13:08

26 октября, суббота

      Плафоны монотонно гудели и освещали тщательно прибранное помещение, не хватало запаха хлорки или чистящих средств для полноты картины. Чимин явно ждал приезда старшего брата и хотел, чтобы тому было комфортно находиться в месте, которое сам младший называл своим домом. Центр своего склада он подчистил и освободил под четыре спортивных мата. Юнги позвонил ему утром, заявив, что сейчас приедет, но, так как Чимин выпросил несколько часов форы, он приехал после часа. Хотя Чимин не дал ему толком осмотреться, почти сразу утащив на тренировку, которой почти стукнуло два часа, лицо Юнги всё равно ни о чём не говорило. Они оба знали, насколько старший не любил это место, но, в отличие от Чанёля, вслух он этого не говорил и в целом не показывал своего отношения и старался уважать выбор младшего, даже если он... такой.       Чимин пытался опрокинуть старшего назад, но Юнги, пока ждал, захватил его руку между ногами, имитируя разрыв.       — Ещё раз, — прошипел младший Пак, примирительно отталкивая Юнги и садясь на спортивном мате.       — Ты сегодня слишком рассеянный, — старший приподнялся вслед за ним. — Что с тобой?       — Ничего, блять, ты мухлюешь. Я знаю, что всё делаю правильно.       — Делал бы правильно, давно бы перешли к следующей комбинации, мы топчемся на этой уже минут двадцать. Я тебе сказал, чтобы ты использовал мой вес против меня и правое колено. Меняемся, принимай мою позицию, показываю в последний раз.       Юнги опустился спиной на мат, согнув колени, а когда Чимин обхватил его рукой вокруг головы, навалившись боком, он вывел его из равновесия, сделав нижний переворот, выворачивая ему локоть и придавливая бедром шею.       — Надеюсь, ты скоро съедешь отсюда, станешь меньше ругаться и запомнишь, что такое перекат снизу, — Юнги показал ему пальцами на собственную шею, как бы говоря, как именно брат может одолеть его в такой позиции. Но Чимин зацепился не за это.       — Что? Почему ты так говоришь?       — И не удивляйся, я перевёл денег на твой счёт, — продолжал Юнги, будто не слышал его.       Чимин попытался вырваться из захвата, но старший Пак только убрал ногу с его шеи, по-прежнему делая рычаг локтя и не позволяя тому высвободиться.       — Какого хрена ты делаешь? Мне не нужны деньги!       — Так мне будет спокойнее, потому что мы какое-то время не сможем видеться, — объяснил Юнги так, будто до этого дня они виделись непозволительно часто. Он отпустил его и встал на ноги, потянувшись к бутылке с водой. — Я должен кое на чём сосредоточиться и буду недоступен.       — Как долго? — спросил Чимин, даже не пытаясь подняться. Но Юнги молча закручивал пробку на бутылке после пары глотков. — Как долго, хён?       — Я не знаю. Обещаю, что расскажу тебе обо всём, когда это закончится, но пока я прошу тебя не задавать лишних вопросов.       Чимину хотелось смеяться и плакать одновременно: подобные фразы уже служили сильнейшим триггером, а старший произносил их легко и буднично, как давно отработанные. По сути так оно и было, он вышколился им на Чимине.       — У меня их уже нет. Ни одного грёбаного вопроса, потому что я задолбался их задавать!       Он подтянулся к коленям и зарылся руками в мокрые от пота платиновые волосы. Ему стало дурно. Казалось, будто его вот-вот стошнит.       — В твоих глазах я вечно останусь тем пятнадцатилетним пацаном, у которого ты стал опекуном.       — Это не так.       — Тогда почему именно я? Чанёль-хён старше меня на год, но ему ты смог рассказать.       — Ему никто ничего не рассказывал. Как говорят в таких случаях: он оказался не в то время и не в том месте и услышал больше, чем нужно.       Теперь Чимин даже смотреть на него не мог, но и сказать ему об этом тоже. Это объяснение тоже было несправедливым, и он вдруг понял, что впервые не хотел что-либо доказывать старшему. Его тошнило от секретов и от подобного отношения. Он бегал за ним все последние месяцы, чтобы в результате его отбросили ещё дальше. Тренировка, которую так выпрашивал младший, служила как бы подсластившей удар пилюлей, и он уже жалел о том, что позволил старшему приехать.       — Уходи, пожалуйста, я хочу пробежаться.       — Но ты не любишь бег.       Чимин на это ничего не сказал, только подумал о том, что, может быть, когда-нибудь Юнги поймёт, что из-за него младший многое делал из того, что ему крайне не нравилось. И если он хотел пробежки, то дело — дрянь, и сам он не справлялся. В порыве захлестнувших чувств он чуть не позабыл о Тэхёне, которому обещал помочь.       — У меня есть только одна-единственная просьба: встреться со мной в последний раз вечером. Давай посидим где-нибудь, как раньше, и сделаем вид, что всё нормально. — На его собственное желание это было очень похоже, если учесть, что подобного они не делали больше полугода.       Старший ему только кивнул, подтверждая согласие прикрытыми глазами, и коснулся рукой едва зажившего пореза на его щеке. Чимин сдерживался изо всех сил, сжимая руки в кулаки, чтобы не стряхнуть его руку. Юнги поднялся на ноги и, собравшись, вышел со склада. Дождавшись, когда шум двигателя стихнет вдали, Чимин надрывно заплакал и пришёл к выводу, что то, что не выходило у него из головы последние дни, — это единственно правильное, что у него осталось. И хотя он слабо понимал, чем именно это было вызвано и почему именно сейчас, он уже решил, что поедет к Чонгуку.       — Прости за это ещё раз. Я даже ни разу не зашёл сюда после ремонта, — Юнги задумчиво водил пальцем по ободку стакана хайбол с питьевой водой.       — Нормально, я тоже был молодым и горячим. Жаль, у меня тогда не было таких знакомых, я чуть на зоне не оказался, — Хару произнёс эти слова с ноткой ностальгии, но быстро тряхнул головой. — Лучше раскрой глаза: ты заметил, за чем сидишь? А входил куда? Я не только воскресил то, что вы тогда расхуярили, но и заменил вход и барную стойку. Вы дали намного больше, и я по-хорошему должен бы вернуть, но охуенно же стало, а? Вашу комнату подлатали и убрали всё бьющееся на всякий пожарный. Курить, кстати, теперь тоже нельзя, — владелец бара посмотрел на Юнги извиняющимся взглядом. — Его ждёшь?       — Тонсэна. Лишние деньги — это моральная компенсация, ты и не должен был возвращать их. Пойду посмотрю, что ты там сделал. Когда он придёт, принеси что-нибудь. Сам не знаю, чего хочу, а он не пьёт. На твоё усмотрение, хорошо?       — Замётано, — он показал ему жестом «ok», — располагайся.       Из уединённой комнаты действительно убрали почти всё: настенных светильников больше не было, люстру заменили на большой плафон, который теперь был прикреплён к самому потолку, а стены с деревянным плинтусом посередине заменили на мягкую искусственную кожу с каретной стяжкой. Ей-богу, как в психушке, разве что иссиня-серый оттенок комнаты был не настолько оптимистичным. Вместо стола в форме прямоугольника с острыми углами теперь был овальный с двумя массивными ножками и такими же массивными кожаными сиденьями. Хару предпринял всё, чтобы мебель было сложно поднять или сдвинуть.       Знакомы они были очень давно, когда-то он был надёжным хёном Хёнджуна, а до того как была завербована вторая волна «помпейцев» три года назад, трое друзей проводили все свои сборы именно здесь. Правда, тогда, как это можно понять, здесь была обычная, не особо уединённая комнатушка с хрустальной шторой в дверном проёме вместо настоящей массивной двери. От увиденного стыдно Паку стало совсем чуть-чуть, и больше за то, что создал дополнительные проблемы для Хару, но если бы ему пришлось прожить тот вечер заново, он поступил бы точно так же, потому что тот импульс был самой верной реакцией. Юнги прошёл вглубь комнаты, опускаясь на край стола и жалея, что нельзя закурить.       — Хён, — его окликнули тёплым и немного хрипловатым баритоном, Юнги даже не обернулся. Одиночное обращение, которое совсем недавно Тэхён стал использовать в отношении Юнги. Раньше Ким мог так позвать исключительно Хёнджуна, реже — Намджуна и Чимина. И от этой крохотной перемены в районе груди вдруг стало тесно. О том, что это ловушка, он понял быстро, но оставлял место для сомнений, даже Хару не уточнил, какого именно тонсэна он ждал.       Тэхён закрыл за собой дверь, кутая свои ладони в рукава кремового пальто, как в муфту, и пытаясь согреться. Благо у него не дрогнул голос, когда он только вошёл. И Киму бы, по-хорошему, задержаться в основном зале, чтобы привести себя в порядок, но ему было страшно упускать столько времени на какую-то ерунду, тем более что он так давно ждал этой встречи с ним.       — Не зря мне это показалось странным, — тихо заметил Юнги, — Чимин бы не стал встречаться со мной в этом баре. Но я не думал, что он пожертвует для тебя последней встречей.       Тэхён почувствовал укол вины, хотя в тоне Юнги не было укора, только еле уловимое удивление. Ему уже поздно было от чего-то отмахиваться, избегая приступа, потому что он уже по неосмотрительности подводил себя к нему.       — Я н-не знал… — он сделал небольшую паузу, чтобы постараться говорить без запинок, — что она п-последняя…       После этих произнесённых слов Юнги резко обернулся, и ему, очевидно, не нужно было проверять ещё, только взглядом он упёрся не в Тэхёна, а в вошедшего Хару, который принёс всего один стакан с прозрачной жидкостью и поставил его на стол.       — Хён, — обратился Юнги к владельцу, — нам нужен белый чай, горячий куксу с говяжьим бульоном и сахар.       — Надо было сказать, кого ты ждёшь, у меня есть кое-что получше. Тэхён-а, хочешь меунтан? Как раз…       — Только то, что я сказал, — перебил Юнги ещё до того, как лицо Тэхёна исказил приступ тошноты. Но вместо того чтобы цепляться за воспоминания и слишком яркие ассоциации он смотрел на Юнги. Его присутствие немного успокаивало.       Если бы только Тэхён не спешил так сильно, у него бы получилось сделать начало этой встречи совсем другим.       — Ты вообще видел, как он… — сказал Хару, указывая пальцем на Тэхёна, но умолк, встретившись с Юнги взглядом. — Понял, побазарим потом, ухожу, — сказал и закрыл за собой дверь.       Тэхён не мог этого не заметить и тут же коснулся ладонью своего лица, натыкаясь онемевшими пальцами на выраженную скулу. До этого в основном зале Хару сказал ему, что тот сильно похудел за то время, что он его не видел, и, по всей видимости, именно это не дал ему озвучить Юнги. И если бы Хару не умолк, Пак бы запросто мог выкинуть его из комнаты, как делал пару месяцев назад, когда пытался защитить его. Хотя тогда посторонних в его жизни, в том числе и старых знакомых, не было.       — Где твои перчатки? — услышал вопрос Тэхён. Удивительно, что он вообще такое спрашивал, ведь младший не заметил, чтобы тот бросил на него хотя бы взгляд. — Сядь здесь.       Юнги снял с себя куртку, аккуратно сложил её, как делал в случаях, когда не было напольной вешалки, положил на диванчик, и сел. Тэхён опустился на место напротив и, помедлив, неуверенно протянул старшему руки, когда тот попросил.       — Из-з-вини, сейчас пройдёт, — сказал Тэхён, когда Юнги стал согревать ему руки тёплыми ладонями. Хотя уж точно не Паку следовало объяснять, когда именно это должно было пройти.       Юнги молчал и совершенно не выдавал своей реакции: он злился или был расстроен? На Тэхёна он не смотрел, дышал ровно и был сосредоточен только на руках. Тэхён стал дрожать ещё и от волнения, и он уже хотел вырвать свои руки и просто перетерпеть это до дома, где и смог бы привести себя в порядок. В конце концов, сколько раз ему приходилось сталкиваться с этим: абсолютно рядовая ситуация, учитывая, что степень оставалась одной и той же уже давно. Он был близок к тому, чтобы упасть в эту пучину окончательно, потому что он всё испортил.       — Разве я не просил тебя заботиться о себе? — Тэхён даже вздрогнул от этого вопроса.       — Извини, — повторил он, вновь делая паузу для того, чтобы говорить без заикаиния, — я н-не специально. — Отчасти это была правда, он вспомнил о забытых перчатках через десять минут после того, как вышел из дома, и хотя он мог вернуться за ними, опаздывать он не хотел ещё больше. А теперь только злился на себя самого, потому что вместо того чтобы прийти с намерением помочь, он снова выставил себя с уязвимой стороны, а ещё ярко и наглядно напомнил ему о том, что сам хотел поскорее забыть. — Сейчас это проходит легко, никакого со́пора, — даже сейчас Тэхён пытался шутить, чтобы сгладить свой промах, разрядить обстановку и смягчить старшего, но на последних словах Юнги только опустил глаза в стол: ему было не смешно. — Извини.       — Я всё уладил, тебя больше никто не тронет и тебе нечего бояться, но если тебе нужно что-то ещё, я слушаю.       — Думаешь, я искал встречи из-за этого?       — Я ничего не думаю.       — Я хотел, чтобы ты сам увидел, что я... в порядке, — он запнулся, когда почувствовал, что сейчас снова начнёт заикаться, и сделал медленный вдох. — Только у меня плохо получилось.       Юнги изогнул уголок губ в нервной и скептической улыбке, вновь поднимая глаза на его руки, которые он по-прежнему растирал.       — Тогда тебе стоило получше подготовиться, потому что даже без этого я вижу обратное.       В комнату вернулся Хару, выставляя на стол чайник с двумя пиалами, глубокую тарелку с супом, небольшие чашки с рисом и кимчи, сахарницу и столовые приборы.       Юнги выпустил руки Тэхёна и положил перед ним на стол свои перчатки.       — Возвращать их не нужно.       — А меня — благодарить, — сказал Хару, поставив перед Паком стеклянную пепельницу. Юнги удивлённо посмотрел на него. — Ты бы себя видел, тебя будто хорошенько отпиздили, — только и ответил он и вновь вышел.       Юнги положил ложечку сахара в одну из пиал, наполнил горячим чаем, размешал и придвинул к Тэхёну, который вновь остро, как когда-то раньше, почувствовал себя беспомощным ребёнком. А Пак тем временем достал из куртки пачку сигарет и зажигалку, встал, отвернувшись от младшего, и закурил.       — Юнги-хён...       — Поешь немного, тебе нужно согреться.       Тэхён послушно взял в руки приборы и приступил к еде, решив, что он будет гораздо убедительнее, когда снимет приступ нервной гипотермии. Запах сигарет был другим, не таким, каким его запомнил Тэхён, теперь он был тяжёлым и больше пугающим, чем успокаивающим, но в нём, как ни странно, это не вызывало негативной реакции. Скорее всего, сам ассоциативный ряд Юнги-сигареты-еда-безопасность был сильнее запаха. Правда, с рыбой это совсем не срабатывало, и вполне возможно, что тошнотворный запах сырой рыбы так и будет напоминать ему о тех дрянных полутора месяцах.       Как только Тэхён согрелся супом и парой глотков чая, синеватый оттенок кожи сошёл на нет, а его щёки мило разрумянились.       — Юнги-хён, — Тэхён наконец-то стал снимать с себя пальто, почувствовав тепло и лёгкую духоту, — я лучше выгляжу?       Юнги обернулся к нему и впервые за вечер внимательно посмотрел на него: скользил своим тёплым взглядом по румянцу, выраженным скулам, покрасневшим губам и острому подбородку, но Тэхёну он не ответил. Только вернулся за стол и опустил, кажется, довольный взгляд на полупустые тарелки.       — Когда я вошёл, ты сказал, что это последняя встреча, — вернулся младший к важной для него теме разговора. — Это ведь то, о чём я думаю? Я тебе помогу.       — Нет. Я уже говорил, что твоей главной задачей должна быть нормальная жизнь: начни сначала, занимайся чем хочешь, скажи, если тебе нужно открыть ещё один путь, но не суйся обратно. Или тебе было мало? — он сказал это резко. Возможно, вышло грубее, чем он сам того хотел.       — Я тебе противен?       Юнги поднял на него взгляд.       — Повтори.       — Ты говоришь так, будто хочешь быть похожим на них.       — Должен быть похожим, иначе окажется, что всё напрасно. — Старший положил на стол сигареты с зажигалкой и наконец-то отпил то, что приготовил для него Хару: крепость этого напитка оставалась под вопросом, потому что на лице Юнги не дрогнул ни один мускул.       — Я хочу помочь, — продолжал повторять Тэхён. — И кто-то должен напоминать тебе о том, кто ты. Я ни о чём не прошу, просто не прогоняй меня.       — Если тебе кажется, что ты что-то чувствуешь, то это благодарность, и если ты посмотришь внимательнее, то увидишь, что я сделал только то, что должен был, и был совершенно слеп, чтобы увидеть это раньше. Возвращайся домой и не лезь не в своё дело.       — Но это моё дело! Если бы не я…       Юнги перебил его тихим нервным смехом, закрывая при этом лицо ладонями.       — Я даже смотреть на тебя толком не могу, когда вижу, что ты всё ещё не в порядке. Ты не представляешь, как я себя за это ненавижу, и если ты не оставишь это, у меня ничего не получится. — Тэхён хотел уточнить, являлся ли сегодняшний инцидент причиной этого, но Юнги, опустив руки, понял это и, не дав ему сказать, добавил: — Я говорю о том, что написано у тебя на лице.       Против этого у Тэхёна не было ничего, никакого козыря. Хотя он даже сам поверил в то, что жизнь вернулась в относительную норму, Юнги убедить в этом не получалось, а значит и помощника он в нём не видел.       — Скажи, что мне сделать?       — Если я попрошу тебя вернуться к учёбе, ты сможешь это сделать?       Это было несерьёзно и этого Тэхён хотел и без Юнги. По учёбе Тэхён сильно скучал, хотя общение с одногруппниками было прервано, он хотел вернуться именно к занятиям и к тому ощущению, когда он чувствовал, что его жизнь заурядно нормальная. Вряд ли Тэхёну удастся вновь почувствовать это, но так он хотя бы продолжит заниматься тем, что всегда его успокаивало. Он продолжит рисовать, если вместе с тем…       — Ладно, — ответил он, — я вернусь на учёбу, но из «Помпеев» не уйду. И чтоб ты знал, это не только благодарность. Если ты хочешь отомстить, я с тобой, и ты меня не остановишь. Лучше скажи, чем я могу помочь.       Юнги некоторое время изучал его лицо: видимо, проверял, насколько Тэхён осознавал собственные слова.       — Остаёшься в «Помпеях»? — уточнил Юнги. Тэхён кивнул. — Тогда ты сам всё поймёшь по внеплановым сборам. Не берись за дело, если будешь понимать, что не справишься, и не будь в нём один.       По транспортному потоку можно было сверять время: по субботам в районе десяти часов вечера улица была чуть оживлённее, чем в будний день, и это Чонгук именно слышал, а не видел. Он жил в многоэтажке посреди двух перекрёстных центральных улиц города и прекрасно различал плотность потока по шуму, доносившемуся через пластиковые окна. Поэтому сейчас, на улице, когда дорога была прямо перед носом, это воспринималось иначе, разве что ему зажмуриться, тем более повод был отменный: перед ним, словно привидение, появилась знакомая блондинка в светло-зелёном классическом пальто и ботильонах на высоком каблуке.       — Отъебись, а? Ты можешь начать заёбывать меня с понедельника? — Чонгук устало потирал глаза, сидя на скамье возле проезжей части. Это был худший мираж в его жизни.       — Ты чересчур нервный, я ещё ничего не сказала.       — Как ты, блять, вообще меня нашла, если я оставил телефон дома? На меня успели прицепить маячок?       — Пока нет, — Юри произнесла это так серьёзно, что Чонгук убрал руки с лица. — Я заезжала к тебе домой, на обратном пути увидела, что ты болтаешься здесь. — Она протянула ему небольшой вздутый посередине бумажный конверт. — У меня было поручение передать это тому, кто заменит его.       — От первого?       — Ты будешь брать или нет?       — Нет.       — Окей, так и скажу.       Чонгук усмехнулся и встал со скамьи, намереваясь наконец-то пойти домой. Он весь вечер болтался по городу неприкаянным.       — Ну и что ещё он сделает? Пусть продолжает песочить меня, подумаешь, одной причиной будет больше, — предположил Чон, имея в виду собственного старшего брата.       — Это не от него, — неохотно признала она, — и я советую взять.       — С чего мне слушать твои советы? — На это Юри только неопределённо пожала плечами. — Мне тебя теперь и на работе терпеть придётся?       — Формально ты не имеешь ко мне никакого отношения, но, скорее всего, на первое время меня приставят нянчиться с тобой.       С громким «заебись» он выхватил у неё конверт из рук, подходя к мусорной урне и демонстративно направляя его в её сторону. Единственное ребячество в данном случае, которое он мог себе позволить. Юри смотрела на него непроницаемым взглядом и не реагировала, даже бровью не вела. И выброси он этот конверт, вряд ли бы она побежала доставать его из урны. Откуда, блять, в ней такая бесстрастность?       — А знаешь, — задумался Чонгук, — есть плюсы моего положения: может быть, я наконец-то выясню, что у тебя в голове. Своей выдержкой ты кое-кого напоминаешь, но я знаю его слабое место, а вот ты…       — До понедельника, — небрежно и как будто скучающе бросила она, но вдруг помедлила. — Кстати, либо мне показалось, либо я правда видела возле твоего дома знакомый красный мотоцикл. — Только после этого она развернулась и пошла в сторону парковки.       Чонгук сунул бумажный конверт во внутренний карман кожаной куртки и перешёл дорогу. Возле своего дома он действительно увидел красный Ducati. Вероятно, он пробыл здесь совсем недолго, а может, наоборот, уже собирался уезжать, потому что, хоть мотоцикл и стоял на подножке, водитель сидел ровно, а в руках держал мотоциклетный шлем, когда заметил Чонгука боковым зрением. Он подошёл к нему и пробежался пальцем по щеке, наткнувшись на мокрую дорожку. На что Чимин только немного приподнял голову и поджал губы.       — Мне плевать, — тихо и красноречиво выпалил он, двинулся назад на двухместном сиденье, освобождая место водителя и протягивая свой шлем Чонгуку.       От этого ему стало не по себе, так как, примеряя ситуацию в обратную сторону, Чонгук видел всё по-своему. Хотя он пока не знал, как было у Чимина, сам Чонгук не доверял свой BMW никому и не был уверен в том, что имел право сесть за руль Ducati. Правда, здесь он поедет не один, его же мотоцикл был одноместным — возможно, поэтому в его случае это был бы более важный и трепетный жест. Но будто в ответ на его мысли Чимин упёрся шлемом в его живот и перестал придерживать, когда Чонгук наконец взял его и надел. Тот пришёлся почти впору, лишь немного был великоват в области боковых подушечек.       — Поеду осторожно, — говорил он через открытый визор, практически без стеснения челюсти, и сел на мотоцикл, — но держись крепче.       В ответ Пак его только молча обнял вокруг талии и прижался щекой к спине, так что Чонгук захлопнул визор, завёл мотоцикл, отжал сцепление и поехал. Он знал только одно место, которое не раз его спасало во время собственных душевных терзаний. Ему не надо было спрашивать, чтобы понять, что на приезд его сподвигло далеко не осознание того, что то, с чем столкнулся Чонгук, — полная ерунда.       Они почти выехали за черту города, когда Чон свернул на кривую тёмную дорогу, которая, кажется, уходила в лес, но вскоре через густые деревья показалось открытое пространство с небольшими частными домиками, только в некоторых из них горел свет. Свернув на одну из узких, чистых улочек с новеньким асфальтовым покрытием, Чонгук проехал до конца тупика, заехал на подъездную дорожку и остановился возле небольшого двухэтажного дома с тёмными окнами, на который слабо падал свет одинокого уличного фонаря. Он снял с себя шлем и встал с мотоцикла следом за Чимином, открывая тому фигурную кованую калитку. Дом был давно не жилым, а заросший участок едва не кричал о том, что о нём все забыли.       — Сюда никто не приезжает уже лет семь, — заметил Чонгук, объясняя здешний забытый вид, — дом почти пустой. Если надумаешь поджечь, предупреди хотя бы за день, я попрощаюсь.       Чимину было не до смеха. Вообще-то именно сейчас он бы меньше всего хотел быть где-то, что как-то связано с семьёй, а семьёй Чонгука — особенно. От кованого железного заборчика до самого крыльца тянулся, по всей видимости, ещё старый, прежний остаток низкого деревянного забора, к которому подошёл Чимин и повис на нём.       — Если начнёшь сейчас делиться детскими воспоминаниями, я сбегу, — вполне серьёзно предупредил Пак.       — Не собирался, но, если ты просишь, да, я здесь вырос.       — Заткнись.       Чонгук подошёл к нему и обнял сзади за талию, слегка пощипывая его, словно почти требовал возвращения его прежнего настроения.       — Что бы стал делать, если бы я не пришёл? Или не вышел бы? Уехал бы домой?       — Сам не знаю, сколько бы я мог там проторчать. До утра? Не знаю.       — А как же камни в окно?       — Заткнись, — Чимин засмеялся, а Чонгук развернул его к себе лицом. Это был тот самый момент, когда один из них мог ещё шагнуть назад, пока оба изучали выражения лиц друг друга. Он не видел его взгляда, потому что не смотрел, но чувствовал, как тот слишком очевидно скользил от глаз к губам, хотя Чимин и сам не скрывал того, что чужие губы ему были интереснее всего.       — Хочешь вернуться домой?       — Нет, — резко ответил Пак и встретился с ним глазами, хотя до этого игнорировал. — Я могу попросить о том, чтобы первое время мы не говорили о них?       — Да, если ты всё ещё будешь помнить о том, что я Чон Чонгук, без отрицания.       — Эй, я сказал, не говорить о них, а не забыть о том, кто мы, придурок.       Чонгук подался вперёд и неторопливо поцеловал его, а Чимин начал цепляться за его куртку, задевая конверт с громким шуршанием. Отвлёкся от его губ он не сразу и с большим усердием.       — Потом расскажу, — пообещал Чон, когда Чимин всё-таки заставил себя отстраниться и с интересом взглянул в сторону нагрудного кармана. — Идём со мной.       Чонгук повёл его к дому за руку, поднявшись по небольшому крыльцу в четыре ступеньки. Он двинулся в левую сторону от входной двери, отодвинув деревянную панель и просунув левую руку в недра дома до самого плеча, отчаянно пытаясь на что-то наткнуться рукой. Выглядело так, будто они пытались влезть в чужой дом.       — Это ещё что за хрень?       — Я вечно приезжал без ключей, — пояснил Чонгук, схватил связку с крючка, до которого дотянулся, вызволил с ними руку и вернул панель на место, — поэтому решил оставлять их здесь.       Чон открыл замок стальной двери, и они с Чимином зашли в холодный дом с немного затхлым воздухом. Видимо, здесь давно уже не работало совсем ничего: света не было, отопления тоже, зато была мебель и камин, а по левую от него сторону — небольшая напольная ниша с поубавившимся запасом дров. На тот момент он ещё не знал, что Чонгук был единственным, кто вспоминал про этот дом не только сидя дома, но и проверял его примерно раз в полгода, и каждый раз на семейных ужинах, когда речь заходила об этом, чуть ли не умолял не продавать его.       Чимин приоткрыл два окна, устроив небольшой сквозняк, чтобы проветрить воздух, пока Чонгук вытягивал шиберную задвижку дымохода и разжигал огонь в камине, неохотно подставляя кованый защитный экран под дрова, которые запросто могли начать «стрелять». Честно говоря, этой домашней атмосферы у Чимина давно не было, и, хотя он не был готов перенастраивать свою позицию на то, что у него может быть что-то с братом того, кого теперь не терпел Юнги, он был рад, что Чонгук привёз его именно сюда, а не в квартиру, порог которой он вряд ли бы смог переступить. Детские капризы? Юношеский максимализм в 24 года? Так или иначе его тошнило от всего, что прямо или косвенно было связано со «Скайлайном», в том числе от квартиры Чонгука.       Когда в доме вновь стала чувствоваться жизнь, Чимин снял куртку, оставшись в одной майке, и закрыл одно из двух окон, чтобы прохладный ветер гулял не так агрессивно. В этот момент Чонгук взял его руками за талию, сдавливал и поглаживал пальцами голую кожу под майкой, а потом развернул его к себе, и их губы встретились. На этот раз поцелуй был более напористым и несдержанным, губы Чимина мяли и покусывали, а он толкался в чужой рот языком, встречая ответную ласку. Ещё возле его дома Чимин почувствовал уже привычный и едва уловимый запах пряного мускуса, который шёл от одеколона Чонгука, но сейчас он стал насыщеннее, притягательнее, будто тоже дразнил его, как сам Чон, чья рука пролезла Чимину под джинсы сзади.       — Подожди, — говорил Чимин, почти не отрываясь от чужих губ, при этом расстёгивая ширинку на его штанах, — дай сначала я.       — Расслабься, — Чонгук уже сам расстегнул ему ширинку, спустив с Чимина джинсы вместе с боксерами, резко усадил его на узкий, но глубокий подоконник и закрыл ему рот своими губами прежде, чем Пак успел ему ответить.       Чимин шумно выдохнул через нос, запаздывая с достойным ответом на поцелуй, потому что его член обхватила сильная и немного грубоватая рука, подёргиваниями и поглаживаниями приводя в рабочее состояние. Чонгук прикусил ему нижнюю губу, как бы привлекая внимание. Но только Пак коснулся рукой его лица, как Чон опустился перед ним и взял затвердевшую плоть в рот. Чимин тихо застонал, когда чужой язык стал обводить головку его члена, который тут же скрылся в чужой глотке. Его очень давно не ублажали таким образом, как раз чаще всего это делал именно он. И даже сам Чимин считал, что он без преувеличения хорош в этом. Но с Чонгуком с самого начала всё было не так, и Пак чувствовал, как он хотел доставить удовольствие в первую очередь ему. Прямо как Чимин в прошлый раз, когда только думал о том, как будет утешать его.       Закрытый механизм рулонной шторы на окне грозился сорваться под грубым трением Чимина, пальцами он нащупывал фигурно выбритые виски, которые скрывались под волосами, спадающими с макушки и затылка, и если бы Чимин не испытывал наслаждения, от нахлынувшего избытка других чувств он бы запросто заплакал. Чонгук тоже обращал его внимание не на то, что сейчас терзало Пака, а на нечто более приятное. И сейчас он очень хотел разделить этот момент с ним.       — Хватит, — выдохнул Чимин, облизывая пересохшие губы и избавляясь от майки.       Чонгук выпустил его член изо рта с тихим причмокиванием и, поднявшись, он сорвал с него ошмётки штанов, сдёрнул Чимина с подоконника и повернул к себе спиной.       — Мы только начали, — хриплым голосом сказал он ему возле уха.       Он снял с себя все детали одежды, прижимаясь к Чимину тёплым обнажённым телом и стояком. Чон исследовал желанное местечко пальцами, а когда почувствовал, как легко Пак их принимает, тихонько усмехнулся.       — Это что...       — Ничего, ясно? — огрызнулся Чимин.       Чонгук наклонился к его уху, мягко укусив за мочку с серьгой.       — Не надо, не защищайся от меня. — Чон целовал его во впадинку за ухом, вылизывая чувствительную кожу до тех пор, пока не почувствовал, как чужое тело в его руках расслабляется и поддаётся его ласкам. Он не хотел, чтобы Чимин видел в нём того, с кем ему тоже нужно бороться, и того, от кого ему тоже нужно закрываться в попытке защититься.       Да, Чимин готовился. Он изначально знал, к кому и для чего едет. И хотя всё, что он успел выдавить из себя Чонгуку, было правдой, в первую очередь, направляясь к нему, он думал именно о том, чтобы сделать что-то желанное и не думать о последствиях. А потом о том, что Чонгук выбьет из него все негативные мысли во время секса. Но только после того как тот привёз его к этому треклятому дому, Чимин осознал, что его основательно повело, а ещё, что он получил гораздо больше, чем первоначально хотел. И он вдруг вспомнил, что не хотел с ним только секса. И сейчас тоже.       Пак сорвался на протяжный и глубокий стон, когда Чонгук прижал его к подоконнику и, убрав пальцы, вошёл в него с одного плавного толчка. Ягодицу больно сжимали чужие пальцы, добавляя остроты. Чонгук двигался в нём быстро, грубо и размашисто, пока оставлял на плечах и шее следы от укусов. От этого Чимина вело ещё больше: Чон не ставил ему засосов, которые он ненавидел. Хотя они ещё ни разу не обсуждали тему сексуальных предпочтений, то, как они в данный момент в этом сошлись, дурманило разум.       Чимин подался бёдрами ему навстречу, чувствуя, как его стали сжимать крепче, а в его нутро сильнее долбиться, он стал ловить чужие губы и язык, который игрался с его пирсингом на ухе, пока Чонгук не вогнал в него член на всю длину так резко, что Чимина ослепило болезненной волной удовольствия, вырвав из груди молящий стон.       — Посмотри на меня, мне нужно твоё лицо, — объяснил Чонгук, аккуратно обхватив его за шею и челюсть. Он выпрямил его, прижимая свободной рукой за низ живота вплотную к себе, а потом вновь лаская член Чимина. Чон пытливо ласкал и покусывал его губы, съедая все стоны, когда вновь увеличивал темп. А самое главное, не давал ему отдалиться или рухнуть на подоконник от переполняющих ощущений.       Чимин рвано дышал ему в рот, иногда не в такт отвечая на поцелуй, если мешал очередной сорвавшийся с его губ резкий и надрывный стон. Он не собирался делать никаких выводов, но признавал, что в данный момент в чонгуковых объятиях и под его руками Чимин находил свою зону комфорта. Пак и сам по жизни считал себя активным, пылким и эмоциональным. И поэтому он предполагал, что для многих было очевидно то, какой он в сексе. Но Чонгук для него был приятным открытием.       Почему-то его образ намекал Чимину на то, что он более сдержан и что они чуточку разные в способах доставления удовольствия. Хотя Чон часто огрызался, как и Пак, и злился на весь мир, его закрытость создавала ему будто бы другое амплуа. И почему, чёрт возьми, Чимин был доволен тому, что это было малозаметно? Он так и не мог отбросить от себя мысль, что только что напоролся на клад. И делиться этим кладом Чимин бы очень не хотел.       — Давай, детка, кончи и сожми меня, — прошептал ему Чонгук возле уха, взяв в руку его член и сдавливая головку пальцем. Но сработало далеко не это. Сработала жажда Чонгука в зрительном контакте. От его взгляда у Чимина затряслись колени, а Чон вдобавок напомнил движением своей горячей руки, что его тело должно полностью прикасаться к нему, — так он снова прижал Пака за низ живота, а потом оперативно вернул руку на член. После этого Чимина и повело в сторону пика наслаждения.       Колени так и сотрясала мелкая дрожь, когда Чимин вонзился пальцами в чужое бедро и кончил Чонгуку в руку. Он действительно неосознанно сжал его и довёл его этим до разрядки, так как следом почувствовал пульсацию и как с несдержанным стоном Чонгук вышел из него и излился ему на ягодицы. На восстановление Чон особо времени не дал, развернул к себе лицом и завладел его ртом, по которому успел соскучиться, уже по-хозяйски вторгаясь языком.       Когда они отцепились друг от друга, то подкинули дров в камин и приставили защитный экран почти вплотную, чтобы рядом с ним устроить постель для предстоящей ночи, диван они упорно игнорировали. Чимин вырубился во время очередных ласк на полу, а проснулся, когда Чонгук часто и беспокойно задышал, с какой-то панической тревогой постанывая сквозь сон. Чимин потряхивал его за плечо, пытаясь выдернуть из сна. Настолько уязвимым он пока видел его всего однажды, когда тот приезжал к нему на работу несколько дней назад с паршивой новостью. Им ещё предстояло многое узнать друг о друге. Чимин сто лет не был в отношениях, едва ли он помнил, что это вообще такое, а о серьёзных и настоящих, наверное, и вовсе ничего не знал, но теперь он хотел с ними познакомиться.       — Эй, детка, проснись, — впервые ласково обратился Чимин, продолжая трясти его, пока Чонгук наконец не открыл глаза и резким выдохом не выпустил из груди воздух, на его лбу местами выступил пот. — Это просто кошмар.       Но Чон его словно не слышал, отбросил с него одеяло, задрав ему майку на животе. То, что он увидел, — или то, чего не увидел, — его успокоило, и он, отстранившись, сел.       — Поговоришь со мной? — бросил ему в спину Чимин.       Чонгук, не оборачиваясь, вылез из импровизированной постели и, надев джинсы и захватив сигареты, вышел на крыльцо босым. Особо не размышляя, Чимин вышел вслед за ним с большим одеялом и встал в считанных сантиметрах от Чонгука, укрыв себя и его.       — Поговори со мной, — повторил Чимин.       — Это просто кошмар, — он мягко напомнил ему его собственные слова в попытке легко отвязаться от расспросов.       — Плевать, пусть будет пересказ кошмара. Знаю, ты не привык делиться, но это всего лишь я.       Чонгук смотрел на него беспокойным взглядом, курил и выдыхал сигаретный дым в сторону. Колебался, не был уверен, что ему стоит говорить о том, что он ни с кем не обсуждал. Да ему и некому было об этом рассказать. Дважды он порывался обсудить это с Джиху, но тут же представлял, как бы тот отнёсся к этому, так что Чонгук только потратил бы время и ничем бы себе не помог.       — Мне… — он осёкся, словно не был уверен, что начало правильное. Его всё ещё трясло мелкой дрожью, так что Чимин нашёл наощупь его свободную руку и переплёл с ним пальцы, как бы напоминая, что он всё ещё здесь. — Я вижу этот сон в третий раз, и я пытаюсь в нём разобраться. Кажется, что я что-то упускаю, раз это всё ещё мне снится.       — Там есть я?       Чонгук только кивнул. Они ещё даже не общались, когда Чонгук стал видеть его во сне, хотя именно этот факт не казался ему странным.       — Он начинается с того, что я стою на парапете и собираюсь броситься в Ханган, ты где-то за спиной, и у нас была прохладная перепалка…       — И я что-то сделал?       — Ты умираешь от выстрела в грудь. Возможно, в сердце, потому что смерть мгновенная. Этот сон не такой, как все, он не похож на смутное воспоминание, там всё слишком… Ах, ты подумаешь, что я псих, — он нервно усмехнулся и потёр лицо рукой, держащей сигарету.       — Он слишком реальный, так? — Чимин сжал его руку сильнее. — Там ты видишь меня так же, как сейчас?       — Если не ярче. Такое вообще возможно?       — А кто стрелял?       — Этого я не вижу. Не я, — Чонгук сделал затяжку и выдавил кривую улыбку.       — Он снится со дня смерти первого Кима? — спросил Чимин, и Чонгук кивнул. — Может, когда ты об этом узнал, подсознание спроецировало это на тебя и добавило деталей? А я там оказался, потому что, хм… потому что ты втрескался в меня! Иначе какого хрена бы ты переживал из-за того, что я умер? Или, — продолжал размышлять Чимин, — может, есть что-то общее в тех днях, после которых ты видишь этот сон?       — Не знаю, но он потом долго не даёт мне заснуть.       Чимин обнял его вокруг талии, и одеяло поползло с плеч, но Чонгук вовремя поймал его и вернул на место.       — Хочешь, будем ночевать вместе каждую ночь? Я буду делать всё для того, чтобы ты спал, как убитый, а ты будешь задирать мне футболки посреди ночи.       Чонгук усмехнулся и выбросил окурок.       — Извини. Как я сказал, это было слишком реально. И он не снится мне каждую ночь, примерно раз в несколько недель.       Чимин отстранился от него настолько, чтобы видеть его лицо.       — Пока просто постарайся не уходить от меня, если тебя что-то беспокоит. Я не буду тебе чего-то обещать или просить довериться, пытаясь сломать в тебе эти ебучие блоки, я лучше покажу тебе это, дам почувствовать уверенность, чтобы ты сам к этому пришёл.       Взгляд Чонгука стал ласковым. Похоже, такое он слышал впервые. Шумно выдохнув через нос, он вытащил руку, обхватил ей голову Чимина в районе уха и щеки, сбросив движением своего плеча с них обоих одеяло, и мягко коснулся его губ своими.