Виноваты звёзды

      До поездки в Амстердам оставался лишь день. Хёнджин собрал чемоданы моментально, хотя Миссис Хван и порывалась сделать это за сына. Тот носился как ужаленный по всему дому, собирая то, что точно понадобится. Конечно же, мама смотрела на это все с явным скепсисом на лице, ее руки были скрещены на груди, а взгляд немного насмехающийся. А все почему? Правильно. Хёнджин положил в чемодан игрушку слонёнка. Да-да, вещь первой необходимости.       Чемоданы собраны, а это значит, что можно побездельничать. Погода была отвратительной, дожди поливали без остановки, по телевизору ничего интересного, как всегда, не показывали, книга уже лежала в чемодане, а Хёнджин сидел на кухне, скучающе подперев подбородок кулаком.       Сегодня была пятница. День, когда проходят занятия в группе Поддержки. И Хёнджин бы даже не задумался о посещении этого места еще хотя бы раз в своей жизни, если бы не одно жирное но: после выписки Минхо из больницы, Хван так и не встретился со старшим.       Именно поэтому сейчас парень натягивал на себя брюки в темную клеточку, затем бежевый теплый свитер с высоким горлышком, а на ногах уже красовались берцы. Вообще, обычно Хёнджину абсолютно все равно во что одеваться, но с недавних пор хочется выглядеть неотразимо.       Бросив маме веселое «пока», парень покинул дом. На машине ему, конечно же, никто поехать не разрешил. Именно поэтому перед домом уже стоит желтое такси, в которое и направляется Хёнджин.       В салоне пахнет довольно приятно. Особенно если учесть то, как обычно пахнет в такси. Приятная музыка расслабляла, отгоняя мысли о том, что придется слушать слова Наставника битый час, на второй план.       Парень откидывается на спинку пассажирского кресла, прикрывая глаза. Пальцы аккуратно перебирают трубку канюли, которая давала возможность дышать. Таблетки теперь немного увеличились в количестве, но это ничего. Если для поездки в Амстердам нужно съесть на пилюлю больше — Хёнджин готов вынести эту пытку.       Проблема обычных людей в том, что они даже представить себе не могут каково это — часами глотать таблетки, выжидая нужное время и соблюдая все правила. Проблема людей, болеющих раком, в том, что ради приёма таблеток они должны от многого отказаться. Но и это еще не все. Если обычные люди заводят будильники для того, чтобы утром проснуться и пойти на работу или учебу, то люди, болеющие раком, ставят себе не будильник, а напоминалку. Напоминалку на то, что пора налить стакан воды, выдавить таблетку какого-нибудь матового цвета из защитной упаковки, положить ее себе в рот и запить.       Люди отличаются даже в этом.       Такси приезжает к нужному зданию достаточно быстро. Как же давно здесь не было Хёнджина. И как же много произошло за это время.       Парень благодарит таксиста за то, что тот довез быстро и с комфортом, и покидает машину. Осенние листья уже давно опали, отчего приятно шелестели и хрустели под ногами. Хёнджин медленно движется в сторону здания, везя за собой кислородный баллон.       Неприятные воспоминания посещают голову брюнета моментально. Конечно, вряд ли какой-нибудь человек забудет момент, когда он чуть было не умер. Хёнджин, к примеру, помнит это событие отлично и до малейших подробностей.       Хван заходит внутрь и понимает, что приехал слишком рано. До начала сближения с самим Иисусом еще целый час, и по-хорошему, надо было бы себя чем-то занять.       Изначальный план просто посидеть заканчивается ровно тогда, когда взгляд карих глаз падает на табличку, что весит на стене. Эдакая навигация по церкви. Хёнджин направляется в сторону столовой, надеясь, что хотя бы сок здесь действительно вкусный.       В помещении пусто. Столы расположены так, будто бы парень в школу попал — длинные столешницы, растянутые практически по всей ширине помещения, и вместо стульев — слитные скамейки, на которых когда-то было неудобно сидеть.       По правде сказать, эти скамейки Хёнджин ненавидел просто до жути. Одному надо пойти на урок, другому надо наоборот сесть, третьему слишком близко, четвертому слишком далеко. Назревает вопрос — как блин сидеть на таких скамейках?!       Хёнджин подходит к буфету. За прилавком стоит милая бабуля, на голове которой был надет забавный красный чепчик, а на теле фартук, что был под цвет головного убора. Старушка мило улыбнулась Хвану и спросила: — Здравствуй, сыночек, чего желаешь? — Старая морщинистая рука обвела весь прилавок, привлекая внимание парня к продуктам, что стояли на полке. Здесь были и покупные, и свежеприготовленные изделия.       Хёнджин решил, что ему, в общем-то, не особо важно чем забить желудок, чтобы тот не начал кричать о своей никчемности в самый неподходящий момент, поэтому палец сам ткнул в сторону булочки с маком. Старушка кивнула. — Что-нибудь еще, сыночек? — Доставая булочку и упаковывая ее в крафтовый пакет, спросила женщина. — Может быть, сок? — Хёнджин кивнул. Оплатив свою булочку и напиток со вкусом персика, брюнет направился в сторону абсолютно пустых столов.       Тишина не нагнетала. Наоборот, здесь было комфортно находиться. Булочка оказалась невероятно вкусной, парень очень удивится, если узнает, что ее готовила не эта милая старушка.       Двери столовой открываются, и в помещение входит Киён. Хёнджин узнал ее сразу. Они вместе ходили в эту несчастную группу Поддержки. Вернее, Киён ходила, а Хёнджин там был один раз.       Девушка, завидев Хвана, тепло улыбнулась и быстро направилась в его сторону. Киён была одета в свободные серые штаны и розового цвета худи, капюшон которого был натянут на голову. — Привет-привет! — Запыхавшись проговорила девушка, присаживаясь рядом. — Какими судьбами? — Киён была хорошим человеком. Пускай Хёнджин и видел ее всего лишь раз, но иногда первое мнение самое точное.       Это, конечно, работает не всегда, но это действительно так. Это зависит от человека. Кто-то невероятно проницательный и стреляет своими выводами максимально метко, а кто-то не может распознать настоящего человека даже спустя десять лет. Все дело в масках. Масках, которые никому не видны, однако функцию они свою выполняют превосходно.       Маски меняют человека до неузнаваемости. — Да вот… Скоро уезжаю, хотел напоследок увидеться с Минхо. — Киён кивнула, подпирая голову рукой. — А ты чего так замуровалась? — Оглядев внешний вид девушки, спросил Хёнджин. — Замерзла? — Та лишь улыбнулась и отрицательно покачала головой. — Третья стадия. — Прошептала Киён и аккуратно сняла капюшон, показывая брюнету свою лысую голову. — Сделали облучение. — Хёнджин поджал губы и неловко кивнул. М-да, это стоило предположить. — Обещали, что выживу, но вообще-то… Хочу перестать чувствовать эту боль. Хёнджин, в общем-то, был согласен с девушкой. Людей, болеющих раком, невозможно понять. Только если ты сам болеешь раком. Тогда да. Тогда ты прекрасно понимаешь их порывы к смерти. Здоровым людям этого не понять никогда. — А вообще, у нас много всего произошло за это время! — Хёнджин потянул из маленькой полосатой трубочки персиковый сок и удивленно глянул на Киён. — Представляешь, наш наставник теперь тоже БПР. — Губы девушки расплылись в хищной улыбке с толикой насмешки. Хёнджин вспомнил, чем болеет их Наставник. Выходит, ему…ну… — Да-да, Джинни. У него теперь этого нет. — Жесть… — Глухо ответил Хван, широко распахивая глаза. На самом деле, какой бы человек не был, это все грустно и печально. — Он ходит счастливее всех, поверь. Только на сеансах мы теперь обсуждаем и это. — Киён скривилась и сложила руки на груди, вызывая смешок у старшего. — А, ну еще у нас группа значительно уменьшилась. Особенно, если сравнивать с тем одним единственным днем, когда буквально сердце Иисуса посетил и ты.       Слушать о новых смертях не хотелось. Совсем не хотелось. Хёнджин помнит всех тех детей, что были на сеансе.       Да-да, именно детей! Там были совсем малыши, им от силы лет пятнадцать, не больше.       Наверное, Хёнджин никогда не сможет найти ответ на очень важный вопрос: почему жизнь настолько несправедлива?       Почему воры, убийцы и насильники живут до глубокой старости и проблем не знают, а детишки, что просто хотят подольше посидеть в объятиях своих родителей, вынуждены лежать в земле на десятом году жизни? — Помнишь Дорюна? — О, конечно же Хёнджин помнит этого мальчишку. Маленький ребенок, которому на вид лет двенадцать, сидел в тот день в инвалидной коляске.       Потому что люди, у которых нет нижней части тела, не могут ходить.       Брюнет медленно прикрыл глаза, глухо сглатывая. Не нравится ему это напоминание о милом мальчике. — Умер неделю назад. — Грустно константировала факт Киён и поджала губы. — Самое обидное, что умер не от рака. — А от чего тогда? — Машина сбила… — Все также тихо ответила Киён, глаза которой уже наполнялись слезами. — На коляске тормоза сломались, вот его и выкатило прямо на дорогу… — Хёнджин прикрыл раскрытый от ужаса рот холодной рукой. Его глаза выражали сплошную печаль и горечь.       Это несправедливо. Когда люди, достойные жизни, умирают — несправедливо.       Хёнджин помнит Дорюна. Это был очень жизнерадостный малыш. Он никогда не стеснялся того, что гребаный рак отнял от него ровно половину здорового тела. На насмешки детей он всегда отвечал только улыбкой и шутил над собой вместе с ними.       У него были темные волосы, что своей длиной доходили до плеч. В группе Поддержки, как понял Хван, мальчику любили заплетать различные косички.       Хёнджин заметил это еще в самый первый день, когда они с Феликсом спустились в Сердце Иисуса. Дорюн был единственный, у кого на голове были две красивые французские косички с забавными резиночками на концах.       Хван не был знаком с этим мальчиком. Но тот, однозначно, был похож на Феликса. Если Ли называл себя трансформером, то мальчик, вероятно, назвал бы себя человеком-невидимкой. — А, еще Вонхо. Вчера умер. — Хёнджин зарылся лицом в раскрытые ладони и помотал головой. Нечестно.       Вонхо был ровесником парня. И ему судьба подготовила заболевание, которое, в общем-то, сложно вынести.       Рак кожи.       Но Вонхо держался долго. Прожить с раком кожи до девятнадцати лет считается в обществе достижением. В обществе людей, болеющих раком, конечно же. — Он мне нравился, Хёнджин-оппа. Я верила, что он выживет. — Сквозь слезы прошептала Киён. Хван не знал, что ответить на это, поэтому просто погладил девушку по голове, на которой, кстати, уже давно снова был капюшон кофты. — Он сказал, что мы не будем встречаться, потому что он не хочет, чтобы я была человеком, у которого умер парень. Это эгоистично, оппа! — Почему эгоистично? — Прошептал Хёнджин, хотя в глубине души сейчас сидел маленький мальчик и просто кричал о том, что он не хочет знать ответа на этот вопрос. По спине пробежался неприятный холодок, все внутренности сжались в тугой узел, а горячий язык сам нашел пересохшие губы. — Он думал только о себе, Хёнджин. Принимая это решение, он не учитывал моего мнения, понимаешь? Не вечность делает человека счастливым. Хотя и вечность не вечна. — Киён вздохнула и положила голову парню на плечо. — Счастье в секунде, оппа. Не в минуте, а в секунде. И люди, которые знают это — умеют по-настоящему жить. — Хёнджин прикрыл глаза, вспоминая Вонхо. Они виделись лишь раз и никогда не разговаривали, однако брюнет сразу заметил горящий взгляд того парня, направленный на Киён.       Это был взгляд, наполненный любовью.       Зрачки блестели. Он смотрел только на нее, заглядывал в глубину только ее души, мечтал о будущем только с ней. Мечтал. Но не позволял этим мыслям выходить дальше своей головы.       Потому что любил. Любил сильно и отчаянно. Любил до глубины души, до горестного рева, до сорванного от постоянного крика голоса… Любил до мозга костей.       Любил. И умер с этой любовью. — Он хотел избавить тебя от боли. — И это эгоистично. — Внутри Хёнджина все рухнуло. Будто бы сама судьба сейчас заставила прийти Киён в эту несчастную столовую. И прийти не для того, чтобы поесть, а для того, чтобы перевернуть устоявшееся мнение Хёнджина с ног на голову. Ведь он то думал, что оберегает Феликса от боли.       Нет, конечно же, в какой-то мере так и есть. Не влюбись Феликс в Хёнджина, он бы перенес горечь от утраты намного проще. Только так не получилось бы. Этот вариант изначально был нерабочим. Почему? Ответ прост.       Феликс уже влюбился. Он уже любил.       Киён в какой-то степени права. Никогда нельзя принимать решение за другого человека. Ведь если тебе открыто говорят, мол, «я готов! Я вытерплю это!» значит он правда готов.       В это тяжело поверить, но это необходимо. Необходимо, потому что влюбленный в тебя человек хочет быть счастливым. Как долго? День, месяц, год? Никто не знает. И он тоже не знает. Но разве это важно, если за всю это жестокую бесконечность появится хотя бы секундочка, чтобы заглянуть в карие глаза? Разве важно как долго тебя будут любить, если взамен ты получишь мгновение, чтобы прикоснуться к его руке и ощутить бархатность кожи? Разве важно какой кусочек этой неизведанной бесконечности отведен тебе на счастье, если счастье в том, что ты можешь любить этого человека?       Нет, это все действительно становится уже не таким важным.       Любить можно по-разному.       Можно отчаянно хвататься за осколки разбитого сердца, можно жалостливо протягивать свои израненные другим человеком руки к нему навстречу и молить, чтобы вновь приняли твою любовь.       Можно видеть этого человека каждый день. Можно просыпаться с ним в одной постели, ощущать под своими пальцами мягкость его кожи, можно кушать еду, приготовленную именно любимым человеком, можно жить в общей квартире. Можно вместе любить и вместе быть любимыми.       А можно любить, но не полностью. Можно принимать его любовь, видеть в его зрачках только свое отражение, видеть в его действиях и поступках лишь искренность, слышать в его голосе трепет, что обязательно осядет на твоей душе. Можно познать и такую любовь. Чувственную, но не осязаемую.       Так какую же любовь выберет Хёнджин?       Киён посмотрела на время и обреченно вздохнула. Пора идти. Пара поднимается и направляется в сторону выхода из столовой в полной тишине. В коридоре пусто, впрочем, как и всегда.       Входная, ненавистная Хёнджином дверь открывается, и внутрь заходят два человека. Один из них них — Минхо, на лице которого красовались очки черного цвета. Перед собой он вел длинную палочку, которую держал в правой руке. Под левый локоть его вела женщина, скорее всего, мама Ли.       Хёнджин сказал Киён идти без него, а сам с улыбкой направился в сторону старшего. Тот все еще неуклюже передвигался, нерешительно делая маленькие шаги. Даже палка и мама, что держала под локоть, никак не избавляли Минхо от страха.       Потому что Минхо не видит.       Минхо ничего не видит.       Хёнджин продолжает держать улыбку, останавливаясь прямо перед старшим. Женщина, которая не знала Хвана в лицо, лишь удивленно раскрыла глаза, однако одной улыбки брюнета хватило, чтобы понять, что это друг ее сына. — Привет, Минхо-хён. Это Хёнджин из группы Поддержки, не Дэхён. — Ли на это громко рассмеялся, его губы расплылись в красивой кошачьей улыбке, заставляя теплу разлиться прямо в душе Хвана. — Привет, Хёнджин из группы Поддержки. — Парень выпутался из хватки мамы и наугад протянул руку вперед. Хван понял все без слов, моментально взял старшего под локоть так же, как это делала Миссис Ли, и парни направились в сторону лифта. — Как ты, хён? — Я чувствую себя гребаным кротом. Феликсу повезло больше. — Почему? — Недоуменно спросил Хёнджин, нажимая на кнопку с цокольным этажом. Двери лифта закрылись. — Трансформером быть круче. Ты хотя бы что-то видишь. — Хёнджин тяжело вздохнул, с сожалением смотря на Минхо. Тот оперся спиной о стенку лифта, «смотря», предположительно, в потолок. — Никогда не думай, что другому человеку с раком лучше, чем тебе. — Тоже верно. — Согласно кивнул старший. — Слышал, вы с Феликсом все-таки летите в Амстердам. — Да. Он рассказал? — Минхо прыснул. — Издеваешься? Он вообще ни о чем другом говорить, по-моему, не способен. Вот серьезно. Так много про какой-то там Амстердам я еще никогда не слушал. — Хёнджин ласково улыбнулся. Внутри, где-то в районе груди, разлилось приятное тепло лишь от одной мысли, что Феликс так долго и так много думал об их совместной поездке.       Двери лифта открываются, и парни заходят буквально в сердце Иисуса. В центре так же, как и в прошлый раз, стоят стулья, расположенные в форме круга, а на них дети и подростки, что пытаются спастись от одиночества и хоть как-то убежать от своей болезни. Да, на час. Да, ненадолго. Но убежать.       Парни подходят к единственным свободным стульям. Хёнджин аккуратно подводит Минхо, сам надавливает на плечи старшего, показывая, куда надо сесть, затем занимает свое место. — Хёнджин, рад видеть тебя! — Воодушевленно проговорил Господин Ким, закидывая одну ногу на другую. — Давно же тебя здесь не было. — И только Наставник хотел открыть рот и попросить Хвана рассказать последние новости из своей жизни, как его перебила девушка. — Я так рада видеть тебя! — Господин Ким посмотрел на нее с толикой недовольства. — Он так отчаянно борется с раком! — Воодушевленно проговорила и обвела рукой всех сидящих, призывая посмотреть на Хвана.       Брюнет еле заметно хмыкнул. Как будто с раком можно еще как-то бороться. — Я восхищаюсь тобой, правда! Ты каждое утро встаешь с мыслью о том, что умираешь, но продолжаешь жить! Это так волшебно! Ты очень сильный человек, Хёнджин! — Девушка улыбнулась и наконец-то замолчала. Минхо, который, в общем-то, не видел ее, готов был разочарованно мотать головой. Будь сегодня здесь Феликс, он бы начал с ней спорить, дабы доказать, что Хёнджин совершенно обычный человек. И спорил бы он только для того, чтобы та в итоге с этим согласилась и перестала так восхищаться Хваном. Хотя Минхо был бы настоящим лжецом, если бы сказал, что не хочет посмотреть на подобный концерт. — Хёнджин, может быть, ты хочешь ответить? Тебе приятно такое слышать? — С радостью бы обменялся с тобой своими никудышными легкими на обычную ремиссию. — Смотря ей в глаза ответил Хёнджин, вызывая у всех немой шок. Одному Минхо было смешно. И Феликс не понадобился, Хёнджин сам справился с задачей «сделать так, чтобы им не восхищались». — А… Думаю она имела в виду немного другое, Джинни… — Проговорил Господин Ким, однако Хёнджин его уже не слушал. Он вообще приехал сюда, чтобы увидеться с Минхо-хёном.       Дальше вся встреча прошла так же, как и в прошлый раз. Каждый делился своими переживаниями, рассказывал о том, как прогрессирует его болезнь, а новенькие неловко со всеми здоровались и делились тем, как хотят, чтобы здесь у них получилось найти друзей.       Потом Господин Ким снова читал молитву за детей, которых больше нет в группе Поддержки, а Хёнджин изо всех сил старался не слушать эти имена, потому что большая их часть принадлежала совсем малышам.       И это очень больно.       Когда дети, увидевшие этот прекрасный мир одним лишь глазком, умирают — больно. Больно, что они больше не обнимут своих родителей, не скажут такого банального, но такого драгоценного «Я люблю тебя, мама». Больно, что они больше не будут спать в своей маленькой кроватке. Больно, что папа больше не прочитает волшебной сказки на ночь.       Больно, что последний поцелуй от родителей они получат уже будучи в гробу. Лежа с закрытыми глазами, с руками, что аккуратно уложат на грудь, и с красивой тканью, что будет прикрывать большую часть тела.       Больно, что дети умирают. Всегда было больно.       В холле Минхо уже ждала Миссис Ли. Женщина выглядела до невозможности мило. Низкий рост, маленькая короткая стрижка, сами волосы черные, как и у ее сына. Пускай сейчас и осень, пускай за окном весьма холодно, Миссис Ли была одета в красивое бордовое платье приталенного кроя, а сверху пальто. — Сынок, я здесь. — Женщина встала и направилась в сторону парней. Минхо сразу вытянул руку куда-то вперед, а Миссис Ли ее сразу же подхватила. — Хёнджин, не хочешь зайти ко мне? — Хван немного удивился такому внезапному предложению, но быстро взял себя в руки и согласился. Почему, собственно, и нет, если дома все равно нечего делать?

***

      Дом Минхо был уютным и комфортным. Наружняя отделка выполнена в бежевых тонах, крыша коричневого цвета, а передний двор усажен клумбами с различными цветами, что сейчас были бережно укутаны защитным материалом Миссис Ли.       Парни сразу прошли в комнату Минхо, а мама старшего отправилась на кухню, дабы приготовить мальчикам что-то вкусное на скорую руку. Комната Ли была невероятно уютной, от нее исходила аура тепла и заботы.       Помещение выполнено в белых тонах. Где-то прослеживаются отголоски бежевого, но это весьма редко. В центре комнаты стоят два пуфика мешкообразной формы, напротив них телевизор, такой же плазменный, как и у Феликса.       В левой части комнаты располагалась широкая двуспальная кровать, заправленная красивым покрывалом с витиеватым узором серого цвета. Сверху несколько игрушек, а над самой кроватью висит большой мудборд, увешанный большим количеством фотографий.       Рабочий стол, шкаф и стеллаж находились в правой части комнаты. Стол маленький, квадратный, на нем один органайзер и лампа. Стеллаж заставлен огромным количеством упаковок с дисками к различным видеоиграм. У плазменного телевизора лежала игровая консоль. Хёнджин в последней не разбирался от слова совсем, однако определенно точно мог сказать, что она весьма дорогая. Скорее всего, одна из самых последних марок. — Садись. — Минхо наугад махнул в направлении пуфиков, при этом указывая четко на них, а сам прошел к шкафу, начиная переодеваться. Хёнджин сделал так, как попросил старший. — Игровая консоль. — Хван недоуменно посмотрел на старшего, что так активно стягивал с себя свитер. Какая еще игровая консоль? Взять типо надо? — Игровая консоль активирована. — Проговорил компьютер женским голосом, и экран огромного телевизора загорелся. Сказать, что Хёнджин чуть инфаркт не схватил, когда над его ухом раздался громкий звук, это ничего не сказать. — «Полуночные всадники. День третий.» Открыть. — Проговорил Минхо, натягивая на себя спортивные штаны. И Хёнджин, может быть, удивился бы, как Ли все делает настолько четко, если ни черта не видит, но сейчас ответ прост — Минхо знает свою комнату как пять пальцев. Любого человека можно попросить что-то найти в собственном помещении с закрытыми глазами. В этом нет чего-то сверхъестественного, здесь работает только моторика и мыслительная память. Мозг когда-то давно запомнил как, куда и зачем ходит человек, и попросту не стал забывать. Это наука, но точно не волшебство и мастерство Минхо. — Игра «Полуночные всадники. День третий.» запущена. — Ответил компьютер. Экран загорелся разноцветными красками, а в центре высветилось игровое меню. — Сколько игроков? — Два. — Минхо подошел к пуфикам и замер. Старший не знал, какое из этих сидений занято, а какое нет. Хёнджин аккуратно взял старшего за запястье и направил в нужную сторону. Минхо еле заметно вздрогнул, ведь не ожидал такого действия без какого-либо предупреждения, однако быстро взял себя в руки. — Игра запущена. Подвал. Капитан Майлз и шериф Никсон в плену. Вы находитесь в темной комнате и ничего не видите. — Хёнджин, признаться, ничего не понимал от слова совсем. Как в это играть? На экране картинка конечно меняется, однако лишь новым текстом. — В комнате есть кто-то еще? — Заинтересованно спросил Минхо, полностью разваливаясь на таком удобном кресле. Старший снял с себя очки и положил их рядом с пуфиком. Хёнджин моментально посмотрел на Ли. Тот глаз, что удалили совсем недавно, конечно же, отсутствовал, а на его месте был огромный шрам. Вдавленный такой, глубокий, уходящий внутрь глазницы. Но это не было противно.       Потому что нет ничего противного в том, что жизнь оставляет свой отпечаток на людях. Нет ничего противного в том, что люди не идеальны.       Потому что никто не идеален. — В комнате только вы и шериф Никсон. — Хёнджин понял, что эта игра что-то вроде разговорного квеста, поэтому постарался включиться. — Я ощупал стены. — Вы ощупали стены и не нашли ничего, кроме двери. — Я попробовал открыть дверь. — Дверь заперта. — Хёнджин не был фанатом компьютерных игр и чего-то подобного, однако квест подразумевает собой подключение своего ума, и это было действительно чем-то интересным. — Я ощупал косяк над дверью. — Задумчиво произнес Минхо, поворачивая голову в сторону друга. Честно сказать, может сложиться ощущение, что Хёнджин находится в каком-то фильме ужасов. Ведь на него сейчас смотрит человек, у которого в прямом смысле слова отсутствует уже второй глаз, а на его месте только шрам, даже импланта пока что нет.       Но это не фильм ужасов. И шрам не делает Минхо ужасным.       Ужасным человек станет тогда, когда очернится его душа, а не когда его тело вновь покалечат. — Вы нашли ключ, который приклеен к стене скотчем. — Я вставил ключ в замок. — Вы вставили ключ в замок и открыли дверь. Капитан Майлз и шериф Никсон покинули темную комнату. — Достаю нож. — Капитан Майлз достал нож. — Хёнджин не знал правил этой игры так же, как и ее сюжета, поэтому повторил слова старшего. — И протыкаю свою шею! — Послышался детский голос где-то со стороны двери. В проеме стоял маленький мальчик, на вид лет восьми. Он оперся о косяк и улыбался во все тридцать два. — Не заставляй меня вставать и давать тебе нагоняй, мелкий ты засранец! — Строго проговорил Минхо, шипя на своего брата. Тот лишь громко засмеялся, вызывая ласковую улыбку и у Хёнджина, а затем просто убежал, оставляя дверь приоткрытой.       Затем выяснилось, что капитан Майлз и шериф Никсон оказались не в подвале, а в самой настоящей пещере. Конечно же, в видеоигре назвали какую-то вымышленную страну и ее национальность, однако дальше события обстояли так: оба мужчины вышли из пещеры, по пути зарезав какого-то охранника, что не успел и рта раскрыть до своего крика.       Потом игра хорошо передала ауру: были звуки криков каких-то людей, было слышно эхо человеческих голосов, были слышны глухие шаги самих персонажей. Все было передано идеально, а хорошие колонки только добавляли атмосферы. — Вы слышите человеческий крик, раздающийся слишком близко. — Минхо ставит игру на паузу. — Вот тут Феликс всегда настаивает на том, чтобы пойти на крики и спасти этого пленного. Только в таком случае мы постоянно проигрываем. — Минхо вздохнул и полностью развернулся к Хёнджину. — А единственный способ выиграть здесь — не идти на крики и спастить самому. — Хван улыбнулся. — Да. Феликс слишком серьезно относится к видеоиграм, и у него в эти моменты отчетливо видится дух геройства. — Он тебе нравится? — Минхо перебил младшего и посмотрел будто бы четко в глаза. Ему и смотреть то нечем, даже протез — это же просто стекляшка, она ничего не видит. Но такое ощущение, что смотрел он сейчас в самую душу, выворачивая ту наизнанку. Хёнджин поёжился, ему стало неуютно. Однако он считал старшего своим другом, а значит врать не было никакого смысла.       Потому что во всем гребаном мире должен найтись хотя бы один человек, которому можно будет доверять. — Да. — Хёнджин опустил глаза на сцепленные в крепкий замок длинные пальцы и поджал губы. — Он мне нравится. — Но ты не будешь с ним встречаться. — Это был не вопрос, а самое настоящее утверждение. — Боишься, что он станет таким же, как Дэхён? — Да. — Хёнджин даже кивнул, сам не зная, зачем. Но это было не так. Он не боялся, что Феликс его бросит. Хёнджин был уверен в младшем. Он чувствовал его настоящую, сильную, искреннюю и безграничную любовь. Дело не в недоверии. — И вообще. Это ты плохо обошелся с Дехёном. — Брови Минхо взлетели вверх, а рот приоткрылся от удивления. — Чего это вдруг? — Ну как же. — Улыбнулся Хёнджин. — Ты взял и ослеп! — Какой я эгоист. — Театрально проговорил Минхо, прикладывая руку в области сердца. Парни начали громко смеяться…

***

      Сегодня самый долгожданный день в жизни девятнадцатилетнего Хёнджина, болеющего раком. Миссис Хван проснулась в добрых шесть утра и уснуть больше не смогла. Именно поэтому она посчитала своим долгом разбудить всю семью и заставить собираться.       Кстати, долг был обязательным к выполнению.       В комнате, где стояла самая настоящая атмосфера покоя, укутанного теплотой и уютом, резко загорелся свет. Тонкие, до этого расслабленные веки, недовольно зажмурились, а лицо моментально зарылось в подушку. — Ну мам! — Прохрипел Хёнджин, утыкаясь носом еще глубже. — Вставай, Джинни, вставай! Мы сегодня летим в Амстердам! — Конечно же, Хёнджин рад этому. Он не может не радоваться, ведь сегодня сбудется буквально его самая сокровенная мечта. Но она сбудется только во второй половине дня, когда парень ступит на порог самолета. Уж никак не в шесть чертовых утра. — Мам… — Ничего не знаю! Вставай. Завтрак стынет, я старалась! — Последние слова женщина протянула с нотками грусти в голосе, давя на жалость. Хёнджин недовольно простонал, подтягивая колени к груди. Ноги были укутаны в мягкие вязаные носочки в желто-оранжевую полоску.       Встать, все же, пришлось. Хёнджин недовольно спускался по лестнице, таща за собой огромный и тяжелый баллон с кислородом. Вообще, обычно парень переносит его с большей легкостью, но спросонья организм еще не успел полностью очнуться, и все вещи были невероятно тяжелыми. — Вот! Я же говорю, нужно брать один чемодан! — Говорит Миссис Хван своему мужу, показательно указывая пальцем на сына. — Мы не дойдем с двумя чемоданами. Я их не донесу. — Миссис Хван сложила руки на боках.       Хёнджин наконец-то ступает на холодный пол и шумно выдыхает. Перед глазами, по традиции, полнейшая темнота, поэтому парень наугад нащупывает стену и опирается о нее. — Возьмите мой черный чемодан. — Сказал Мистер Хван, засовывая очередную вилку с кусочком оладьи себе в рот.       И здесь надо было бы подробно рассказать споры Хёнджина и Миссис Хван за место в чемодане для их вещей, однако это очень скучно. Выиграла, конечно же, мама, сказав, что ей нужно больше одежды, ведь сама она больше, а соответственно и ткани, чтобы прикрыть ее наготу, должно быть больше. — Паспорт взял? — Хёнджин медленно дожевал кусочек и, проглотив, недовольно посмотрел на маму. — Я просто переживаю! — Мам, ты спросила это пять раз! За утро, мама! — Женщина виновато улыбнулась и тоже продолжила есть свой завтрак. — Почему то, что мы едим утром, нельзя есть вечером? — Отложил вилку, спросил брюнет. — Хёнджин, кушай. — Я не хочу! — Парень смешно надул губы и скрестил руки на груди. — Почему, если я положу на хлеб, к примеру, стейк, то на меня посмотрят как на дурака? Но если я положу на хлеб яичницу, то я молодец, я завтракаю? — Родители переглянулись и улыбнулись, стараясь подавить смешки. — Могу дать тебе стейк, детка. — Ага, будешь первым человеком, который взойдет с этим открытием на пьедестал. — Дополнил папа. — Ну спасибо! — Хёнджин не смог сдержать улыбки. Парень сложил столовые приборы на своей тарелке на манер креста и откинулся на спинку стула. — Но за яичницу все еще обидно.       В двенадцать часов дня Хёнджин и его мама уже грузились в машину. Огромный черный чемодан уже стоял в багажнике, который ловко был закрыт Мистером Хваном. Женщина в который раз открывает свою сумку, проверяя в ней наличие двух паспортов и трех билетов. — Я люблю тебя, сынок. — К Хёнджину подходит Мистер Хван и крепко обнимает, кладя руки на хрупкие плечи. — Обязательно возвращайся. — Я тоже тебя люблю, пап. Хорошо. — И все в этой семье прекрасно знали, что имел в виду Мистер Хван под своей последней фразой. Об этом же мужчина думает каждый раз, когда уходит на работу. Признаться, будь его воля — он бы давно уволился с нее, чтобы проводить со своим сыном каждую секунду. Но он не может. Лекарства сами себя не купят. — Расскажешь мне потом насколько красив Амстердам. — Хёнджин активно закивал, прижимаясь носом к шее отца. От папы исходил родной аромат, парень вдыхал его все глубже и глубже. Чтобы на подкорке остался, чтобы въелся.       Да. Они улетают на три дня. Но вот что успеет произойти за это время — совершенно другой вопрос.       Хёнджин сел на переднее сиденье, неуклюже затаскивая баллон. Миссис Хван прощалась со своим мужем, нежно проводя по щетинистой щеке большим пальцем и что-то шепча на ухо.       Перед тем, как остановиться на парковке аэропорта, нужно было совершить еще одну остановку. У дома Феликса. Именно поэтому черная машина ловко заезжает во двор семейства Ли и глушит свой мотор.       Хёнджин выходит из машины и направляется к входной двери родного дома. На душе тепло и спокойно, внутри будто бы распускаются бутоны прекрасных цветов, наполняя своим ароматом весь организм, израненный раком.       Хрупкая рука сжимается в кулак и заносится над дверью, чтобы постучать. Но пальцы останавливаются буквально в сантиметре, так и не коснувшись этой поверхности. — Но это моя жизнь, мама! И я ее хочу успеть прожить так, как я этого хочу! — Хёнджин сначала не понял, что эти слова принадлежали его Феликсу. Низкий голос сейчас отдавал более высокими нотами, в них будто бы слышалось отчаянье и непринятие. И боль. — Пойдем Джинни, подождем его в машине. — Миссис Хван тихо подошла сзади и, обняв сына за плечи, аккуратно развернула его в обратном направлении, слегка подталкивая. — Может у него что-то случилось? — Не будем им мешать. — Миссис Хван поджала губы, сдерживая волну слез, что вот-вот готова была подступить к горлу. Нельзя. Надо держаться. — Напиши ему сообщение, скажи, что мы его ждем.       Хёнджин так и сделал. Быстро написал Феликсу сообщение и выключил телефон. Сегодня погода была невероятно прекрасной. Все деревья уже давным давно потеряли свои листья, которые сейчас учтиво укутывали их корни, защищая от предстоящих морозов.

[Феликс]

В какой рубашке я тебе нравлюсь больше? В полоску или в клетку?

      Хёнджин почувствовал вибрацию телефона, что находился в кармане и, разблокировав гаджет, улыбнулся от сообщения младшего. [Хёнджин] В клетку.

[Феликс]

Прекрасно.

      Через десять минут из дома вышел довольный Феликс. За его спиной катился оранжевый чемодан, голову украшала синяя шапка, а тело было защищено раскрытым пальто, из-под которого, конечно же, виднелась полностью застегнутая рубашка. В клетку.       Младший сел в машину. Поставив одну ногу в салон, парень ухватился двумя руками под коленом другой ноги, перетаскивая в машину и ее. — Здравствуйте, Миссис Хван. — Феликс поклонился настолько, насколько ему позволяло свободное место, и улыбнулся. — Здравствуй, Ликси. — Отзеркалила яркую улыбку женщина, вставляя ключ в замок зажигания и заводя машину. Хёнджин обернулся к младшему. — Хорошо? — Хорошо. — Тихо ответил Феликс. — Хорошо. — Кивнул Хван.       Машина тронулась с места. Следующая остановка — Амстердам.

***

      Нет, не Амстердам. Чтобы оказаться в Нидерландах, нужно вытерпеть самое сложное — перелет. То самое нудное и скучное. То самое, когда ты не знаешь чем себя занять, как развлечь, как угомониться и смириться со скукой. То самое, когда не хочется ни спать, ни разговаривать. То самое, когда не хочется ни-че-го.       Но и это всего лишь половина беды. Ведь чтобы попасть в самолет нужно пройти огромное количество постов, всевозможных контролей и залов ожидания. Сейчас Феликс, Хёнджин и его мама находились на самой последней стадии: просто сидели и ждали посадки на самолет. Все самое нудное они стойко выдержали. — Пойду возьму себе чего-нибудь из фастфуда. Хочешь что-то? — Спросил Феликс, кладя руку поверх ладони Хёнджина. Старший вздрогнул, но постарался быстро взять себя в руки и натянуть улыбку. — Ничего не надо. Спасибо. — Тихо ответил Хёнджин. Феликс кивнул и уже поднялся, собираясь уходить, однако его прервала Миссис Хван. — Конечно же он ничего не будет, ведь Джинни сегодня доказывал нам, что права яичницы принижают. — Феликс недоуменно посмотрел сначала на женщину, затем перевел такой же взгляд на Хёнджина и, только посмотрев в его глаза, смог что-то понять. — Я вернусь оттуда со вкусной картошкой, и мы с тобой обязательно подискутируем на эту тему. Мне теперь очень интересно, почему ты вдруг решил отстоять честь несчастной яичницы. — Феликс подарил Хёнджину улыбку и направился в сторону фуд-кортов. — Именно потому что она несчастная! — Крикнул ему вдогонку старший. Миссис Хван в этот момент смотрела на сына с таким счастьем в глазах, которое невозможно передать никакими словами.       Потому что никто не способен описать истинное материнское счастье.       Феликса не было уже около сорока минут. Хёнджин начал волноваться, ведь младший не отвечал на звонки. Вариант с тем, что Ли просто передумал куда-либо лететь, Хван отмел сразу, просто потому что этого быть не может. — А если с ним что-то случилось, мам? — Взволнованно проговорил Хёнджин, хватаясь за руку Миссис Хван. — Все с ним хорошо. Давай просто подождем.       Однако Феликс не появился ни через десять минут, ни через тридцать и даже не через час. Все это время Хёнджин сидел весь на нервах, постоянно теребил свою прозрачную трубку, угрюмо рассматривая свои осенние ботинки чёрного цвета.       Объявили посадку на самолёт. Уставшие от долгого ожидания люди повставали со своих мест, беря в руки ручную кладь и направляясь в сторону финального поста. Того самого, где берут последний раз посадочный билет, а затем пропускают в телескопический трап.       Миссис Хван поднимается со своего места и помогает Хёнджину, придерживая того за руку. Парень растерянно оглядывался по сторонам, выискивая белую макушку. — Мам… — Я здесь! — Хёнджин обернулся, видя как к нему весело подходит Феликс. Младший улыбался самой искренней и самой яркой улыбкой, мило морщил нос, а его глаза в этот момент превращались в невероятные полумесяцы. И самое забавное, что такая обычная картина вызвала внутри Хёнджина волну нежности. — Идём? — Спросил блондин, ровняясь со старшим. Тот кивнул, и вся компания направилась в сторону огромной толпы. Все люди, что стояли в очереди, смотрели на парней так странно, так изучающе, что становилось неприятно. Хотелось скрыться от этих взглядов, хотелось, чтобы на них никто не смотрел, чтобы никто не пробирался в самую душу, чтобы не было этого липкого ощущения.       А смотрели все по одной простой причине — У Феликса из-за штанины выглядывал протез, а Хёнджин держал в своих руках баллон с кислородом, а в носу его была вставлена канюля.       Сотрудник аэропорта принимает у Миссис Хван три билета, пробивает их по системе, все сверяет, а затем по-доброму улыбается и вытягивает руку в правую сторону, где был вход в трап.       Феликс берет холодную руку Хёнджина и переплетает их пальцы. Старший неловко улыбается и жуёт губу, но руки не выхватывает, а лишь сильнее сжимает в ответ.       Потому что приятно это все. Приятно внимание младшего, приятно, что он никогда не оставляет. Приятно, что ему плевать на липкие взгляды других людей, что прикованы к баллону и протезу.       Феликсу плевать на все.       На все. Кроме Хван Хёнджина.       Именно поэтому тёплая ладошка так умело ведёт за собой по немного шатающемуся трапу, в котором неприятно жужжит.       В салоне самолета весьма прохладно и Хёнджин сейчас в которой раз убеждается, что спортивные штаны серого цвета, белая футболка и коричневый кардиган — были верным решением, потому что теперь парень точно не замёрзнет.       Стюардесса указывает на места, что были куплены Миссис Хван, при этом не забыв дежурно улыбнуться. Хёнджин занимает место у окна, Феликс по центру, а Миссис Хван с самого края. — Так что там за история с яичницей? — Заинтересованно спросил Феликс, с улыбкой смотря на Хёнджина. — Джинни считает, что если мы едим яичницу только на завтрак, то мы принижаем ее права. — Спокойно ответила Миссис Хван, выглядывая из-за Феликса. Оба смотрели на брюнета с улыбкой, еле сдерживая смех. — А почему ты с этим не согласен? Ведь если мы едим на завтрак, скажем, сэндвич, на котором намазан плавленный сыр, а сверху лежат помидоры, то мы можем снять, к примеру, овощи и съесть в любое другое время. И не будет в этом ничего такого. Однако странно будет, если ты в восемь часов вечера решишь приготовить себе яичницу и запить ее стаканом молока. — Миссис Хван засмеялась, откидываясь на спинку своего кресла и прикрывая рот рукой. Эти двое мальчиков когда-нибудь доведут ее до приступа истерики. — Но это же абсурд! — Воскликнул Хёнджин. — Я просто хочу сказать, что у яичницы вот такая вот участь — ее едят только в определенное время. Это как с походом в церковь, чтобы помолиться. Ты же ведь не пойдёшь молиться за упокой в двенадцать часов ночи будничного дня? — Хёнджин весело закатил глаза, отворачиваясь от Феликса к окну, рассматривая тот самый трап, по которому люди все ещё заходят в самолёт. — Ты глубоко ошибаешься. — Вздохнул брюнет. — Ты веришь тем радужным картинкам, что повесили твои родители по всему дому, но они неверны. Ведь если есть яичницу только по утрам, то получается, что мы ее как-то выделяем и делаем более ценной? Тогда выходит, что ценное равно редкому? Значит яичницу нужно ценить. — Феликс приоткрыл в немом удивлении рот, и если сейчас посмотреть на парня в этот момент, то прямо на лбу можно будет заметить белый бегунок с надписью «Loading». — Сложно же тебе угодить, Джинни. — Просто поверхностные аргументы никогда и ничего не докажут, а значит не дадут мне внутреннего успокоения. Как и твои попытки доказать никчемность великой яичницы. — Миссис Хван продолжала смеяться, вызывая улыбку и у обоих парней. Они ни в коем случае не спорили, особенно из-за такого пустяка, просто веселились и вели никому не нужные дебаты. Но этот диалог поднимал настроение, так почему бы им не продолжить его? — Если яичницу есть только на завтрак, то ее можно назвать хрупкой. Но если ее начать есть в любое время дня, то она станет великой. С тобой, к примеру, так же. Раньше, когда рак прогрессировал в тебе, ты был хрупким цветочком, который пытается пробиться сквозь толстый слой асфальта ради собственной жизни. Но когда тебе ампутировали ногу и ты стал БПР, то ты стал великим. — Ты умеешь найти способ заткнуть меня, Хван Хёнджин. — Конечно. Это прямая задача любого хёна. — Хёнджин повернулся к младшему, ловя на себе все тот же ласковый и веселый взгляд. — Кстати, прости, что ушёл из зала ожидания на такое долгое время. — Хёнджин склонил голову набок, с немым вопросом смотря в карие глаза. — Я просто… — Стесняешься меня? — Нет! — Воскликнул Феликс на весь самолёт. Некоторые пассажиры, что уже успели положить под свои головы дорожные подушки и прикрыть глаза, открыли их и недовольно посмотрели в сторону парней. — Я просто ненавижу, когда меня прожигают такими взглядами. Обычно я не обращаю на это внимания, но сейчас я очень нервный, поэтому не смог свести все это в шутку. — И почему ты такой нервный сегодня? — Скоро узнаешь. — Ответил Феликс и достал из кармана пальто пачку сигарет. Извлёк из неё одну и вставил в рот. Хёнджин расслабленно откинулся на спинку кресла, лениво слушая то, как стюардессы проводят инструктаж. — Молодой человек! Немедленно уберите сигарету! Во время полёта в салоне самолета курить категорически запрещено! — Феликс не ожидал, что на него так громко воскликнут, отчего даже подпрыгнул на месте. Блондинистая макушка медленно повернулась к работнику. — Но я не курю. — Это метафора. — Вмешался Хёнджин. — Он держит сигарету во рту, но не поджигает ее. Сидит довольный, что в его рту лежит то, что может его убить, но убить себя он ей не даёт. — Стюардесса недоуменно посмотрела на Хёнджина, затем на Феликса, а потом и вовсе на Миссис Хван, что лежала с закрытыми глазами как ни в чем не бывало. — На время полета придется отключить ваши метафоры. — Феликс кивнул и вытащил сигарету изо рта. Белая трубочка снова оказалась на своём законном месте, а коробка в кармане пальто. — Уважаемые пассажиры, наш самолёт готов к отправлению. Просьба пристегнуть ремни. Удачного полета. — Из динамиков послышался мужской голос. Пилот уведомлял всех присутствующих о скором взлёте.       Феликс начал чаще дышать, нервно кусая губу и жмуря глаза. Моторы самолета заревели, лопасти начали быстро крутиться, а сам он начал разгоняться по полосе, набирая скорость. Феликс вцепился в подлокотник, его тело напряглось как самая натянутая струна. — Ликси… — Хёнджин накрыл его руку своей и аккуратно сжал. — Все хорошо? — Хорошо. — Не открывая глаз ответил младший, продолжая загнанно дышать. — Ты никогда не летал? — Никогда. — Хёнджин кивнул, оторвал руку Феликса от несчастного подлокотника и крепко сжал в своих двух. Большой палец бережно гладил холодную от страха и нервов кожу, стараясь хотя бы немного успокоить. Старший чувствовал, как блондин дрожал от страха и старался подарить хотя бы капельку своей любви. Чтобы та успокоила, чтобы поддержала, чтобы согрела и утешила.       Нос самолета поднялся, тело Феликса вжалось в кресло ещё сильнее. Хёнджин придвинулся чуть ближе, кладя голову младшему на плечо. Сердце Феликса будто бы сразу же встало на место, успокоилось, перестало так биться о грудную клетку, возвращаясь в прежний ритм.       Блондин шумно выдохнул, сжимая пальцами свободной руки переносицу. Полностью взяв себя в руки, Феликс положил голову на макушку Хёнджина и прикрыл глаза.       Холодный палец продолжал гладить мягкую, но такую же холодную кожу Ли, пока тот полностью успокаивался. — Это потрясающе. — Прошептал Феликс над ухом Хёнджина. Старший поднялся и вопросительно посмотрел в глаза блондина. — Вот там. — Феликс кивнул в окошко самолета. За стеклом виднелась земля, от которой самолет удалялся все дальше и дальше. — Но почему это выглядит так странно? — Хёнджин улыбнулся. Конечно же, он понял в чем состоял вопрос. Его, кажется, задают все, кто первый раз летит на самолете. — Зеленые квадраты — это поля и луга. Чаще всего это кукуруза, но поскольку сейчас осень, это, скорее, остатки полей. Оранжевое и бежевое — это поля со злаками, Ликси. — Младший смотрел в окно с детским восторгом, в его глазах виднелись маленькие искорки, что сияли неподдельным счастьем. — Ничего красивее в своей жизни не видел… — Также шепотом проговорил Феликс, придвигаясь поближе к окну. Хёнджин не удержался и, слегка приподнявшись, ласково коснулся своими губами мягкой щеки.             Поцелуй был совсем невесомым, таким крохотным, до невозможности приятным и…       И самым драгоценным для Феликса. Феликса, сердце которого, кажется, замерло прямо сейчас. Замерло, чтобы через секунду забиться в бешенном ритме. Маленькие ладошки вспотели от сильного волнения, на кончиках пальцев ощутилось покалывание, а из груди вырвался рваный выдох.       Хёнджин наблюдал за младшим, ласково улыбаясь и продолжая гладить большим пальцем его руку. Миссис Хван решила никак не комментировать такой порыв от своего сына, поэтому просто достала наушники и, включив музыку, вновь прикрыла глаза. — По-дружески. — С лицом, полным удовлетворения, сказал Хёнджин и, наконец, сел нормально.       Чтобы попасть в Амстердам, нужно делать пересадку. Хёнджин даже не захотел вдаваться в подробности того, где они сейчас и куда направляются, ведь важно не это. Важно то, что осталось каких-то четыре часа до того, как три с половиной мужских ноги ступят на порог Нидерландов.       Снова паспортный контроль. Снова огромное количество непонятных взглядов, направленных на двоих парней, которые определённо точно чем-то болели. Снова посадка на самолёт, снова взлет и все заново.       Только вот Феликс уже не боялся. Хёнджин ощущал его скованность, но это был уже далеко не страх. В глазах младшего продолжал сиять восторг, ведь сейчас самолёт летел в глубокой ночи.       Мыс разрушал чёрные облака, разбивая их красивые и пушистые края, создавая много новых маленьких облачков. Все небо было усыпано миллионами звёзд, которые сияли ярче самого настоящего солнца. Сейчас эти звёзды сияли лишь для двух человек, которые продолжали держаться за руки.       Эти звёзды продолжали сиять для людей, которые нашли друг в друге защиту и поддержку. Они сейчас сияют для тех, кто умеет чувствовать. Кто умеет дышать не легкими, а душой. Для тех, кто в счастье видит истинное счастье. Сейчас они сияют для двух совсем маленьких подростков, которые полюбили друг друга. Сейчас эти миллионы ночных крупинок сияют для того, чтобы запомнить каждое касание, каждую улыбку, каждый вздох и каждое слово.       Сейчас миллионы звёзд сияют для того, чтобы запечатлеть любовь двух умирающих подростков.       Теперь у окна сидит уже Феликс. Он облокотился на спинку, подлокотник, что должен был разделять парней, сейчас был поднят. Поднят для того, чтобы Хёнджин прижался к боку младшего. Парней укрывал тёплый вязаный плед, что был учтиво предложен бортпроводником.       Рука Хёнджина лежала на бедре младшего, слегка сжимая его пальцами. Чёрная макушка лежала на мерно вздымающейся груди. Феликс аккуратно перебирал густые пряди мягких волос, вдыхая аромат яблока, что исходил от них.       Глаза медленно закрывались, тепло от пледа, от тела, что находилось рядом, заставляло сон приближаться все быстрее и быстрее, приводя с собой и усталость. Хёнджин поудобнее устроился на груди, заставляя Феликса растянуть губы в счастливой улыбке.       Потому что Феликс отдал бы в этой жизни абсолютно все, лишь бы старший лежал на нем вот так вот. Обнимал его вот так вот. Целовал его вот так вот.       Феликс отдал бы в этой жизни все, что у него есть, лишь бы ему дали взамен Хван Хёнджина. Такого умного, начитанного, слишком правильного и безгранично чистого душой Хёнджина. Хёнджина, который сам того не зная, является самым удивительным и нереальным человеком во всем мире. — Я влюблён в тебя. — Тихо прошептал Феликс. — Ликси! — Тихо шикнул Хёнджин. — Влюблён. — Также непреклонно ответил блондин, перемещая руку с головы на талию старшего и крепко обнимая такое хрупкое и такое родное тело.

***

      Самолёт приземлился в Амстердаме в восемь часов утра по местному времени. Здесь народу было не так много, очередной контроль был пройден довольно быстро, потому что работало очень много постов. Феликс помог Миссис Хван забрать чемоданы, пока Хёнджин покорно ждал их, сидя на скамейке.       Такси было заказано заранее, поэтому желтая машина уже ждала компанию прямо у выхода из аэропорта. Автомобиль ничем не отличался от любых других такси, разве что написано там все было на другом языке. — Здравствуйте. Отель «Философ». — Проговорил Хёнджин на своём идеальном английском, пока Феликс затаскивал свой протез в салон машины. — Корейцы? — С улыбкой спросил таксист, поворачивая в машине ключ зажигания. Хёнджин кивнул. — Акцент у вас характерный. Но, признаться, произношение великолепное. Какими судьбами в Нидерландах? — Туристы. — Влился в разговор Феликс, ярко улыбаясь. Таксист кивнул, выворачивая руль вправо, уводя машину с парковки аэропорта.       Автомобиль ехал по огромному шоссе, состоящему из четырех полос, две из которых вели в одну сторону, а две в другую. По бокам от них росли красивые высокие деревья. Их листья уже тоже опали, поэтому особой красоты застать не удалось.       Машина совершает очередной поворот, вливается в новый поток автомобилей, водители которых куда-то спешат и куда-то торопятся. Такси едет по красивому мосту, под ним широкая река, что блестела от утреннего все ещё восходящего солнца. — Это и есть Амстердам? — Спросил брюнет, рассматривая изящные металлические столбы моста, уходящие далеко вверх. — Не совсем. — Ответил таксист. — Знаете… Амстердам для меня как сказка. Чем больше сказке лет, тем она прекраснее. Когда мы доедем до центра, вы поймёте, о чем я вам говорю. — Хёнджина такой ответ вполне устроил.       Утреннее время не помогало от слова совсем. Всем местным нужно на работу, все спешат, все торопятся, все создают пробки, которые кажутся совершенно мертвыми. И складывается ощущение, что нет этим пробкам ни конца, ни края.       Лишь через два часа машина оказалась у отеля «Философ». Кстати, название Хёнджину очень нравилось. Нравилось так же, как и нравилась концепция самой гостиницы. Ведь ее основная идея заключалась в том, что каждый ее этаж называется не цифрой, а фамилией великого Философа. И номера в этой гостинице называются не цифрами, а знаменитыми словами этих людей.       Здание выглядело великолепно. От него исходила аура средневековья, фасад выполнен кирпичом бежевого цвета, поверх — витиеватые черные узоры, выполненные из сплава чугуна и меди.       Окна были сделаны в винтажном стиле, их украшали такие же узоры, добавляя всему зданию гармоничности, но при этом создавая ауру некой загадочности.       Хёнджина и Миссис Хван поселили на этаж выше, нежели Феликса. Комнаты были маленькими, но невероятно уютными.       В помещении стояла двуспальная кровать, застеленная красивым покрывалом бело-серого цвета, на котором были розовые узоры. Сверху большое количество мягких пуховых подушек, которые так и манили к себе уставшего и невыспавшегося парня.       Над кроватью висела небольшая картина с изображением какого-то интересного дворца. Справа небольшой комод с зеркалом, а слева стоял аппарат ИВЛ, рядом шесть баллонов с кислородом, а внизу чемодан, в котором находились лекарства.       Миссис Хван слегка подтолкнула Хёнджина, чтобы тот прошел вперед, а сама закрыла входную дверь. Парень сразу же приземлился на невероятно мягкую кровать, раскидывая по сторонам руки. — Джинни, я хотела погулять по их знаменитой картинной галерее. — Прошептала Миссис Хван, присаживаясь на край кровати. Брюнет промычал что-то нечленораздельное, даже не открыв глаз. — Составишь мне компанию? — Однако ответом послужило лишь сладкое сопение. Женщина улыбнулась и погладила сына по голове. Осторожно сняла канюли и надела маску аппарата ИВЛ.              Хёнджин, утомленный таким сложным и долгим перелетом крепко уснул, погружаясь в кинотеатр снов. Миссис Хван села на кресло, что стояло практически напротив кровати, забралась на него с ногами и открыла свою любимую книгу.       И ведь Хван Хёнджин уснул, не зная о том, что та самая милая и прекрасная помощница Питера ван Хутена оплатила ему и Феликсу столик в ресторане.       Хван Хёнджин даже не предполагал, что сегодня он пойдет с младшим на их первое настоящее свидание.