Помощь утопающей не всегда дело только самой утопающей

      Это утро для девушки началось необыкновенно поздно. Часы тихо отбивали одиннадцать утра, а под боком лежала теплая и близкая Кира. Не желая покидать такой приятный плен одеяла и закинутой сверху ноги, Мари только оглядывает комнату, замечая закрытую дверь и отсутствие кого-то рядом. Она убирает волосы с чужого лица, выглядящего спокойно, как никогда, звонко чмокает в нос, начиная оставлять щекочущие поцелуи по всему лицу. Вот чего она не могла ожидать от такого на первый взгляд приятного пробуждения — так это того, что ее грубо притянут, накрывая требовательно губы своими и подминая. Сон будто бы в секунду ушел из вновь напряженного тела девушки, когда та переворачивалась, нависая сверху и без усилий заводя обе шаловливые руки за голову, стараясь не зажать случайно яркие волосы, что разметались по подушке.              — Не дашь, блять, проснуться спокойно, — она вновь глубоко целует, свободной рукой гладя теплую и мягкую кожу, мысленно проклиная лежащую под ней девушку за то, что она осталась верна себе, не нося ночью пижамные штаны. А если учитывать, что теперь она отдавала предпочтение далеко не мужским трусам, вдохновившись словами того мужика, это было сравнимо пытке — даже просто лежать рядом. Ладонь проходит по внутренней стороне бедра, отчего Маша прикусывает губу, вздрагивая всем телом и жмуря глаза. В дверь постучали. Липкая неудовлетворенность будто осела на дне желудка, но не помешала подарить ещё один поцелуй — мягкий и короткий.              — Мы ещё продолжим, не грусти. Доброго утра, — произнесла она одну часть на ухо, а вторую, потягиваясь, уже громче. Вошла Мишель, с интересом наблюдая, как две девушки делили кровать. Если светловолосая уже почти вставала, сидя на краю, то вторая только завернулась крепче в одеяло, будто готовая снова провалиться в сон. Однако ей не дали этого сделать, грубо содрав с нее мягкое укрытие, оголяя ноги, которые тут же покрылись мурашками от холода (или не только от него). Обиженно пинает пяткой в грудь, за что ее хватают за ногу и начинают щекотать. Кое-как освободившись, Мари встает, потягиваясь.              — Я просто подумала, вдруг вы тут трахаться собрались с утра сразу. Я не настолько экстремалка, чтобы мешать, понимаете? — ожидаемой ей реакции не было, только Кира пробубнила что-то про то, что ее не было бы возможно остановить кем угодно, если она уж начала, смущая ту, что хотела смутить. «Соседка по кровати», как оказалось, уже вовсю сбежала в ванную. Как всегда — вовремя.              Несмотря на только прошедший выгон, дом пацанок жил, жил бурно и шумно, как жили бы они в любой обычный выходной. Просто где-то на границе мозга понималось, что все не просто так. Постепенно они все уйдут. Медленно, по одной, но уйдут, не останутся в этом доме навсегда, как бы того ни хотелось. Проект уже начал делать их другими людьми, одноклассницы начали делать друг друга другими людьми. Просто это влияние было пока легкой вуалью, полупрозрачной и почти незаметной.              Вот в ванную к девушке кто-то снова заходит, и она было хотела пошутить что-то про продолжение утра, но увидела в отражении зеркала кусочек лохматой черной головы. В это время девушка стояла, тщательно чистила зубы, рассматривая одновременно каждый сантиметр своего же отражения. Вот она выплевывает зубную пасту, умывается и оборачивается на вошедшую девушку — та спокойно стояла, держа в руках одежду, расческу и зубную щетку — логичный утренний набор.              — Доброго утра, птенчик, — девушка отошла к ванной, садясь на бортик и лениво натягивая свои любимые спортивные шорты. Она слегка отвернулась, снимая пижамную кофту и надевая сначала бежевый топик, а потом — широкую серую майку сверху.              — Доброго, доброго. А почему птенчик, кстати? — она включает холодную воду, пару секунд держит там руки, после чего только умывается, и из ее взгляда исчезает этот очаровательный намек на полусонное состояние. Маша оказывается в мгновение за ее спиной, забирая с раковины свою мягкую щетку для волос и проводя ей по мягкому гнезду на голове подруги.              — Не знаю, просто с такой прической по утрам ты напоминаешь птенца, такого пушистого и охуеть милого, — она медленно расчесывает девушку, собирая волосы и начиная плести несложную косичку, медленно и аккуратно, — А еще ты сама называла себя вороной, но ты это делала как оскорбление себя, а я — как признание того, что ты очаровательна, — она закончила, подвязывая свою работу черной тоненькой резинкой, придирчиво осматривая и поправляя.              — Кстати, у вас же вроде вторая ванная есть, ты чего это тут? Соскучилась? — за это время Лиза успела сделать почти все, что хотела, за исключением переодевания, и стояла, смотря через зеркало на вторую девушку.              — А, там кто-то на час ванную занял, а мне ответили, что ты тут умываешься, могу зайти, ты не стесняешься никого, — Маша усмехнулась, даже зная, кто ей именно это ответил. Ну да, она иногда даже дверь прикрыть забывала и не имела ничего против того, чтобы делить ванную комнату по утру, а что? Они уже почти все свои, на что у нее там смотреть?              — Мне выйти, чтобы ты переоделась? — лукавая улыбка, девушка слегка поддевает пальцами резинку штанов, приспуская ее ниже, на что с тихим вздохом та поднимает их обратно, прикрывая глаза и оборачиваясь лицом, почти строго смотря ей в глаза.              — Да нет, я не стесняюсь, но не надо же меня раздевать, — в ответ ей только смеются, одним резким движением спуская эти многострадальные штаны до щиколоток, а потом спешно убегают подальше от праведного гнева, хлопнув дверью.              — И что это было? — она прикрыла лицо ладонью, абсолютно не понимая, что не так было с этой девушкой. Она вела себя иногда, как самый настоящий ребенок, иногда — как вполне себе взрослый человек, которым она, похоже, только притворялась. Но она не могла сказать, что ей это не нравилось, ведь когда было нужно, она менялась, с серьезным лицом выслушивала, по возможности — помогала. Немного посмотрев на закрытую дверь, а потом — на себя в зеркало, оценивая новую прическу и замечая, как губы сами расползаются в глупой улыбке, начала переодеваться.              Тем временем, когда в комнату ворвалась смеющаяся до слез Мари, на нее в недоумении взглянули те, кто находились там в это время. Не каждый день она залетала в спальню, запрыгивая на кровать и проваливаясь лицом в подушку. «Она не рыдает там, случаем?» — кто-то обеспокоенно присел на край кровати, прислушиваясь к тихому писку, сменяемым на хрюканье и какие-то совершенно нечеловеческие звуки.              — Блять… я… пошутила… неудачно… убьют… — это было всем, что возможно было узнать по всхлипываниям. Идея присела на корточки, дожидаясь, когда она успокоится, тихим загадочным голосом начиная:              — Никто не убьет тебя, будто кто-то не видит ваших переглядок с обеими, ага, — она щелкает пальцем по ее носу, когда та разворачивается, лишь философски пожимая плечами, мол, ну пусть видят, ей-то что?              — Вы милые, кстати, — она выходит из комнаты, и вскоре всем надоедает наблюдать за уже успокоившейся одноклассницей, которая тихо заправляла кровать, чуть позже вернувшись в ванную за кофтой, которую забыла — та почему-то лежала аккуратно сложенной на тумбочке, хотя она ее кидала комком. От такой невинной заботы настроение поднялось еще выше, превращая ее из клоуна в настроенную романтично лужу.              На завтрак была какая-то совсем водянистая овсянка, которую пришлось залить в себя, задержав дыхание. Полезно, диетично, невкусно — сочетание так себе. грела только мысль о том, что на дне сумки осталась одна единственная припасенная на совсем ужасный день пачка печенья с шоколадной крошкой. «Лишь бы никто не спиздил» — думает каждое утро девушка, заранее готовясь на такой случай кого-нибудь прибить. Странно, что эту приятную мелочь не вытащили еще тогда, при обыске, но это вроде бы и даже не запрещенка, что там вообще было запрещенным, она целенаправленно и не брала.              На самом деле, ничего примечательного в первой половине дня не было. Девушки выбрались на небольшую пробежку вокруг дома, покачали пресс и в общем-то вернулись обратно, перекусив еще раз, и рассосались по своим делам, по компаниям, по интересам. Ленивые диалоги, легкая усталость после тяжелой съемочной недели, конфликты, в которые совершенно не вслушивалась Мари, да и последних было ужасно мало. Только пару раз девочки что-то не поделили. Вспоминая прошлый сезон, который она смотрела, когда только захотела что-то поменять, девушка не могла не радоваться тому, что они, в общем, были дружными. О какой-то близкой связи говорить было мало, но, если помогала она — помогали и ей, все было предельно просто.              Вот вечером кто-то бесцеремонно влетел в общую комнату, по которой расползлись отчаянно скучающие дамы, крича и держа в руках какой-то коробочкой:              — Бабы, бабы, нам подогнали мафию! Давайте, летс гоу, блять, в кружок! — оживившись, почти все направились в центр зала, садясь на пол и ожидая, кто же возьмет на себя роль ведущего. Всем было лень. Лера — их мамочка и душа компании — все же забрала колоду карт, на ходу объясняя правила, вычитывая их с коробки:              — В первую ночь никто не ходит, знакомство. Мафия убивает вместе, маньяк один, шалава замораживает ход, доктор лечит себя раз за игру. Ага. Комиссар узнает того, в кого тыкнул, остальные… А, все, похуй. Начинаем.              Раздали карты, и вот Машка сидит, задумчиво крутя в руках свою. «Проститутка» почти гордо значится на матовом черном картоне с нарисованной кошечкой в откровенном алом платье с блестками. Хотя бы не мирный житель.              — Наступает ночь. Просыпается мафия. Ага, врач, комиссар, шалава, маньяк. Познакомились, просыпается город, — ее лицо выражало крайнюю степень заинтересованности, что даже очки съехали на нос.              — Блять, у кого-нибудь есть блокнотик? — минуты три поисков, и вот девушка выписала все роли на клочок бумаги. Игра продолжилась.              — Город просыпается. Мафия убила Мишель, доктор спас жертву маньяка, комик проебался и не нашел никого, а шалава просто прогулялась к мирному человеку. Мишель была мирным жителем. — названная девушка встала, обходя всех по кругу и заглядывая в карточки, после чего села в свободное кресло рядом, наблюдая.              — Кого вешаем? Ага, Диана была мафией, — та недовольно что-то пробормотала и решила по-тихому свалить.              Прошла еще одна ночь.              — Мафия сегодня не ходила, маньяк убил Кристину, она была доном. Доктор дрочил на себя всю ночь. — мертвая, кинув карту в центр, встает, садится на кресло к Мишель, и та обнимает ее, укладывая голову на плечо. «Не ссы, меня тоже убили, ты хотя бы не первая.» — она хихикает, гладит свою подругу по волосам, вызывая пару шепотков со стороны играющих. Ни для кого не было секретом, что у них что-то крутилось, но не пошутить про них было бы настоящим преступлением.              — Этим днем вы повесили Настю. Она была доктором.              — Сосите, я же говорила, что вы это зря! Однако ее не слушали, шушукаясь и наблюдая за тем, как убитая парочка вышла из комнаты, держась за руки.              — Так, а ну заткнули ебальники, продолжаем. Этой ночью мафия замочила маньяка, который не ходил. Лиза, поздравляю с посещением шалавэ, ты померла. Комиссар попал точно в яблочко, то есть в последнюю мафию, — тут оживилась Амина, хлопая в ладоши.              — Киря, я в тебя верила, брат! А ты…              — Ага, блять, мусорнулась ты, а крайняя я? Ну пиздец! — под шутки и веселый мат игра свернулась, девушки расходились, а к Мари в это время подошла злая черноволосая маньячка, садясь рядом, заглядывая в карточку, которые еще не все успели собрать. Она хмыкнула, пока девушка ответила ей невинным взглядом.              — Так вот из-за кого я проиграла, да? Знала же, что тебя нечего жалеть, мелкая легкого поведения, — та только показала язык, закатывая глаза и бурча что-то про то, что она только едва немного младше, но точно не меньше. Глаза напротив игриво блеснули, и вот эта лисица требует доказать. Секунду на нее смотрят не понимающие ничего карие глаза, а потом довольно сильные руки подхватывают ее под коленями и под руками, без особенно сильных усилий поднимая на руки. Лера, повернувшись к ним, присвистнула, поднимая с пола упавшую картонку.              — Эй, девки, если вы решили разыграть сцену «шлюха и маньяк», то давайте не тут, а? Даже те любовнички сбежали, чтобы не совращать никого.              — Да ну тебя, а, — девушка сделала пару кругов с явно сопротивляющейся Лизой на руках, роняя ее на диванчик и садясь рядом, посмеиваясь с недовольного лица своей жертвы.              — Эй, а не хочешь как-нибудь повторить «мафия и проститутка»? — облизывается, слегка оттягивая нижнюю губу зубами и подмигивает.              — Ой, иди нахуй.              — Я больше предпочитаю киски, знаешь, они мурчат круто так.              — Ага, мяу, — она закатывает глаза, и Кира со смехом уходит. Мария встает, расхаживая по комнате от скуки, разглядывая каждый ящик и внезапно находит большую коробку «Имаджинариума». Она хватает игру и бежит к подруге, показывая ей свою находку.              — Слушай, давай сбежим куда-нибудь за дом, сядем и будем играть вдвоем? — она улыбается словно дерзкий ребенок, глядя в глаза в ожидании ответа, слегка прищурившись.              — А разве можно играть вдвоем?              — Не волнуйся, я уже придумала, как поменять правила.              — Хм, тогда почему нет? — если честно, она слабо представляла, как это было бы, но раз придумала — почему не попробовать?              Медленно вечерело, и ветерок трепал волосы, пока две подруги шли по траве к одной из стен дома леди. Там не было чего-то вроде мебели, не было особо ничего, поэтому никого рядом не было. Окно сверху и вовсе принадлежало хозяйственному помещению. Лишние ненужные случайные взгляды тут их точно не потревожат. Идеально для сессии личных откровений — именно так решила Машка, когда предлагала.              Она уселась на траву, хлопая ладонью рядом и беря за руку Лизу, слегка потягивая ее на себя. Она уместилась рядом, не напротив, но прямо под боком, бедро к бедру, плечо к плечу. Первая подготовка прошла в молчании. Девушка разложила коробку так, что она стала маленьким столиком, размешала карты, разглядывая некоторые особенно долго. А затем она положила стопку сверху на свою конструкцию, кашлянув перед тем, как начать объяснять.              — Смотри. Берем по 7 карточек и по очереди одна берет одну, описывая, на какие наши чувства оно похоже. я хочу не просто поиграть во что-то глупое, но и понять тебя, узнать ближе. Ты мне позволишь? Я пойму, если нет. — она как-то немного грустно смотрит вбок, ожидая ответ. Пару минут они сидели молча, пока ей не ответили. Немного неуверенным голосом, будто сама не была уверена в своих словах, она произнесла:              — Давай попробуем. Это неожиданно, знаешь, открываться — сложно.              — Знаю. Мне тоже. Так вот. Когда первая выбирает и рассказывает, вторая выбирает карту, которая отзывается по эмоциям на это описание. И так по очереди. Давай я начну? — в ответ черноволосая только кивнула, опуская взгляд на руки и только теперь замечая едва начавшие заживать раны на костяшках. Почему-то раньше она не обращала внимания на это. Тихо матернувшись, она притянула к себе обе ее руки, разглядывая.              — Что случилось? Черт, ты подралась? Когда успела? — в ответ девушка тихо рассмеялась, убирая руки и пряча их под ногами. Стало стыдно. Что сейчас она видит яркие эмоции, сочувствие, но сказать причины не может. Ну не в силах она обвинить в чем-то это хрупкое чудо, будь она хоть трижды причиной ее боли.              — Да нет, у меня просто настроение резко ночью пропало. Вышла, поревела, побила стену. Ничего такого, правда… — она оправдывалась будто маленький ребенок, положив голову на плечо и прикрыв глаза. Казалось, еще мгновение — и она заскулит побитым щенком.              — Сделаем вид, что я тебе поверила. дай сюда руки, ну, давай, — она оставляет по поцелую на каждой, отпуская и совершенно точно не ожидая от себя такого. Что-то в ее взгляде говорило само за себя вместо любых слов. В голову пришли все случаи, когда она игнорировала ее, уходила от диалога и скрывалась в комнате, притворяясь спящей. Мысли встали на свои места.              — Блять. Прости, — осторожно убирает руки из чужих, беря в руки колоду, про которую они уже почти забыли.              — Забудь, птенчик. Начнем? — она кивает. Вот ловко карточки по очереди летят в две стопочки. Обе заглядывают в то, что им попалось, пересматривая кратко все и каждую.              — Тишина. Человек по ту сторону экрана написал, что он не может так, а затем удалил страницу. Что-то кричит в голове, а я сижу на шумной вечеринке. Молча, — она кладет рубашкой вверх ту карту, которую выбрала, и Лиза закусывает губу, смотря в свои карты. Кладет сверху свою открыто. Там изображена собака, привязанная к столбику за поводок, пока вокруг были развешаны гирлянды, а вдалеке люди водили один большой хоровод вокруг пушистой ели. Перевернула вторую карточку. Там моряк прижал ракушку к уху, пока море вокруг шумело и рвало.              — Точно, ты боишься шумных вечеринок. Поэтому? Одиночество в толпе, когда никто не поможет. Знакомо. Я поэтому, когда приехала, ожидала, что вообще ни с кем сближаться не буду. А сейчас я сижу рядом с тобой и планирую рассказывать о том, что болит. Удивительно, да? — ладонь легла теплым грузом на колено.              — Представляю. Я часто даже не думаю, просто делаю то, что кажется мне правильным. Понимаешь, о чем я? Иногда из-за этого куча ебейших проблем. Я так в школе сломала нос физруку за то, что он назвал одноклассницу жирной. Ну, я была какое-то время рада. Но в том, чтобы общаться с тобой, я уверена куда больше, чем в том, что нос этого ублюдка не встретил больше кулаков, — они смеются.              — Страх, когда я впервые сделала больно человеку после разрыва. Ужас, что я становлюсь как он, желание раствориться, — карта кладется на стол.              — Не стать тем, кто был рядом долго — очень сложно, но такое ощущение, что ты делаешь больно только себе, ровно как делал и этот человек, кто он был? Прости, я тогда потеряла сознание немного, крыша поехала, — она сжимает ладонью ногу сильнее, и на нее кладется рука самой девушки, почти не нажимая, чтобы не сделать больно.              — Молодой человек был. Все в порядке, у тебя и своих проблем было тогда больше, чем хотелось бы, — Мари свободной рукой перебирает карты и кладет одну сверху. Нарисованный мальчик плакал, пока половина его головы была прикрыта маской клоуна.              — Мать напоминает. Иногда так и хочется морально наступить на человека, унизить его, заставить сомневаться даже в том, что он достоин жизни. Потом я понимаю, что я просто хочу, чтобы кто-то понял, что чувствую я. И все это кажется таким странным и глупым… — карта собеседницы была, кстати, очень похожа. Женщина стояла напротив зеркала, но у отражения было другое лицо. Они смазались, соединяясь голова к голове, будто сиамские близнецы.              — То, что ты понимаешь почему так — разве не хорошо? — они развернулись лицо к лицу, и порывистые объятия были первым, что вообще пришло в голову. На удивление крепко, почти отчаянно — вот так сжимала в своих руках чужие плечи на вид хрупкая и слабая девушка, пока ее невероятно нежно и чувственно гладили ладонями по талии, спине, немного совсем бедрам. Это было так странно: так часто касаться кого-то, не чувствуя отторжения, а, наоборот, желая утонуть в этой теплоте и заботе, одновременно все еще боясь предательства. Мозг говорил, чтобы она придерживалась свое тактики и действовала холодно и расчетливо, а сердце просто цвело, крича о том, что вот этот человек точно не растопчет его, ведь он уже высадил целый сад целебных ромашек, как возможно что-то плохое? Она прикрывает глаза, чтобы не слушать обоих и просто разрешает себе расслабиться. Они неловко падают на бок, сваливая все карты так, что они рассыпаются на траву, и смеются, не расцепляя рук. Их лица находятся так близко, что это затуманивало разум, заставляя дыхание сбиваться, становиться резким и быстрым. Носы их на мгновение стукнулись, и это почему-то показалось девушке знаком. Пока она сама не успела передумать и сделать чего-то, тонкие сухие губы слабо, едва-едва, коснулись губ подруги, пока ладошка провела по затылку, лохматя розовые непослушные волосы еще больше. Это был чистый и невинный поцелуй подобно самому первому, вызывающий жар на щеках и мелкое подрагивание пальцев, что крепко касались, пытаясь запомнить мягкость кожи, каждый сантиметр тела, каждую родинку. Просто не хотелось вдруг моргнуть и понять, что вот — человек пропал, исчез, его больше нет. Они секунд пятнадцать так и лежали, соприкасаясь приоткрытыми губами и хватая воздух. Потом одновременно отстранились, и Лиза испуганно прикрывает рот ладонью.              — Ты… — начинает было разговор маша, но в ответ ей только отрицательно машут головой, отчего та замолкает на полуслове.              — Извини. Я не знаю, что это было. Мне надо немного обдумать это, хорошо?              — Да, все хорошо…              И вот лисенок снова убегает, поджав чернявый хвост, оставляет с кашей в голове и бешено стучащим сердцем. Опять она не понимает, что чувствует, опять она боится, но на этот раз она сама сделала то, о чем, возможно, будет жалеть. Это ли не есть прогресс? Девушка понятия не имела, что за молодой человек так сильно ранил это чудо, что искренне переживает каждую эмоцию, но кулаки чесались познакомиться с ним и сделать больно в два раза сильнее, а лучше в три — чтобы тот забыл и свое имя, и Лизино. И перестал ходить на месяцок-второй. За такими хмурыми мыслями она не заметила, как начало темнеть. Быстро она сложила карты обратно в коробку, закидывая эту дурацкую игру подальше в ящик. Хер с ней, надо было сходить в холодный душ. чтобы смыть с себя всякие странные мысли, что дикими пчелами летами вокруг головы.              Первым, что заметила она в спальне, было отсутствие Мишель в кровати. Не то, что было уже очень поздно, но в это время она уже часто лежала там, наслаждаясь теплом местного одеяла. Она быстро нашлась в кровати Кристины вместе с ней. Хозяйка односпального по сути места лежала, приобняв подружку за плечи, читала какую-то книжку. Умиляясь такой картине, она начала ковыряться в своей сумке в поиске сама не особо знала, чего. Просто хотелось отвлечься, что-нибудь найти, занять руки. Привычно накатывала ночная тревожность, от которой почти не было спасения. Обычно она просто зажимала ее в себе, не показывая, но этот день стал исключением. Не найдя ничего путного, она с силой пнула предательский кусок ткани, она села на пол рядом, в упор смотря на свои трясущиеся руки. Где-то на краю сознание она поняла, что привычно искала в своей сумке спрятанную постоянно там наркоту, и от этого понимания стало так противно с себя, будто груз весом в пару тонн спустился на хрупкие плечи. Мерзкое желание занюхать пару дорог отзывалось в голове какой-то приятно-сладкой эмоцией, от которой хотелось вырвать. «Нет, Маша, ты сама выкинула то, что могла, а остальное давно еще сторчала. Нет, Маша, ты не будешь сдаваться просто чтобы в очередной раз похерить свою жизнь. Нет, Маша…»              За этими мыслями она не заметила, как начала ногтем тереть запястье, расчесывая кожу со всей силы. Это был старая привычка — делать так, пока она задумалась о чем-то совсем неприятным, чтобы не потерять связь с реальностью раньше времени, когда она сама хотела это сделать. Так как страдала она тихо, прикрывшись сумкой, никто особо не обратил внимания, тем более, что кто-то был в ванной, кто-то — спал, обняв подушку или подружку, а кто-то просто занимался своими делами. Киры и вовсе не было, чтобы предложить, как обычно, перекурить проблему. Кто-то, однако, присел на корточки напротив, разъединяя руки и болтая ими из стороны в сторону, заглядывая в глаза.              — Эй, бро, ты чего приуныла? — девушка почувствовала, как дрожь ее тела переходит в мягкие, но прохладные ладони ее спасительницы. Чувствуя кожей чужие переживания, она подняла взгляд. Там была Виолетта, и ее глаза были немногим отличны от ее собственных. Заплаканные и розоватые, с тенями под ними. Она тихо шлепнула о пол, садясь рядом и отпуская руки — более-менее в сознание она ее привела, но девушки были не такими близкими, так, общались пару раз.              — Да так, тяжело, понимаешь? Хочется чего-то, — она неоднозначно крутанула кистью в воздухе, хмуря брови. По тому, как потяжелел взгляд собеседницы, она поняла все без слов.              — Ага, я видела, как ты рылась в сумке. Иногда я просыпаюсь ночью и лихорадочно ищу, ну, что могла бы найти дома. Тут нет нихуя. А вообще че мы о хуйне, я тут сухарики спрятала…– она заговорщически подмигнула, и вот одноклассницы бодро выбегают за дверь, стараясь особо не шуршать двумя пакетиками «Трех корочек» и улыбаясь как дети, которые за пять минут успели разукрасить стены и отгрызть коту хвост как минимум. Они забежали в пустую темную кухню, находя какие-то ножницы и почти бесшумно открывая это вредное наслаждение со вкусом холодца и хрена. Одновременно они отправили кусочки сушеного хлеба в рот, так же синхронно-оглушительно хрустнув. Почему-то это было так нелепо, что они не удержались, сдавленно смеясь, зажимая друг другу рот ладонями и уже от этого смеясь в полный голос.              — Видишь, как все охуенно, когда есть сухарики. И наркоты не так хочется, хотя сухарики тоже своего рода вызывают зависимость, — она закидывает в рот сразу штук пять, прикрывая глаза и с наслаждением разгрызая их. Кажется, их сдавленный смех кто-то услышал, ведь по-другому объяснить приближающиеся шаги было нельзя. переглянувшись и прижав пальцы к губам, они быстро юркнули под стол, едва слышно скрипнув стулом. Они сидели, схватившись за руки и пытаясь собрать выпавшие сухарики, когда этот злосчастный стул отодвинулся, и в полные страха лица взглянули сощуренные для лучшей ориентации в темноте почти черные глаза.              — Блять, долбаебки, я уже думала, что к нам, сука, кто-то пробрался. Ебала бить была готова, блять, — Кира садится на пол, с укором глядя на хихикающих нервно содельниц маленького преступления. Да уж, по лицу от такой леди не хотелось получить никому.              — Сухарик? — Мари протянула вперед руку с парой штучек, зажав их между пальцами. Та лишь приподняла бровь, все же принимая с рук угощение, несильно прикусывая ее за пальцы.              — Ай, слышь, Вил, никогда не суй ей пальцы в рот, по локоть нахуй сожрет! — они посмеиваются, пока девушка машинально продолжает подкармливать светловолосого разъяренного дракона, что с каждым разом все сильнее смыкала зубы на тонкой коже.              — И вообще, я хотела предложить тебе покурить, но не нашла. Раз у тебя такая приятная компания, то я…– она не успела закончить предложение, как девушка рвано дергается вперед, закидывая ногу на ее и обхватывая руку в стальных «объятиях».              — Э, никуда ты не пойдешь, ты теперь наша соучастница, — та только пожимает плечами, тянется через плечо чужое за пачкой и начинает по очереди закидывать по штуке то себе в рот, то Машке. Виолетта смотрела на них с нескрываемой улыбкой, про себя радуясь, что не нужно делиться.              Они так просидели не особо долго, но время стало совсем позднее. «Давайте голубки, я спать» — пробормотала уставшая на вид девушка, оставляя двоих наедине.              — Я тебя и на балконе искала и в спальнях, чертяга ты такая, — она недовольно хмурится, как обиженный ребенок. Настроение совершенно становится хорошим, и вот виноватая осторожно гладит девушку по щеке, целует ее в уголок губ, хитро улыбаясь.              — Ну хочешь, я сделаю что-то, что загладит мою вину? — та только ухмыляется, притягивая ближе.              — Хорошо, с тебя желание, но потом как-нибудь. Все, пошли спать.              Второй день прошел сонно и медленно, будто бы кто-то разлил на стол вязкий мед времени, и его капли-часы стекали однотонно и без каких-то поворотов событий.              Утро началось нормально. пусть и снова рано. Просыпаться в привычных объятиях было тепло и хорошо, как никогда. Было странно, что завтрак подали на камеру, почти празднично и на удивление вкусно. Но, как говорится, дают — бери. И вот пацанки бодро сидят за столом, поедая бутерброды с простой водичкой, когда кто-то начал кричать с улицы. И так недовольная тем, что ее заставили надеть штаны на камеру, Мария потянулась к Амине, чтобы сжать ее плечо. Кто-то явно шутил над ее акцентом, но допустить драку было нельзя. Хотя бы не ей, она и так не была ангелом. Любопытство взяло верх — и вот они сидят на стульчиках напротив небольшой сцены (девушка всегда удивлялась тому, как быстро они готовили нужные для съемок вещи). Вышел клоун. Первой не выдержала Мишель, рванув на этого актера так, что даже Лиза, которая сидела рядом, не смогла ее оттащить. Тогда на помощь пришла Маша, хватая ее за ноги и роняя на землю так, что она успела выставить руки вперед.              — Тихо, блять! Хорош! — кое-как вернув ее и побежавшую на помощь (читай: пиздить клоуна) Кристину, уставшая девушка обессиленно упала обратно на стул под одобрительный шепот от птенчика. что был как раз кстати. Шутка про Гелю была скорее скучной, а вот что дальше было… Это было странно, но после высказывания про ребенка, первая побежала как раз Маша. Она дала размашистую пощечину, не удержавшись, чувствуя, как бешено колотится сердце. Она села рядом с Ангелиной, кладя руку ей на локоть. прикрывая глаза. Крики, слезы, еще драка — вот это прошло будто мимо, пока та, за которую она заступилась, гладила ее по голове, шепча слова благодарности. Все же это был довольно масштабный проеб, пусть и преисполненный благородством.              Неделя агрессии. Нет, она не была большой любительницей драк, но иногда оно как-то так вырывалось, что сил терпеть не оставалось.              Однако до первого испытания дожить так просто им не удалось. Слово за слово, и в сторону Лизы, которая еще не успела раскрыться и быть понятой другими, начался какой-то странный холод с перепалками. На самом деле, Маша ужасно винила себя, что не заметила в самом начале, не доглядела, не поняла, потому что теперь она лежала сверху на Лисичке, обнимая ее и прикрывая от ударов тех, кого она только на днях считала своими хорошими знакомыми и подругами. Она держала ее ладонями за щеки, улыбаясь и шепча, что скоро это закончится, а затем она будет защищать ее, но по щекам предательски текли слезы. Это была, кажется, третья драка, но первые две она смогла остановить словесно, оттащить одного зачинщика, после чего все в злобной скуке расходились. На этот раз пришлось ждать помощи охраны, принимая на себя удары рук и ног. Конечно, хотелось сбежать, но это значило бы бросить одну свою дорогую подругу на произвол судьбы. Потом она обязательно поговори о том, в чем она была не права, но вина остальных, по ее мнению, была куда больше и глобальнее. Пара неосторожно брошенных слов, перевернутых не так против полномасштабной травли. Хотя сами они были до шуток так же хороши. Оказывается, их пыталась оттащить еще и Лера. Она бросила полный уважения взгляд на сидящую на полу у кровати девушку, после чего молча покинула спальню вслед за теми, кто начал драку.              — Тебе не нужно было…– начинает было Лиза, но останавливается после короткого жеста руки.              — Давай помолчим, Вороненок. иди сюда, — она раскрывает руки для объятий, слегка хрипя, после чего в них тут же оказывается ее подруга, уже не скрывая своих слез.              –Тихо-тихо, ты сейчас задушишь. Да, поплачь, а потом мы решим, что делать с этой хуйней, обязательно решим, — они некоторое время просто сидели молча в одиночестве, только охранники стояли у входа. В итоге дело кое-как решили, почти мирно переселив черноволосую в комнату этажом выше, она и не возражала. Только глаза выражали такую боль и обиду, что Мари шептало на ухо, что сделает все что угодно, чтобы увидеть, как она улыбается.              Ссоры ссорами, но испытания не отменяли, и вот они сидят мрачные в общем зале. За это время Кира немного будто бы отстранилась, замечая, сколько внимания уходит той, от которой отвернулись одноклассницы, и девушка сделала себе заметку: обязательно поговорить с ней. Последние несколько ночей она вообще не спала, сначала проводя половину ночи на третьем этаже, потом вторую — в своей кровати или в одиночестве на балконе, просто смотря в окно. Постепенно руки покрывались все большим количеством расчесов, да и, если честно, пришлось даже сдаваться врачам — получать бинты под неодобрительные взгляды психолога, которая ужасно хотела об этом всем поговорить. Но пока, кажется, все замечали, но молчали. Одна Лиза делала ежедневные выговоры и проверяла, как идет заживление.              Урок против мата она запомнила совершенно плохо. Что странно, получилось даже без обвинений и обсуждения конфликта, но несмотря на это ладони подруг крепко сжимали друг друга — просто чтобы было спокойнее. Ее даже не вызвали, только сунули какую-то дурацкую книжку; после чего отпустили. Только в конце этого испытания зрителям, видимо, рассказали о ситуации, осветив, что она живет в другой комнате, что было, в общем-то, довольно странным ходом. И пока Лизу отправили принудительно-добровольно болтать с Любовью, девушка ловко выцепила из толпы будущих леди ту, разговор с которой так долго откладывался.              — Пожалуйста. Один разговор. — она требовательно держит за руку, выдерживая тяжелый взгляд одного из самых близких людей в этом доме. Было тяжело, но еще тяжелее было терпеть холод. Чертов холод, постоянно он преследовал Машу от всех, к кому она привязывалась. В груди нарастало желание унизиться, извиниться ни за что, просто чтобы ее приняли обратно. Она не могла долго без общения, быстро привязывалась, крепко, надолго. Бросив толпе короткое «Не ждите, телки, потом приду», она остановилась, осторожно убирая руки в карманы толстовки.              — Пройдем на балкон? Там, наверное, лучше получится поговорить, — после пары секунд молчания на выдохе произнесла Кира, когда уже казалось, что она развернется и молча уйдет. Появилась надежда на прекращение этой дурацкой ситуации, которой и название было придумать невозможно. Они дошли туда в полной тишине, каждая думала о том, чего хочет от этого разговора. Вот они почти привычно садятся друг напротив друга на пол, глаза впиваются в глаза, а слова будто застревают в горле.              — Пожалуйста, расскажи мне, что случилось? Почему ты ведешь себя так? Я не понимаю, — первой начинает диалог девушка, теребя меж пальцев прядь своих волос, цвета с которых уже почти полностью смылись, уходя в грязную рыжину. На нее бросают такой взгляд, будто бы все было очевидно, и она одна была такой глупой, что не понимала.              — Серьезно? Ты постоянно крутишься вокруг той, что словами задела половину девок тут, вступаешься за нее, чуть ли не спать к ней уходишь, а сама вся, блять, увядаешь! Я не могу смотреть, как ты предпочитаешь ее мне, да даже нахуй себе. Ты видела свое ебаное отражение? Или ты думаешь, что я дохуя слепая? Когда я смотрю на твои блядские руки, я хочу убить ее нахуй. Мне больно, что она изводит тебя, а ты медленно умираешь у меня на глазах. Про тот случай, когда ты закрыла ее, я вообще молчу, — она закрыла лицо, и тут Мари услышала то, что никак не ожидала. Всхлип. Это сразу убило весь настрой предъявить что-то даже больше, чем вся фраза, насквозь пропитанная болью. Нужно было что-то делать и срочно, пока не стало поздно.              — Прости меня, — она придвинулась ближе, цепляясь пальцами за ее воротник, прижимаясь и закрывая глаза. Нет, не нужно было, чтобы она тоже плакала.              — Прости-прости-прости, я такая дура. Надо было сразу с тобой поговорить, не изводить мыслями. Я думала, тебе просто не нравится Лиза, я думала, что тебе не нужна я, которая имеет какое-то другое мнение. Думала, ты ненавидишь меня и не осмеливалась коснуться, часами смотрела на твою кровать, хотела лечь, верила, что оттолкнешь. Какая я дура, — горячая слеза упала на чужую щеку, и это было будто бы рычагом, что одним мигом снял весь груз с сердец.              — Ты правда думала, что я тебя ненавижу? — она поднимает взгляд, и их взгляды снова встречаются. Боль, море боли, нет, целый океан — одинаково плескался внутри, один на двоих. Крепкие объятия словно был условным прощением обеих, а поцелуй, жаркий и пылкий — логичным завершением.              — Блять, теперь курить хочу. Давай сразу обсудим ситуацию, я все объясню, честно.              — Даже руки? Ну давай, если пойму — заделюсь особенной сигареткой, с вишенкой и кофе, — соблазняет она, не говоря, что хранила ее специально для момента, когда они поговорят, надеясь и веря в это, но не найдя в себе силы подойти.              — С чего бы начать… Я не хочу обвинять девочек ни в чем, но ведь шутки, полные сарказма — это часто и их любимый вид разговора, разве нет? Не перебивай только, мне сложно расставлять всю информацию за эти дни по полочкам в голове. Лиза виновата, они виноваты, вообще все виноваты, просто надо уметь переступать через себя, идти на диалог. Это же все так очевидно звучит, но не додумался никто! Можно было сказать ей прямо после первой шутки, я не слышала от них такого ни разу. Почему-то кто-то один решил, что разговаривать бесполезно, и все сразу поверили. Несмотря на внешнее безразличие, она же тоже человек, ей тоже хочется поддержки, даже если ей больно в этом признаться из-за событий прошлого, которые она пока не готова рассказать. Я боюсь за нее. Боюсь, что ночью не успею прийти на помощь, лишусь одного из двух самых близких мне тут людей. Не кривись, ты входишь в этот список тоже, потерять тебя было больно так же. Ты сильнее, понимаешь? Ты легко находишь общий язык, а она как ебаная ракушка. Слово — и закрылась. Я не могу спать, мне снятся одни кошмары. Твой взгляд, полный ненависти, ее взгляд, полный разочарования, то, что я не успеваю, а ее… Мне так хуево, я каждый день думаю о том, как хочу сторчаться, о том, что не хочу жить вообще, я пытаюсь поддерживать хоть в ком-то желание жить, пока сама надеюсь, что мой организм рано или поздно откажет.              Она замолчала, выдавив все на одном дыхании, рвано дыша. Последние слова были словно лишними, но будто бы необходимым для понимания. Раньше она могла поговорить об этом только с Вилкой, но сейчас это признание само сорвалось с губ, и теперь она могла только сидеть с открытым ртом, пока сердце пыталось вырваться из груди наружу, чтобы не испытывать заново всю боль переживаний.              — Ох, малыш, — она сжала ее ладони в своих, большими пальцами гладя дрожащие пальцы. В голове было пусто, только колоколом била мысль, что она сделала человеку больно своими действиями, своими словами. Опять. Это так страшно, что дыхание перехватывает, когда она вспоминает про те свои отношения. Идеальная картинка в социальных сетях и страшная жизнь в реальности. Застарелые шрамы не хотели заживать, болезненно отдавая в сердце каждый раз. И сейчас они ярко кровоточили, выплевывая черную кровь по всем разуму, заставляя хотеть сбежать, пропасть, умереть. Но ее руки крепко держали чужие, и вот в голове что-то щелкает. Да, она сильнее. Не только физически, далеко не только. Она приводит себя в порядок двумя глубокими вздохами и смотрит перед собой. Маленькая и какая-то согнутая фигурка со взглядом, опущенным вниз, сейчас была куда важнее, чем прошлое, которое тут же затыкалось, стоило слезинке тихо капнуть на пол с дрожащих глаз. Кира осторожно поднимает ее лицо тянется так, чтобы быть на одном уровне и смотрит в глаза.              — Слышишь? Я сейчас тут, с тобой. И дальше буду. У всех бывают разногласия, верно? Мы просто живые люди, не идеальные. Найдем решение этой проблемы, любой вообще, только сейчас посмотри на меня и прости, пожалуйста, — она хочет сказать еще что-то вдохновляющее, но соленые влажные губы заткнули ее, а пальцы почти грубо схватились за воротник формы. Это было волнительно от дрожи по телу, так странно и маняще-неправильно, что одновременно хотелось и отстраниться и глубже упасть в эту пропасть, не сомневаясь ни в одном движении, ни в одном касании. Хотелось как-то по-особенному дотронуться, как-то выразить все то, что не хотелось говорить, но хотелось дать понять через губы и руки, дыхание и и тесноту, жар воздуха между ними. Эту недосказанность как бы восполняли действия.              «Я хочу получать больше тебя» — она расстегивает такой бесивший всегда пиджак, который почему-то именно в этот день оказался застегнутым на все пуговицы, сваливает его с плеч и приступает к верхним пуговицам рубашки. О, эти аккуратные выпирающие ключицы были будто созданы для поцелуев! Прикосновения к ним губами отдают таким жаром, что не получается выдыхать тихо — из груди вырываются негромкие и такие приятные хрипы.              «Я хочу быть ближе» — жадные руки готовы разорвать ткань, но медлят, проводя мучительно медленно по оголенным плечам, одними большими пальцами поглаживая самый верх груди. Терпение заканчивается, и вот почти прозрачная тонкая ткань лифчика мягко отодвигается, пропуская ладонь — вторая прижимает к себе за талию. Это заставляет зажмуриться от какого-то смущения, зарыться ладонью в волосы, пальцами ухватившись за плечо, сжимая его, чтобы не быть громкой, до, наверное, синяков. Это было не тем, что заботило кого-то из них.              «Ты та, слабость которой заставляет меня быть сильнее» — до одури нежные поцелуи, сравнимые с соленой карамелью — оттененные болезненной почти, яростной страстью. Они стоят на коленях на полу, и нежная кожа Маши явно раскрасится в синяки на утро (что только будет заводить заново Киру), но это не волнует так, как сильная ладонь, которая заползла змеёй под юбку, сжимая чувствительную кожу внутренней стороны бедра, намекая на недавнее утро. Когда она гладит ткань трусов, ноги будто сами сжимаются, вызывая этим довольную усмешку.              «Ты та, рядом с которой хочется быть лучшей версией себя» — и вот Мари беспомощно обвивает шею девушки, падая ей лицом в плечо, когда ноги совершенно ее подводят под ласками пальцев. Резинка трусов кажется совершенно слабой преградой, за которой следовал настоящий приз — тихий-тихий стон, напряженные мышцы и дрожащие от желания, наслаждения и самого момента ноги. Она была в ее власти. Полностью и абсолютно. Похожая на оголенный провод, она пускала в себя и в партнершу электричеством, почти падала, отдаваясь в сильные руки и полностью доверяя.              «Мне мало-мало-мало» — темп наращивается, и вот ноги окончательно подкашиваются, девушка обессиленно падает вперед со вдохом, чуть более слышным, чем те, что были ранее. Кира удовлетворенно, будто большая кошка, демонстративно облизывает пальцы, заставляя краснеть и прятать лицо в складках чужой рубашки.              — Да блять, надо было в кровати, я бы тебя хоть спихнуть могла бы.              — А что, любишь публично? Я запомню. В следующий раз и дверь закрывать не буду, — она смеётся, разглядывая растрепанную и такую по-домашнему уютную девушку. На душе стало куда спокойнее, но тереть хотелось постоянно быть рядом, постоянно следить, лишь бы ничего не случилось. Но нет, так нельзя. Она просто будет рядом. Поможет, подскажет, не сбежит.              И только Кристина шепотом спросит потом что-то вроде «Ну что, насколько жарко помирились?», на что блондинка только задумчиво облизнет губы, что пересыхали каждый раз, когда она вспомнила раскрасневшееся лицо, да крутанет в воздухе непонятно ладонью — понимай как хочешь.              В этот день была еще одна съемка, и вот девушки садятся в автобусе кучкой на задних сидениях, а не как обычно по двое по всему транспорту. Одна Лиза садится через ряд ногами в коридор, ложась головой на спинку и погружаясь в свои мысли. Заметив, что та, кажется, немного уснула, Маша садится на пустое кресло между девочками и ней, символично заполняя дыру и работая «мостом» между ними. Она видит этот ревнивый взгляд Киры, видит, что она не может ничего сказать, а потом вспоминает о неуверенности в себе Лизы, и это давит с двух сторон. Шальная мысль говорила о том, что их нужно бы как-то сблизить, чтобы девушки не чувствовали себя лишними, понимали, почему она разрывается, что видит в обеих, но это казалось чем-то невозможным. В голове от таких мыслей неоновой вывеской кричало предложение напиться в любой удобный случай. Ну а что, выгонят — заведет соц сети — и будет на деньги с рекламы жрать таблетки. План-капкан, блять. Один взгляд на спокойную Птичку справа, второй — на активно жестикулирующую Змею слева, и она понимает, что попала. Запуталась. Окончательно потерялась в этих двоих, и бросить их тут она просто не могла. Ради того, чтобы не разочаровать их, не разочаровать себя. Почему-то в голове пробежала мысль, что отец был бы рад, что она старается, что она нашла себе кого-то ближе оравы уличных кошек, что она, кажется, влюбилась немного.              Непримечательное тухловатое белое здание, покрытое трещинами, без особых знаков. Их что, в притон привезли? С наркоманами пиздиться. Ну а что, звучит как прекрасная идея… Домофон пикнул как-то совсем неуверенно, впуская небольшую толпу в темное помещение. Пара коридоров, пара дверей — и вот они идут через помещение с собаками. Клетки выглядели не то, чтобы надежными, но страха девушка не испытывала никакого. Она с детства обожала животных, а они отвечали ей взаимностью. правда в период, когда отец только умер, ни о каких животных не было и речи, а потом оно как-то забылось за морем запрещенных и не очень веществ. Но сейчас в груди распустилось какое-то совсем детское желание подойти, запустить руку через клетку и ощутить мокрый холодный нос пальцами.              — Девки, клетка открыта! — она выходит из своих мыслей и направляется к той самой открытой клетке, присаживаясь на корточки. Из дальнего угла на нее со страхом смотрели немного белые, кажется слепые, глаза. Небольшой пес зажался в угол, принюхиваясь к незнакомому запаху. Одно из ушей, порванное и надкусанное, в интересе поднялось, а животное склонило голову набок, прислушиваясь.              — Привет? Ты просто маленький ребенок, верно? Как ты открыл клетку, кроха? — она протягивает вперед руку, и собака дергается, чем вызывает страх в глазах девушек, но никто не двигается. Под тихий успокаивающий шепот этот «ребенок» начинает подползать ближе, и вот ладонь Маши ложится на его лоб, поглаживая несмело.              — Вот видишь, это не страшно. Не вешай нос, за тобой скоро придет верная семья, будут тебе разрешать даже на кровати с ними спать, вот увидишь, — она чешет его пару минут за ухом, после чего отстраняется, прикрывая клетку, встает на ноги, с немного шальной улыбкой смотря на одноклассниц.              — Ну бабеньки, че смотрите так, будто мне как минимум ебало отгрызли? Давайте-давайте, вперед по коридорчику и направо, там вас может кошечки ждут, — она посмеивается, когда с ней равняется Кира, придирчиво осматривая все тело и зачем-то заглядывая в ухо.              — Я проверяла, не вытек ли у тебя мозг, у ебанутой, — объясняет она свои действия, после чего идущая неподалеку Лиза решила вставить свое замечание.              — Да бесполезно, его там, кажется, не наблюдалось? Хотя собачка и правда была страшной только на первых взгляд. Щенок щенком, — она хихикнула уже над страхом остальных, хотя, если честно, сама бы там близко не полезла.              — Ой, нашлись две клуши, сами с собой и разговаривайте, раз такие дохуя умные, — девушка ускорилась, выходя из посещения, а ее собеседницы обменялись странными взглядами.              В итоге вышло так, что к приходу последних девочек места остались только рядом, и новоприбывшие соседки молча сели на стулья, смотря на психолога. Маша же весело сидела между Кристиной и Юлей, болтая ногами и перешептываясь о том, зачем их могли сюда привести. Как только испытание началось, все стало понятно. Собаки — их агрессия — их травмы. Выводили по одной, рассказывали истории, и в какой-то момент у девушки полились слезы. Любовь, видимо, поняла это иначе, поэтому задала вопрос:              — Машенька, ты узнала в ком-то из них себя? — это было бы логично, но оказалось неверным.              — Не совсем. То есть да, но я подумала, что могла вместо наркоты тратить деньги и время на животных, блять, я об этом мечтала, пока папа не умер. Потом забыла.              — И поэтому вы нашли общий язык с тем маленьким брошенным щенком?              Вот этот вопрос заставил выдохнуть весь воздух, на секунду задохнувшись. Голос предательски дрогнул.              — Наверное…              Если не считать этот момент, то все прошло даже спокойно — за высокой и крепкой Кирой не было особо видно не сильно низкую, но тоненькую и заметно расслабившуюся от отсутствия внимания Лизу. Они даже пару раз перекинулись фразами, что словно стало спусковым крючком к концу конфликта — за мгновение будто бы девочки перестали бросать не нее мрачные взгляды, будто хотели назвать злой собакой, но не имели для этого нужного аргумента, того, за что можно зацепиться злым языком.              Этот съемочный день бы до ужаса долгим, да вообще эта неделя уже казалась одним мучением. Как только начало темнеть, Мари подошла к подруге, садясь на ее кровать.              — Ты сегодня сильно хочешь спать? Просто если нет, то мы бы могли покурить, а потом сходить к Лизе. Я не хочу, чтобы ты думала, что не нужна мне, но и ей сейчас тяжело в изоляции. Почему бы не попробовать провести время вместе? Может быть весело, — она пожала плечами, смотря куда-то в угол комнаты. Ее приобняли за плечо, весело нашептав:              — О-о-о, а я думала, ты забыла о моем обещании после нашего разговора. Так растерянно выглядела, когда, — тут девушка заткнула ей рот ладонью, яростно что-то шипя в ответ про то, что ничего никогда не забывает… ну может что-то… иногда.              Вишневая сигарета по вкусу уступала губам Киры. Это она сказала прямо, выдыхая сладкий дым куда-то в сторону. Она не могла сравнить ее с губами Лизы потому что не распробовала их, но об этом девушка умолчала, лишь на мгновение хитро улыбнувшись. Ее светловолосой вишневой даме (как она сама ее назвала) не оставалось ничего кроме как поддаться маленькому искушению и не поцеловать ее, после чего Мари только рассмеялась, залезая в объятия.              — Теперь я не могу оценивать беспристрастно, м! Хотя сочетание тебя и сигарет выгоднее лучше, но это сложно. Хотя легкие мне и не нужны… — она хихикает над своей же глупой шуткой, а затем привычно прячет бычки в бутыльке для йогурта в сумке и тащит подругу на третий этаж. Там на них с удивлением смотрит Лиза, сидя на кровати и что-то раскрашивая черным маркером.              — Мы развлекать тебя пришли, — Мария садится на кровать, заглядывая через плечо, чтобы увидеть сердечко, разрисованное под тату Идеи. На губах сама собой расползлась широкая улыбка. Она была искренне рада, что круг общения птички-лисички значительно вырос, да и не прекращает расти благодаря ей. Ее подруга, несмотря на явную неловкость, подошла сбоку, осторожно беря в руки чистое сердечко.              — Ого, из чего это? — положила обратно, рассматривая небольшой кружок рукоделия. Конечно, розововолосая сама знала о нем, но замечала только восковые фигурки.              — Я гипсокартон украла, — она осмотрела обоих своих гостей, пока те переглянулись, едва сдерживая смех.              — Ну а что? Я же ничего не говорю про то, как развлекаетесь вы. Курите постоянно, по ночам из одной кровати в другую вместе бегаете, в целом, одинаковым чем-то занимаетесь. А я вот… рукодельничаю.              — А с тобой можно? — тянется, цепляясь пальцами за расписанную уже вещицу, выхватывая ее.              — Ты же подаришь, да? Если что, я сама ей подарю, вдруг стесняешься, — наблюдая за забавной реакцией, та просто взяла и сунула свою добычу в карман, застегивая его на молнию и, пользуясь тем, что Кира села на кровать, перекатываясь за нее, пряча голову между расстегнутым пиджаком и рубашкой.              Общий язык нашелся довольно быстро, и перед сном девушки расставались явно довольные друг другом, пусть и не став вот так сразу больше, чем просто знакомыми. Ну, все впереди, а пока девушке хватит этого и злобно потереть ручками, потому что План почти удался.              Следующий день прошел просто… никак. Было вроде бы хорошее испытание, где девушка вовсю повеселилась с Идеей, решив выделиться и начать делать друг другу комплименты перед «ударами», а после был долгий и нудный разговор с Петровой. О, она терпеть ее не могла. Одного взгляда на нее у Мари хватало, чтобы внутри росло какое-то напряжение и раздражение, смешиваясь в простой коктейль из злости. Так и не выяснив, что она от них хотела, пацанка начала ходить вокруг девочек, приставая. Тут к ней присоединилась Виолетта, и вот они просто дурачились, сидя на тротуаре и игнорируя победительницу другого сезона будто бы показательно.              Настроение поднялось только от сигареты перед сном, и то — только потому что Кира не смогла удержаться, прикусила губу и долго извинялась, выцеловыя и зализывая ранку.              И если первая половина нового дня проходила в тоскливом ожидании, перекуре, посиделках за лепкой чего-то, отдаленно напоминающего кошечку и прочей скучной фигне, то вторая ждала их сюрпризом. Вечеринка! И вот Машка была готова покорять танцпол: почти кукольная рубашка с гигантскими рукавами, кожаные брюки и сверху, как дополнение — легкий черный берет. Длинные стрелки и, конечно, алая помада.              — Иди нахуй, я не дамся тебе!              — Ну пожалуйста, давай-давай!              Вокруг двух девушек собралась небольшая толпа. Кира отчаянно пыталась отступить куда-то назад, но идти было некуда, и вот она садится на стол, а сверху нависает победившая ее Ангелина, которая по просьбе одной особы хотела нарисовать ей стрелки. Пара минут мучений, и вот та, которую вначале посчитали геем, представляет из себя верх женственности. Жаль, помаду она нанести так и не дала.              — Ммм, я так скучала по вкусной еде! — Мария полетела к столам, хватая все самое вкусное. Лиза стояла рядом, подхватывая все то, чем ее пыталась накормить через силу подруга, частями возвращая на стол. Полился по стаканам алкоголь. Один бокал, второй, третий — и тут девушка останавливается, ставит кусок пластика на стол и немного пьяно улыбается, путешествуя по месту встречи и болтая с девочками.              Ворота открылись, впуская на мероприятие старых участниц шоу. Что ж, это было весьма неожиданно. Сначала все было весело, ее прицепила к себе Бунина, и они уселись за столом, обсуждая какие-то общие интересы, одна потягивала пиво, а вторая налегала на чипсы, которых осталось не так много. Вокруг происходил полный треш, но в целом было не так плохо. Если не смотреть и не слушать. Вот к их тихой компании присоединились трое: Тина, Идея и Лиза. Разговор потек живее, пока не прервался звоном битого стекла.              — Вот ебанашка, — прошептала тихо Маша, прикрывая глаза и стараясь игнорировать пьяное чудо, бегающее по двору.              — Ага, и чего она вообще такая плохая?              Вопрос, конечно, остался без ответа. Из дома вышли преподаватели, что было логично — развели их по спальням. Прощальные объятия, и вот, наконец, можно было вздохнуть спокойно. Но это только казалось так. Все пили-пили-пили, и это казалось таким отвратительным зрелищем, что Мари не выдержала, сбегая на балкон. Просто посидеть в одиночестве. Она знала, что Идея сейчас у Лизы, и им не одиноко, да и разговаривать не хотелось. В голове пьяные мысли бегали одна за другой, и их надо было привести в какое-то подобие порядка.              Далекий гул сопровождал ее даже тут, но все же не такой громкий. На улице тоже что-то ломалось, что-то крушилось, но было так все равно, хоть плачь, хоть смейся. Пожалуй, это была самая легкая провокация, которой могли поддаться девочки — продолжить пить после предупреждения тех, кто, вообще-то, может и выгнать кого-то из них. При мысли о выгоне Киры стало невыносимо неприятно, будто кто-то сжал мозг в железные тиски.              — У тебя привычка такая — грустить тут, пока я занята? Хуевая, конечно, привычка, но похуй, иди сюда, мармеладка, — она оборачивается на голос и тут же попадает в крепкие объятия, пахнущие коньяком и шампанским. Стало чуточку легче. Совсем немного. Даже если она чего и натворила на вечеринке, на нее хотя бы не повесят ничего ночного. Робкая улыбка тронула алые губы.              — Я не грущу, просто хотела побыть одна.              — Мне уйти?              — Блять, ни за что.              — Как скажешь, красавица, — она без угрызений совести буквально вырывает с ее губ поцелуй, впечатывая спиной в стену, выбивая из легких воздух, до безумия близко прижимаясь, руками сразу лезет по бедрам, проклиная матом брюки. Зато рубашка расстегивается быстро и легко, оголяя белый кружевной лифчик. Она просто не может не поддаться, не ответить на поцелуй, не схватиться за плечи, чувствуя на языке только горечь выпитого блондинкой алкоголя. А его было очень много.              — Тебя девочки потеряют. Пойдем спать? — как только Кира отстраняется, чтобы достать сигарету, Мари быстро юркнула к двери, дергая за ручку. Заперто.              — Извини, я просто не хотела, чтобы кто-то пьяный в говно прилетел сюда по любой, конем ее еби, причине. Они просто в таком состоянии, что пиздец, — она видит мелькнувший страх в чужих глазах и делает шаг вперед, понимает, что ей верят. От этого становится ужасно легко, и вот она преодолевает расстояние, подхватывает на руки девушку и крутит ее, зажав в зубах сигарету.              — Будешь курить?              — Пару тяжек только, настроение не то, — она выхватывает сигарету, вдыхая горький дым и смотря в пьяные глаза подруги. Кира была великолепна, особенно ей шли эти стрелки, с которыми она выглядела как большая сильная кошечка. Сейчас еще ее губы были так соблазнительно испачканы алой помадой, что от одного вида становилось горячо.              — У меня что-то на лице? Так смотришь? — она приподнимает бровь, растягивая губы в улыбке.              — Да. Красота.              Новый поцелуй, через который Кира выдыхает громче, чем хотела, отчаянно скрывая зевок. Мари смеется ей в губы, отстраняется и шепчет на ухо:              — Пошли спать, шалунья пьяная, — она заразительно зевает в ответ, прикрывая ладонью рот. Тихо ворча что-то, светловолосая, не отпуская подругу, открывает дверь, выносит ее в спальню прямо так, в расстегнутой рубашке, перемазанная алым, под шум девочек в спальне. Не стесняясь никого, она раздевается до белья, а затем притягивает на себя Мари, скрывая ее за одеялом, пока та снимала с себя неудобные, но красивые штаны. И вот они уже прикрывают глаза, мгновенно засыпая.              — Вы видели то же, что и я?              — Типа того.               Утро началось мерзко. Так мерзко давно не было вообще. И если сама девушка проснулась только с легкой головной болью, хихикая с того, как они уснули, то Кира издала стон умирающего зверя, поднимаясь и с трудом открывая глаза. Она не сразу заметила свою подругу, и первое, за что зацепились ее глаза — это взгляды одноклассниц. Те смотрели на нее со смесью похмелья, смеха и непонимания. Небольшое зеркальце из тумбочки показало ее смазанные стрелки и губы, отчетливо испачканные красной помадой. Учитывая, что такая есть только у троих (Диана, Маша и Геля), она надеялась больше, чем на себя, на то, что не целовалась с их местным женатиком. Стоило ее соседке по кровати повернуться к ней, лукаво улыбнувшись, как вопросы отпали.              — Доброго утра, как спалось?              — А что мы? — первым вопросом встало в голове.              — Не скажу. Секрет, — она чмокнула ее в нос, оставляя бледный след, а затем убежала умываться и приводить в порядок себя и свой вид. Все же ходить убираться в белье некрасиво. Другие девочки с видом «А что, мы ничего не помним, иди нахуй» также пытались проснуться. Только пара человек промолчала, кидая взгляды на ее интересное положение. Но это временное, и теперь зомби-пацанки ходили туда-сюда по улице и дому, убираясь.              — Доброго утра, госпожа алкоголик и тунеядец, — Лиза подходит к подруге, которая в этот момент бегала туда-сюда, собирая осколки от стекла в пакет.              — Да ну, малыш, я выпила три бокала, а ночью не прикасалась, на балконе отсиживалась. Как спалось трезвенникам? — она подходит к девушке, кладя голову на плечо, прикрывая глаза.              — Я уже устала… — в ответ Птичка только усмехнулась.              — Ну ничего страшного, труд сделал из обезьяны человека, может тут получится тоже.              Недовольно фырчит, а потом тихий шепот, от которого замирает сердце:              — Еще одна такая шутка, и я тебя поцелую. Ты так мило молчишь, просто пиздец, — Самодовольная ухмылка, и в глазах пляшут не то, что черти, а сам Сатана.              — Ты давай, работай, а то трудотерапия не поможет, — она смотрит на опасно сощурившуюся подругу и проводит шваброй по полу, собирая мусор в одном месте. Кажется, она лишь блефовала. Однако стоило им зайти на улицу за мусорные баки, как ее подзывают к себе, хватая за локти, одним быстрым движением вовлекая в недлинный и мягкий поцелуй, буквально через пять секунд отстраняясь, с улыбкой смотря на смущенное лицо.              — Я же говорила. Пошли убираться?              Вместо ответа Лиза глубоко вздохнула и поцеловала ее сама, зажмурившись и перестав дышать. Этот поцелуй длился уже секунд десять, но оборвался по ощущениям так же резко и быстро — чтобы отдышаться.              — Пиздец, Лисенок. Пошли дальше драить дом?              — Пошли.              Уборка прошла почти легко, и вот все будущие леди сидят на стульях перед преподавательским составом. Выгон Кристины подействовал будто пощечина всему коллективу. Нет, драк особо не было, кроме той давней, но все же решение было принято преподавателями именно такое.              — Блять, надеюсь, тебя вернут. Тебе же именно здесь место, куда ты от нас… — она крепко обняла уже стоящую в своей одежде девушку, почти плача.              — Не пей только, прошу. Тебе обязательно помогут, не все потеряно, слышишь?              Предстояло успокоить еще множество людей, и Мари вздохнула, утирая выступившие слезы. Нашлась мамочка…              Жизнь продолжалась, и зареванных девочек отвели на новое занятие с психологом. Врач-нарколог, значит. Виолетта была права — нет, это не про них, совсем. В носу неприятно защипало будто бы от воспоминаний. Галлюцинации? Дайте две.              — Я однажды сидела на кровати, а там кот прыгнул. Сижу, глажу, а потом понимаю, что кота у меня нет, — она хмыкнула, продолжая, — Вообще много чего было, я не вспомню. Это скорее мерзко, чем страшно, понимаете? Когда галлюцинации не так плохо, как находиться трезвым вообще.              — Хорошо, мы поняли.              История Киры заставила проглотить тугой комок в горле и одним взглядом передала ей свои эмоции. Нервно подергивая ногой, она наблюдала за Вилкой, прекрасно понимая ее. Ей было так плохо последнее время, что от одного взгляда внутри холодело. Маша делала ей массаж, пыталась как-то помогать, но помогало это мало.              Сидя рядом с Лизой, она коснулась ее пальцев, кивая, что слушает, что она не зря говорит, не для одних преподавателей, что она нужна. Та ответила, приподняв уголок губ. Все истории были такими тяжелыми, что дыхание девушки сбилось, и ей пришлось прикрыть глаза, чтобы взять тревожность в свои руки. Когда их отпустили, хотелось просто лечь на траву и не вставать. На деле она просто не встала с пуфика, когда психологи ушли, рассматривая колбочку с непонятной жидкостью, размахивая ей над головой. Рядом сидела Лисичка, молча наблюдая за ней. Слова бы тут не помогли, но почему бы не быть просто рядом? Это отчасти помогало.              — Пойдем? Мы тут час сидим, я бы не отказалась перекусить, — она тянет за руку, и только теперь ее будто включает обратно, она вздрагивает, поворачиваясь к ней и без сил падает на плечо, закрывая глаза.              — Блять, я так устала.              Она все понимает и молчит. Нет таких слов, которые бы тут были нужны. Тихий поцелуй в висок, и вот она встает, опираясь на пуфик, чтобы действительно пойти и взять еды — а то на завтрак они ели свои слезы из-за внезапного выгона.              Вся кухня застыла в тяжелом молчании. Кому-то было легче, кому-то хуже, но все находились в глубокой задумчивости. Вот к Маше подходит Виолетта, кладет подбородок на макушку, барабаня ладонями по плечам.              — Мне так херово, сделай немного своей магии, пожалуйста, — все заинтересованно переглянулись, слушая. Девушка поднимается, разминая пальцы, пока ее знакомая радостно садится на освободившийся стул. Немного возни по кухне — и вот в кружке ароматно дымится какао.              — И ты прятала его от нас?              –Да оно тут открыто стояло…– Мари ставит напиток перед Вилкой и отодвигает ее волосы в сторону, мягко надавливая пальцами на плечи и шею, снимая напряжение таким простым массажем. Та ведет себя как кошка: чуть ли не мурчит, подставляясь под ловкие руки и потягивает напиток, прикрывая заплаканные глаза. Их дружба была обоюдным спасением, трогательной и без грамма намеков на что-то, в отличие от некоторых девочек тут. Сцена была по-домашнему уютной, такой, что в целом в комнате будто бы даже потеплело.              Но наступила ночь, и вместо того, чтобы дать девушками проспать до последнего дня перед выгоном, их посадили в автобус снова, увозя через темноту куда-то сильно далеко. Темнота, ночь, полная луна и… кладбище. «Люблю кладбища, поедем после проекта, конфетки пособираем?» — шепчет на ухо Лиза, сжимая чужую ладонь в своей руке. «Обязательно» — обещает ей Маша, и вот они выходят из машины, проходят меж могил на место встречи.              Это было отвратительное морально испытание. Слезы катились буквально сами, а в голове была полная каша. Было страшно оказаться там, страшно, что кто-то мог стоять над ее могилой и рассказывать о том, как она сторчалась. Было больно, хотелось обнять каждого говорившего, но не получалось сделать ни шага, не получалось посмотреть в глаза, не выходило даже сделать вдох полноценно. Смерть-смерть-смерть. Это единственное, что ждало бы ее в будущем. Интересно, кто-то плакал бы? Возможно, мать…              — Я обещаю, что я просто буду собой, не буду бежать от себя.              Она закрыла лицо руками, чувствуя, как ее обнимают со спины. Это была Лера. Так крепко и надежно могла обнимать только она, еще одна «мама» проекта.              — Спасибо, — шепчет она в ответ, понимая, что и ей самой тяжело, самой больно, но она тут, делится теплом. Захотелось продолжить эту цепочку, и вот она подходит к Насте, которая только повесила свой бантик на ленту.              — Ты сильная. Ты сможешь, — она обхватывает ее за плечи, гладит по волосам и отстраняется, слабо улыбаясь. Она искренне верила в то, что говорила, и ответная улыбка не могла не порадовать.              Засыпала она плохо, ворочаясь в кровати и пытаясь как можно теснее прислониться к Кире, будто бы хотела раствориться в ней, чтобы не было так тоскливо.              — Доброго утра, — Мари в пижаме сидит на корточках перед кроватью Идеи, пока все спят, тормоша ее за плечо. Она совсем забыла, что так и не отдала то сердечко от Лизы, и подумала, что это будет лучшим моментом.              — М-м-м… да, привет?              — Это от Лизы. Не думаю, что она бы подарила сама, держи, — вкладывает в ладони фигурку и ускользает в ванную чистить зубы. Этот выгон был страшным. Она подралась с клоуном, немного подралась с девочками и довольно много выпила — больше бокала уж точно. Холодная водичка помогла прийти в себя, однако больше всего хотелось просто вернуться в кровать. Но уже пустая кровать заставила грустно выдохнуть.              Пробежка с девочками, пара упражнений на пресс, а потом ленивая игра в карты, монополию и мафию. Это все скрашивало день, но было недостаточным. Чемоданы каждой были заранее собраны просто… потому что. Не хотелось прямо ночью нервировать себя и других, бегая с места на место.              Но вот Идея покидает этот дом, с разбегу обнимая Лизу, заставив Машу немного взгрустнуть — она не ревновала, но переживала, что этот светловолосый ангел был одним из меньшинства тех, с кем открыто общалась ее Птичка. Уснуть она в этот день не смогла, но лежала в кровати, перебирая волосы Киры и чувствую тревогу за завтрашний день. Один выходной и новая неделя, на которой ее шансы уехать домой все больше и больше. Надо бы начать пахать…