Слипшиеся после сна глаза медленно раскрылись, давая организму возможность увидеть потолок номера в гостинице «Философ». Хёнджин довольно улыбается, вытягивает руки над головой и сладко потягивается, протяжно мыча от того, как приятно сейчас расслабленным мышцам.
Миссис Хван переключает все свое внимание на сына и сразу же улыбается. Она любит любого Хёнджина. Когда он спит и когда бодрствует. Когда он широко улыбается и когда он нескончаемо плачет. Когда он сосредоточен и когда просто рассеянно смотрит по сторонам.
Женщина любит своего мальчика в любом его виде и с любым настроением. Но когда брюнет вот так сладко улыбается, когда худые бледные руки так тянутся вверх и слегка дрожат — Миссис Хван не может сдержать ответной улыбки.
Потому что ее сын снова проснулся. Снова начал новый день и снова борется с собственной смертью.
— Ты так никуда и не сходила, да? — Спрашивает Хёнджин, когда замечает сидящую на кресле маму. Та виновато улыбнулась, откладывая свою практически дочитанную книгу на стоящую рядом тумбочку.
— Я посмотрела фотографии из этой галереи в интернете. — Хёнджин одарил женщину недовольным взглядом, вызывая у старшей тихий смешок. Парень сейчас выглядел до невозможности комично: свалявшиеся волосы, которые стояли сейчас на его мрачной голове гнездом, смятый кардиган, в котором Хван летел еще в самолете и такой же потерянный спросонья взгляд.
— Мам, я просто спал. Ты в это время могла погулять. Блин, ты могла просто отдохнуть и посвятить время себе! — Грозно проговорил Хёнджин, надевая канюлю и откладывая маску ИВЛ на тумбу. — Больше так не делай. Погуляй по Амстердаму. Это ведь и твой отпуск тоже, мама. — Брюнет принялся протирать маску салфеткой, смоченной в дезинфицирующем растворе. Женщина вздохнула, поджав губы.
— Хорошо, сынок. Пока вы с Феликсом будете ужинать в ресторане, я все же схожу в эту картинную галерею. — Парень удивленно посмотрел на женщину, нервно приглаживая рукой волосы, состояние которых начинало подбешивать.
— В смысле «вы с Феликсом»? А ты?
— А я пойду в картинную галерею. — Женщина улыбнулась раскрытому от шока рту своему сына. — Помощница Питера ван Хутена забронировала вам столик на двоих. Приглашение пришло курьером, пока ты спал. — Хёнджин переводит шокированный взгляд на стену и тупо смотрит на нее. — Ресторанчик хороший, я уже посмотрела. Вы будете сидеть на летней веранде, она находится на втором этаже здания. Лидевью забронировала вам видовые места, так что вы сможете посмотреть на проплывающие мимо лодки. Это так романтично, Джинни! — Женщина сложила ладони вместе и мечтательно посмотрела вверх.
— Мама! — Брюнет возмущенно воскликнул, слегка недовольно смотря на Миссис Хван.
— В теории! В теории там будет очень романтично! — Быстро выкрутилась старшая, все равно довольно улыбаясь. — Тебе нужно красиво одеться, Джинни. Ресторан роскошный, нужно соответствовать.
— То есть обычной футболкой я не отделаюсь. — Миссис Хван отрицательно помотала головой из стороны в сторону, ловя ушами обреченный вздох своего сына. — Но у меня даже нет ничего подходящего. Я же, в общем и целом, не ношу такое. — Женщина задумалась, деловито почесывая свой острый и немного морщинистый подбородок.
— Сейчас что-нибудь придумаем. — Миссис Хван поднялась с мягкого кресла, направляясь в сторону комода. Хёнджин удивленно посмотрел на маму.
— Ты когда вещи успела разложить?
— Пока ты спал, детка. — Довольная таким маленький вниманием со стороны брюнета ответила мама, попутно открывая второй ящик. Ее взору предстал действительно скудный выбор одежды, однако мама на то и мама — она умеет предугадывать и предполагать те события, которые изначально запланированы не были. — Думаю… Вот это должно подойти. — Она вытаскивает из комода красивый белый свитер с низкой горловиной и такой же посадкой. Рукава широкие, такие, которые обязательно будут демонстрировать красивые тонкие запястья парня. — И вот это. — Женщина достает обтягивающие штаны в тонкую клетку, линии которой выведены белым цветом. Хёнджин согласно кивает.
— Это хоть как-то спасет меня от позора. — Парень переодевается, пока его мама копошится в своей косметичке. Свитер идеально ложится на гладкую кожу, одаряя своим приятным теплом. Шерсть греет, создавая ощущение комфорта. Пуговица штанов ловко застегивается где-то выше пупка, край верхней одежды немного заправляется в брюки, добавляя образу молодежного тона.
— Давай добавим чуточку украшений. — Миссис Хван подошла к сыну сзади и, перекинув через него что-то металлическое, застегнула замочек.
Парень подошел к зеркалу. Образ вышел действительно неплохим, можно даже сказать вполне красивым. По крайней мере Феликсу точно понравится. На ногах красовались черного цвета берцы на высокой платформе, бедра обтягивали красивые брюки, подчеркивая их идеальность. Сверху был надет белый свитер, а на шее висела цепочка со звеньями среднего размера.
— Откуда у тебя цепочка, мама? — Женщина на этот вопрос лишь загадочно прищурилась, оставляя его без ответа.
Парень хмыкнул и направился в ванную комнату, потому что со все еще стоящими волосами нужно что-то сделать. Помещение небольшое, стены и пол выполнены из плитки бежевого цвета. Справа стояла раковина, над ней висело зеркало, а с боку пара полочек с одноразовыми средствами от гостиницы. В углу другой стороны стояла душевая кабина с прозрачными дверцами, а напротив санузел, отделенный неполной стенкой.
Брюнет подходит к раковине. Кран открывается, давая доступ холодным струям воды. Капли приятно освежают кожу лица, заставляют организм окончательно проснуться и нормально работать. Затем кожи касается бархатное полотенце черного цвета, что Миссис Хван предпочла привести из дома. Все-таки это средство личной гигиены.
Хёнджин смотрит в свое отражение и недовольно кривится, замечая черные пряди, торчащие в разные стороны. Парень берет гребешок и, намочив его водой, начинает расчесывать свои волосы. Расческа шла туго, постоянно попадались какие-то узелки, появившиеся в результате сна. Вот именно поэтому Хван предпочитает ухаживать за своими волосами перед тем, как лечь спать.
Десять минут мучений с гребешком, пара секунд пользования специальным гелем и вуаля — прическа нормального человека готова. Волосы были красиво уложены назад, среднего размера зачесы от пальцев были отчетливо видны, что придавало образу некой мужской небрежности.
В дверь постучали. Хёнджин сразу покинул ванную комнату и направился открывать.
— Кто?
— Хорошо. — Все, что донеслось с той стороны двери. В номерах отеля «Философ» не было глазков, поэтому брюнет предпочел уточнить. Глубокий и уже невероятно родной голос не заставил себя долго ждать.
Хёнджин открывает входную дверь, и его взгляд сразу же находит глаза Феликса. Блондин лучезарно улыбался, обнажая свои белоснежные зубы.
Младший был одет в самый настоящий смокинг. Этого поворота событий Хёнджин не предвидел. Костюм сидел невероятно идеально, пиджак черного цвета превосходно подчеркивал его стройное тело, а V-образный вырез пиджака добавлял своего рода перчинки, даже можно сказать, пикантности, потому что под верхом ничего не было. Это помогало обнажить острые ключицы, которые невообразимо красиво выступали. Брюки были такие же, как и костюм, черного цвета и немного приталенные, на ногах классические туфли с заостренным мыском. В правом ухе длинная серьга серебряного цвета. Блондинистые волосы слегка закручены, челка красиво уложена на лоб, пряди небрежно спадали на глаза, немного мешая обзору.
— Ты… — Хёнджин выдохнул, отводя взгляд в сторону. Парень думал, что слова сами найдут свое место в его предложении, но он ошибся. Все логичные эпитеты, которые доказали бы парню его невообразимость, испарились в самый неподходящий момент. — Хорошо… — Все, что смог ответить Хван. Феликс на это только ярче улыбнулся, переводя взгляд за спину старшего.
— Миссис Хван! — Проговорил блондин, прикладывая руку к груди и низко клянясь. Женщина оторвалась от рассматривания «очень интересного» вида за окном и посмотрела на парней.
— Привет, Феликс! Выглядишь прекрасно! — Миссис Хван улыбнулась и направилась в ванную комнату, прикрывая за собой дверь.
«Прекрасно… Спору нет, только этого не хватает, чтобы описать всю неотразимость Феликса в данный момент. Какой же ты сейчас прекрасный, Ликси…» — Подумал Хёнджин, но мысли свои он так и не озвучил. Они остались где-то там, глубоко в юношеском сердце, превращаясь в самые ценные и сокровенные.
Люди много о чем молчат. Молчат об обиде, о счастье, которое хотели бы с кем-нибудь разделить, о любви… Люди зачем-то молчат, говоря эти нужные слова самому себе, делая их какими-то личными… Такими, с которыми они потом обязательно умрут. С ними похоронят, с ними уйдут на небеса, и их сохранят глубоко в собственной душе.
Иногда самые нужные слова умирают вместе с человеком.
— Идем? — Феликс выводит Хёнджина из некоторого ступора и подставляет согнутый локоть. Брюнет улыбается, обхватывает протянутую руку и выходит за пределы номера. Из ванной комнаты донеслось женское «не гуляйте до поздна», и дверь закрылась, оставляя двух парней со счастливыми лицами в пустом коридоре.
На улице было прохладно. Небо было немного пасмурным, погружая все окрестности в некоторого рода темноту. В домах уже горел свет, многие возвращались в квартиры после длительного рабочего дня, чтобы поскорее оказаться в объятиях любимой семьи.
Хёнджин поглубже втянул свежий воздух и улыбнулся. Легкие заполнились искусственным кислородом, но это ничего. Сам факт, что парень находится где-то, где действительно настоящая и живая природа, очень радовал.
Остановка оказалась практически около гостиницы. Трамвая долго ждать не пришлось, ведь он приехал весьма быстро. Билеты оказались у Феликса, который учтиво приложил их к непонятной штуковине. В Корее ее бы назвали валидатором, но это что-то более навороченное.
Все места заняты. Уставшие жители Амстердама расселись на все сиденья, расслабленно откинув головы назад. Кто-то спал, кто-то смотрел в окно пустым взглядом, а кто-то сидел в телефоне.
Феликс, не спрашивая мнения Хёнджина, сам взял его баллон с воздухом, помогая старшему. Протиснуться к месту, где хотя бы удобно было бы стоять, очень тяжело. Людям было лень даже просто сдвинуться, что уж тут сказать о вежливости.
— Садитесь. — На ломанном английском сказал какой-то милый дедушка, что сидел у окна. Второе место было, кстати, свободным. Хёнджин протестующе поднял руки и начал отнекиваться, неловко мотая головой. — Что вы! Садитесь, говорю. Я могу и постоять. — Дедушка ласково улыбнулся, смотря на брюнета. Хёнджин весь стушевался, нервно поджал губу, начиная ее слегка покусывать. Парню было очень неловко и неудобно, ведь перед ним пожилой человек, однако и самому длительное время просто стоять тоже нелегко. — Давайте-давайте. — Прокряхтел незнакомец, уступив два места. Феликс улыбнулся и первый сел, передвигаясь к окну. Хвану ничего не осталось, как повторить его действия.
Дедушка был приятным человеком и, как оказалось позже, еще и приятным собеседником. Теплое черное пальто, беретка, скрывающая лысину, на голове, а в руках маленький чемоданчик коричневого цвета. Седая борода, что заметно отросла и была достаточно длинной, лишь делала этого человека очень милым и создавала вокруг него ауру доброты.
В глазах немного потемнело. Хёнджин устало их прикрыл и положил голову на плечо Феликса. Внутри блондина потихоньку начинал взлетать целый рой красивых бабочек. Голова старшего на его плече была такой правильной, такой нужной и такой родной, что складывалось ощущение, словно ложбинка между шеей и плечом создана специально для Хёнджина.
Ли осторожно находит холодную руку брюнета и, достигнув своими пальцами изящных и длинных фаланг Хёнджина, нежно их переплетает, сцепляя руки в замочек. Хван дышит размеренно, спокойно и умиротворенно. Баллон с воздухом стоит прямо напротив парней, напоминая одним лишь своим присутствием о том, что Хван болен.
Этот чертов баллон каждый день напоминает огромному количеству людей, что Хёнджин болен. Он напоминает об этом Миссис и Мистеру Хван, когда те приходят разбудить своего любимого сына и позвать на завтрак. Он напоминает об этом Юне, которая каждый раз старается звонить своему другу по видеосвязи, чтобы убедиться в том, что тот еще жив. Он каждый раз напоминает об этом Феликсу, который любит Хёнджина до беспамятства. Феликсу, который каждый день просыпается с мыслью о том, что судьба подарила ему такого прекрасного человека. Феликсу, который любит слишком отчаянно и больно.
Этот гребаный баллон напоминает об этом и самому Хвану. Он напоминает ему о том, что его бесконечность все же имеет конец.
Хёнджин поворачивается к окну. Холодная осень настигла и Амстердам. Деревья уже постепенно сбрасывали свои красивые листья, оставаясь полностью обнаженными. Дороги и тротуары усыпаны миллионом разноцветных детишек природы, что когда-то радовали прохожих своей красотой.
Феликс немного склоняет голову, кладя ее поверх макушки Хвана. За окном старого трамвая проносится бесчисленное количество различных улиц, названных в честь великих людей, различных кафе и ресторанов, музеев и достопримечательностей.
Амстердам кажется самым настоящим волшебным городком. Маленькие двухэтажные дома разделяла дорога, по которой ехало большое количество машин. Винтажная отделка, серая плитка или кирпич, коричневая кровля и решетчатые окна, уличные подоконники которых украшены красивыми цветами, радовали глаз хозяев домов каждое утро.
Трамвай проезжает очередную станцию и останавливается на светофоре. Дорога была выложена прямо на мосту, над водой, поэтому в окне можно было увидеть красивый склон, внизу которого текла река.
Вода была холодной. Даже маленькие уточки, любившие плавать в водоемах и наслаждаться своей свободой, сейчас здесь не купались. Где-то на глубине реки точно плавали маленькие рыбки, которые искали себе пищу и прятались от рыб покрупнее.
На воду падает красивый лист нежно-розового цвета, пуская по поверхности рябь. Хёнджин замечает это, следит глазами за маленькими волнами, а потом поднимает взгляд вверх, пытаясь найти то самое прекрасное дерево, на котором растут листья розового цвета.
— Амстердамский зимний снег. Вяз сбрасывает свои «конфетти», приветствуя предстоящий Новый Год. — Пояснил тот самый дедушка, что так учтиво уступил болеющим раком парням место.
— Поразительно… — Шепчет Феликс, открывая от удивления рот. Глаза блондина красиво блестели, по-детски так, даже немного наивно, но как же это было невероятно. Как прекрасно было наблюдать за красивыми шоколадными зрачками, которые просто сияли от восторга. Хёнджин слабо улыбается, посильнее прижимаясь к младшему.
Трамвай останавливается на какой-то станции, и Феликс начинает вставать со своего места. Парни прощаются с милым дедушкой, который смотрит уходящей паре вслед и грустно улыбается. На морщинистом лице появляется добрая, немного даже отцовская улыбка. Глаза начинают блестеть от слез, а сердце биться чаще.
Дедушка присаживается все на те же места, которые некоторое время назад уступил мальчикам, и прикладывает руку к груди. Сердце мечется из стороны в сторону, бешено ударяется о грудную клетку, просит обратить на себя внимание.
Он медленно прикрывает глаза и старается успокоиться. Со стороны может показаться, что у этого дедушки все хорошо, однако это не так. Сердце у него болит. У него болит сердце за двух маленьких мальчиков, которые держатся друг за друга, как за спасательный круг. Которые смотрят друг на друга так, как ребенок не смотрит на свою маму.
Сердце у него болит. И одиноко скатившаяся слеза это подтверждает.
Парни стоят около двухэтажного здания. Оно вымощено бежевой плиткой, снаружи и практически по всему фасаду тянется красивая гирлянда, на которой висят большие лампочки, сияющие желтым теплым светом.
Феликс уверенно берет брюнета за руку и открывает полупрозрачную дверь. Внутри было невероятно уютно. Маленькие круглые столики, накрытые сверху белыми скатертями, несколько стульев коричневого цвета, учтиво задвинутые под столешницу.
Тут и там сидят красиво одетые люди, которые изящно держат тонкими пальцами бокалы с каким-нибудь алкоголем. Мужчины что-то негромко рассказывали, активно жестикулируя руками и привлекая к себе внимание. Их дамы, одетые в невероятно дорогие и очень красивые платья, лишь скромно улыбались, прикрывая рты ладошками.
— Здравствуйте! Хван Хёнджин и Ли Феликс? — К парням подошла красивая женщина, одетая в строгий костюм нежно-белого цвета. Ее каштановые волосы были затянуты в элегантный пучок, в ушах были изящные серебряные серьги, а в руках был зажат блокнот.
— Здравствуйте, да.
— Тогда прошу. — Девушка улыбнулась и пригласительно вытянула руку, указывая на дверь, что находилась в другом конце помещения. Парни переглянулись и направились в указанное место.
Их столик, как оказалось, был на улице. И не просто на улице, а на мосту. Под ним журчала холодная вода реки, звуки которой приятно щекотали уши. По периметру также висела гирлянда, что была и при входе в ресторан. На всех столиках стояли красивые фонарики, сиявшие таким же уютным желтым цветом.
— Ваш столик. — Девушка указала на одно из свободных мест, что располагалось прямо у самого края. От воды ресторан отделяли перила, выполненные из металла и окрашенные позолотой.
Феликс отодвигает один из стульев и кивает на его сидушку. Хёнджин смущенно отводит взгляд, стараясь скрыть свой румянец, и садится. Младший аккуратно пододвигает стул ближе к столу и, обойдя его, садится напротив старшего.
Ветер приятно холодил кожу, параллельно развевая шелковистые волосы светлого и темного цвета. Хёнджин натягивает рукава, зарываясь в них пальцами, в попытке сохранить как можно больше тепла.
— Добрый вечер. Ваше меню. — К столику подходит мужчина средних лет. Его образ ничем не отличался от рабочей одежды других официантов — строгий костюм черного цвета, под ним белая рубашка. И лишь вместо привычного пиджака, сверху была надета жилетка. — Шампанское за счет заведения. — Хёнджин только сейчас заметил бутылку и два бокала, что все это время стояли на столе.
Официант удалился на некоторое время, давая новым гостям возможность самостоятельно, а главное, спокойно, выбрать блюда. Хёнджин открывает меню, мысленно удивляясь от цен на любое из творений шеф-повара.
Слышится неожиданный и громкий хлопок, брюнет дергается, поднимая взгляд на Феликса. Младший лишь улыбнулся и, пододвинув бокал Хёнджина поближе к себе, наполнил его жидкостью красивого ярко-розового цвета. Сосуд моментально наполнился белой пеной, что практически сразу сошла, оставляя на своем месте миллионы маленьких пузырьков, что стремительно бежали вверх, а достигнув своей цели, лопались, умирая.
Хёнджин, в отличие от Феликса, никогда не пробовал алкоголь. Не то, чтобы он был ярым противником подобных напитков, скорее он просто не видел в них смысла. Если человек хочет расслабиться, он может сделать это и иным способом, необязательно же употреблять то, что в какой-то мере вредит здоровью.
— Ну… — Феликс поднимает свой бокал и подносит его к середине стола. — За что будем пить?
— Давай за наше «хорошо»? — Тихо произносит Хёнджин, подставляя свой бокал рядом.
— Хорошо. — Красивые губы растянулись в нежной улыбке. Феликс осторожно соприкасается краем своего бокала с бокалом старшего. По улице раздается звонкое «дзынь», а пузырьки, что уже успели успокоиться и осесть на дно, снова побежали вверх.
— Хорошо… — Хёнджин делает первый глоток. Язык приятно щекочут маленькие плотные пузырьки, которые, достигнув горла, бегут дальше по пищеводу. Во рту остается сладкий привкус, который чем-то похож на вишню. Может быть, максимально отдаленно, может, там и вовсе нет вишни, но Хёнджин не эксперт. Хёнджин пробует это лишь первый раз в своей жизни, и он рад хотя бы тому, что сам вкус напитка его не разочаровал.
— Знаете, что сказал Дом Периньон, когда смог изобрести вот этот прекрасный напиток? — К столику вновь подошел все тот же официант, держа в руках блокнотик с ручкой.
— И что же? — Заинтересованно спросил Хёнджин, не замечая ласкового взгляда, полного любви, на себе.
— Он сказал своим друзьям: «Скорее идите сюда! Я пробую вкус звёзд!» — Восторженно проговорил официант, слегка вздернув рукой, имитируя какой-то жест. Хван улыбнулся, поднимая глаза вверх, к небу. Все темное полотно усыпано бесчисленным количеством маленьких сияющих точечек. Они блестели, переливались, отражались в шоколадных глазах молодого парня и оставались в них навсегда.
Звёзды — это не просто творение природы. Звёзды — это маленькие хранители всех тайн человечества. Только они видели все войны, только они знают всю правду, только они знакомы с огромным количеством великих людей и только они знают, кто лгал, а кто говорил правду.
Они следят молча, наблюдают бесшумно, но в то же время и не скрываются. Их легко увидеть, легко рассмотреть и даже изучить, но залезть в глубину их души не сможет никто.
Звёзды — маленькие хранители историй каждого человека.
Получается, все люди — это и есть звёзды?
— О, у вас здесь… — Официант наклоняется к Феликсу и смахивает с его плеча розовый лепесток. Тот красиво закружился и упал на пол, выложенный из досок. — Везде уже эти семена вяза. Раздражает. — Официант открыл блокнот. — Что-нибудь выбрали?
Феликс и Хёнджин решили остановиться на классической нидерландской кухне. Старший выбрал лимбургский пирог, а Феликс выбрал фламандское тушеное мясо. Официант быстро записал названные парнями блюда и, щелкнув ручкой, поспешил уже было уйти, но младший его окликнул:
— И можно еще шампанского, пожалуйста? — Мужчина кивнул и скрылся за дверью ресторана.
На летней веранде было не так много народу, большинство сидели в самом здании. Было не очень холодно, но когда поднимался ветер, становилось невыносимо. Вот и сейчас — очередной порыв непрошенной стихии, и молочная и без того ледяная кожа старшего, покрывается мурашками. Мышцы непроизвольно сокращаются, а Хёнджин вздрагивает.
Феликс заметил это сразу же. Блондинистая голова начала смотреть по сторонам в попытке найти кого-то из персонала. Поняв, что все официанты в зале, Ли встал, удивляя этим и Хёнджина.
— Сейчас вернусь. — Брюнет даже не успел озвучить свой вопрос, потому что младший прочитал его по одним только карим глазам. В них так отчетливо виделся испуг и даже было некоторое недопонимание, и, честно, это невероятно грело душу.
То, что Хёнджин испугался, что Феликс уйдет — грело душу.
Парень сидит за пустым столом, на котором стоят лишь бокалы, что были уже наполовину пустые. Здесь было тихо. Люди, что сидели на летней веранде, говорили не так громко, как это делали гости, что находились в зале.
Здесь была другая атмосфера. Особенная и по-своему волшебная.
Хёнджин обнимает себя руками и откидывается на спинку кресла. В голове крутится лишь одна мысль — он все-таки попал в Амстердам. Он смог осуществить свою мечту. Он сидит сейчас в невероятно дорогом ресторане с самым любимым человеком во всем этом мире. Он разговаривает с этим любимым человеком каждый день, смеется, улыбается ему, касается его и принимает его касания в ответ.
Исполнив свою мечту, Хёнджин даже не предполагал, что обретет новую.
На плечи ложится что-то мягкое и невероятно теплое. Брюнет немного вздрагивает и поднимает голову вверх. За его спиной стоит Феликс, его руки бережно лежат на плечах старшего, аккуратно сжимая их и оглаживая через ткань бело-розового цвета.
Феликс смотрит сверху вниз, видит в шоколадных зрачках миллионы ночных звёзд, которые нашли себе новый дом. Блондин слегка перемещает руки, приближаясь к самой шее, и немного надавливает на напряженные мышцы старшего, разминая их.
Хёнджин блаженно закатывает глаза. Пушистые ресницы мелко подрагивали от такого приятного ощущения, пухлые губы немного приоткрылись, а старший полностью откинул голову назад, затылком утыкаясь в живот Феликса.
Ли лишь нежно улыбается, растягивая свои изящные губы в ласковой улыбке. Разминает своими маленькими пальчиками напряженные мышцы и наслаждается расслабленным лицом старшего.
Хёнджин заставляет себя открыть глаза. Зрачки сразу же встречаются с такими же шоколадными зрачками Феликса, начиная безмолвный разговор. Феликс смотрит в самую глубину души, рушит в ней все барьеры, снова доказывает, что он никогда не оставит Хёнджина одного, что он всегда будет рядом.
Блондин чуть наклоняется и видит в глазах старшего собственное отражение. Оно там такое правильное, такое нужное и аккуратное, будто бы глаза Хвана созданы лишь для того, чтобы видеть ими Феликса.
Младший осторожно перемещает одну руку на острый подбородок, нежно проводит по бархатной коже. Вторая рука находит свое законное место на идеальной скуле. Подушечки пальцев чувствуют всю мягкость, всю изящность и исключительность кожи Хёнджина, заставляя Феликса наслаждаться.
Ли медленно наклоняется, внимательно следя за реакцией старшего. Хёнджин не протестовал, но и не тянулся в ответ. Брюнет лишь прикрыл глаза и отдался моменту, полностью доверяя себя младшему.
Губы Феликса трепетно касаются холодного лба и чувственно целуют. Пальцы очерчивают острый подбородок, ласково проводят по шее, заставляя миллионы мурашек побежать по всей тонкой коже.
Парень мягко отстраняется и соприкасается лбом со лбом старшего. Тоже прикрывает глаза, стоит позади Хвана, держит руки на шее и на лице и просто наслаждается этой близостью. Хёнджин уже давно перестал дрожать, он полностью согрелся. Сейчас он просто хотел чувствовать. Чувствовать рядом с собой своего любимого человека, вдыхать его природный аромат, наслаждаться его ласками и просто жить.
Хёнджин, выходит, просто хочет жить.
Феликс, наконец, отстраняется, лишая старшего своего тепла, и вновь садится за стол.
— Не понимаю, чем это может раздражать? — Хёнджин, признаться, не совсем понял, о чем говорит блондин.
— Что?
— Ну вот это. — Феликс подцепляет со стола розовый листочек, на конце которого была «сумка» с семечком. — Разве это может раздражать? — Хёнджин грустно улыбается.
— К сожалению, люди слишком привыкли к красоте. — Младший согласно кивнул. — Мы привыкли видеть вокруг себя красивые дома, улицы и здания, даже не задумываясь о том, сколько сил было вложено в них теми же самыми архитекторами, что создавали план строения. Мы привыкли, что прохожие люди тоже красивые, поэтому мы перестаем видеть в них что-то великолепное, обесценивая их исключительность. Мы привыкли, что все растения и, в общем, живая природа тоже красивые, но мы даже не задумываемся о том, каких сил стоит маленькому росточку пробиться через толщу земли. Мы привыкли к любой красоте и тем самым обесценили ее. — С серьезным лицом проговорил Хёнджин и, чокнувшись с Феликсом, отпил шампанского.
— Но я не обесценил твою красоту. — «Протестует» Феликс и улыбается. Конечно, как он может не улыбаться, если старший так мило смущается? Как он может игнорировать волну тепла внутри себя, когда щеки Хёнджина так мило краснеют?
Правильно, никак.
Официант принес заказ. На столе появилось два блюда и еще два бокала с шампанским.
— Забавный факт. — Проговорил Феликс. — Я пил шампанское, но я никогда не пил белое шампанское. — Хёнджин поднимает на младшего удивленный взгляд, отрываясь от оценивания своего пирога. — Да-да, Джинни, а что тебя удивляет? — Смеется Ли, доставая сигарету из упаковки и припадая к ней губами.
— Тебе осталось попробовать стать вегетарианцем, и тогда ты полностью меня поразишь.
— Возьму на заметку. — С улыбкой отвечает блондин, отправляя первый кусочек мяса в рот и блаженно прикрывая глаза. Говядина приятно тает во рту, оседая на языке кисло-сладким послевкусием.
Хёнджин отламывает кусочек своего пирога, разглядывая фрукты внутри. Миссис Хван как-то сказала, что Амстердам, как и все Нидерланды в целом, славится пирогами. Здесь это считается таким же основным, а главное, традиционным блюдом, как и крокеты. Любой турист, что приезжает в эту страну, просто обязан попробовать местные пироги. Хёнджин, как истинный вегетарианец, решил последовать совету мамы.
Тесто было невероятно мягким и теплым. Фрукты, как оказалось, были обжарены в карамели. Груша, яблоко, вишня и банан были очень сочными, из них вытекал сок и сразу же заполнял собой все рецепторы. Это было невероятно вкусно.
Хёнджин отламывает от шарика мороженого небольшой кусочек и, положив его на пирог, отправляет в рот. Сочетание холодного и теплого было весьма необычным, но абсолютно точно вкусным. Хвану не доводилось пробовать что-то подобное, однако он с уверенностью может сказать, что он бы тоже посоветовал туристу попробовать такое изделие.
— Хей! — Где-то сбоку послышался женский голос. Парни одновременно повернулись в ту сторону, откуда исходил звук, и пригляделись. У моста проплывала лодка, в которой сидела пара средних лет и маленькая девочка, что держала плюшевого зайца в своих крохотных руках. — Jullie zijn een heel mooi stel! — Прокричала женщина, голова которой была скрыта от холодного ветра красной шляпкой. Ее, судя по всему, муж, кивнул и улыбнулся своей жене.
— Мы не говорим на нидерландском! — Прокричал им в ответ Феликс, также приветливо улыбаясь.
— Они сказали, что вы очень красивая пара. — Проговорил вновь подошедший официант, желающий забрать пустые тарелки. Хёнджин смущенно улыбнулся и скромно кивнул семье, что продолжила свое маленькое ночное путешествие по реке. — И я с ними согласен. — Добавляет мужчина, ставя бокалы на поднос. — Желаете еще «звёзд»? — Феликс не стал отвечать, лишь посмотрел на Хёнджина, давая тому возможность решить за них двоих.
— Нет, спасибо. — Отвечает брюнет, и официант удаляется. Хёнджину, конечно, понравился напиток, однако он не хотел доводить свой организм до опьянения. Этот вечер был невероятно прекрасным и особенным, он хотел запомнить его до мельчайших деталей. Запомнить так, чтобы каждая минута, каждая секундочка, проведенная с Феликсом, осталась глубоко-глубоко в сердце. Чтобы никто не достал, не отобрал, не увидел и не отнял. Чтобы только его.
Потому что Феликс — это самое родное, сокровенное и любимое.
— У тебя очень красивый костюм… — Еле шепчет Хёнджин, окидывая взглядом младшего. Пиджак сидел просто как влитой, будто бы сшитый на заказ. Феликс довольно улыбается.
— Знаю.
— Купил на собственные похороны? — Спрашивает Хёнджин с невозмутимым лицом. Феликс лишь смеется, отрицательно качая головой.
— Нет, что ты. Для похорон остался в Корее. — Хёнджин кивает. — У тебя тоже есть такой костюм, верно?
— Верно. Покупал его, когда думал, что умру. Мне тогда было пятнадцать лет. — Хёнджин подпирает подбородок рукой, заглядывая младшему в глаза. — Мое лечение основано на продлении жизни, а не на излечении, поэтому этому костюму уже много лет. Но знаешь… — Феликс вопросительно поднимает брови, замечая, как тщательно старший рассматривает его одежду. — Такое ощущение, что ты сейчас в похоронном костюме. — Феликс возмущенно посмотрел на брюнета, видя его игривую улыбку. — Я бы в таком на свидание не пошел.
— Так у нас свидание? — Подловил Хвана Феликс, задорно смеясь. Старший сам не понял, как попался на собственной шутке, поэтому прямо сейчас зарылся лицом в раскрытые ладони, пряча свои порозовевшие щеки. — Так что?
— Не торопи события. — Ответил Хван, смотря на младшего через щелку между пальцами.
— Как скажешь. — Спокойно проговорил Феликс, откидываясь на спинку стула. Луна уже во всю освещала ночной Амстердам, одаряя своим вниманием каждую темную улицу. Звёзды красиво сияли, переливаясь в отражении холодной реки маленькими крапинками.
Феликс задумчиво смотрел на водную рябь, полностью погружаясь в себя. Со стороны он казался совершенно спокойным, просто человеком, который о чем-то думает. Однако на деле блондин просто ликовал. Внутри него взрывались миллионы фейерверков, они хлопались и распадались на множество маленьких огоньков, оседая где-то внизу живота.
Хёнджин с ним. Хёнджин сидит сейчас с Феликсом. Кушает вместе с ним, разговаривает с ним, шутит и смеется, спит на его плече и держит его за руку. Хёнджин делает все это только с Феликсом.
И это бесценно.
И невероятно бесценно то, что именно Феликс стал для старшего человеком, осуществившим его заветную мечту. Феликс смог привезти Хвана в Амстердам, Феликс смог связаться с Питером ван Хутеном, Феликс смог подарить брюнету возможность покататься на велосипеде. Все это сделал Феликс.
— Ты веришь в жизнь после смерти? — Неожиданно спрашивает блондин, отрываясь от разглядывания «сияющей» воды. Хёнджин немного нахмурился, чуть подумал и все же ответил.
— Думаю, что нет. — И это была правда. Хёнджин не верил в жизнь после смерти. Ведь человеку отводится на жизнь маленький кусочек огромной бесконечности. Это время становится личной бесконечностью. Она нужна для того, чтобы человек успел сделать все, что его душе угодно. Съездить туда, где давно хотел побывать, посетить ту выставку или галерею, которую раньше видел только на картинке.
На планете миллиарды бесконечностей. Они рассыпаны по всей поверхности, их нити иногда переплетаются между собой, образуя крепкие или не очень крепкие связи. У кого-то эта бесконечность длится долго и очень медленно, а у кого-то максимально быстро. Так быстро, что человек успевает увидеть этот мир лишь одним глазком.
А когда чья-то бесконечность все же заканчивается, наступает темнота. Мы больше не видим утреннего солнца, не видим ночной луны и миллионов звёзд на небе, не видим тех самых крепких связей, что когда-то были соединены с такими же.
После смерти мы ничего не видим.
Потому что нет после смерти ни жизни, ни чего бы то ни было еще.
— А ты? Видимо, да? — С интересом спрашивает Хёнджин, посильнее кутаясь в принесенный младшим плед. Ткань была такой мягкой и приятной, что хотелось укрыться ею с ног до головы и уснуть. От выпитого алкоголя действительно клонило в сон.
— Я… Я думаю, что да.
— Потому что ты боишься забвения?
— Нет! — Воскликнул Феликс, но тут же замолчал. — Просто… Я не знаю. Мне кажется, что раз мы существуем сейчас, значит мы существовали до, и будем существовать после. Я не говорю, что там мы попадем в какой-то белый небесный Рай, где у всех есть ангельские крылья, и где по небу летают единороги, но и не говорю, что дальше только темнота. Может быть, вот они… — Феликс запрокидывает голову назад и смотрит на «веснушчатое» небо. — Может, они и есть будущие мы? — Хёнджин повторяет действия младшего, переводя свой взгляд на сияющие звёзды.
— Может быть, Ликси. Мы этого никогда не узнаем. — Тихо шепчет брюнет, накрывая себя пледом с головой. Феликс грустно улыбнулся, еле заметно кивая.
— Да. Поэтому я просто хочу верить, что потом, в следующей жизни, мы станем кем-то еще. Что нам обязательно дадут еще один шанс оставить после себя след, чтобы нас запомнили. Или же дадут шанс побыть кем-то другим, каким-нибудь животным, на собственном опыте прочувствовать всю суровость выживания.
— Ты все же хочешь оставить после себя след… — Вздыхает Хёнджин, поджимая губы.
— Я хочу, чтобы меня помнили. Глупо проживать жизнь и уходить из нее черной тенью. Я хочу, чтобы люди знали меня, чтобы память оставалась еще на очень долгое время. — Хван продолжал смотреть на звёздное небо, слушая монолог младшего. Да, безусловно, такая жизненная позиция имеет место быть, и это совершенно нормально, вот только…
— Так эгоистично говорить это мне… — Феликс сразу же поворачивается к брюнету, смотря на него непонимающим, но в то же время испуганным взглядом. — Я по определению не могу ничего оставить после себя, лишь боль от утраты, а ты… Ты так говоришь, будто человек рождается только для того, чтобы стать известным хотя бы в узком кругу. Это так низко, Феликс… — Блондин поджал губы, смотря на Хёнджина стеклянными глазами. Да, возможно старший сейчас не совсем прав, ведь, по сути, он навязывает свою жизненную позицию, однако в данный момент играла обида. Обида на то, что Феликс считает, что после себя надо оставить след. А что после себя может оставить человек, который навечно прикован к баллону с кислородом, таблеткам и маске с аппаратом ИВЛ? Что этот человек может оставить после себя? Что после себя может оставить человек, который, спускаясь по лестнице, теряет ненадолго связь с миром из-за сильного головокружения?
— Джинни, я… — Феликс шумно выдыхает и опускает голову. — Прости… — Хван грустно улыбается и наконец-то отрывается от созерцания ночных звёзд. Поворачивается к блондину, видит поникшую фигуру и ее ссутулившиеся плечи, а внутри тоже все неприятно скручивается.
Хёнджин открывает рот, чтобы что-то сказать, успокоить Феликса, но на улице раздается красивая и чувственная музыка…
Einaudi: Experience
Ludovico Einaudi, Daniel Hope, I Virtuosi italiani
Первые ноты разрушают ночную тишину, пробуждают что-то новое и прекрасное. Из динамиков, что, как оказалось, были расположены по всему периметру летней веранды, доносились красивые звуки тянущейся и нежной музыки. Тембр постепенно нарастал, становился громче и немного даже грубее, но моментально менялся, вновь превращался в розовый цветочек, что распускался в воображении каждого парня.
Взгляды встречаются. Карие глаза пронзительно смотрят в шоколадные, проникают в самую глубину души, видят в ней все изъяны, слышат, как внутренний голос говорит о проблемах и обидах, о мечтах и желаниях, о радостях и печали. Проникают еще глубже, освещают своими яркими лучами все внутренности, заставляют их сиять и светиться изнутри. Белые звёздочки Феликса сливаются с черными звёздочками Хвана, объединяются, сплетаются прочными связями, толстыми нитями, которые больше никогда не разорвутся.
Феликс медленно встает и подходит к Хёнджину. Протягивает свою раскрытую ладонь и слегка улыбается. Ничего не говорит, лишь покорно ждет, когда старший примет это безмолвное приглашение. Хван слегка улыбается, стягивает с плеч теплый плед и вкладывает свою руку в маленькую ладошку младшего.
Einaudi: Nuvole Binche
Ludovico Einaudi
Музыка сменяется на еще более чувственную и более спокойную. Феликс выводит старшего в центр веранды, туда, где нет столиков, специально для того, чтобы гости могли потанцевать.
Феликс разворачивается лицом к Хёнджину, смотрит в любимые глаза, видит в них собственное отражение и ласково улыбается. Кладет свободную руку на плечо брюнета, несильно сжимает и поглаживает большим пальцем. Хёнджин осторожно, практически неощутимо, кладет свою ладонь на талию младшего, чувствует под подушечками пальцев выступающие ребра, чувствует всю грубость ткани пиджака и чувствует тепло, что исходит от младшего.
Феликс покрепче сжимает руку старшего в своей ладони и делает шаг вперед. Старший же отступает назад, насколько ему позволяет это сделать стоящий за спиной баллон. Блондин сильнее прижимается к холодному телу, немного разворачивает корпус, делая маленький поворот. Хёнджин ступает осторожно и очень медленно, потому что иначе в его глазах появятся совершенно другие «звёзды».
— Закрой глаза, Джинни… — Просит Феликс шепотом. Брюнет смотрит в карие зрачки несколько секунд, а потом все же повинуется. Верхние и нижние пушистые ресницы соединяются, переплетаясь между собой. Феликс больше не делал поворотов и шагов, потому что канюля уже прилично натянулась, и в любой момент могла просто выпасть из носа.
Младший высвобождает свою руку из руки Хёнджина, кладет ее на плечо, а затем осторожно продвигает ее дальше, обнимая старшего за шею. Блондинистая макушка находит свое место на худой груди, утыкается в нее, жмется сильнее, льнет все больше и больше. Руки осторожно забираются в распущенные темные волосы, проникают в красивые пряди, расчесывая их пальцами. Шелковые волосы такие мягкие, такие податливые, они пахнут так вкусно, так нежно и прекрасно, будто бы это запах самого Хёнджина.
Будто это Хёнджин пахнет весной. Будто бы этот человек является нежно-розовым цветком, который цветет один раз в своей жизни, а потом погибает. Будто бы его волосы — лепестки. Красивые, бархатные, ажурные, с изящными переливами цветов. Будто бы его тело — это прекрасный стебель. Без шипов и иголок, красивый и утонченный. Будто бы весь Хёнджин — это маленький, красивый, но очень хрупкий цветок.
Хван перемещает свою руку на голову младшего и, коснувшись таких же шелковых волос, начинает неспешно гладить, трепетно прижимая к своей груди хрупкое тело. Эти объятия, этот ресторан, эта музыка и эта ночь ощущались так правильно, так бесподобно, так по-родному, что хотелось просто кричать на всю улицу о том, как же сейчас хорошо.
Хёнджин чуть наклоняется, прижимается щекой к виску младшего, трется об него и ластится. Пальцы блондина продолжают перебирать темные прядки, а Феликс прикрывает глаза и облегченно улыбается. Ведь старший сам обнял в ответ, сам сильнее прижался, сам трется щекой, сам крепче обнимает…
А это для Феликса так бесценно, так запредельно хорошо, что на глазах появляются слезы. Слезы счастья. Настоящего счастья.
Потому что счастье не в том, чтобы быть богатым или успешным. Счастье в том, что каким бы ты не был — богатым или нет, худым или нет, красивым или нет, здоровым или нет — с тобой всегда будет твой человек. Человек, который будет видеть в тебе только прекрасные стороны. Будет видеть их в тебе и тебе же их показывать, чтобы ты не забывал, чтобы помнил, чтобы знал, что тебя любят.
Счастье не материально. Мы не можем пощупать это счастье. Мы не можем его купить, продать, отдать… Мы можем лишь найти его и потерять. Мы можем искать его очень долго, скитаться по всему миру в поисках того самого «своего» и наконец найти. Мы можем его потерять в один миг и не получить шанс на его возвращение.
Поэтому счастье нужно ценить. Нужно относится к нему, как к самому настоящему хрусталю, также бережно и трепетно, осторожно и с некоторым волнением. Счастье у каждого свое. У кого-то оно уже есть, а кто-то его только ищет, но важно не это. Важно то, что нужно уметь его ценить и беречь.
И Феликс умеет. Потому что Хёнджин действительно его настоящее счастье. Его хрупкое, маленькое и беззащитное счастье. Потому что Хёнджин с каждым днем доверяет младшему все больше и больше, общается все чаще и чаще, прижимает к себе крепче и крепче, влюбляется все сильнее и сильнее.
По веснушчатой щеке скатилась маленькая холодная слеза. Она повторила все изгибы, она оставила после себя мокрый след, она достигла подбородка и упала вниз. Феликс шмыгнул носом, ощущая насколько тот похолодел.
Хёнджин немного отстраняется, заглядывает в глаза, перемещая руку на плечо. Феликс прячет взгляд, отворачивается от старшего, потому что не хочет, чтобы тот видел его вот таким вот.
— Ликси, ты чего? — Феликс мотает головой из стороны в сторону, проводит рукой по носу и снова шмыгает. Делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Вытирает глаза и наконец смотрит на старшего.
— Ничего. Просто я люблю тебя.
«И я тебя.» - Так и остается неозвученным.
***
Ночной Амстердам действительно прекрасен. Улицы подсвечены старинными фонарями, что сияли ярко-желтым цветом, превращая выложенные плиткой дорожки в какие-то нереально доисторические творения.
Феликс держит Хёнджина за руку, старается согреть всегда холодную кожу, трепетно проводит большим пальцем, чувствуя все шероховатости и маленькие мурашки. Пара идет не спеша, наслаждается свежим ночным воздухом и сказочной тишиной.
Наверное, ночь создана именно для этого. Она создана для тишины. Чтобы каждый человек смог полностью уйти в себя, погрузиться в собственные мысли, расставить все по полочкам и просто подумать.
Это нужно каждому человеку. Порой люди совершают абсолютно необдуманные поступки или говорят то, чего сказать не хотели. А потом, посреди ночной тишины, они, лежа с закрытыми глазами в мягкой кровати, понимают, что могли бы поступить иначе. И что это «иначе» было бы куда лучше.
Ночь полна тайн. Чужих тайн. Она слушает мысли каждого человека, она записывает их себе на чистые листочки и бережно хранит под замком. Ночь знает обо всех сокровенных мечтах, обо всех тайных фантазиях, обо всех мыслях, какими бы они не были. Веселыми или грустными, интересными или скучными, порочными или наоборот правильными…
Ночь — хранительница душ людей. Ночь — душа всей планеты. Когда засыпают миллиарды, просыпается она одна. Она ходит по всем домам, проникает в голову к каждому человеку, внимательно слушает и запоминает. Запоминает для того, чтобы напомнить в определенный момент. Чтобы когда-нибудь вовремя появиться в памяти человека, украдкой проскользнуть, но оставить после себя мудрую мысль. Мысль, которая поможет человеку сделать правильный выбор, совершить правильный поступок.
Вот, для чего нужна ночь. Вот, какой смысл она несет в себе.
Многие магазины уже начали закрываться. Их сотрудники, не успев сменить униформу на обычную одежду, выходят из помещений, чтобы поменять вывеску с «открыто» на «закрыто». Неоновые подсветки постепенно тускнеют, а потом и вовсе гаснут.
Ночной воздух невообразимо свежий. В Амстердаме сама природа куда более живая, нежели в Корее. Здесь все деревья и кустарники растут там, где когда-то приземлилось семечко, а не там, где была использована сила человека.
Улицы давно поредели. Все жители Амстердама давно разбежались по своим домам, желая поскорее оказаться в объятиях любимой семьи. В домах горят люстры, в окнах видны тени жильцов, которые держат в руках кружки с горячими напитками.
Ночной город в центре Нидерландов невероятно уютный. Он как старый теплый плед, что всю свою жизнь хранился в сундуке у бабушки. Он лежит там давно и долго, в гордом одиночестве, но не теряет своей исключительности. Потому что как только человек берет этот плед в руки и разворачивает его, то его взору сразу же открывается красивые узоры, различные вышивки и принты, которые делают ткань сказочной.
Также и с Амстердамом. Этот старинный городок хранит в себе много исторических событий, он существует независимо ото всех и в полном одиночестве. Кому-то может показаться, что в столице Нидерландов делать нечего, однако это не так. Стоит лишь «развернуть плед» и взору откроется целая Вселенная!
Здесь исключительные люди. Добрые и отзывчивые. Они не скрывают своих мыслей и всегда хотят радовать окружающих их людей, независимо от того, знакомы они или нет. Здесь все открыты, все готовы делиться своими светлыми эмоциями с прохожими людьми, заряжать их своей энергией и просто делать счастливыми.
Вот, чем прекрасен Амстердам.
— Все еще не понимаю, почему вдруг Питер ван Хутен решил полностью оплатить наш ужин… — Задумчиво тянет Хёнджин, посильнее обхватывая пальцами ручку баллона с кислородом. Феликс пожимает плечами.
— Потому что он хороший человек? Потому что захотел сделать приятно? Джинни, это абсолютно нормально.
— Да, но ужин был дорогой. Мне неуютно. — Феликс лишь улыбается, крепче сжимая руку старшего в своей ладони.
Парни решили дойти до гостиницы пешком. От ресторана идти не так долго, да и плюс ко всему, дышать чистым свежим воздухом необходимо.
Феликс неожиданно зашипел, остановился и зажмурил глаза, выпуская руку Хёнджина из своей хватки. Старший моментально останавливается, недоуменно смотрит на блондина, уже хочет что-то спросить, как Ли перебивает.
— Протез… Он… Соскочил… Больно. — Шепчет младший словно в бреду, дышит часто и загнанно, глаза так и не открывает. Из-под опущенных ресниц потекли слезы, быстро достигая острого подбородка.
— Черт, Ликси! — Хёнджин неуклюже подходит к младшему, перекидывает его руку через свою голову и начинает идти в сторону ближайшей скамейки.
— Не надо! Джинни! Прошу… Тебе же станет плохо… — Феликс попытался убрать свою руку с шеи старшего, но тот лишь крепче прижал парня к себе за талию и уперто продолжил идти к заветной лавочке.
— Давай, аккуратно… — Шепчет брюнет, осторожно усаживая младшего на скамейку. Феликс шипит, его лицо болезненно кривится, а руки сами сжимаются вокруг больного колена. Хёнджин присаживается на корточки, смотрит в заплаканное лицо и не знает как помочь. — Ликси… — Руки брюнета осторожно ложатся поверх кистей Феликса, аккуратно убирают с ноги и полностью заменяют собой. — Как я могу тебе помочь? — Светлые ресницы размыкаются, карие глаза смотрят так болезненно, что сердце сжимается.
— Нужно поправить протез… — Сквозь боль и слезы проговаривает младший. Хёнджин кивает. Нащупывает под штаниной железную вставку, старается найти то место, с которого она съехала. — Да, вот здесь. Нужно резко дернуть влево. Только резко, прошу тебя. — Старший кивает. Делает глубокий вдох и, набравшись смелости, резко двигает руками в нужном направлении. Послышался какой-то механический щелчок, а после него вскрик Феликса. Блондин начал мелко дрожать и сильно плакать, пряча свое лицо в раскрытых ладонях.
— Господи, прости! Прости-прости-прости! Где больно? Что я сделал не так? Мне вызвать скорую? — Хёнджин засыпал Феликса вопросами, обеспокоенно рассматривая подрагивающее тело. Блондин качает головой из стороны в сторону.
— Нет, Джинни. Ты все правильно сделал… Просто это очень больно. — Тихо отвечает Феликс и, оторвав лицо от ладоней, запрокидывает голову назад, часто моргает и старается как можно быстрее успокоиться.
Хёнджин поднимается, встает меж разведенных ног младшего и самостоятельно прижимает его к себе. Блондинистая макушка утыкается куда-то в районе живота, а маленькие руки обхватывают место над коленями, бережно сжимая ноги старшего.
Хван успокаивающе гладит по голове, трепетно обнимает и сам старается успокоиться. Одних слез всегда веселого и жизнерадостного Феликса хватило, чтобы Хёнджин не на шутку расстроился. Хотелось заплакать от того, что люди, которые не ценят жизнь, проживают долгих восемьдесят лет и потом спокойно умирают, а те, кто ценит не жизнь, а каждую ее секундочку, вынуждены умирать спустя пару десятков лет после рождения в невыносимых муках.
Почему? Почему жизнь так несправедлива? Почему одним своим детям она дает больше, чем другим? Чем они лучше? Почему одни могут вдыхать аромат свежей утренней росы полной грудью, а другие не могут? Почему кто-то может бегать и заниматься спортом, а другой не может? Почему одни могут видеть этот прекрасный мир во всех его возможных цветах, а другие нет?
Почему?...
— До Хелли у меня была еще одна подруга, если ее можно так назвать… — Вдруг прервал ночную тишину Феликс, продолжая утыкаться в живот Хвана. — Она ненавидела меня. Точнее, она начала издеваться надо мной тогда, когда вдруг увидела протез. — Внутри Хёнджина будто бы все замерло. Будто бы все органы разом перестали работать, ожидая вместе с их обладателем дальнейших слов младшего. — Она тогда в первый день прокричала на весь школьный коридор «одноногий!».
— Господи… — Хёнджин жмурится, старается сдержать слезы и наклоняется к младшему, закрывая его голову своим телом.
— Тогда я действительно обиделся. Мне казалось, что если у меня одна с половиной ноги, то это конец — у меня не будет нормальной жизни. Не будет хорошей работы, не будет полноценной семьи, не будет друзей, потому что все считают это либо уродством, либо поводом для насмешек… — Хёнджин качает головой, быстро моргает, стараясь разогнать выступившие слезы по всей поверхности глаз, чтобы те не скатились на щеки. — Тогда это много кто услышал. Кто-то нашел в этом повод для насмешек, кому-то было все равно, а кто-то захотел со мной подружиться. Были разные реакции на этот счет. Но самое забавное не это. Когда мы подружились с ней, мы стали много времени проводить вместе. — Хёнджин устал стоять, в глазах начало постепенно темнеть, поэтому парень поспешил сесть рядом с младшим. — Тогда я уже знал, что нравлюсь ей. Она не то, чтобы прям пыталась скрыть, но и чтобы я знал — она не хотела. Кто-то загадал ей желание, потому что она проспорила в какой-то игре, и ее заданием было поцеловать меня. — Феликс усмехнулся. — Банально, да? Все в школе этим занимались. Ну она подошла ко мне, потянулась к моим губам, а я просто отвернулся от нее. Тогда знаешь, что она мне сказала? — Хёнджин еле заметно кивает, показывая, что ждет продолжения. — Цитирую: «Спасибо, что не дал этому случиться. Лучше бы у тебя было две ноги, тогда бы я может и захотела поцелуя». — Хван поджимает губы, превращая их в тонкую бледную полоску, и отворачивается.
Деревья парка были ухоженными. На веточках некоторых из них было еще небольшое количество листочков. Стоило прохладному ветру лишь дунуть, как все они сразу же улетали, ища себе пристанище на целую зиму.
— Это ужасно… — Заключает Хёнджин, обдумав сказанное. — Как ты с ней дружил?
— Знаешь, что я понял, благодаря этому человеку? — Феликс развернулся к старшему, смотря тому в глаза. — Люди могут говорить и чувствовать совершенно по-разному. Они могут кричать о ненависти к другому человеку, а в глубине души умирать от любви к нему. Они могут в лицо собственному другу сказать о том, что тот им не нужен, но внутри просто молиться, чтобы ему не поверили. Обстоятельства бывают разными, не всегда слова можно приравнять к чувствам.
— И какие же у нее были обстоятельства, чтобы она могла так с тобой обращаться?
— Она умирала. Да-да, и она тоже. Видимо, мне суждено общаться с теми, кто болеет раком. — Невесело усмехнулся Феликс. — И воспринимала этот факт по-своему. Она нашла во мне человека, который сможет ее понять. А это очень важно. Если рядом есть хотя бы один, тот, который с легкостью понимает все твои эмоции, то ты гребаный счастливчик! Потому что во всей этой огромной Вселенной найти именно своего человека нужно еще суметь. — Отчасти Хёнджин был согласен с позицией младшего, но он был не согласен с высказыванием про эту девочку. Хван считает, что нет у человека повода унижать другого. Потому что нельзя так делать. Нельзя оскорблять, не зная его. Нельзя давить на больные раны, нельзя создавать новые, ничего нельзя…
Нельзя, потому что новые люди появляются в жизни не за этим. Человек встречает на своем жизненном пути новых друзей только с одной целью — получить от них счастье.
— Мне очень жаль, Ликси… — Хёнджин обнимает младшего, кладя его голову себе на плечо.
— Мне тоже.
— Я никогда так с тобой не поступлю, Ликси. Обещаю.
— Я знаю, Хван Хёнджин. Но даже если бы ты так сделал — ничего страшного. Быть обладателем сердца, разбитым именно тобой — честь для меня.
***
Сегодня самый важный день в жизни Хёнджина. Сегодня тот самый день, когда Хван встретится с Питером ван Хутеном лицом к лицу. Сможет увидеть его, сможет пожать руку, сможет услышать его голос и получить ответы на свои вопросы. Сможет сделать все это вместе с Феликсом. Разделить с ним свою радость и восторг. Этот день однозначно станет самым прекрасным в жизни подростка.
— Только сходите сначала покушать. — Говорит миссис Хван, направляясь в ванну, чтобы принять утренний душ. Хёнджин кивает, зная, что на этот вопрос можно и не отвечать.
Брюнет проснулся ранним утром. И не потому что он жаворонок, а потому что ему нужно было принять таблетки. Сейчас Хёнджин стоял у зеркала и собирал свои длинные волосы в красивый хвостик.
Феликс написал парню сообщение, где сказал, что ждет старшего в столовой. Волосы Хёнджина, по правде сказать, настоящая катастрофа, даже чтобы их просто завязать в хвостик, нужно постараться.
— Ты опять надел эту странную футболку? — Спрашивает Миссис Хван, которая вышла из ванны за забытой расческой. — Никогда не понимала ее смысла. — На Хёнджине была голубая футболка с принтом трубки, из которой шел дым, а внизу была надпись «Не трубка».
— Зато Питер ван Хутен оценит. — Спокойно отвечает Хёнджин. В «Царском недуге» очень много внимания уделяется сравнениям и аллегориям, которые так нравятся Хвану. Питер ван Хутен пишет настолько профессионально и филигранно, что подобные методы написания не делают книгу скучной.
— Ну и вот что это значит? — Немного вымученно спрашивает мама, слабо улыбаясь. Любовь ее сына к данной книге всегда поражала ее.
— Это значит, мама, что люди не должны смотреть на все слишком просто. Нужно уметь видеть глубже, заглядывать в самые недра и находить там правду. — Хёнджин, наконец, делает ровный хвост и поворачивается к Миссис Хван. — Это ведь абстракция. Мы видим трубку, но трубка ли это на самом деле? Это тоже самое, как спросить «как дела?» и получить в ответ «хорошо». Но ведь под этим «хорошо» может скрываться самое настоящее «плохо». — Миссис Хван внимательно слушала своего сына, внутренне гордясь тем, каким умным и чутким вырос Хёнджин.
— Ладно, Джинни. Беги завтракать. — Именно так и заканчиваются любые разговоры про Питера ван Хутена. Женщина никогда не понимала и не поймет такой любви своего сына к «Царскому недугу», поэтому она просто привыкла слушать подобные философские речи от Хвана, а потом тихонечко уходить.
— Ты точно с нами не пойдешь? — Останавливается парень у входной двери и ждет ответа от женщины.
— Точно. Я хочу побыть той самой мамой, которая носится по всему городу и скупает всевозможные магнитики. — Хёнджин улыбнулся и подошел к женщине, обнимая. От мамы пахло ее родным ароматом, смешанным с остаточным шлейфом духов.
— Хорошо проведите с ним время, малыш. — Хёнджин активно кивает, утыкаясь носом в шею Миссис Хван. — И заставьте его ответить на ваши вопросы. — Парень рассмеялся и, выпутавшись из объятий, покинул номер гостиницы «Философ», направляясь в столовую.
Этот день точно пройдет хорошо. Хёнджин уверен в этом.
