***
Хёнджин пришёл домой поздно вечером. Родители могли бы лечь спать, но нет, они стойко ждали возвращения их единственного и всё ещё болеющего раком сына. Миссис Хван сидела на кухне, на столе перед ней стояла одинокая кружка чая, из которой струился горячий пар. Было тихо, и лишь тиканье настенных часов периодически нарушало эту тишину. Женщина смотрела пустым взглядом куда-то прямо, однако внутри не было беспокойства. Она была на все двести процентов уверена в том, что с её сыном всё хорошо. Что если что вдруг и случится — Феликс ему поможет. Входная дверь открывается, впуская на несколько секунд холод ночи. Хёнджин быстро разделся, сразу направляясь на кухню. Ещё подойдя к дому, он увидел горящий в этой комнате свет. Именно поэтому посчитал нужным извиниться перед мамой. Она же всё-таки его ждала. — Ничего, Джинни, всё хорошо. Главное, что у тебя появился друг, — выслушав извинения сына, миссис Хван по-доброму улыбнулась. И от улыбки этой так и веяло материнской любовью. Не любовью к человеку, болеющему раком. А любовью мамы к своему самому лучшему сыну. — Беги спать, малыш, — Хёнджин поцеловал свою маму в щеку и, пожелав спокойной ночи, направился к себе в комнату. По пути он встретил и мистера Хвана, у которого один только внешний вид кричал о недостатке сна. Так и хотелось сказать: «Папа, надо было ложиться спать! Зачем же ты ждал меня?». Но это было бы бессмысленно, ведь отец всё равно дождался бы возвращения своего ребенка. Да, он мог бы лечь спать и попросить миссис Хван просто разбудить, однако зачем? Когда родитель сам убеждается в сохранности своего ребенка, это намного ценнее. В комнате стоял приятный полумрак, слегка подсвеченный яркой белой луной. Юноша быстро освободился от одежды, сделал все нужные процедуры с катетером и, выпив все необходимые таблетки, наконец-то лёг в кровать. Мысли сами уносились к тому моменту, что парень разделил с Феликсом. Не с мамой, не с папой, и не с Юной. Именно с Феликсом. И почему-то от этой мысли так тепло в душе, так приятно, что хочется улыбаться, хочется искриться счастьем, чтобы все видели, как Хёнджину сейчас хорошо! Феликс вернулся домой в таком прекрасном настроении, в котором, казалось бы, он никогда и не пребывал. В глазах плясали яркие звездочки, на губах лёгкая улыбка. Миссис Ли, конечно же, не стала комментировать такое состояние сына, однако была уверена — Хёнджин сделал его счастливым. Ли думал об этом прекрасном дне. О глазах Хёнджина, которые искрились самым настоящим счастьем очень много и часто. Помнит его трясущиеся руки, помнит едва уловимый страх в глазах, когда старший увидел велосипеды. Помнит, как расстроился и как искренне обрадовался, когда Феликс всё равно нашёл выход. Помнит, как брюнет прижимался к его спине, как обнимал своими худыми руками и как щекотал изящными пальцами ребра. Помнит его первое «Ликси», помнит голос, коим было сказано это слово. Помнит глаза, смотрящие куда-то вперёд, помнит красивые волосы, переливающиеся в ночной темноте. Помнит эмоции, помнит улыбки, помнит слёзы. Феликс помнит абсолютно всё. И речь не только о сегодняшнем дне. Феликс помнит абсолютно всё, что так или иначе касается Хёнджина. Ёнбок переворачивается на бок, утыкаясь лицом в огромный плюшевый баскетбольный мяч, и сильно сжимает игрушку в своих руках. Представляет, что это и не игрушка вовсе, представляет на этом месте человека, самого важного, самого нужного, самого родного. Хёнджин поворачивает голову в сторону окна, и взгляд сам находит одинокую среди ночного неба луну. Сам рассматривает едва уловимые глазом серые пятнышки на её округлых боках, сам представляет вовсе не луну. А такую же светлую макушку, такую же яркую, как её свет, улыбку, такую же невинную и непорочную. Они уснули не в одиночестве. Они уснули друг с другом…***
Проснувшись, Хёнджин сразу хватается за свой ноутбук, который долгое время одиноко стоял на столе. Вчерашним вечером Феликс, конечно же, дал электронный адрес ван Хутена, именно поэтому брюнет старается включить гаджет максимально быстро. Парень переписывал сообщение миллионы раз. Он писал, читал, понимал, что ему не нравится, стирал и заново писал. Буквы складывались в слова, слова в предложения, предложения в полноценный текст, а текст казался несусветным бредом. — Да что же это такое! — воскликнул Хёнджин, утыкаясь лбом в согнутые в локтях руки. Парень лежал на кровати, живот приятно щекотал плед, постеленный поверх матраса, а ноги свисали с края кровати, по-детски болтаясь. Хёнджин выделил весь текст, стер его полностью и начал писать заново вот уже пятый раз. Вроде бы всё идеально, но такое ощущение, будто не все эмоции видны, не все слова сказаны, не все догадки описаны. Парень в сотый раз вздыхает и, чуточку отдохнув, стараясь опустошить голову от ненавязчивых мыслей, вновь начинает писать: «Уважаемому г-ну Питеру ван Хутену (через Лидевью Влигентхарт). Меня зовут Хван Хёнджин. Мой друг Феликс Ли Ёнбок, который по моей рекомендации прочитал «Царский недуг», только что получил от Вас и-мейл на этот адрес. Надеюсь, Вы не станете возражать, что Феликс поделился содержанием Вашего ответа со мной. Мистер ван Хутен, из Вашего письма Ли я понял, что Вы не планируете больше писать. Отчасти я разочарован, но одновременно испытываю облегчение: не придётся волноваться, станет ли Ваша следующая книга вровень с величественным совершенством дебютной. На правах больного с трёхлетним стажем четвертой стадии рака я утверждаю, что в «Царском недуге» Вы всё поняли правильно. По крайней мере Вы абсолютно правильно поняли меня. Ваша книга объяснила мне, что я чувствую, ещё до того, как я начал это чувствовать. Я перечитывал её десятки раз. И всё же решаюсь спросить у Вас, что произойдет с действующими лицами после окончания романа? Я понимаю, книга обрывается, потому что Анна умирает или из-за тяжести своего состояния не может продолжать описывать происходящее, но мне очень хочется знать, что будет с матерью Анны. Выйдет ли она замуж за Тюльпанового Голландца, будут ли у неё ещё дети и будет ли она по-прежнему жить по адресу 917, Вестерн Темпл? А Тюльпановый Голландец, он мошенник или правда их любит? Что будет с друзьями Анны, особенно с Клэр и Джейком? Они останутся вместе? И наконец, самый глубокий и умный вопрос, которого Вы, несомненно, давно ждали от читателей: что станется с хомяком Сисифусом? Эти вопросы не дают мне покоя уже несколько лет, и я не знаю, сколько у меня ещё есть времени ждать ответов. Разумеется, всё перечисленное нельзя отнести к важнейшим проблемам литературы, которые поднимает Ваша книга, но мне просто очень хочется знать. И если когда-нибудь Вы всё же решите написать что-то ещё, даже без намерения опубликовать, я бы очень хотел это прочесть. Клянусь, я готов читать даже Ваши списки покупок. С безмерным восхищением, Хван Хёнджин». Хёнджин наконец-то выдохнул. Он очень придирчиво осматривал это письмо, но, решившись, в итоге всё равно отправил. Уж очень ему интересно узнать ответы на вопросы. И даже если он их не получит, даже если Питер ван Хутен не ответит на это письмо, не прочитает его, да даже не узнает о нём или не получит его — неважно. Хёнджин ведь рано или поздно умрёт. Но теперь он умрёт с мыслью о том, что он хотя бы попытался. Попытался найти ответы на те вопросы, которые слишком долго не дают ему покоя. Как только ноутбук был отложен в сторону, как только сердце приняло прежний ритм, а пульс перестал скакать прыткой лошадкой, Хван решился позвонить Феликсу. Ведь именно благодаря этому светлому парню у старшего хотя бы появился шанс узнать то, что так сильно желает. Боюсь, для больных раком достаточно даже этого. Феликс ответил моментально. Уже привычное для брюнета «Хван Хёнджин» вместо заядлого «алло» вызывает лишь улыбку. Добрую, родную, предназначенную только для младшего. Хван позвонил, чтобы поговорить о «Царском недуге». Обсудить с Феликсом домыслы и догадки, подумать над тем, что же там такого хотела сказать Анна, вернее, что она не успела договорить. Кто же этот чертов Тюльпановый Голландец и где вообще Питер ван Хутен со своими ответами. — Мне очень нравится стих в самом начале книги, — проговорил Феликс. Хёнджин улыбнулся, понимая чувства младшего. Он знает этот стих наизусть. За миллионы прочтений Хёнджин запомнил не только пару складных строчек. Но даже они вызывают приятный трепет в районе сердца. — Он прекрасен, — Феликс на том конце провода улыбнулся. Блондин сидел в своей комнате, где больше не было спортивных наград, ведь их сломал Минхо в попытке заглушить свою душевную боль. Он был в комнате, где на прикроватном столике лежал диск с компьютерной игрой, в которую он играл вместе с Ли. Но ничего из этого так не создавало одиночества, как отсутствие в этом помещении Хван Хёнджина. — В «Цене Рассвета» тоже есть стих. В третьей книге из шести, — старший уже открыл рот, чтобы попросить зачитать эти строки, но не успел. Феликс быстро продолжил говорить. — Я вычитал в интернете, что само название «Царский недуг» взято из какого-то стихотворения. — Это так, — Хёнджин вздохнул, встал с кровати и переместился на подоконник, удобно расположившись на мягком пледе в чёрно-коричневую клеточку. — Питер ван Хутен олицетворяет состояние Анны, её болезнь, в самом названии. «Царский недуг» — это диагноз, подаренный Анне судьбой, — прошептал Хёнджин, прислоняясь лбом к холодному стеклу. Парни разговаривали очень долго, на улице давно потемнело, но спать не хотелось. Хотелось слушать красивый голос Феликса и высматривать на сумрачном небе красивые созвездия. Его веснушек. — Прочитай мне его. — Стихотворение? — Да, — Хёнджин прикрыл глаза. Представил раскрытую книгу, представил красивые буквы, напечатанные чёрными чернилами, представил, как эти буквы превращаются в звуки, звуки, которые сейчас слышит Феликс Ли Ёнбок, сидя у себя на диване. Хван читал тихо, но с очень красивой и выраженной интонацией, юноше хотелось слушать такое звучание вечность. Феликс тоже прикрыл глаза. И вот он уже сидит не на красном диване, он сидит на дощатом полу комнаты Хёнджина, сидит рядом с подоконником, на полу, прижимаясь головой к худой свисающей ноге старшего. Чувствует, как тот ей дергает, чувствует небольшую вибрацию по всему телу от красоты и волшебства момента. Чувствует, всё чувствует. Рядом он с Хёнджином или нет, он всё чувствует. — Ты прекрасно читаешь, хён, — прошептал Феликс, когда понял, что старший замолчал. В трубке некоторое время стояла гробовая тишина, ведь два совершенно обычных подростка сейчас просто наслаждались красотой момента. Наслаждались далёкой близостью друг друга. Наслаждались тем, что имеют. Оба. — Феликс, а что за стих в твоей третьей книге был? — Я не умею так красиво читать. — И всё же. — «Признайся, жизнь не удалась. Ведь ты не можешь вспомнить, когда последний раз Поцеловал кого-нить»… Хёнджин вдруг задумался. Парню стало интересно: а целовался ли Феликс вообще когда-то? Вот Хван, к примеру, нет. У брюнета вообще никогда не было отношений. Да, по его прихоти. Но это не отменяет этого факта. — Феликс, а ты целовался? — Да, — Хван скривился. Не от ревности, нет. Просто лично для Хёнджина поцелуи — это что-то очень слюнявое, противное, такое, что даёт обмениваться бактериями. И как бы в фильмах про подростков ни показывали такие романтические и откровенные моменты, Хван не видел в них ничего ни романтического, ни откровенного. — И как оно? — Я как-то сумел отхватить пару поцелуев от своей подруги. — Сто лет назад? — Вообще-то прошёл всего лишь год! — весело пролепетал младший. Ему вдруг стал забавен тот факт, что они с Хёнджином обсуждают его личную жизнь вот так — по телефону. — А что произошло? — Во время поцелуя? — вот Хёнджин вроде и сам спросил, тогда чего теперь смущаться? Но, господи, как же стыдно ему вдруг стало. Но ответить всё же надо, уже поздно что-либо опровергать. — Да. — Ох, ну…flashback
Феликс никогда в своей жизни не влюблялся. Не то чтобы он не испытывал потребности в чувствах и любви, но просто, наверное, ещё не встретился на его пути тот самый нужный человек. Его человек. Ещё в самом детском саду, задолго до того, как парню диагностировали рак, он подружился с девочкой. Она была какая-то закрытая, замкнутая в себе, но именно в ней Феликс почему-то разглядел друга. Человека, который поймёт его, его увлечения, его жизненную позицию. Всего его. Подружились они достаточно быстро. Как потом оказалось, Хэлли просто очень стеснительный человек, ей сложно вот так вот взять и заговорить с кем-то. Сложно подойти и поздороваться, познакомиться, сложно обнять при встрече того, кто не является близким другом. Это нормально, все люди разные, кто-то открыт чуть больше, кто-то чуть меньше. — Почему ты не играешь со всеми? — Я стесняюсь. — Кого? Воспитательницу? — Всех. И почему-то такого ответа для Феликса было вполне достаточно. Этого было достаточно, чтобы остаться с Хэлли в опустевшей части комнаты огромного детского сада. Ли не стал как-либо донимать малышку, не стал выпытывать, чего же она так сильно боится. Всё, что сделал Феликс, — это: — Давай поиграем в куклы? Ты же любишь куклы? И это стало отправной точкой их дружбы. Уж такой Феликс человек, он хочет поддерживать абсолютно всех, хочет защищать всех, хочет каждому вселить надежду на светлое будущее, если человек в этом нуждается. Вот и Хэлли не смог не помочь. Маленькая девочка в красном сарафанчике, в белых колготочках и с двумя по-детски забавными хвостиками. Волосы ещё блондинистые, мягкие, такие, какие у малышек с рождения. И до первого окрашивания или использования шампуня для взрослых. Нельзя сказать, что общение было прекрасным с двух сторон. Оно точно было прекрасно со стороны Феликса, это знал каждый. Уж такой Хэлли человек, в силу своей закрытости часто выпускает иголки, не задумываясь, что и Феликса они могут ранить. Но парень привык. Их дружба с Хэлли длилась около восьми лет, за это время характер девочки был изучен вдоль и поперёк и уж совсем ничем не удивлял. Когда Феликс и Хэлли достигли подросткового возраста, возникла небольшая проблема. Девушке диагностировали липидсекретирующий рак. Достаточно редкое, но очень серьёзное заболевание. Рак прогрессировал с молниеносной скоростью, улыбка не появлялась на лице девушки даже для Феликса. Она умирала. В один из дней Хэлли позвонила Феликсу. Голос тихий, почти шёпот, просит приехать и как можно быстрее. Это было в выпускном классе старшей школы. Может быть, важно отметить и тот факт, что друзья были ещё и одноклассниками. Они не смогли расстаться после детского сада. Даже Феликс не смог отпустить Хэлли, несмотря на её скверный характер. Хотя она очень часто делала больно даже самому близкому человеку. Ёнбок в тот день сорвался с места прямо посередине урока математики и, ничего не объяснив преподавателю, который, к слову, не очень-то и оценил такую выходку своего ученика, помчался прямиком на школьную парковку, куда уже подъезжало такси. До больницы ехать не так долго. Было бы. Если на часах не было бы обеденного времени, на дорогах не было бы пробок, а больница была бы совершенно обычной, а не для онкологически больных людей. Ведь вторая находится в самой дальней от школы части города. Феликсу было плевать. Плевать на такси, которое стоило как его почка за такой проезд, плевать было и на двойку по математике, которую учитель влепил даже не выслушав своего ученика, плевать было абсолютно на всё. Единственное, что волновало Феликса — что случилось с Хэлли и к чему такая срочность? Хотя для людей, болеющих раком, ответ лежит на поверхности. Парень влетел в двери больницы огромной фурией и сразу же побежал к стойке регистрации. Назвав имя и фамилию своей подруги, блондин поспешил на нужный этаж. Хэлли пробыла в больнице уже больше месяца. Её положили туда сразу, как у девушки отказали ноги. Она перестала ходить ещё тогда, когда ей не исполнилось семнадцати лет. Коридоры больницы, как и дорога до палаты, изучены вдоль и поперёк. Каждый угол знаком, каждый больной, который находится здесь больше месяца, тоже знаком Феликсу. Всё знакомоё, все будто бы родное. Хотя и врагу не пожелаешь, чтобы в онкологической больнице даже коридоры стали родными. — Хэлли? — блондин аккуратно приоткрывает дверь нужной палаты, чуть просовывая туда голову. Он всегда так делает. Знает, что Хэлли точно не переодевается, потому что за неё это делают медсестры, знает, что она ничем не занята, просто потому что не может это делать самостоятельно. Феликс знает это. Но при этом всё равно делает так, как привык. Хэлли тоже привыкла. Это их небольшой обряд, поднимающий настроение обоим всякий раз, как они встречаются именно здесь. В палате номер триста тридцать четыре. — Проходи, — тихо прошептала подруга. За окном стоял день, яркие солнечные лучи проникали в больничную палату, освещали её, внедряли в эту комнату хоть какой-то отголосок жизни. Ведь та жизнь, что есть в этой комнате сейчас, стремительно угасает. Феликс прикрывает за собой дверь и направляется в сторону больничной койки. К рукам подруги подключены различные аппараты, контролирующие состояние её организма. В правую руку введена капельница, рядом стоит штатив с мешком, наполненный лекарством, капли которого медленно бегут по прозрачной трубке. Слева, к другой руке, присоединены разного цвета «прищепки», одна на запястье, вторая повыше, третья на сгибе локтя. Все они что-то контролируют, выводя результаты на экран монитора. Феликс в этом не особо разбирается, пускай и сам болеет раком. — Что-то случилось, малышка? — юноша всегда так называл Хэлли. Это тянулось ещё со времён детского сада, когда маленький мальчик предложил маленькой девочке в красном сарафане поиграть в куклы, а та ответила, что это игра для малышей. — Феликс… — парень опустился на кушетку, аккуратно кладя руку подруге на живот. Точнее, он касался ладонью её живота, но руку не расслаблял. Она была на весу. — Я умираю, Феликс… — парень кивнул. Он долго себя готовил к этому, однако оказалось, что если ты болеешь раком, то и отпускать людей, болеющих раком, намного тяжелее. Ведь ты остаешься мучиться, а они нет. Они обретают свободу. — Знаю, малышка, — Хэлли улыбнулась. Девушка нашла в себе силы улыбнуться своему другу так, как не улыбалась ему очень давно. Феликс скучал. Скучал по этой искренней улыбке так сильно, что на глазах непроизвольно выступили слёзы. — И пока я жива, хочу попросить тебя. — О чем? — Об одном желании. Помнишь, ты мне его проспорил? Помнишь ведь? — Феликс прикрыл глаза и тихо посмеялся, убирая руку с живота подруги. Теперь пальцы парня невесомо коснулись холодной кисти девушки. — Помню. — Поцелуй меня, Феликс. Это моё последнее желание, — тихо прошептала Хэлли, смотря на парня, что сидел рядом. Феликса даже не удивила эта просьба, ни один мускул на его лице не дрогнул. Он давно догадывался о чувствах подруги, но упорно делал вид, что не замечает этого. Но Хэлли умирает. И Хэлли просит о последнем желании. Феликс медленно склоняется над подругой, касаясь своими губами её. У неё они все потрескавшиеся, бледные, как и её лицо, без какого-либо живого тёплого оттенка. Вся она… мёртвая. Но Феликсу не противно. Хэлли слегка приоткрыла рот, полностью впуская парня. Блондин лишь аккуратно, даже больше с заботой и нежностью, целовал сначала верхнюю губу, затем нижнюю. Пытался так успокоить подругу, показать, что смерть не страшна, показать, что Феликс верен их дружбе до последнего…end flashback
— Как-то так, — тихо прошептал Феликс, выводя Хёнджина из непонятного состояния. Рассказ младшего, по правде говоря, ввёл брюнета в некий ступор. Уж никак он не ожидал услышать вот такую вот историю первого поцелуя Феликса. — А что потом? — Потом? — на том конце провода послышался тихий вздох, и Хёнджин уже почему-то успел пожалеть о том, что решил затронуть такую тему. Он ведь не знает, что у Феликса на душе. — Скажем так. Хэлли больше не пребывает в своём бренном теле. И это была чистая правда. Девушка умерла вечером того дня, когда произошел и сам поцелуй. Она не задыхалась, её не разрывало изнутри на части, как могло бы быть. В этом плане всё обошлось. Девушка просто уснула, после того, как медсестра накормила её ужином, и больше не проснулась. — Господи… Феликс, прости… Я не знал. — Всё нормально, Хёнджин, — и это тоже была чистая правда. Феликсу тогда было не больно. Он знал, что его подруга больше не будет мучиться. Знал, что она больше не лежит в пустой больничной палате в полнейшем одиночестве, знал, что она больше не мучается от невзаимной любви, знал, что теперь Хэлли свободна. Эта правда спасала Феликса от боли. — Она знала, что ты тоже болеешь раком? — Нет, представляешь? Я успешно скрывал от неё даже свою железяку вместо ноги. Она реально не заметила! — весело проговорил Феликс. — А уже потом, когда её положили в больницу, я перестал даже банально маскироваться, ведь в этом не было смысла. Уже тогда она не могла и головы поднять, так что я не переживал на этот счёт. — А почему ты ей не рассказал? — Хёнджин правда не понимал. Зато он понимал, как больно родным людям смотреть на тебя, если ты медленно умираешь. — Узнай она, что её лучший друг и первая любовь умирает, она бы покинула этот мир быстрее, — не задумываясь проговорил Феликс. — Может, своим молчанием я подарил ей лишнюю минуту, а может час, а может и день. Никто этого точно не знает и не узнает, но факт остаётся фактом. Она чуть дольше смотрела на восход солнца, чуть дольше слушала писк приборов, подключённых к ней, чуть дольше смотрела пустым взглядом в потолок. Но жила, Хёнджин. И это главное. Парни замолчали. Каждый думал о своём. Феликс вспоминал свою подругу, её лицо после того поцелуя. У Феликса была жизненная позиция — отдаст свой поцелуй только тому человеку, которого искренне любит. Но жизнь сложилась иначе, жизнь попросила исполнить волю умирающей подруги, и Феликс исполнил её. И не было это эгоизмом. Ни со стороны Хэлли, знающей, что Феликс её не любит, ни со стороны Феликса, который позволил случиться этому поцелую даже с учётом того, что чувства не взаимны. Потому что Хэлли хотела получить то, что так давно желала, хотя бы перед смертью, а Феликс хотел сделать всё, лишь бы девушке хоть чуточку стало спокойнее на душе. Полагаю, у них получилось. Хёнджин же думал о том, какой Феликс сильный. Не каждый человек решится на подобное. Не каждый человек вообще захочет общаться с тем, кто умирает. С тем, кто постоянно глотает таблетки, ходит по больницам и постоянно облучается. Далеко не каждый. Даже не каждый, болеющий раком, захочет общаться с таким же человеком, болеющим раком. Но Феликс плевал на все правила и жизненные устои. Хэлли была ему дорога. Он с ней познакомился, он ей помогал и оберегал её, купал в дружеской любви и всегда поддерживал. А напоследок просто довёл подругу до конца её жизненного пути, шагая буквально рядом с ней. Будто бы они шли по пустой широкой дороге, которая располагалась прямо посреди леса, будто бы они шли за руки и только вперёд. Шли вперёд, не видя, что там дальше. Ведь погода тогда была дождливая, а как только наступило утро, всё затянулось густым туманом. Но вот на дороге встречается одинокая остановка, и Хэлли вдруг тормозит. Больше не смотрит вперёд, не шагает дальше, а лишь смотрит на эту одинокую остановку, которая манит к себе, притягивает. Феликс замечает это, замечает заинтересованный взгляд своей подруги, замечает, как её тянет туда, но не останавливает. Не кричит ей, что этого делать не надо, не умоляет её остаться, лишь смотрит, лишь наблюдает. Но вот Хэлли поворачивается к другу, смотрит пронзительно и непрерывно, а потом, коротко улыбнувшись, отпускает руку Феликса и делает шаг назад. Затем ещё один. И ещё. А потом разворачивается, срывается на бег и несётся в сторону остановки. Задорно так, искренне смеясь, да так громко, что весь лес пробуждается от такого звука. Хэлли подбегает к остановке и сразу же садится на скамейку. Грустно смотрит на Феликса, что и с места не сдвинулся, и машет рукой. И рука эта уже не бледная, и губы уже не потрескавшиеся, и взгляд уже не пустой. Феликс кивает и тоже улыбается. Глаза сами находят табличку, что висит на остановке. А на табличке красуется название: «Станция «Жизнь после смерти». — Всё равно прости, Феликс, я не должен был затрагивать эту тему. — Да ладно тебе, мы ведь все побочные эффекты, верно? — «Колония морских рачков на грузовом судне сознания», — ответил Хёнджин, улыбаясь. Парень очень любит цитировать «Царский недуг», особенно когда фразы подходят слишком идеально. Видимо, книги о раке пишут для людей, болеющих раком. — Ну ладно, уже час ночи, мне пора спать, — проговорил Феликс и, в подтверждение своих слов, действительно лёг на кровать, забравшись под одеяло. Парень забыл включить обогреватель, поэтому весь продрог. А вставать и делать что-то уже не было сил. Дневная усталость даёт о себе знать. — Хорошо… — прошептал Хёнджин, соглашаясь. Феликс прав. Уже слишком поздно и парням действительно пора спать. — Хорошо… — отзеркалил блондин. Хёнджин тихо посмеялся, пряча улыбку за рукавом бежевого кардигана крупной вязки. — Хорошо, — повторил старший, после чего в трубке повисла тишина, хотя Феликс не сбрасывал звонок. Хвану даже показалось, что Феликс сидит напротив, смотрит на своего хёна красивыми тёмными глазами и улыбается. — Может, «хорошо» будет нашим «всегда»? — наконец прервал тишину Феликс. Время будто бы остановилось, будто бы вся жизнь на планете вдруг замерла, ожидая ответа Хёнджина. А тот думал недолго. — Хорошо… — и только после этого звонок действительно завершился.