлечь в ласковый и почти пуховый поцелуй. Он его не дразнил и не пытался распалить. Скорее, дал ему то, чего Чимин сам сейчас отчаянно хотел. Отстранившись, Чон погладил большим пальцем по уголку его губ, и Пак оставил его одного, заняв себя распаковкой чемодана. Хотя им казалось, что вещей было немного, так как на двоих они взяли лишь один чемодан средних размеров и небольшую кожаную сумку, Чанёль сказал, что это «дохуя» для тех, кто уезжает всего на несколько дней. Когда он выложил на кровать то, в чём они собирались сегодня выйти из номера, надел новую майку и разложил остальное в шкафу, спрятав туда же чемодан, со стороны окна послышался едва уловимый шум. Широкое панорамное окно номера на 30-м этаже выходило на большие и высокие фонтаны. Если Чимин не ошибся, то от них стала доноситься музыка Фрэнка Синатры. Пятиминутное шоу и пока без световых спецэффектов. А значит, был уже полдень. Наверное, вечером, когда к музыке присоединится яркая подсветка, зрелище отсюда будет впечатляющим. — Чимин, одна минута, и я бреюсь сам, — услышал он за спиной, а когда обернулся, Чонгука уже не было, так что в ванную он почти прибежал, потому что сам выпрашивал эту возможность именно сегодня. — Блядство, — произнёс Пак, когда увидел его у зеркала в одном полотенце, повязанном вокруг бёдер. Чон трепал мокрые волосы пальцами. Чимин хотел было снять ещё одно полотенце с держателя, но наткнулся взглядом на пару белых махровых халатов на плечиках, так что он снял один и под его смех и издёвки почти насильно нацепил на него, потому как и без того ранее почти не сдержался, а Чонгук тогда и вовсе был в одежде. — Одно движение, детка, — и тебе конец, — предупредил Чимин, когда сам нанёс ему пену для бритья и аккуратно стал проходить опасной бритвой под подбородком, оставляя чистый след на голой коже. — Не смеши меня. И не пялься на меня так. — И как я на тебя пялюсь? — спросил Чонгук, нарочно при этом щипая его за талию, пока он ополаскивал лезвие от белой пены и волосков под струйкой воды в раковине. На вопрос он не ответил, потому что он был больше риторическим для обоих. Именно так на него Чонгук чаще всего и смотрел. И чтобы описать в деталях этот смешанный, глубокий и пронизанный чувствами взгляд, пришлось бы потратить немало времени и на поиск соответствующих реальной картине слов в том числе. — На чём мы остановились? — Ты съебался в «скайлайновскую» квартиру. — Точно. Закончил вскоре учёбу, продолжал работать и шарахаться хрен знает где до тех пор, пока не началась какая-то хуйня… — Подожди секунду, — сказал Чимин и прошёлся бритвой от скулы до челюсти на левой стороне лица. — Продолжай. — Через несколько месяцев после моей последней тренировки с другом хёна я проснулся от звонка брата, который сказал, что его лучшего друга и моего наставника больше нет в живых. Дальше я не имею права рассказывать это посторонним. Обещаешь, что никому не скажешь? — Чимин кивнул ему со всей серьёзностью и без доли смеха, заодно подчищая бритвой нетронутые пятна белой пены, и Чонгук продолжил: — На третий день после его смерти, вечером после похорон, я снова увидел этого пацана на одном собрании, из-за которого мы теперь должны были видеться каждую неделю. — Что это за собрание? — Не могу сказать. — Ладно. И как он выглядел? — Потерянным и встревоженным? Наверное, так. Вряд ли он вообще в тот день кого-то видел… — Замри, — прервал его Чимин, вновь проходясь бритвой. — Дальше. Почему? — Потому что он не сводил глаз со своего старшего брата. — Думаешь, он ни на кого больше не смотрел? — Ты что-то знаешь? — спросил Чон, а Чимин мотнул головой. — Я рассказываю то, как видел это я. Но я тогда был немного не в себе и не замечал, что он смотрел и на меня тоже. Об этом он мне сказал уже потом. В общем, я попал в условия, в которых уже не мог оставаться один. К сожалению, — добавил напоследок он с хитрой ухмылкой, а Пак быстро сморщил нос и показал ему бритву. И на этом Чонгук замолчал, иногда бросая в глухую тишину ванной комнаты задумчивое и протяжное «хм-м». Чимин его не торопил, за эту паузу он завершил процедуру, вытер ему лицо и даже нанёс лосьон после бритья с ярким запахом землистого мускуса и сладкого шалфея. Только тогда Чон продолжил: — Именно с того момента я стал видеть в нём кого-то похожего на меня: подбитого и озлобленного. И именно тогда мы стали друг друга понимать. Иногда я всё ещё думаю над тем, чья заслуга в том, что он стал именно таким, какой есть сейчас: его родителей, хёнов или его самого? Но с ним я всегда чувствовал себя чем-то большим, чем я есть. И из-за этого сейчас я даже могу осмелиться сказать, что, вероятно, тоже случайно приложил к этому руку. Я не думаю, что кто-то из нас создал или раскрыл другого, но я бы сказал, что мы оба сильно друг на друга повлияли. Если бы не он, я бы не смог даже признать ничего подобного, а ещё не признал бы без него, что хотя бы для кого-то я что-нибудь делаю достаточно. Как бы объяснить… — Не надо, — резковато прервал его Чимин, вновь ощущая клокочущее чувство в районе груди, — я тебя понял. Можно я отвечу тебе на это через несколько часов? Выйдя на улицу из часовни при отеле, Чонгук повернулся к Чимину и протянул вперёд ладонь внутренней стороной вверх. С выбранным местом им повезло тем, что хотя бы не нужно было ехать в местную мэрию, чтобы передать документы, так как часовня занималась этим сама. Однако для них это в любом случае было только формальностью, а не личным моментом, и поэтому, хоть они и были обвенчаны, время для колец ещё не наступило. Чимин снял своё, вложил в протянутую чонгукову руку и обвил его руками вокруг талии. Платиновые волосы он буквально только что при выходе пальцами зачесал наверх, так что теперь они походили на начёс или частично уложенный андеркат, только с небритыми висками. — Не смотри на меня так, будто влюблён по уши, — с лёгкой улыбкой сказал Чонгук, убрав кольца в правый передний карман джинсов. — Прости. Так бы и сказал, что ты уже занят. Изменяешь ему, да? — Иногда. Например, когда говорю о тебе в третьем лице, а ты при этом лежишь на мне. Чимин коснулся его губ с неторопливым и чувственным поцелуем, не таким, какой у них был минутами ранее. Им никто не дышал в затылок и, хотя они были среди других туристов, чувство теперь было таким, будто они вновь наедине. Они ушли от отеля, минуя фонтаны и новое пятиминутное музыкальное шоу, вышли на западную Фламинго-роуд, чтобы перейти по пешеходному мосту и выйти наконец на Лас-Вегас-Стрип, по которой им предстояло пройти ещё около часа, неспешно пробираясь через восторженных зевак-туристов, которые тормозили каждые пару минут, чтобы сделать очередную порцию снимков. Улица была широкой с двумя проезжими частями, разделёнными зелёной зоной с пальмами. По краям тротуаров тоже были пальмы, у некоторых из них сидели пластмассовые снеговики или стояли большие бутафорские подарки с голографическими бантами наверху. Хотя основную красоту здесь создавали неоновые вывески крупных магазинов и отелей, венки и разнообразные гирлянды от простых огоньков до занавесов, тянущихся через всю улицу. В этом году зима здесь выдалась тёплой и совсем без снега, и многие шли в безрукавках или футболках, как Чимин и Чонгук, некоторые, особо жаркие, в шортах, в здешние +15. На Чонгуке ещё была джинсовая жилетка и то для того, чтобы скрыть пистолет за поясом джинсов, потому что он не чувствовал, что может до конца расслабиться без него. Именно это служило той тонкой гранью, которая соединяла, казалось бы, два совершенно разных мира. Хотя Чанёль прямо сказал, что они «ебанутые», раз решили приехать сюда на Рождество, ничего пугающего пока здесь не было, в том числе и устрашающего столпотворения людей. Возможно, это изменится к ночи, когда их на улице уже, скорее всего, не будет. То, куда они направлялись, находилось в конце дороги, и это был самый высокий отель в городе в виде башни-шпиля, на крыше которой располагались обзорные площадки и небольшой парк аттракционов, а под крышей — совершенно простой и недорогой ресторан с вращающейся на 360 градусов платформой, которая за 80 минут делала полный оборот вокруг своей оси. Это было их скромной, а ещё долгожданно спокойной программой на вечер, так как всё, чего они хотели, — это полюбоваться видами на город ночной жизни, поужинать и наконец-то прочувствовать один из самых важных для них моментов, который они оба пока оттягивали. Интересным наблюдением для них было отсутствие всяческого пафоса и вычурности среди местных и приезжих. Даже когда они ужинали, ни за персоналом, ни за гостями не было замечено ничего подобного, лишь простота. Возможно, им повезло с выбором мест, а может, так было везде, но в любом случае даже Чимин ни разу за вечер не почувствовал себя здесь неуютно, это можно было понять по расслабленному выражению его лица, по широкой улыбке и глазам-щёлочкам, когда он смеялся. Этой вычурностью они оба на собственном юном опыте успели захлебнуться, так что сейчас те условия, в которых они жили, не имея при этом большого достатка и не купаясь в чужих, даже родственных деньгах, были максимально комфортными. Правда, единственным их исключением стал номер на 30-м этаже с окном на центральную площадь. И так как повод поездки был не совсем повседневным, а отель был не только не самым дорогим, но здесь и в целом было гораздо дешевле, чем та же жизнь в Сеуле, они пришли к выводу, что такой подарок они вполне могут себе позволить. Причём, что было особенно важно для Чимина, сделали они это сами, без помощи старших, которым они вообще запретили вмешиваться в их планы и расходы. Чимин был прав, что вместе с собой он утащил к изменениям и Чонгука тоже, который сейчас хотя бы мог гордиться как собственными успехами и достижениями, так и чиминовыми. Когда они уже возвращались обратно, народу на тротуарах было больше, а время перевалило за десять вечера. И возле их отеля со стороны улицы и подъездной петли, что было ближе всего к фонтанам, собралась целая толпа, которая наблюдала за ярким, красочным и изящным зрелищем. Здесь они тоже задержались, и, пока остальные туристы записывали светомузыкальное шоу фонтанов на смартфоны, Чонгук просто обнял Чимина сзади за талию. Хотя Тэхён просил их чаще фотографировать, об этом они, отвыкшие за время пребывания в «Помпеях» от использования телефонов без веских на то причин, за день вспомнили об этом от силы раза два. Хотя вблизи зрелище было впечатляющим, оно всё равно наверняка не сравнилось бы с тем, каким то представало с высоты 30-го этажа. Чонгук тихонько подул ему за ухо, потому что Пак был слишком уж сосредоточен до этого момента, и Чимин, подняв руку, схватил его сзади за шею. В Лас-Вегасе они планировали провести ещё два дня, чтобы успеть вернуться в Сеул на тихое празднование Нового года и совсем чуть-чуть, почти незаметно отметить с остальными новый статус их отношений, которым они бы вообще лучше ни с кем не делились. — Завтра можно взять машину и съездить до Каньона или плотины. Или на трек «Спидвей», но там можно брать только тачку, тебе не понравится. — Завтра, детка, ты не вылезешь со мной из постели. Мы никуда не поедем. Стой и отдыхай, пока можешь. — Жаль. Я ставил на «Спидвей», — вместо него этому усмехнулся Чимин, который прекрасно знал, что он был несерьёзен хотя бы потому, что интереса Чонгук к этому не имел. Когда Пак опустил руку с его шеи, Чон отпустил его, отошёл в сторону и закурил. Музыка в это время достигла крещендо и плавно сошла на нет, так что толпа начала редеть, а Чимин встал перед его лицом. Из-за множества световых вывесок и огней здесь было светло, как днём, из-за них же сейчас платиновые волосы с левой стороны имели фиолетовый неоновый окрас. — Говори, — сказал ему Чонгук, стряхивая пепел с сигареты. — Откуда ты знаешь, что я хочу что-то сказать? — Вижу. Чимин обнял его вокруг талии и приоткрыл рот, когда он делал следующую затяжку, так что Чон коснулся пальцами левой руки его челюсти и выпустил тонкую струйку дыма ему в рот. Он задержал дыхание, мягко поцеловав его в губы, и уже в сторону выдохнул оставшееся. Чонгук раздавил окурок о металлическую стенку мусорной урны и выбросил, в то время как Чимин полез рукой в правый передний карман его джинсов, видимо, привлекая его внимание, а после неторопливо потянул его за надплечье в сторону под стеклянный навес, под которым останавливались машины для высадки и посадки пассажиров, прямо возле главного входа в отель. Оказалось, что ночью этот навес тоже светился разноцветными огоньками, помимо рождественских гирлянд. — Детка, только не в ботанический сад, — Чонгук перехватил его руку, чтобы взять его за ладонь, — там сейчас не протолкнуться. — Я никуда не иду, — ответил Пак, отойдя к правой стороне от основных проходов. Под навесом гулял лёгкий и слегка прохладный ветер, но здесь было сравнительно тише и никто надолго не задерживался. — Дай мне пару минут, и мы вернёмся в номер. Чонгук вздохнул, потому что вообще не собирался его торопить, так как, по его расчётам, внутрь они должны были вернуться собранными. Он залез рукой в правый карман, чтобы проверить кольца, и только сейчас понял, что Чимин не заигрывал и не привлекал внимание, а забирал их. — Если хочешь сказать это сейчас, не забудь про то, о чём я спрашивал, когда мы валялись на полу. — Чон сказал это с долей иронии, чтобы Пак если не рассмеялся, то хотя бы улыбнулся, но он только поджал губы и опустил голову. А когда Чонгук хотел сказать что-то ещё, Чимин взял его за руку, и Чон смолк, чувствуя лёгкое и пугающее волнение, потому что, во-первых, не представлял, что услышит, а во-вторых, не представлял, что скажет ему сам. Слишком долго и глубоко он об этом не задумывался, потому как это был Чимин, а для любых разговоров с ним ему не нужно было репетировать или расписывать план своих возможных дальнейших слов, всё всегда происходило само собой. Ни один из них не готовил специальную речь для сегодняшнего дня. Но сейчас Чон вдруг подумал, что может либо не вывезти то, что услышит, либо оплошать сам. — Я не знаю, что говорят другие в таких случаях и как правильно начинают, но вряд ли они делают это уже после того, как говорят друг другу «да» в церкви. Я хочу, чтобы у нас и дальше всё было по-своему — так, как мы этого хотим, а не так, как якобы правильно. Я не хочу, чтобы то, что предназначается только тебе, слушал кто-то ещё. Или просто смотрел на это, даже если это наши близкие или святой отец. Я хочу и дальше быть той злой псиной, которая никого не пускает в свой маленький дом. А мой дом — это ты. — Чонгук аккуратно приподнял его голову за подбородок, чтобы он наконец начал смотреть на него. Чимин поднял глаза, но перехватил вторую его руку, и в его правой ладони Чон нащупал два металлических кружочка. — Когда я сегодня увлёкся историей, то вспомнил, как это было. Я уже говорил, что ты тоже был мне интересен, потому что тоже был не таким, как все, но тогда я думал, что ты нас всех ненавидишь. Ты всегда был сам себе на уме, и когда я ещё не знал подробностей, то завидовал, потому что единственное, что мог сделать я, — это съебаться из дома, но всё равно таскался за хёнами, как… пацан. Иногда мне кажется, что я вот-вот проснусь и окажусь один на своём ебучем старом складе. Я знаю и помню, как я жил без тебя, и я так больше не хочу, поэтому с тобой я часто теряю связь с реальностью. Иногда мне грудь рвёт от тех чувств, что я испытываю, но я никогда не думал, что смогу пощупать любовь ко мне... Поэтому когда эти ощущения сталкиваются, мне кажется, что я вот-вот захлебнусь этим счастьем. Ты иногда делал для меня и моих хёнов такие вещи, что у меня глаза на лоб лезли. Я думаю, было нужно, чтобы ты пришёл именно в то время, когда я начал сомневаться в себе, так что — да, ты тоже приложил руку к тому, какой я сейчас, хотя всё, что ты делал, — принимал меня и говорил, что то, что я делаю или чувствую, — это нормально... Теперь, когда я что-то делаю или только собираюсь сделать, но сомневаюсь, я думаю, что бы сказал на это ты или как бы ты поступил. Не потому, что я хочу угодить или боюсь, как ты отреагируешь, потому что даже если я накосячу, ты не станешь крыть меня матом, как тогда, с той грёбаной фурой. Я так делаю потому, что хочу думать о твоих чувствах так же, как ты думаешь о моих, когда что-то делаешь или советуешь, потому что если какие-то последствия ёбнут меня, то и тебя тоже. — Чонгук аккуратно и, кажется, даже незаметно для него вызволил правую руку, чтобы смахнуть со своего лица предательскую и несвоевременную слезинку, и вновь взял его за руку. — Что бы ты ни говорил, я всё равно буду повторять, что твоя любовь сильнее моей. Хотя бы на чуть-чуть? Потому что если меня уже разрывает, то боюсь представить, что творится с тобой... Но если когда-нибудь ты перестанешь меня принимать или понимать, я тебе просто въебу. Не надо быть экстрасенсом, чтобы понять, что последнее предложение он произнёс больше для того, чтобы не заплакать, но самому Чонгуку это несильно помогло, так что он ненадолго повернул голову влево, глядя на подъезжающие машины и пытаясь совладать со своими чувствами хотя бы на следующие пару минут, чтобы успеть сказать то, что хотел. Будто где-то в стороне, хотя буквально за спиной, глухо звенели пустые багажные тележки, которые портье возвращали от машин, в которые ранее загружали сумки и чемоданы, едва слышно гудели клаксоны автомобилей, а из приоткрытого окна отеля стали доноситься звуки саксофона — всё это сейчас было неважным фоном и белым шумом. Чонгук беззвучно прочистил горло и вернулся глазами к Чимину, который до этого мял пальцами обе его руки, а теперь обнял его за талию и нежно поцеловал под челюсть слева. — В чём-то мы похожи: я тоже не думал, что можно почувствовать, насколько я важен другому человеку. Раньше я думал, что о таком можно только догадываться. Я уже сказал сегодня, что с тобой я стал чувствовать себя кем-то большим, чем я есть. Ты дал мне то, чего у меня по-настоящему никогда не было, вот почему я стараюсь сохранить это — и тебя, и твоих близких. Не только для тебя самого, но и для себя тоже, так как из-за тебя я понял, что то, что я думаю и чувствую, тоже важно. Не только для меня, но и для тебя тоже. Благодаря тебе я стал меньше злиться и ненавидеть то, что я имею, стал больше это ценить, а к некоторым относиться… с пониманием? Ты ведь тоже не просто терпел, а принимал меня с моими хуёвыми заёбами, ты помог мне разобраться и показал, что всё может быть по-другому. Без тебя я бы легко мог в этом свернуть хрен знает куда. Благодаря тебе я вновь стал доверять и не бояться что-то пробовать, ну хотя бы из-за твоей поддержки, потому что знаю, что если я наебнусь, то ты в который раз поможешь мне разобраться. Не знаю, сильно ли изменился я, но я тоже не хочу обратно. И если когда-нибудь ты надумаешь съебаться от меня, придётся для начала хорошенько убедить меня в этом. Ты что-то говорил про мою любовь к тебе, но я не всё услышал из-за помех. Я тебя люблю, но именно твоя любовь ведёт меня вперёд. Ты очень многое делаешь для меня — столько, сколько за всю мою жизнь никто для меня не делал, и я хочу и дальше отвечать тебе тем же. Детка… — Прости, — выдавил Чимин, когда слезинка капнула ему на грудь. Чонгук обнял его за шею, утыкаясь носом в его плечо и втягивая родной успокаивающий запах от его одежды, волос и кожи. Он целовал его в шею и плечо, пока Чимин шептал что-то милое и невнятное и пока гладил его по талии, бокам и спине под жилеткой. Чон удерживал его в объятиях немного подрагивающими руками, внезапно вспомнив о жутких картинках из снов, которые, как он надеялся, не увидит больше до конца своих дней. И возможно, те тоже сыграли роль в том, почему он стал ценить то, что сейчас в буквальном смысле находилось в его руках. Кажется, что в этой позиции они становились единым целым, и всё это было до тех пор, пока Пак, едва слышно шмыгнув носом, не наткнулся на его пистолет за поясом джинсов. Тогда движения его рук ненадолго прервались, а после он продолжил поглаживать чуть медленнее и, кажется, более задумчиво. — Любовь моя, я только сейчас кое-что понял. Можно один вопрос: как ты сегодня утром проносил пистолет, если на входе в этом отеле стоит рама с металлоискателем? Чонгук сначала усмехнулся, потом тихо засмеялся и отстранился от него, погладив большим пальцем по линии чиминовой челюсти. — Я ничего не делал, просто служба безопасности здесь тесно связана с той, что была в «Скайлайне». Или ты забыл, где мы находимся? Чимин только надел на его безымянный палец серебряное кольцо и протянул ему собственное на ладони, чтобы Чон сделал то же самое. — Не думал, что мы будем делать это на улице. — Скажи спасибо, что я не увёл тебя на подземную парковку, у меня была такая мысль. Чонгук усмехнулся, надел ему кольцо и, вновь обнимая его за шею и касаясь пальцами челюсти, увлёк теперь уже мужа в неторопливый поцелуй. Медленный и вязкий, как крем-ликёр. Он был таким же сладким и в голову бил точно так же, а ещё совершенно был не похож на тот короткий и почти бездушный, какой у них был в часовне, просто потому, что там не было этого ощущения чего-то личного, а лимит отведённого на них времени не помогал проникнуться моментом и всё, что они говорили, — это повторяли за пастором, никаких личных речей. Чонгук вскоре отстранился и повёл его в отель, но прежде чем направиться к лифтам, Чимин попросил подождать его, пока сам о чём-то переговаривался с девушкой на ресепшене. В номере была бы кромешная тьма, если бы не панорамное окно, выходящее на освещённую площадь и фонтаны с подсветкой. Основной свет они включать не стали, чтобы сохранить эту обстановку единения и романтики, только зажгли подсветку под навесным потолком. Разувшись, Чимин стащил с него жилетку с футболкой, обнял его сзади за талию и увёл в другой конец комнаты, к панорамному окну с плотной чёрной шторой блэкаут у правой стены. Он сам убрал пистолет на тумбочку около кровати и время от времени целовал Чона в правое плечо, а ещё надеялся, что его поняли правильно и преждевременный стук в дверь их внезапно не прервёт. — Стой на месте, — сказал он ему, хотя единственное, что тот делал, — крутил кольцо на пальце его левой руки. — Хочешь знать, что сказал мне твой отец, когда мы заезжали к твоим перед отъездом? Сказал, чтобы я приглядывал за тобой. — Чонгук усмехнулся и прислонился головой к стене, стоя лицом к окну. — Он тебя любит, детка. — Я знаю. Мне кажется, в последние годы он чувствует себя виноватым, поэтому, когда у меня какие-то проблемы, он просит объясняться Джиху-хёна, а не меня. — Я попросил кое-что занести нам через час. — Токпокки? — Нет, — улыбнулся Пак. — Вряд ли они здесь подойдут и вряд ли они их готовят. Я попросил только фрукты и медовый сироп. — Они их готовят, ещё утром при заселении я спрашивал, а мне ответили, что у них смешанная кухня. — Почему ты не сказал мне? — Я говорил, но ты меня не слушал, пока пытался снять с меня штаны. — Извини, я был занят. — Чимин поцеловал его в спину над правой лопаткой, следом кусая за плечо и поглаживая по голому торсу. Его кожа была бархатисто нежной и тёплой как под руками, так и под губами, которыми он уже гладил его под шее сзади, а пальцами обеих рук спускался и проскальзывал под ремень, пока Чонгук не поймал его за руку и не развернулся к нему. — Я же сказал стоять на месте. — Но на это Чон не отреагировал, только стащил с него футболку и резко притянул его за пояс чёрных джинсов на мраморный порожек у окна, повернув спиной к стеклу и приподняв ему голову за подбородок, чтобы, по всей видимости, прильнуть губами к шее, челюсти или уху. Но Чимин только успел сделать обрывистый вдох, когда Чонгук, приблизившись, предсказуемо остановился. — Блять… Чон усмехнулся, но всё-таки поцеловал его под челюсть, продвигаясь губами к шее и мочке его уха, до возмущения желанно лаская вместе с везучей серьгой. Пряжку его ремня Чимин расстёгивал наощупь, потому что Чонгук продолжал удерживать его за подбородок. Пак успел лишь расстегнуть молнию его джинсов, когда Чон прошёлся пальцами по основанию позвоночника, заставив его отвлечься и судорожно выдохнуть. Ему кружило голову не только от подобных манипуляций, но и от того, что Чонгук уже знал его тело, как свои пять пальцев. Так же, как и Чимин знал его. Он вновь гладил его по груди и то и дело напрягающемуся упругому животу, залезая пальцами под резинку боксеров, чтобы тот сильнее начал втягивать живот под его руками, а ещё… Чонгук отстранился от его уха, прижался к нему телом, поставив колено между его ног, и переместил руку с подбородка на челюсть. Чимин захватил его губы своими и только сильнее прижимал его к себе за талию, грозясь выдавить спиной толстое и прохладное оконное стекло наружу. Его настроение всё ещё было смешанным, так как до сих пор присутствующее желание ещё разок всплакнуть от счастья стало внаглую сдвигать другое желание, более приятное по ощущениям, но не менее личное и трепетное — то, на чём он тоже хотел сегодня задержаться подольше, продляя момент и ощущения всеми возможными способами. Пак ласково оттягивал зубами его нижнюю губу, пока не подался вперёд и языком не проник в его рот, а рукой — в боксеры. Чонгуков то ли шумный выдох, то ли стон он заглушил своими губами, пока плоть в руке твердела, а Чимин уже шумно выдыхал ему в щёку через нос. А потом отстранился так, чтобы томным и хрипловатым шёпотом произнести возле его уха ту самую фразу: — Детка, хочешь, я возьму его в рот? Чимин улыбнулся, когда Чонгук протяжно застонал и прикусил ему губу, из-за чего Пак резко выдохнул, а чужой член в его руке окончательно затвердел. Не удержавшись, он сам провёл языком по его губам и только потом попросил отшагнуть, чтобы он смог медленно опуститься на колени, пока покрывал его тело поцелуями и розоватыми следами своих зубов. Пак стянул с него джинсы и боксеры и отбросил их в сторону, когда Чон вышел из них. — Горло, детка, — коротко сказал ему Чонгук. — Почему это звучит как команда? — спросил Чимин, а услышав смех, поспешил облизать головку его члена. Он вновь обхватил его рукой, чтобы пройтись влажными поцелуями по его животу, пока ещё розоватому крохотному рубцу на боку, тазовой кости и внутренней части бёдер. Возможно, он делал это чуть дольше, а может, чуть усерднее и более чувственно, так как Чон неожиданно резко отстранил его рукой, наклоняясь и целуя его в губы. Большим пальцем Чонгук ласково поглаживал ему при этом челюсть, и только потом отпустил его и позволил занять рот. Пока он был занят его стволом и головкой, придавливая языком к щеке или губам и находя комфортный для себя темп, Чонгук путался пальцами в его платиновых волосах и постанывал так, что ласкало уши. Именно с ним Пак получал от этого максимальное нефальшивое удовольствие, потому что сам чуть не терял рассудок от того, как его сокровище таяло под его ласками. Потому что только Чимин мог видеть его таким. Потому что только Чимин мог слушать его стоны или чувствовать лёгкую дрожь его тела. Потому что только Чимин имел право делать что вздумается. — Прелесть моя, не кончай раньше времени, я только начал, — наказал он, выпустив член изо рта и встретившись с пронзающим насквозь взглядом. Пак еле подавил усмешку и продолжил с того места, на котором остановился, будучи уверенным, что даже если в чужой голове сейчас промелькнули хлёсткие ответные манипуляции, которые Чон называл наказанием, к моменту его разрядки он двести раз успеет о них забыть. Чимина вновь захлестнуло любовью, когда он услышал очередной тягучий стон мужа, и после этого он уже не отвлекался. Одно то, как Чон становился с ним якобы грубым, при этом обращаясь с ним ещё более бережно, щемило сердце. Они оба иногда были необузданными и пошлыми, но почему-то градус любви и взаимная мысль друг о друге никогда не подталкивали их к каким-то сомнительным крайностям. Те же их манипуляции с дыханием и сокращающимся горлом пестрели заботой, при этом они как-то умудрялись чувствовать себя абсолютно свободными и не скованными страхом и сомнениями. Опять же, всё у них происходило само собой. И сегодня Чимин слишком увлёкся и упустил момент, после которого обычно тянул Чонгука за руку к носу или горлу, так что тот сам бережно обхватил его рукой под подбородком со словом «сейчас», чтобы Пак сделал вдох, прежде чем тот ласково перекроет ему кислород. Чимин вдохнул и вонзился пальцами ему в ягодицу, чтобы его хватка была грубее. Он взял член в рот на всю длину, втянув щёки, и стал ускоренно работать ртом, пока его горло не стало сжиматься наряду с неконтролируемым сосательным рефлексом, из-за которых он сдавливал и затягивал его член в глотку. В этот момент Чонгук снова застонал и слегка потянул пальцами второй руки за платиновые волосы, когда он почувствовал пульсацию во рту, но это только подстёгивало к тому, чтобы начать сильнее прижиматься к горячей плоти языком. Когда Чон отпустил его горло, Чимин немного отдалился, чтобы можно было неровно вдохнуть через нос и дать тому спокойно кончить ему в рот. Едва ли он успел проглотить, слизать хоть что-то и отдышаться, когда Чонгук почти отпихнул его назад к окну, опустился перед ним на корточки и жадно, требовательно стал мять его губы своими, почти по-хозяйски вторгаясь в его рот языком. Он делал так всегда, когда чувство удовлетворения схлёстывалось с теми чувствами, что он испытывал постоянно, и, похоже, не в силах совладать с этим, пытался выплеснуть их на его губы: сдавливал их и кусал, оттягивал, посасывал и в то же время нежно целовал. И мало того, что у Чимина шла кругом голова от того, что он толком не успевал дышать, так ещё и от его действий земля уходила из-под ног. Пак еле смог сориентироваться и схватить мужа за горло, чтобы отстранить от себя. — Детка… — Прости, — усмехнулся Чонгук и, когда Пак с глубоким вдохом и глухим стуком откинул голову на оконное стекло, стал целовать его под задранный кверху подбородок, в шею и ключицы. Чон расстегнул ему на джинсах молнию, в которую упирался его собственный стояк и хотел уже, видимо, встать, но Чимин задержал его за руку и уложил на пол, нависнув над ним. — Куда ты собрался? — Хотел забросить тебя на кровать, — Чон раздвинул ему ноги коленом и проник рукой ему в ширинку, вскоре подтягиваясь, чтобы стащить наконец с него злосчастные джинсы, которые, как Чонгук ему говорил, когда заигрывал, иногда прирастали к чиминовой заднице, хотя сам от него в этом недалеко ушёл и подчёркивал ими абсолютно то же самое, что и Чимин, — но я всё время забываю, что пол тебе как родной. Сдерживая смех, Пак сам избавился от штанов и опёрся локтями по разные стороны от его лица, создавая своего рода домик из рук для головы Чонгука и приникая к его губам со своим восстановленным дыханием. Чон, как и Чимин, был уже более нетороплив и нежен, хотя был занят тем, что поглаживал его по бедру, иногда сжимая пальцами ягодицу, а второй ладонью тоже неспешно ласкал его член. Пак целовал его трепетно и мягко, путаясь пальцами в его взбитых волосах, пока не стал стонать от движений его рук. — Детка, готов? — спросил Чонгук, когда увернулся от его губ. — Нет, я хочу целоваться, а ты продолжай. Чон усмехнулся и кивнул одними глазами, вновь встречаясь губами с его ртом. Чимин опёрся на правую руку, поглаживая пальцами второй по чужому лицу, упираясь в челюсть, когда Чонгук опускал её при поцелуе, так как каждый раз балдел, когда именно чувствовал пальцами это, казалось бы, вполне обычное действие. Он отстранился от его губ, почти заныв в раскрытый рот, когда Чонгук придавил головку его члена большим пальцем. — Давай сюда, — Чон повернул голову навстречу его руке и вновь посмотрел на Чимина, открывая рот. Вместо пальцев Пак дал ему свой рот, на что Чонгук засмеялся и укусил его за нижнюю губу. Он всё-таки сунул в его рот два пальца левой руки, сверкнув в слабом свете серебряным кольцом. Чонгук посасывал их, скользил между ними языком, крепко удерживая губами, а когда Чимин застонал, выпустил. Он опустил голову, чтобы проследить за рукой и коснуться чужого колечка мышц, в то же время Чонгук поднял его голову за подбородок, впиваясь в его губы и сдерживая стон, когда Пак поочерёдно проник в него пальцами. — Сладкий, — шепнул Чимин ему прямо в рот, ласково касаясь языком покрасневших от укусов губ, — самый сладкий. — Ты, — поправил Чонгук, — ты тут моя сладость. — Это ты тут стонешь. — После этих слов Чон прищурился и, пробежав рукой от основания чиминова члена, вновь сдавил головку пальцем, вынуждая Пака застонать и укусить мужа в плечо. Когда Чонгук выпустил его член, Чимин вошёл в него чуть медленнее обычного, так что Чон прижал его ногой к своим бёдрам, из-за чего стоны слились в один общий. Чимин ласкал рукой его член, целовал его под ухом и находил самый оптимальный для себя темп, получая укусы в плечо и шею. Он срывался на стоны, когда Чонгук намеренно сжимал его и втягивал. — Детка? — Чимин отстранился от его шеи, даже не думая при этом перестать проникать в его тело, а тот только сунул ему в рот два своих пальца, которые Чимин, в отличие от него, даже после стонов не выпустил. Он чувствовал, как под рукой втягивался его живот, когда он засасывал его пальцы, или как изгибались его брови и морщился лоб от наслаждения и сладостных ассоциаций. Когда тот проник всё-таки в него пальцами сзади, Чимин простонал ему в рот, сбившись в темпе и изогнувшись так, что Чонгук под ним содрогнулся и, на мгновение сжав губы, усмехнулся. — Хочешь… — Нет, — перебил его Чон, даже не дав договорить. Но Чимин уже настроился, потому что заметил, как тот понял, что сам бы мог к нему присоединиться. Так что он немного сменил позу, просто сдвинулся и переместил колено по внешнюю сторону от бедра Чонгука, слегка прижимая его и под его шипение и срывающиеся с губ стоны от того, что он чаще стал попадать ему по комочку нервов, Чимин стал наращивать темп, планируя в идеале привести их к финишной прямой одновременно. — Блять, детка, стой… Но Чимин только закрыл ему рот губами, поглаживая головку его члена, стимулируя и контролируя его для того, чтобы не упустить момент, хотя сам он из-за долгого томления мог бы уже запросто кончить, но держался из последних сил, уже буквально вбиваясь в чужое нутро. Он ласкал ему рот, чтобы окружить его наслаждением со всех сторон и верно подвести к оргазму. Так что когда член в руке стал подрагивать, а Чимина стало сжимать, Чонгук вместо того чтобы пустить всё на самотёк, увеличил темп своих пальцев и довёл его до разрядки почти следом, так что он едва успел выйти из него. — Блять… Я хотел, чтобы сейчас был только ты, — почти с возмущением сказал ему Чонгук, притягивая при этом его обратно к себе и заставляя упереться руками в его ладони, переплетая пальцы, пока Чимин пытался отдышаться. Чон вздохнул, пока сам ласкал его глазами. — Что мне с тобой делать? Пак не ответил на ещё один риторический вопрос, он медленно покрывал его лицо лёгкими, как перо, поцелуями, выдыхая ему в кожу жарким воздухом, так что когда в дверь раздался стук, Чимин ткнулся носом ему в щёку и не смог сдержать собственного стона, а Чонгук прижал свои пальцы к его ладоням, как бы перекрывая ему доступ к двери. — Ты сказал, что через час. Этот час прошёл? — Не знаю. Я был немного занят и не смотрел на время, — ответил Чимин под усмешку Чонгука и поднял голову. Они оба были здесь без часов, решив, что те им напрочь не нужны, раз они собрались впервые за чёрт знает какое время по-настоящему расслабиться. Часов на телефоне и в холле отеля было более чем достаточно. — Целуй и иди, — сказал ему Чонгук, вытягивая руки вверх, чтобы притянуть Чимина. Пак приник к его губам с настойчивым, неистовым и потому для обоих дразнящим поцелуем, но на этот раз вместо укусов ласкал его губы языком, пока не сбился в ритме из-за тяжёлого и горячего выдоха, который заставил Чонгука выпустить его пальцы, прижать его к себе и перевернуть на спину. — Детка, я тоже хочу, но дверь надо открыть, а то они сами войдут, — сказал Чимин, когда в дверь ещё раз постучали. — Пусть входят, — повёл плечом Чонгук. — И с чего бы? Табличка на двери висит, а они знают, что мы только поженились, что ещё, блять, мы можем делать? — На этом Чимин тихо засмеялся и стал пытаться выбраться из-под него. — У тебя пластинку заело: утром ты говорил то же самое. — Утром мы собирались пожениться. Что ещё мы могли делать? — сквозь собственную улыбку он поцеловал всё ещё смеющегося Чимина напоследок и позволил ему встать. Захватив халат из ванной и обернувшись в него, Чимин наконец-то открыл дверь и впустил внутрь молодого парня с подносом, на котором почему-то было ещё и ведёрко со льдом и шампанским, хотя о нём речи не шло. Может, он не так выразился? Главное, что фрукты с сиропом были на месте. Как только парень ушёл, который то ли делал вид, то ли действительно не заметил Чонгука в левой части комнаты за кроватью, Чимин взял с подноса сироп в маленьком стеклянном графинчике и зацепил деревянной шпажкой кусочек ананаса. Графин он поставил на тумбочку, рядом с лежащим пистолетом, а сам сел возле Чонгука, который даже положения не сменил, разве что засунул руки под голову. — Фрукты как перекус на потом, — объяснил Чимин, протягивая Чонгуку шпажку с ананасом и в последний момент перед укусом убирая, — а сироп мне нужен сейчас. — Он всё-таки отдал ему кусочек фрукта, тут же целуя Чонгука и раздавливая ананас, выжав ртом немного сока, пока Чон его не проглотил. — Я хочу тебя… вылизать. — А я тебя просто хочу, — ответил ему Чонгук без всякого хвостика. Пока Чимин снимал халат, за окном начался полночный рождественский салют, на него у них тоже были места в первых рядах из-за расположения номера. — Детка, — позвал Чимин, потёршись носом о его гладкую щёку и целуя в районе скулы. — С Рождеством, Чимин.𝟙𝟠.ϩ. 𝚋𝚘𝚗𝚞𝚜.
12 апреля 2023 г. в 20:10