cache-cache.

      Плавно скользят и кружатся последние пёстрые листы, оседая на земле и с детской заботой о пожилой матери кутая её от приближающегося холода, пока их пост не сменит господин Снег. Тянут свои оголённые кости деревья, пытаясь поймать хоть листочек, вернуть обратно, укрыться, но всё безуспешно. Тяжёлое угольно-серое небо устало зевает, готовясь прилечь на верхушки сонных деревьев. Кричат по утрам вороны, перехватывая инициативу у маленьких воробьёв.       Лес в любое время хранит умиротворённую тишину.       Холодные пальцы двух ладоней переплетаются, едва касаясь друг друга. И хоть снаружи они ведут себя непринуждённо, будто не уделяя внимания этому факту, под кожей их бьётся кровь, трепетно пульсируя от каждой секунды прикосновения. — Смеркается… — Подожди, принцесса. Мы почти пришли до логова, где я тебя съем. — Я так и подозревал, — с наигранной досадой ответил Сигма.       Губы Дадзая тронула лёгкая улыбка. Он поспешил отвернуться, оглядываясь, в чём не было необходимости. Дорогу сюда он нашёл бы с закрытыми глазами.       Повернув ещё один раз, они замерли. Сердце пропустило удар. За кривыми ветвями деревьев простирались воды Токийского залива, поверхность которого казалась невероятно спокойной и неподвижной. Можно было заметить, как дно покрывает опавшая рыже-коричневая листва и как ещё не утонувшие листочки, словно лодочки без вёсел, замирают на поверхности водной глади. За горами облаков садится солнце, придавая им пурпурные оттенки. — В прошлый раз небо у горизонта, в просвете под облаками, освещалось золотистой дымкой. — Когда был прошлый раз? — склонив голову набок и перенеся фокус внимания на острые черты профиля Дадзая, поинтересовался Сигма. — Этого же месяца, этого же дня и часа, год назад. — Почему не приходил после? Здесь, должно быть, невероятно красиво и зимой, и летом. — Тебе нравится? — Очень! Но ты не ответил на вопрос, — прищурился юноша. — Теперь будем здесь чаще… —шатен притих. — Хочешь, сделаем это нашим местом? — тихо добавил он и также обернулся к бледному лицу напротив, до носа укутанному светло-голубым шарфом крупной вязки.       Теперь притих и Сигма, обдумывая ответ. Это было не похоже на обыкновенное поведение Дадзая Осаму: вести в столь трепетное для человеческой души и явно что-то значащее его сердцу место, более того, предлагая разделить его красоту на двоих, сделать «общим». Совсем не укладывалось в голове. Это насмешка или… вечно глушащиеся и оттого неуклюже проявленные чувства?       Уловив смятение, парень продолжил: — Я забрёл сюда случайно, в ноябре прошлого года. Как жаль: хотел покончить с жизнью, но место оказалось таким красивым для такого мерзкого меня, что я решил сохранить его до лучших времён, до лучшего человека. — Дадзай говорил негромко, стараясь не нарушать установленного сими землёй и водой правила тишины.       Сигма кивнул. Всё тело пронзило ощущение того, что вдруг приоткрылось тайное, занавесочное, болезненное. Пусть Дадзай и говорил с лёгким пренебрежением, Сигма знал, что такова его защита. Наконец, пришло осознание: этот человек от него ничего не требовал, ничего не просил. Этот человек… ценил его. Смущение от затронутой тайны сменилось желанием стать Дадзаю тем, кому можно довериться. Кому, если захочется, можно рассказать обо всём, что тревожит, что не даёт покоя, медленно съедая изнутри.       А ему захочется, Сигма знает. Знает, потому что давно понял: Дадзай абсолютно такой же человек, подвластный мукам одиночества. — Спасибо… — едва слышно шепчет светловолосый юноша голосом, пропитанным нежностью к существу напротив.       Стемнело. Пальцы двух ладоней крепко переплелись, давая каждому прочувствовать это ощущение сполна. Юноша с голубым шарфом осторожно положил голову на чужое плечо. Взгляды устремились к противоположному берегу, где загоралась огнями ночная Йокогама.       И только здесь сохранялась мирная тишина.