Помощь утопающей не всегда дело только самой утопающей

      После того, как каждая получила свою заветную брошь, день пошел обманчиво-спокойно, будто сил на новые конфликты и вовсе не осталось. И вот участницы разбрелись по комнатам, необязательно своим. Просто по интересам, по знакомствам, туда, куда ноги сами их принесли. В одной из них как раз собиралась небольшая, но довольно тихая компания. Идея притащила с собой карты таро, так что гадание на любовь было лишь вопросом времени. Правда у Маши результат был каким-то слишком расплывчатым. То ли слишком много кандидатов на сердце, то ли ни одного. Недоверчиво фыркнув, она предпочла развалиться на полу и слушать про судьбу других девочек, вставляя ехидные комментарии и шуточки. Она будто бы случайно легла у самых ног гадалки, то и дело как бы невзначай проводя пальцами по ноге, щекоткой сбивая с мысли и получая легкие пинки. Ну а что? Не ей, так и не людям.              Время текло размеренно и весело, пока они дружно ждали еду, отвлекая голодные желудки разговорами и не особо активными действиями. Завтра первые испытания, наделать всего на жизнь вперед они ещё успеют. Кажется, они послали какую-то девочку, чтобы та позвала их, когда все будет готово. Только кого именно, половина и не поняла. Кто-то просто отказался участвовать в их развлечении, кто-то пошел подышать свежим воздухом, короче все ждали того, чего не знали. В комнату без стука зашла Лера.              — Телки, еда готова, — сорванным голосом сказала она, закусывая куском хлеба, после чего все охотно последовали за ней. Кухня была большой и светлой, однако ожидания встретить целый пир там вовсе не оправдались. Хотя пахло просто прекрасно. Индивидуальные контейнеры с рисом с овощами на пару, вареная курочка. Довольно скучно, но вкусно и полезно. Маша, как и многие, взяла свою порцию и пошла обратно в комнату, в которой они тусовались, садясь на кровать Идеи рядом с ней и бубня что-то бессмысленное с набитым ртом. Расслабленная обстановка действовала будто как лекарство, никто не ссорился, все просто существовали рядом несмотря на то, что ещё на вручении брошей кто-то что-то не поделил. А может так мирно было только в спальнях, кто его знает. Быстро договорившись отнести пустую посуду позже, пацанки собрались на полу в кружок, отыскав где-то в ящике игральные карты.              — Блять, я так давно не курила, что мне в легкие, по ощущениям, нассали ангелы, — девушка лежала на полу, со страданием на лице изучая свои карты. Один отстой. К тому же играла она просто отвратительно и выиграть кого-то могла только в «Уно». Но в этом признаваться было подобно тому, чтобы вырыть могилу стыда. Уверенное лицо, неудачный набор карт и общий смех тому, что она пока что, очевидно, проигрывает — и вот она своя, не слишком близка, но и не изгой. Однако вот это все волновало куда меньше чем проявившая себя зависимость от никотина.              — Сука, надо было в трусах сигареты пронести, дура я такая. Девки, у вас не найдется? Сейчас помру ведь, — она осторожно отложила эти уже ненавистные игральные картинки на пол, падая сама рядом и прикрывая лицо ладонями. Она выдала такой душераздирающий вой, что сбоку послышались смешки.              — Спасу я тебя, зато потом от меня никуда не денешься. Вечером подойди ко мне, на балкон сходим. И не ной так громко, мне покажется, что у меня есть сердце, — ворчит недовольно Кира, стоя прямо у головы, и когда только подойти успела. Мари глупо улыбается, благодарит ее и обнимает за щиколотки, чуть не роняя ее вот уже во второй раз. Но желая оставаться в равновесии, она все же стоит крепко на ногах, держится за кровать рукой, переступая через руки и освобождаясь от плена тонких бледных хваталок.              — Кстати, пока вы там ворковали, ты проиграла. Коробки эти засохшие относить тебе, — хлопает в ладоши довольная Ангелина, окидывая взглядом небольшой срач на столике в углу комнаты. В ответ на это девушка только раздраженно кидает в центр карты, послушно собирая в одну длинную башенку контейнеры, стараясь особо не перепачкаться влажными крышками. Кухня встретила абсолютной тишиной. Она воровато оглядывается, не замечая никаких подозрительных движений, расслабляется, ходит вокруг столешницы, раздумывая, что вообще с этим добром делать. Не, мыть она точно не будет, да и покрутив в руках, она подумала, что никто бы не давал им многоразовую посуду. Ага, чтобы разориться на них? И вот, размахивая яркими волосами в стороны и качая бедрами в такт одной ей известной мелодии, Маша складывает в почти аккуратную кучку в мусорке одноразовый пластик, напевая тихо:              — Сигареты, сигареты, раковые палочки, вы ценны для меня больше, чем жаркий секс на пляжике. Залетайте ко мне в рот, пока я не умерла-а без вас… — она осматривает ящики в поиске чего-то съедобного, пока не слышит тихий смешок за спиной. Вот же ж. Лицо стремительно бледнеет, а потом — краснеет, пока она решается развернуться на пятках, только теперь замечая в самом углу Воробушка. Всегда тихая и незаметная, она сидела за столом у окна и не очень активно ковыряла вилкой остатки курицы. Используя ладони как веер для охлаждения горевших от стыда за свои не самые гениальные песни щеки, девушка подошла к своей знакомой, почти ложась грудью на несчастный стол.              — А ты чего это одна тут сидишь? Я уже успела даже уборку в карты проиграть, представляешь? — она опирается подбородком на ровную деревянную поверхность, хватаясь за края руками, чтобы не навернуться. Она не исключала возможности упасть вместе с ним, но полагалась на свою удачу (наверное, зря). Это было бы сущим позором — перевернуть стол на глазах у такой адекватной с виду малышки. Ее губы расползлись в привычной улыбке, пока Лиза смотрела на нее сверху вниз, будто бы размышляя, что лучше ответить и вообще стоит ли отвечать. Через какое-то время она, видимо, оттаяла, иронично произнося, немного растягивая буквы, думая в процессе, как правильно сложить мысль. А ее собеседница просто была рада слышать этот серьезный и обиженный на весь мир голос, подмечая себе разговорить ее побольше на какую-то тему поприятнее.              — Ну помнишь? Ворона. Мне редко удается в компании что-то кроме получить звание главной душнилы, даже когда не пьет никто. Вот даже разговор про сигареты поддержать не смогу даже если вдруг захочу, — она горько улыбается одной половиной рта, смотря в непонимающие ничего глаза собеседницы. В ее ожиданиях могло случиться все что угодно, от обесценивания проблемы — подумаешь, сама виновата, просто общайся с девочками больше — и до того, что она просто уйдет, разочарованная отсутствием у нее первых шагов к общению, когда сама она сделала их даже больше, чем ждала черноволосая. Когда девушка поднялась, отталкиваясь от стола, желудок сделал небольшой кувырок — нет-нет-нет-я-опять-все-испортила — и вернулся на место только когда рядом скрипнул о кафель стул, а холодная ладонь легла на макушку сверху, каким-то даже на удивление не раздражающим жестом портя прическу. Она подвинулась ближе, не ушла, услышав очередное нытье.              — А ты помнишь? Я все еще не против быть с тобой вороной за компанию. Про сигареты это вообще похуй, что о них говорить? Плохо — оно на то и плохо, что нехер сказать другого. Ты все? Не могу смотреть, как ты с особой жестокостью расчленяешь мою сестру по разуму.              Девушка отобрала контейнер, с грустью в глазах смотря на остатки куриной грудки, полностью расщепленной на отдельные волокна. Эта нелепая шутка немного развеяла напряжение, и вот губы тронула улыбка, будто бы солнце вышло из-за хмурых туч. мысленно похвалив себя за удачную клоунскую выходку. Какое-то время они сидели молча, и каждая думала о своем. И если Маша примерно понимала ход своих мыслей, то ее знакомая не понимала ничего. Вот она, которой из понятия «любимая компания» близки только прогулки по кладбищу, она, которой давно не нужен никто и никак. А вот яркое пятно чего-то совсем нелепого рядом, которая с легкостью может разговорить кого угодно из этой разнообразной компании соперниц. Но почему-то она сидит с ней тут, отойдя только выкинуть этот чертов обед, который лежал бы так на столе еще бог знает сколько, пока его хозяйка сидела бы рядом вся в своих мыслях. Она не заставляет ее говорить, только смотрит украдкой, край футболки теребит и думает тоже о чем-то. Первой идеей было уйти молча, побыть одной, вытеснить из головы эти розовые волосы, которые навязчиво появлялись то тут, то там. Но потом это все показалось таким неправильным, почему она считает такое внимание к себе чем-то странным? Она общается так со всеми и вскоре потеряет интерес, если много не отвечать, делать вид, что все равно, верно?              Странно, но первая ушла все же Лиза. В какой-то момент она заметила, что девушка рядом улеглась на стол, уткнувшись носом в сгиб локтя и, кажется, уснула. На пару мгновений она задержала дыхание, будто боялась разбудить. Такая невозмутимая, спокойная, с разметавшимися волосами. Рука сама потянулась к ним, когда шаловливая прядка отбилась от остальных, все так и желая залезть в нос. Боясь, что вот-вот она проснется и поймет, увидит, почувствует что-то, девушка одним быстрым движением убрала ее за ухо и сбежала через дверь, ведущую в сад. Там ее потревожить было точно некому. А если что — было больше возможностей убежать еще и оттуда.              — Доброго утра, че лежим? Снотворного в овощи напихали? Странно, а я думала, слабительного… — открыв глаза, Мари могла ожидать увидеть кого угодно, но только не Леру, что пришла для того, чтобы… а леший ее знает, зачем. Непонимающе моргает, зевает широко и потягивается, смотря в окно, за которым уже и темно совсем. «Вот лисица, съебалась, хвостиком махнула и даже не разбудила» — ехидно смеется про себя, совсем не обижаясь, другого она просто и не ожидала от нее. Вопросительно смотрит на собеседницу, моргает растерянно.              — Блять. Я уснула?              Та только хрипло усмехается, кивая и добавляя, что, кажется, это произошло уже давно. Они просто не заходили на кухню до этого момента. Через пару мгновений она поняла, какой глупый вопрос задала — может по выгнутой брови девушки напротив, а может и по ее взгляду на нее, будто на идиотку — и хихикнула, прикрыв рот ладонью. Настроение почему-то все равно ужасно испортилось. Хотелось уснуть и проснуться уже в этой далёкой будущей жизни, до которой ей надо самой выстроить дорогу через тернии, да так, чтобы не вылететь в самом начале этой череды изменений. Весь оставшийся вечер она провалялась за какой-то неинтересной книжкой, а потом пришло время пошалить. О да, она не могла забыть про обещание прекрасной девушки угостить ее сигаретами.              На самых носочках она подошла к ее кровати, пока та лежала, задумавшись, падая рядом под самый бок, заглядывая в глаза. Та только вздрогнула, облизнув подсохшие губы, немного растерянно разглядывая ту, которая ворвалась в зону комфорта, не спросив и будто раздумывая, стоит ли дать ей по голове за наглость. Улыбнувшись вместо ожидаемого пинка, она прислонила палец к губам, выискивая где-то в сумке пачку с долгожданной порцией никотина и завлекающе качает ей, вынуждая Машу сделать щенячьи глазки. Вот они выходят из комнаты, проходят на застекленный балкон, открывая форточку и садясь на пол — чтобы не заметили. В темноте особенно ярко и торжественно чиркает огоньком спичка, и вот глаза закрываются в наслаждении. Лёгкие охватывает дымка, расслабляя организм, водной снимая все тревоги и напряжения. Блондинка следит за ней неотрывно, но не закуривает свою.              — Оставить тебе половину? А то как-то херво выйдет, ты не куришь, а я твои запасы уменьшаю, — в ответ Кира только отмахивается, садится чуть ближе и ждет, пока она сделает очередную затяжку. Ровно за мгновение до того, как губы приоткрылись бы, выпуская горький едва заметный дым, девушка кладет требовательно руку на затылок, вовлекая в странный поцелуй. Она почти нежно приоткрывает ее рот языком, забирая никотиновое облако себе, отстраняясь и выдыхая куда-то в сторону. Ее глаза блеснули в свете луны, отражая ее как-то по-особому, будто Мари видела ее впервые. По шее прошла волна электрических разрядов, вот такого поворота событий она не ожидала точно. Хотя это было даже весело. Лукаво улыбаясь, она затягивается особенно сильно, подается вперед, накрывая чужие губы своими и прикрывая глаза. Не желая отрываться от этой ласковой мягкости, заставляющей кровь кипеть, обе выдыхают друг в друга, соприкасаясь горячими лбами, позволяя дыму рассеяться где-то около лиц, смазывая их во что-то единое.              В лица бил жар, приятный огонь близости. Как только сигарета закончилась, они невозмутимо встали, будто бы уже и не помня своей минутной слабости. Хотя это можно было назвать и наоборот — моментом, в который появилось чуточку больше сил. Настроение приподнялось, а недосказанность про то, что таких бы ночей, да побольше — витала в воздухе. Благо они договорились покурить при всех, а то исчезновение в ночи вызвало бы пару вопросов. Ещё лучше было то, что девочки успели выключить свет. Иначе как они объяснили бы зацелованные алые губы?              Утро началось куда хуже. Уши разрезал детский крик, заставляя накрыться одеялом с головой, а потом сразу — удивленно осесть на кровати. У них в семье никогда не было младших, да и она находилась вообще не дома. Так кто орет? Логично было бы предположить, что это испытание, но какая логика с утра пораньше? Мозг отреагировал на все только тогда, когда ноги на автопилоте принесли девушку в ванную. Вот она стоит напротив зеркала с зубной щеткой, умывается, чувствуя холод воды на лице, и только теперь можно уверенно сказать. Проснулась. Она понимает, что что-то совсем тихо стало, прислушивается и хмурит брови. Дверь тихо приоткрывается, и когда Мари понимает, что все ушли вниз, забыв про нее, сдавленно матерится.              — В этом доме что, блять, никто не умывается с утра? Ебаная мерзость, — девушка трет глаза, проходя мимо комнат и заглядывая в них — что странно, никто не проспал, и девушки уже собрались в одном месте, откуда слышался тихий гул голосов. Первой ее заметила Юля, подходя и заглядывая в единственные проснувшиеся глаза в комнате.              — Ты где была? — после логичного ответа про то, что она занималась тем, что обычно делают нормальные люди по утрам в ванной, девушка только стукает по лицу ладонью с тихим «блять». Похихикав и поболтав о самом простом, Маша отошла к основной части соперниц, замечая белые халаты. В нос сразу ударил больничный запах, приносимый самыми отвратительными воспоминаниями. Ни разу ее нахождение где-то в подобного рода отвратительной одежде не заканчивалось хорошо. Она берет в руки подписанную вешалку, придирчиво осматривая. Отходит куда-то в угол, шустро надевая его и разглядывая себя в зеркало. На секунду ей показались кадры из прошлого: на лице проступили глубокие тени, а глаза покрылись сеточкой лопнувших капилляров. Ей пришлось провести ладонью по воздуху перед лицом, проводя ей по щеке, чтобы наваждение растаяло, и теперь только побелевшее лицо говорило о том, что девушка конкретно поехала крышей. К этому моменту переоделись все, нестройной толпой выходя из дома. Говорить почему-то вообще не хотелось, в голове перетекали мерзкие воспоминания, абсолютно портя любые намеки на хорошее настроение, которое появилось после небольшого разговора с Совенком. Когда на улице они встали напротив детей, каждая ища своего, в животе что-то неприятно зажало, перетянуло, будто кусок льда длинный проглотила. В общем-то чистый ребенок, только слезы были нарисованы на нежном пластиковом личике. Она не стала его трогать, только прочитала бирку, усмехаясь тихо и мысленно соглашаясь с таким высказыванием. Плакать не хотелось, но тяжесть этого дня все больше давила, будто дышать становилось тяжелее с каждым вздохом.              «Мария Лилейная;        21.04.1999;       Потеряв отца — потеряла всю семью.»              Девочкам было тяжелее. Она видела, как они плачут, как кричат от безысходности, но сил оторвать хотя бы ногу от этой чертовой земли, подойти, обнять не было. Болезненная злость на себя поднималась, пока она слушала объяснения других участниц, а сама она не могла проронить ни слова. Комок застрял в горле, и отвлечься от воспоминаний она смогла только когда услышала за спиной голос, принадлежавший точно кому-то другому. Кажется, у них намечался урок с психологом. Мари мысленно приготовила коробку носовых платочков, на дрожащих ногах подходя к приготовленным для них стульям. Как бы невзначай по левой руке, что напряженно сжимала край сиденья, пробежались чьи-то пальцы, гладя ноготками и останавливаясь на костяшках, почти вынуждая расслабиться. Глаза сразу же нашли Лизу. Она сидела с удивительно спокойным лицом, наблюдая за соседкой только боковым зрением. Дыхание частично пришло в норму, и теперь девушка могла хотя бы слушать то, что говорила им преподавательница. Она благодарно кивнула, зная, что кому нужно — та увидела.              «Как вам вообще?              В голове глухим звоном раздался этот вопрос. Полный пиздец. Что еще сказать? Ступор, боль, чужие истории. Девушки рассказывали много, страшно, так, что в глазах стояла стойкая пелена слез. И с каждой из них хотелось то ли кричать, то ли закрыться, то ли просто исчезнуть, оставив от себя ни единого момента в чьей-то памяти. Ее спросили где-то в конце, потому что ну не может человек, которому нечего рассказывать, сидеть, не шевелясь и не дыша, казаться живым только по стекающим по щекам мокрым дорожкам. Идеальная прямая спина, напряженные мышцы все до одной и ни одного движения — она сама будто стала куклой. Медленно, будто обдумывая каждое слово десять раз, она начала:              — В десять лет отец не выдержал того, что происходило в нашей семье. У нас был маленький сарай на даче, где мы проводили лето. И однажды мать отправила меня туда, чтобы я что-то принесла. Блять, я только сейчас понимаю, что она сделала это специально. Там был он. Он повесился, висел там, я просто упала рядом, попыталась снять его, и когда он упал, просто сидела и пыталась открыть глаза. Меня вынесли домой, когда я уснула прямо на трупе. Эта сука положила мне на стол у кровати его предсмертную записку, в которой папочка просил не говорить мне ничего, соврать, что он уехал работать, что он занят, что угодно. Говорил о причинах, — ее голос надломился, и Кристина, сидящая справа, сжала ее руку изо всех сил, прижимаясь и даря то, что она только могла, удивляясь тому, насколько ледяной была вся девушка — тепло.              — А потом появился отчим. Меня начали пиздить, игнорировать… — она резко уткнулась лицом в предоставленное плечо, срываясь в крик, задыхаясь от удушающих слез. по позвоночнику пошли совершенно не Кристинины руки, гладя не слишком уверенно, но вполне себе ощутимо. Постепенно эти самые руки смелели, и вот черная непослушная прядь, выбивающаяся из прически, щекочет ухо, а сзади чувствуется неприлично маленький вес Лисички. Это была точно она, Мари не могла перепутать жар ее миниатюрных ладоней ни с кем. Она обняла ее. Положила голову на плечо, прошептала, что все позади, сжала плечи и потом быстро — словно это был лишь летний ветер перед грозой — отступила, не веря в свои же действия. Не скоро, но постепенно истерика отступила, оставив после себя лишь тихие всхлипывания, напоминающие икоту.              Это был не конец испытания. В ебаной коробке под ногами лежала, как ни странно, даже не веревка, — хотя она бы и не удивилась, если бы ее захотели таким образом добить — там лежало нечто хуже. Обычный канцелярский нож. Она не стала брать его в руки, здраво понимая, что тогда не сможет положить его обратно. Просто смотрела, медленно, будто под гипнозом убрав коробку обратно на землю. Снова спросили. Матеря про себя все эти «ебаные испытания», девушка сделала глубокий вздох.              — В день, когда я прочитала записку, мне было так больно, что я смогла уснуть только когда воткнула себе в ногу нож, такой же. Вот настолько, — она раздвинула пальцы, показывая сантиметра три. Удивленные выдохи, и вот ткань приподнимается, показывая тонкую белую полосу под коленом. Если присмотреться, таких было несколько, но про них Лилейная решила умолчать, понимая, что они ни к месту — просто следы разной давности, которые сейчас ничего не значили. Однако судя по нескольким взглядам, которые она буквально кожей почувствовала на себе, кому-то еще было не все равно. Но она отмахнулась от этого, желая только одного: забыться. Забыть этот позор публичных слез, которые она не могла простить только себе, забыть эту боль.              — А как нам должны помочь альбомы? — она прошептала одними губами, рассматривая это недоразумение в своих руках. Объяснение было похоже больше на бред, но, если психолог говорит, что так надо — значит стоит просто довериться, а не задавать лишних вопросов. Тем более, кажется, другие девочки эту идею оценили. Ну вот и все равно. Попрощавшись, девушка твердо решила снова пойти в душ. Только теперь она поняла гениальный замысел всех остальных: после психологии хотелось смыть с себя все, умыться раз десять и желательно еще — утонуть. Однако теперь очередь тянулась пусть и лениво, — из кроватей, в основном, — но все же ощутимо. И вот пока очередные красотки наводили красоту, а сама Машка просто лежала на кровати, рассматривая обложку книги, к ней в ноги кто-то подсел. Она заметила Мишель, которая нервно заламывала пальцы, после чего совсем тихо произносит «Мне жаль». Легкая улыбка тронула губы, но почему-то говорить не очень и хотелось. В это время как раз освободилась ванная, и Настя выкрикнула ее имя — она занимала очередь следом. Это было настоящим спасением.              — Мне тоже жаль. Спасибо, — она мимолетно погладила тыльную сторону ладони знакомой и постаралась побыстрее скрыться за дверью, пока кто-то не занял ее честно занятые часы ванных процедур. Она села на бортик ванной, заглядывая в зеркало, параллельно стягивая с себя футболку. В отличие от других девочек, она не носила ни топы, ни лифчики, совершенно не стесняясь. Немного покрутившись перед зеркалом, шепотом отпуская шутки про формы как у восьмиклассника, причем парня, который надел силиконовые сиськи, да и те какие-то детские, китайские и маленькие. Горячий душ приводил мысли в порядок, резко собирая их в одну кучку. Сразу как-то перехотелось отказываться от такой новой жизни — лучше вырвать все больное с корнем, прорыдать, чем держать в себе и заливать колесами с водкой, верно?              Волосы выглядят особенно ржаво-рыжими, когда она выходит из ванной, не вытерев их, только положив полотенце на плечи. Ее безумно бесила эта дурацкая пижама, так что она спала без неудобных длинных штанов, только верх и трусы-шорты, которые прикрывали больше, чем эти дурацкие медицинские сорочки из испытания. К ней подходит Кира, толкая локтем в бок, ухмыляясь. В ее глазах плясали чертики, и Мария могла поклясться всем, что у нее было, что она знает, зачем та пришла.              — Покурим вечерком? — облизывается плотоядно, отчего они обе смеются, и светловолосая подмигивает, щелкая языком, бросая «Ну ты подойдешь, а я пока пошла, мое дело предложить». Воспоминания о прошедшей ночи тепло отзывались на сердце, но, кажется, примерно в этот момент она поняла, что ни одна из них не считает это ничем серьезным, что было только на руку. Надо как-то сбрасывать напряжение, и кто поможет лучше, чем в будущем — подруга, которая прекрасно держит свой язык за зубами? Шальная голова подобрала образ второй кандидатки на прекрасные вечера, но сразу отмелась — это звучало как почти невозможная идея. Однако все невозможное манит куда сильнее.               На самом деле они и правда собрались как-то без лишних вопросов на этом балконе. Но только они действительно молча сидели у стены, прижавшись плечами и держась за руки, держа каждая по отдельной сигарете. Каждая молчала о чем-то своем, и только тепло рядом помогало держаться, не плакать, быть сильной. Киру в такие моменты было будто бы и не узнать: вся такая нежная и ранимая, она опускала плечи, склоняла голову вбок на чужое плечо и становилась будто бы меньше, слабее, нежнее. Она была рада тому, что у нее ничего не спрашивали, не выпытывали, просто находились рядом, иногда играясь с пальцами, перебирая их и изучая крепкую ладонь. По их возвращению кто-то ехидно спросил, не помешает ли он их свиданию, если пойдет на «курильный балкон» в тот же час, на что они не сговариваясь буркнули «помешаешь», и завалились в кровати под дружный смех.              Следующее утро началось нормально. Хотя бы с будильника. Стандартные водные процедуры, пара минут, чтобы натянуть форму — и вот они садятся в автобус. Очень удачно было свободно место в самой заднице у окошка — именно туда быстро запрыгнула девушка, прижимаясь боком лба к холодному стеклу и прикрывая глаза. Однако долго поспать не дали, и рядом раздается тихий голосок.              — Доброго утра, повороним? — только кивает в ответ, лениво поднимаясь и не может скрыть улыбки: если честно, она планировала прогонять с этого места всех, чтобы спокойно поспать без разговоров, но этому чуду отказать было невозможно. Распущенные волосы делали ее просто очаровательной, и один взгляд на них мог вызвать восхищение (сама Мари постоянно забывает их даже причесать время от времени).              — Доброго утра, птенчик. Как думаешь, на какие пытки нас повезли? Бля, я так давно не ездила в подобных автобусах, чувствую себя как на школьной экскурсии! — она говорит это все на одном дыхании, смотря с детским энтузиазмом за тем, как машина трогается, выезжая с территории дома. Поворачивается к собеседнице, замечая, что та ее слушает с интересом и полуулыбкой. Пару секунд глаза смотрят в глаза, после чего Мари хватает ее под руку, размазываясь по ее плечу будто на бутерброд положили ножом уже теплое масло. Но Лиза же не привыкла делать то, что не нравится. В ней спрятана внутренняя сила, которой она могла оттолкнуть всех тех, кого хотела видеть. Хотя в последнее время происходило в точности наоборот: она избегала встречи с теми, кого хочет видеть больше всего. Но сейчас она смотрит в эти яркие глаза, вспоминая их первый день знакомства, когда карие омуты были залиты алкоголем и выражали только тревогу, и внутри что-то приятно теплеет, будто ей и нужна была такая аккуратная встряска. Ее вроде бы и не спросили, что она хочет, но действуют так осторожно, что она понимает, что может в любой момент только двинуть плечом пренебрежительно — и она уйдет, уйдет навсегда, если понадобится, перестанет здороваться, только будет смотреть грустно вслед. Такие мысли не устраивали ее, так что узкая ладонь крепко схватилась за рукав, а щека упала на лохматую макушку, которая пахла как-то по-особенному лесом и чем-то еще, создающим ощущение домашнего уюта. Она не видела ее лица, но была уверена. Они одинаково по-глупому улыбались.              — Если честно, не знаю, я вообще мало на экскурсиях была, — она немного стесняется того, что не может поддержать тему, и голос затухает к концу фразы. Внезапно Маша заливисто смеется, хрюкая и утирая слезинку.              — Не волнуйся ты, я была на одной в жизни. Матушка не особо хотела платить, ну понимаешь, — она перестает смеяться так же резко, как начинает, немного перекручиваясь в кресле так, чтобы лежать на спине головой прямо на коленях, кое-как поджав под себя ноги. Потревоженная этой возней Лиза лишь вопросительно смотрит вниз, замечая какой-то необыкновенный взгляд на себе, такой, какого она ни разу в жизни не видела, отчего по позвоночнику ползут мурашки. Что-то неизвестное раньше и приятное поблескивает вокруг зрачка, смешанное с нежностью и восхищением, отчего на всегда привычно ровного цвета лице проступает румянец. Конечно, это не остается незамеченным внимательной девушкой, и рука осторожно тянется вверх, кончиками пальцев касается щеки, скользит к скуле, и девушка будто бы инстинктивно прикрывает глаза, жмурится, но, к удивлению даже для себя — только трется о ладонь, беря ее в свои пальцы и улыбаясь расслабленно.              — Я просто пиздец как захотела полюбоваться тобой, прости, — Мари хихикает, кладя вторую руку на ее шею, проводя ладонью выше по затылку, ероша волосы и наблюдая за реакцией с совершенно невозмутимым лицом.              — Воробушек такой ты, конечно, лисичка черненькая, — раскрывает она ей все карты, убирая руки и прикрывая глаза, молча улыбаясь. Времени подумать об этих прозвищах совсем не осталось: автобус затормозил, отчего Лизе пришлось обхватить плечи своей знакомой, наклоняясь, чтобы та не упала. Маша же решила подняться резко, и вот они сталкиваются лбами, ойкают, а потом смеются, пока девушка поднимается на свое кресло, поправляя складки одежды. Ровно за секунду до того, как сбежать из автобуса, она оставила горячий поцелуй в середине лба и шепнула «Не болей давай», оставляя с дырой в груди, которая потихоньку начала болезненно зарастать розовым огнем и множеством вопросов.              Оказалось, испытание придумали куда проще, чем кто-либо из девочек мог представить: проверка здоровья. Многочисленные замеры, шутки, все то, что девушка старательно пыталась стереть из своей памяти, еще давно основательно забив на здоровье. Впрочем, кажется, у нее подкачало только сердце, что было странно в связи с длинным опытом употребления всего, что попадется под руку. Вообще в этот момент она больше витала в облаках, размышляя, что же вообще происходит у нее в голове. Пока она была уверена только в одном: что бы это ни было, оно имело разные оттенки с тем, что было той самой ночью с Кирой. В Лизе было что-то такое, что заставляло хотеть приблизиться максимально близко, косточка к косточке, хотелось обнажить самое сердце, вырвать его и показать, что оно бьется, что оно бьется невероятно не так, как обычно, когда она рядом. Но надо было действовать несколько хитрее и медленнее, чтобы не спугнуть хрупкую Лисицу. А то убежит насовсем, и ловить будет нечего. Как-то так, наблюдая за соперницами и закусив губу, она пропустила, что они проиграли… школьникам. Ее поставили на прыжки в длину, и это было не то, чтобы позорно, но до результата мелкого не хватило пары сантиметров. Пожав плечами, она села на землю, залипая в одной точке до того момента, как за ними приехал автобус.              Она вновь села у окна, не надеясь особо ни на что после своей странной выходки с поцелуем. Кресло рядом тихо скрипнуло, и вот она сидит перед ней — руку протяни и забери себе — и смотрит в то же окно, едва уловимо касаясь плечом плеча, сидя вполоборота так, что можно было уловить тень неуверенности в тоненькой складке меж бровей. Она пришла сама, сама села рядом и притворяется, будто все в порядке. Очаровательным было ее это желание закрыться, таким, что хотелось немного подковырнуть, вытащить, обнять все обнаженное и горячее, залечить раны и не отпускать. И сейчас она в очередной раз засматривается на нее в желании запустить пальцы в волосы, прошептать какой-нибудь успокаивающий бред и пообещать, что все будет хорошо. Да не просто так, а действительно защитить, не дать никому обидеть.              — Я сегодня даже немного устала, знаешь, спорт чуть-чуть не мое, — осторожно переплетает их пальцы, беря за руку, обращая на себя ее внимание.              — А я раньше занималась борьбой, мне было довольно просто. Хорошо, что мы не выиграли, да? А то стыд был бы такой, — она замолкает на секунду, но видит чистый интерес в лице, расслабляя плечи, — А еще мне немного не хватает занятий, понимаешь?              — Хочешь попробовать научить борьбе меня? У меня чувствительность маленькая, а энтузиазма дохуя, — глупо улыбается, просто желая проводить с ней как можно больше времени. Вообще все равно где и как.              — Хм, мне надо подумать, — она раскачивает их сцепленные руки, будто привыкая к такой близости, пытаясь понять, нравится ей или нет.              — Я просто приехала с мыслью, что буду одна всегда, займусь собой. А тут ты, — она не договорила, не придумав, как отозвать их отношения. Во рту у Мари стало неприятно горько от прокушенной до крови щеки.              — Только скажи — и я перестану тебя отвлекать.              — Нет, пожалуйста, продолжай. Я просто… не ожидала, что мне так понравится чья-то компания, — оправдывается после первого, замечая на чужом лице перемену эмоций от страха до слабой надежды. Неужели ее боялись потерять? Несмотря на всю искренность, верилось… слабо. Вот снова они приезжают, нехотя расстаются, расходятся было переодеваться в домашнее, но их останавливают. Второе испытание за день будет. Удивленных девушек завели в зал со столом, полном мисок со льдом и бутылками. Будто не замечая подвоха, все накинулись на алкоголь. Что-то в голове кричало Машке: давай, напейся, ты так хочешь этого, не терпи, просто выпей бокалов пять и забудь про все. Однако это место на проекте было единственным вариантом исправить жизнь. Сбоку стояла испуганным птенцом Лиза. Ее почему-то тоже не хотелось разочаровывать.              «Однако никто не отменял правило одного бокала» — думала она, беря в руки этот самый красивые фужер на тонкой ножке. К ней тут же подбежала Кира с бутылкой красного вина, одним ловким движением наполняя до половины сосуд. «Мне понравилось с тобой курить, не вылети, пожалуйста, из-за бухалова» — она промурчала на самое ухо, приятно обжигая шею, вызывая легкую улыбку на губах. Где-то со стороны она увидела своего воробышка, подходя к нему из толпы и садясь за стол рядом, благо пока свободных мест было более, чем достаточно.              — Смотри, если я выпью больше, ебни хорошенько по лицу, — она буквально видит, как тело девушки расслабляется от этой шутки. Уже двое девушек ее мечты переживают за ее отношения с алкоголем. Как мило.              — Мне просто кажется, что это проверка.              — Думаю, это очевидно. Просто не хотелось лишать себя удовольствия от вкуса половины бокала. Разносит меня очень и очень тяжело с вина. Надо будет выпить как, — она обводит зал взглядом, — Как Насте. Видишь? Бедная, как ей влетит…              В ответ Лиза только качнула плечами, показывая свое отношение к пьющим чрезмерно людям.              Случилось то, что они обе и представляли. Зашла преподавательница. Грациозная и строгая, она выглядела лишней во всем этом балагане. Однако вскоре ей удалось рассадить уже пьяных девушек за стол, и вот она уже объясняет правила этикета. Кажется, это было простой задачей только для тех, кто не напивался сильно. Положить салфетку, дождаться, пока Кира нальет бокал шампанским, как бы случайно задевая щеку теплом руки, отпить один глоток, слушать дальше. Когда подали меню, одно только стало обидно — что мать ни разу не была в ресторане сама и не водила дочь. Однако пара блюд все же была известна, так что выбор ее пал на тартар из говядины. Что может быть лучше, чем свежее сырое мясо? Когда его подали, она поняла, что точно не ошиблась с выбором, и пока вокруг многие морщились от того, что никогда не пробовали, остальные спокойно копошились вилками в своих тарелках под тяжелым взглядом. Конечно же, не обошлось и без небольшой трагедии — только так хотелось назвать напившуюся Настю. Но гораздо более страшно было наблюдать за тем, как абсолютно точно полюбившаяся блондинка поглощает алкоголь в ужасном уже количестве бокалов.              — Будь осторожнее, прошу, — Мари подходит, чтобы положить руки на чужие плечи, чувствует их напряжение, медленно вминает кожу пальцами, отчего в голову будто приходит некая ясность. Тихая благодарность, и вот бокал стоит в стороне, а девушка возвращается на свое место.              — Услуга за услугу, — поясняет она Лизе, но ей не требуются объяснения. Она просто не имеет ничего против ее общения с кем-то, не может иметь что-то против. Только на ушко говорит о том, что рада, что она отговорила ее от бесконтрольного распития. Они вдвоем улыбаются друг другу чисто и близко, будто вокруг и не было никого.              Вскоре они оказались на кухне — замаливать свои грехи. Как-то так вышло, что они остались втроем, остальные, кажется, устраивали пиздец в саду. Лиза быстро справилась со своей работой, садясь на стул и наблюдая за тем, как Маша активно намывает чужие тарелки в помощь, тихо переговариваясь и о чем-то смеясь с той, что наматерила, кажется, на целый ресторан разнообразной посуды.              — Сегодня покурим? — услышала она обрывки фраз.              — Да, конечно. Напомни после проекта отдать тебе долг.              — Забей, вдруг я вообще брошу?              — Отдам не сигаретами.              — Запомнила.              Они обменялись многозначительными взглядами, и вот Кира притягивает в свои объятия Машу, немного покачивая, а затем вытирает мокрые ладони о ее брюки в районе задницы. В ответ та только взвизгнула, отстраняясь и хватая влажное полотенце с тумбочки, бьет по животу и отбегает за Лизу, встает на колени за ее спиной и прижимаясь к ней. обнимая, скрещивая руки на ее животе. Если бы они не были знакомы, тогда предполагала бы, что розововолосая перепила настолько, что уже не осознает происходящего, но она своими глазами видела количество алкоголя, что попало в ее организм. Получается, им просто было весело вдвоем, раз они так дурачились, даже когда нетрезвой была одна. Это немного кольнуло неясной тревогой по самооценке, но достаточно было посмотреть на то, как трепетно и совсем не грубо за нее держались, чтобы стало немного легче. На пробу она незаметно — как сама думала — взяла чужую ладонь в свою.              — Воркуйте тут сколько влезет, а я пошла, там какой-то совсем дикий движ, слышите? — она вышла, и теперь девушки остались наедине.              — Вы сильно сблизились, вижу? — она улыбается, подмечая про себя, что действительно радуется, что то, что она общается с ней, не мешает заводить новые знакомства. Она считала себя более, чем недостойной индивидуального общения, считала себя запасным вариантом в лучшем случае.              — Немного. Два раза курили, три — болтали. Я стараюсь не конфликтовать ни с кем, это весьма полезно, — она передвинулась, садясь на пол перед девушкой, кладя подбородок на ее колено и заглядывая в глаза, — Но, птенчик, знаешь, с самого нашего знакомства ты была особенной, — она улыбается и прикрывает глаза, так и оставаясь сидеть на полу, никак не помогая тяжелым мыслям разойтись по голове. Она ненавидела такие быстрые чувства, которые вспыхивали и угасали как свет зажигалки. Однако она не могла ничего с собой поделать, когда Мари так беззащитно-откровенно говорила обо всем, что приходило ей в голову, когда она делала все, что казалось правильным. Она была живой и ей хотелось верить, но было так страшно, что Лиза только тихо прошептала «спасибо», положив на мгновение ладонь на чужую щеку, после чего покидая быстрым шагом кухню, оставляя задумчивую девушку сидеть на полу в одиночестве.              В этот момент захотелось напиться. Просто взять, пойти, выпить бутылку залпом и разбить ее себе о голову, чтобы не наговорить лишнего. Что-то внутри убивало, травило, заставляло прислониться спиной к стене и начать методично бить кулаками пол, наблюдая отстраненно за тем, как по костяшкам растекалась кровь. Стало спокойнее, и только тогда она смогла себя заставить встать, утерев бумажной салфеткой пол, и направиться прямо на балкон. Она молча стояла, наблюдая за разборками наружи, пока на душе было паршиво настолько, что пьяная часть сознания просилась туда, раздражаясь от поведения некоторых особ. Возможно, если ей дадут по лицу — станет легче? За совершенно невеселыми мыслями она не заметила, как все закончилось, и вдруг совсем неожиданно, заставляя вздрогнуть, ее притянули за талию назад, выдыхая в самое ухо.              — Кирюха тут, не вешай нос, — в голове будто включили лампочку, освещая все ровным белоснежным светом. Маша вся обмякла, запрокидывая назад голову, прикрывая глаза, пока по щекам стекали тихие одиночные слезинки. У девушки, что была на голову выше, была такая аура, что удержаться было невозможно, хотелось прижаться, зарыдать, раствориться. Почему-то вспомнилось, что еще недавно она думала о несерьезности этого всего между ними. Тогда почему рядом с ней она задышала глубже? Почему это стоило невероятных усилий — не слиться с ней, не умолять вобрать в себя, чтобы не существовать отдельно? Было просто сложно. Жить, чувствовать, что-то делать — все это стоило ей таких гигантских сил, что хотелось просто вернуться в детство и уснуть навсегда на коленях у отца.              — Ну ты чего, блять, расклеилась совсем? Давай, руки в ноги, разъебем всех тут, — она явно не знала, какие слова подобрать, только придумала осторожно спуститься по стене на пол, укладывая себе на грудь чужую голову и оставить поцелуй на макушке. Она взяла ее руки в свои, наблюдая совсем свежие следы, задумавшись. Вроде как она ни с кем не дралась, разве что…              — Ты что, Лизу убила там на кухне? Не переживай — я закопаю труп, как нехуй делать, никто не найдет, ты чего? — сдавленный смешок. Неудачная, совершенно не к месту шутка, почему-то сработала. Ну почему? Почему они постоянно оказывались где-то рядом в самые херовые моменты, будто чувствуя на расстоянии, когда были нужны друг другу? Стоило закрыть глаза еще на мгновение, просто моргнуть, как они уже сидели на полу и целовались, на этот раз без сигарет, в них не было нужды. Нужда была в друг друге, в том, чтобы выплеснуть всю ярость, крышу сносило от огня, который зажегся, разгораясь с каждым мгновением все больше.              — Нет, я… — она хочет что-то сказать, пока отстраняется, чтобы через рот глотнуть воздуха, но ей кладут ладонь на рот, заставляя замолчать.              — Давай не говорить, заебала. Давай курить, давай целоваться, это у нас получается куда, сука, лучше. Мы пиздецки плохи в ебаных словах, — и она подчиняется, как только рука убирается. Перед глазами стоит пелена, иллюзия, что все хорошо. Чужие руки притягивают за шею, и губы сплетаются особенно жарко, мокро, яростно. Раздвоенный язык было ужасно увлекательно и горячо изучать, гладя половинки своим, огибая его со всех сторон. Когда под рубашкой ногти впивались в бока, сжимая талию, разум совершенно поплыл, заставляя до исступления гладить волосы, перебирая пряди. Они отстранились, и Мари чувствовала себя совершенно пьяной, приятно пьяной, а не как обычно. Шум в ушах напоминал шум моря, хотелось танцевать, хотелось курить, хотелось петь.              Щелкнула спичка. Они закурили, точно так же — не проронив ни слова. Беспорядок был везде: на сердцах, прическах и одежде. Все взъерошенные и помятые, они просто не могли не улыбаться, растягивая губы до боли. Стоило сигаретам закончиться, как девушка встала, поправляя форму, которая выглядела так, будто на этом ебаном балконе была как минимум оргия.              — Спасибо, ебейшее спасибо, — она оставляет последний поцелуй в уголке губ, направляясь быстрым шагом в душ. Хотелось немного понежиться в горячей воде.              — Это тебе спасибо, мелочь, — говорит Кира в спину, проводя пальцем по губам. Ебаный пиздец, какие же странные у них были отношения.              Пара дней прошла в какой-то суете, и испытание в школе — возможно, потому что она была максимально неярким персонажем в свои собственные школьные годы — не вызвало ничего, кроме скуки в процессе, да раздражения и смеха от того, что рассказывали другие девочки. Сама-то она просто молча протерла пару столов, совершенно не выспавшаяся, только с ноткой раздражения замечая, что Лиза ее абсолютно точно игнорирует, закрывшись в себе. решив дать ей время, Маша не проявляла никакой инициативы, иногда только замечая на себе тяжелые взгляды. Неделя медленно, но верно, шла к завершению. Два дня — выгон — выходные. Два дня. полные свободы и отсутствия камер, конечно, звучали хорошо, но до них еще надо было дожить. Что-то тяжелое поднимало голову, извиваясь змеей в животе, когда она думала об этом самом дне. Было страшно.              Их собрали в зале, показывая что-то по телевизору. О, это было и смешно, и стыдно, что больше — одному богу известно. После недолгих перекрикиваний они даже выяснили, кому принадлежат треклятые красные стринги — Маша показала два больших пальца Диане, поворачиваясь к ней сквозь смех. Если быть честной, то она и сама хотела заказать такие, только в черной расцветке. очередь дошла и до ее личной гордости — белоснежных женских трусов в озорной узор в нарисованную женскую грудь. Также рядом были и любимые укороченные мужские, что не добавляло ей баллов от преподавателей.              Их позвали на улицу, и девушка жопой чувствовала, что просто так ничего не будет. Обязательно что-то неловкое, стыдное, такое, чтобы было что показать по тв. Кто носит мужское белье? Ну, не соврав, она подняла руку с преобладающей частью участниц. А что? Удобно же!              — Парочка трусов есть, обдувает прикольно ночью, — она пошутила, сразу слыша шутку от Киры, закусывая губу и борясь с желанием после испытания взять — и проверить. Обманывать все же нехорошо, а посмотреть явно было бы на что. Далее с открытым интересом она слушала то, что рассказывал молодой человек, чуть ли не записывая мысленно в голове. Им начали выдавать белье. И уже самое начало было интригующим: темно-синий шелк на аккуратном теле Лизы… она бы обязательно посмотрела и потрогала, но только в полумраке и при свечах. То, как она смущалась, вызывало широкую улыбку, от такого наивного выражения лица абсолютно теплело в области сердца. «Цвет индиго» — она проговорила одними губами, ухмыляясь, наблюдая за тем, как за комплектом идет теперь маленький Совенок.              — Кирюха в деле, телки! — она вспомнила, как она назвала себя так же в другой обстановке, мечтательно улыбаясь и тихо произнося:              — А че тебе не кружево? Жаль.              Видимо, она накаркала, иначе объяснить то, что ей выдали бархатистый розово-кружевной комплект, который переливался в белый и скрывал… откровенно говоря мало что назвать было никак. Пришла очередь Киры смеяться, пока ей вручали это «барбейское» недоразумение.              Они переодевались в одной комнате, и наблюдать за ужимками и стеснением было очень смешно. Сама она зашла за кровать, со скоростью молнии меняя трусы на то, что выдали, задрав кофту и пытаясь отмучить застежку. Кажется, на звуки истинных страданий пришла Лиза, которая, кажется, забыла значение слова комплект, ходя в верхе и пижамных штанах.              — Тебе помочь? — она смотрит, не стесняясь, после чего девушка с облегчением выдыхает, быстро стягивая футболку и только потом отворачиваясь спиной к собеседнице, вдевая руки в сделанные для них отверстия. Она возится прилично, щекочет кожу пальцами, заставляя хихикать и дергаться, явно мешая процессу.              — Спасибо огромное. Тебе, кстати, идет. — она оглядывает ее подкаченное тело, прикусив губу, на что получает короткий комплимент в ответ, после чего Лисичка предпочла сбежать на улицу. Надолго ее это не спасло, так как Мари вышла сразу следом, со смехом замечая синенькие трусы, валяющиеся на траве. Она выходила сразу так, не прикрываясь. Пару раз крутанулась, остановилась и сделала поклон — как умела, чуть не клюнув пол носом. После некоторой похвалы и комментария, что моно-цвет в волосах и в белье выглядит изумительно, она встала между той же Лизой и Мишель, кладя руку на забор за первой, играясь пальцами с резинкой брюк и щекоча кожу на боку.              В этот же вечер случилась вечеринка. Наконец-то после этого мучения правильной пищей им подогнали остренького, сладенького, мучного! Пока Машка пыталась съесть целый эклер за укус, отправляя вслед пару чипсов, она не заметила, как к ней подлетела Кира, обливая открытым шампанским с ног до головы.              — Блять, ебаный тебя в рот, я теперь мокрая!              — А еще сладенькая и в розовом белье, ага, — она подмигивает, убегая разливать по бокалам алкоголь. Почему-то слова про цвет ее белья смутил. Но эти мысли быстро прервали игры. На самом деле это был полный пиздец, от которого она предпочла отказаться. потягивая коктейль из неизвестных ингредиентов, который ей в руки сунула местная барменша. Где-то в стороне сидели, мирно беседуя, Лиза с Идеей, а сама девушка мирно стояла, болтая с кем-то и делая маленькие глоточки алкоголя, когда пластиковые шарики окончательно победили Киру, и та упала, хватаясь руками за то, до чего дотягивалась — а дотянулась она До Мари, наваливаясь всем весом на нее, хватая за руки и разливая к чертям собачьим половину стакана ей на когда-то белую футболку.              — Ну привет, ангел, упавший с небес, — после продолжительного крика испуга, состоящего преимущественно из «сука» и «блять» прошептала игриво девушка, после чего пьяный шепот на самое ухо сообщил:              — Так бы и сняла с тебя всю мокрую хуйню, детка, — а потом она со второй попытки встала, упорхая дальше мешать напитки. О, это было ее призвание.              — Я живая, отбой, тусите дальше, — она поднялась кое-как, пододвигая стул к девочкам, которые уже закончили пить и вклиниваясь в их диалог. В какой-то момент ее снова облили шампанским, будь оно проклято, и теперь липкими были даже волосы. Смешно, мерзко и холодно. Все в одном.              Уже глубокой ночью, когда все спали, Маша решила набрать себе горячей воды в имеющуюся у них, хвала небесам, ванную. Приятное тепло окутало тело, скрытое немного воздушной пеной, когда дверь в ванную бесцеремонно открылась и снова закрылась. Это была полусонная пьяная Кира в пижамных штанах и топике. Она включила холодную воду, обливая ей лицо и грудь, выпила с ладоней, а только потом почувствовала на себе пристальный взгляд.              — О, русалочка, — она улыбнулась нахально, садясь на бортик ванной и разглядывая девушку, которая только подогнала пены к участкам тела, которые хотела скрыть.              — Надо же, ты без этой розовой хуйни даже, блять, красивее. Сука, заебала быть такой красивой, всю вечеринку на тебя пялилась. Зуб даю, не я одна, — она резко опускает ладонь под воду, гладит по талии и сжимает в ладони ягодицу, за что получает шлепок мыльной водой в лицо.              — Ты пьяна как хуй знает кто, давай, пиздуй спать, — устало бормочет, теряя желание купаться, вылезает из воды, прямо на мокрое тело натягивая чистое белое белье, пока ее знакомая плевалась в раковину пеной, промывая глаза. Стоило Кире вытереть лицо полотенцем — как розововолосой и не было. Только мокрые следы пяток вели в спальню. Тихо садится на край кровати, упираясь лбом в стену, шепчет грустно:              — Я просто уснуть не могла… Прости, блять, — ее с тихим вздохом притягивают к себе, затягивая под одеяло и утешительно гладят по спине. Да, вот так спать было куда приятнее.              Проснуться в крепких объятиях не ожидала только сама Кира, с удивлением слушая историю того, что она творила пьяная ночью от ее яркой подружки. А то и странно, что сон был на редкость приятным, будто большое мягкое облако. Другие девочки предпочли промолчать, только строя догадки про их личную жизнь шепотом, да и ранний подъем не способствовал силам на расползание слухов. Испытание с викториной девушка почти с треском провалила, выбыв за разговоры. И теперь они сидели в комнатах, разбирая вещи по чемоданам перед выгоном. Плохое предчувствие преследовало Мари до самого конца, и вот она копается в сумке, выискивая горстку колечек, кладет их в карман.              Первая, к кому подошла она, была барменша. Тихим шепотом она сказала, что была рада познакомиться, но боится, что любую могут выгнать, поэтому она хочет оставить что-то на память. На всякий случай. Подумав минуту, она снимает со своей руки кольцо со змейкой, вкладывая его в ладонь, оставляя поцелуй на щеке, убегает в другую комнату.              Там находятся ее милые птички, сидят на кроватях и убирают вещи. На сердце становится больно от того, что кого-то них она может не увидеть до самого конца шоу или до момента, как выгонят ее после, ну или их — после нее.              — Привет, я сейчас хожу как дура и ссусь, поэтому возьми, пожалуйста, на память обо мне. — она обнимает ее, вкладывает в ладонь другое кольцо — широкое с вырезанным в нем сердцем, серебряное и одно из любимых. Не сдерживая смущения, она садится теперь к Лизе.              — Птенчик, перестань меня избегать, пожалуйста, хотя бы сегодня. Я так боюсь вылететь, что не вынесу твоего холода. — она утыкается ей в плечо, всхлипывая, теребит в руках подарок специально для нее. Толстая черная сталь, шипы и синие камушки-звездочки, от обработки выглядящие матовыми.              — Прости, — она как зачарованная смотрит, как ей на палец надевается колечко, когда Мари поднимается, глядя глазами, полными слез, в ее. Щеки пылают от стыда. Она думала, что та наигралась, передумала, нашла лучшее общество в другой, не замечая, что сама сбегала, не давала толком заговорить. Эти объятия, в которые она первая заключила это небольшое плачущее солнце, было меньшим из того, что она заслужила.              Выгнали Юлю. Словно в замедленной съемке Лилейная обнимала ее, целуя в щеки и шепча на уши поддержку и советы, пока ее сердце разрывалось на части. Было так больно и обидно, что захотелось закричать преподавателям, что это нечестно, не она должна была уехать! Но сил хватило только забраться в чужую кровать без слов, прижимаясь к теплому боку переживающей так же сильно Киры, да провалиться в сон без сновидений. Выходные уже казались полным отстоем.