Человек без цели

— Любовь измеряется не только словами! Любовь она ещё и в поступках! — орал Не Минцзюэ и бил ногой шкаф. Сцена его бессилия. Он не спал всю ночь, потому аккуратно зашёл в комнату к брату и всё прислушивался к его дыханию. И следил за тем, чтобы тот не упал с кровати. Через баррикаду из подушек. Опять. В последнее время юноша очень часто ворочался во сне, а потом утром жаловался на отбитые бока. Он не спал всю ночь, потому что в его голове после всех этих событий появился страх за жизнь брата. Хотя тому ничего не угрожает. Они всего лишь скоро останутся одни. Они всего лишь слегка растеряны. А сам Не Минцзюэ всего лишь повзрослел окончательно. А от бесконечных нервов, из-за наступающей на пятки должности главы клана, вечного беспокойства за жизнь отца и матери, свалившейся на его плечи ответственности, в сердце поселился и страх за жизнь брата. Так сильно он волновался за него, когда тот только родился. Мать его умерла ещё при довольно тяжёлых родах. И сам мальчик был весьма болезным ребёнком. Уже тогда лекари сказали, что он очень слабый, что веса в нём не хватает, и что родился он раньше срока. Что такой повезёт, если доживёт до трёх месяцев. Тогда Не Минцзюэ было шесть. Он мало чего понимал, но уже видел обеспокоенное лицо отца и красные глаза своей матери. Слышал, как та обещала, что если мальчик выживет, то обязательно будет заботиться о нём, как о собственном сыне. Тогда Не Минцзюэ ещё не понимал в полном размере, что такое смерть. Однако понимал, что это явно что-то не очень хорошее, потому начал беспокоиться вместе с родителями. Раньше он боялся, что этот маленький мальчик заберёт всё внимание родителей на себя. Однако, когда тот, увидев лицо брата, сначала рассмеялся, потом попытался дёрнуть за волосы, а когда ему это не позволили, ухватился за край рукава дагэ и начал довольно улыбаться и, наконец, успокоился, сам Не Минцзюэ чуть не рассмеялся. Неужели он пытался поделить родителей с этим маленьким, ничего не смыслящим ребёнком? И почему этому ребёнку удалось заставить его улыбаться? Три месяца прошли. Мальчик выжил. И это было огромным облегчением для всей семьи без исключения. А диди всё рос. Иногда няньки не справлялись с его характером, когда он наотрез отказывался есть. Тогда Не Минцзюэ притаскивал книги и читал их. Потом чуть ли не спектакли разыгрывал. А через некоторое время он немного подрос, набрался твёрдости характера и сказал, что раз диди не хочет есть, то не стоит его заставлять. И забрал еду. Тогда все прекрасно знали, что этот мальчик просто привлекал как можно больше внимания, но никто никогда не делал так. Разумеется, он обиделся. И когда Не Минцзюэ пытался накормить его кашей на обед, демонстративно отвернулся, скрестив руки на груди. А сам скосил глаза и посматривал на то, как его старший брат со скучающим видом поднимает ложку и переворачивает её, заставляя содержимое упасть обратно в тарелку. Похоже, голод оказался сильнее, потому что в какой-то момент мальчик склонил голову, пытаясь поймать летящие вниз комочки каши. Но в итоге только перепачкался и заставил своего брата припоминать эту историю при любом удобном случае. Он провёл всю ночь в комнате брата. А когда лучи солнца начали туда пробиваться, заметил, какие книги лежат на столе, какие рядом пометки и на какие страницы уделялось больше всего внимания. И Не Минцзюэ побледнел, смотря на это, а потом переводя взгляд на своего мирно спящего диди. Тем же утром Не Хуайсану принесли завтрак в его комнату. И тогда же пришёл Не Минцзюэ, сразу в лоб спрашивая о содержании и цели изучения всех этих книг. А Не Хуайсан только тяжело вздохнул. Подумал о том, как будет это объяснять. Что лучше сказать? То, что он просто всем этим заинтересовался? Или сказать, что это всё ради того, чтобы узнать, что же случилось с отцовской саблей? Подумал о том, как на это отреагирует брат. На оба эти варианта. Понял, что разборок ему не избежать. И тяжело вздохнул. А Не Минцзюэ окончательно слетел с катушек, которые и так никак не связывали его расшатанные нервы. Слетев, он бил ногой шкаф, орал, что всем иногда хочется благодарности за свою заботу. Слетев, он орал про любовь, но в тот момент испытывал к себе только жалость. Потом он ушёл к себе. Долго умывался ледяной водой, надеясь, что получится залить её через глаза себе прямо на мозг, чтобы услышать шипение. Из кого ты пытаешься ответственного взрослого сделать? Он далёк от того, чтобы стать главой клана, и тебе нужно надеяться, что такая участь ему вообще не светит. Ему всего шестнадцать. Он всё ещё скучает по небольшому вееру, который дагэ когда-то давно украл для него. Тогда мальчик хотел непременно краденый, а его брату это показалось забавным. Здесь нечем гордиться. Вода, наконец, прошла через глазные яблоки. Мозг начал остывать. Не Минцзюэ выдохнул. Он открыл дверь своей комнаты и сразу наткнулся на этот крохотный силуэт. Как вообще можно было на него орать? И прежде чем Не Минцзюэ успевает сказать вообще хоть что-нибудь диди бросается к нему. Крепко обнимает. Кажется, по щекам даже катятся слёзы. А может, только выдавливает их для пущей правдоподобности. И говорит какие-то оправдания. Сам не понимает, что именно говорит, но старается как-то сгладить конфликт. А Не Минцзюэ теряется ещё больше. У его брата по-настоящему виноватый взгляд был последний раз лет шесть назад, так что сейчас видеть его было крайне непривычно. Очень странно. — Дагэ, я ведь правда из лучших побуждений, — клятвенно шепчет его диди. — Я ведь правда ничего плохого не хотел. А ему не остаётся ничего, кроме как обнять своего брата и выдохнуть. Слушать всё, что рассказывает ему Не Хуайсан. Как он сбивчиво объясняет все свои мотивы, цели. Сдаёт отца. Вот только какой толк от всего этого, если оба понимают, что юноша всё равно продолжит свои поиски? Не Минцзюэ оставалось лишь только печально смотреть на макушку брата, понимая, что его переубедить он не в силах. — Ну всё, хватит рыдать, — наконец отстраняет его от себя дагэ. — Как маленький. Не Хуайсан вытирает слёзы и всё ещё, чёрт возьми, выглядит очень виноватым. Не Минцзюэ даже стыдно становится. Хотя ему вообще сейчас стыдно быть не должно. — Может, лучше позавтракаем вместе? — примирительно предлагает юноша, слабо улыбнувшись. И как ему прикажете отказывать? Слугам было приказано перенести завтрак младшего господина в обеденный зал. А также туда принесли еду и для Не Минцзюэ. И весь завтрак юноша активно разговаривал. Было совершено неясно, тот действительно желал поговорить или же просто старался успокоить брата, чтобы тот потом не шёл к отцу и не выяснял ничего. — Новый веер? — спрашивает Не Минцзюэ, заставляя брата вздрогнуть. — Тот, который у тебя на столе стоит. Не видел его раньше. Глаза Не Хуайсана начинают лихорадочно бегать то в одну сторону, то в другую, стараясь придумать оправдание. Щёки слабо розовеют. Сомнений в том, что дагэ, пристально смотрящий на него, этого заметил, не было. И у него явно должны были возникнуть вопросы. — Мы когда в Цайи были, мой сломался. Пришлось покупать новый, — наконец отмахнулся юноша, всем своим видом стараясь показать, мол, ничего особенного. И почти беззаботно продолжил: — Я и решил, что будет лучше купить что-нибудь покрасивее, чем было до этого. В качестве компенсации. — Сломался? — переспрашивает Не Минцзюэ. Он знал о Бездонном Омуте в Цайи, но явно не знал о том, что конкретно там произошло и кто именно был участниками этих событий. Это Не Хуайсан тоже довольно быстро сообразил. И запнулся. Задумался о том, какие подробности рассказа стоит скрыть, чтобы не тревожить брата. — Потерялся, — тихо поправляет себя юноша. — Так потерялся или сломался? Ты уж определись, — настороженно говорит Не Минцзюэ. — И то и другое. Сначала немного сломался, потом потерялся, — медленно отвечает Не Хуайсан, а потом решает, что брат в любом случае полезет за правдой. Так что выложил почти всё: — В Цайи столкнулся с водными гулями. Защищался, как мог. Я же начал изучать боевые веера. Правда, тогда настоящего веера со мной не было, так что пришлось использовать самый обычный и свою Ци. На несколько секунд повисает молчание. Оба брата смотрят друг на друга, не зная, что сказать. Поэтому Не Хуайсан принимает лучшее решение, которое мог сделать: вернулся к своему завтраку, сосредоточенно смотря на еду и не поднимая никуда больше глаз. — Ты столкнулся с с водными гулями? — недоверчиво уточнил дагэ, а его брат словно специально начал жевать медленнее. И спустя ещё пару секунд пришлось грозно повысить голос: — Не Хуайсан! — Запрещено разговаривать во время еды, — тихо пискнул юноша одно из правил Гусу, чем ошарашил брата. Несколько мгновений в комнате царит молчание, а потом Не Хуайсан, точно угадывая настроение и мысли своего брата, кидает палочки и сам бросается к выходу на секунду раньше, чем его Не Минцзюэ за ним. Юноша быстро становится на ноги, пока добегает до двери. Он цепляется за дверной косяк, чтобы не потерять равновесие и не упасть обратно. И благодаря ему же резко поворачивает в коридор. Дагэ не отстаёт. А на сердце становится так хорошо и спокойно. Словно они вернулись на несколько лет назад, когда Не Минцзюэ ругался за то, что его диди бойкотирует тренировки и пытался в профилактических целях отобрать веера. А тот, с кучей вееров и листов с рисунками бегал от него по всей Нечистой Юдоли. Вот только раньше хватало нескольких минут, чтобы догнать Не Хуайсана. Сейчас же пришлось немного поднапрячься. Юноша стал бегать быстрее, ловко лавировал между проходящих мимо слуг, нагло пользуясь тем, что по телосложению он значительно меньше брата, и тому приходится время от времени замедляться, чтобы пройти. Вот только выносливости у него ещё было мало. Потому, выбежав в огромный двор, юноша согнулся, оперевшись руками на колени, и пытается отдышаться. А Не Минцзюэ выбегает следом. Диди замечает это и тут же начинает пятиться назад, довольно улыбаясь. — Дагэ, пожалуйста, не ломай мне ноги! — в притворном испуге восклицает Не Хуайсан и чуть не оступился, из-за чего быстро добавил: — Я и так плохо бегаю! — От меня ты сейчас вроде неплохо убегал! — парирует Не Минцзюэ. — Это я всё от испуга! — качает головой юноша и, видя, что брат пытается его схватить, пригнулся и ушёл в другую сторону. И тут же возмутился: — Да что ты хочешь от меня? Отстань! Пришлось снова уворачиваться. И снова. И выходило у него это крайне ловко. Пару лет назад так бы у него не получилось. Давали знать личные тренировки и тренировки, которые проходили каждое утро в Облачных Глубинах. И Не Хуайсан видел это удивление в глазах своего брата. Видел, радовался и безмерно гордился самим собой. Вот только ему до своего брата было ещё очень далеко, потому эти догонялки закончились довольно быстро. Не Минцзюэ ловит своего диди и усмехается: — Неплохо. Всё-таки какой-то толк от твоего пребывания в Облачных Глубинах есть. От этой похвалы юноша смутился и опустил взгляд. А потом вздохнул, набираясь силы, и сказал: — Я недавно себе настоящий боевой веер купил. Так что попрекать тем, что я бездельник, уже не выйдет. Он старался сделать так, чтобы голос звучал бодрым и жизнерадостным, однако в душе крайне боялся, пытаясь предугадать реакцию брата. Сабля — вот их клановое оружие. А веер… — То, что ты его купил, ещё ничего не значит. Сабля у тебя тоже есть, но с ней ты не тренируешься, — парирует Не Минцзюэ. — А с веером тренируюсь! Ты думаешь, я бы смог от тебя так долго бегать?! Это всё благодаря тренировкам! Такое заявление от Не Хуайсана звучало крайне уморительно, но брат смеяться не стал. Наоборот, сосредоточенно взглянул на него, а затем сказал: — Если желаешь владеть таким оружием, то пусть, — в голосе прекрасно слышалось смирение. — Главное, чтобы ты мог за себя постоять. Юноша уже победно улыбнулся, как брат испортил всё удовольствие: — Но это не значит, что тренировки с саблей прекратятся. Это всё ещё оружие твоего клана. И ты обязан уметь им пользоваться. — Ты невыносим, — недовольно бурчит Не Хуайсан, скрещивая руки на груди и стараясь всем своим видом показать, как же сильно он обиделся. На это Не Минцзюэ только фыркнул и потрепал брата по макушке. Казалось, одним из любимых занятий диди было обижаться. Он просто виртуозно умел перетаскивать ссору на себя, выставляя именно себя жертвой. Отчасти Не Минцзюэ винил в этом себя, прекрасно осознавая, как много во всём потакал брату. Но у него ведь была и своя голова на плечах, мог бы и научиться извиняться. Самый поразительный случай произошёл как раз из-за того, что Не Хуайсан предпочёл бы удавиться, нежели извиняться перед братом. Тогда с капризным характером не смог совладать даже отец. Господин Не ещё никогда так сильно не кричал на своего сына. Причину конфликта уже никто бы и не вспомнил, настолько дурацкой она была. Тогда же, вытирая катившиеся градом слёзы, Не Хуайсан обещал, что сбежит из дома. Мальчик был слишком пугливым и не слишком любил даже по Нечистой Юдоли ходить отдельно от брата. Что уж говорить о том, чтобы сбежать? Так что абсолютно все считали это пустой угрозой. В тот вечер во время ужина царило гробовое молчание. Не Минцзюэ даже не смотрел в сторону диди и всё ждал своих извинений. Отец слишком устал их разнимать и пытаться помирить. Решил, что обоим уже не три года, что они как-нибудь сами разберутся. Не выйдет — выпорет обоих. Госпожа Минчжу просто уповала на благоразумие своих детей. Закончив ужинать, Не Хуайсан поднялся и поклонился всем, прощаясь. В то время даже никто подумать не мог, что он окажется таким ребёнком, который говорит "до свидания", прежде чем сбежать из дома. На самом деле он изначально и не планировал. Ещё днём это действительно было лишь пустой угрозой, однако, увидев, что никого это не впечатлило, пришлось менять план действий. По задумке, никто не должен был узнать о побеге раньше времени. Пусть и дальше так легкомысленно относятся к его словам. Чтобы не создавать подозрений, мальчик тогда не взял своё зимнее ханьфу. Только накинул сверху одно из каких-то более тёплых. Совершенно не подумал о том, что на улице придётся торчать очень долго. И ушёл. Поздно вечером оказаться за пределами своей комнаты оказалось довольно легко. Все няньки разошлись, решив, что мальчик просто пошёл спать. А вот выбраться за пределы Нечистой Юдоли оказалось задачей непосильной. Потому пришлось прятаться на территории. Из-за того, что исследовал он её довольно часто, идея, куда ему пойти, пришла довольно быстро. И через некоторое время он оказался где-то в задних садах. Тётушка Минчжу очень любила цветы, потому их было много, и спрятаться среди кустов маленькому мальчику не составило труда. И когда Не Минцзюэ пришёл к диди в комнату проверить, не захлебнулся ли тот собственными слезами, увидел лишь пустующую комнату. Сначала не поверил собственным глазам. Потом начал всё судорожно осматривать. Сначала под столом, кроватью, в щели между шкафом и стеной, в шкафу. Брата нигде не было. А в комнате были все его зимние ханьфу. Было неясно: он прячется где-то в доме или сбежал на улицу. А может, сумел выбраться за пределы. Надо было срочно искать брата. Не Минцзюэ уже живо представил, как отец делает ему выговор, после чего назначает самое суровое наказание. Нет, отец узнавать об этом не должен. Няньки Не Хуайсана находятся на кухне для слуг. Они видят обеспокоенного молодого господина и сами начинают переживать. А тот говорит, что пропал Не Хуайсан, что его нужно найти. Но так, чтобы до самого господина Не информация не дошла. Няньки начали поиски в доме, а Не Минцзюэ накинул зимнее ханьфу и пошёл на улицу, надеясь, что диди не хватит ума сбегать за пределы Нечистой Юдоли. Сначала он бестолково носился по всей территории. Но быстро понял, что ни к чему хорошему это не приведёт, что так брата он не найдёт как минимум до завтра. Пришлось судорожно вспоминать, какие места больше всего любил его диди. Куда бы мог пойти спрятаться? Цветы! Он ведь вечно крутился около цветов. А если захотел спрятаться, то наверняка пошёл на задний двор. Туда и ринулся Не Минцзюэ. И нашёл брата среди цветов. Не Хуайсан сидел на корточках, обнимая себя за колени, а по щекам катились слёзы. Дрожал от холода, но не издавал ни звука. Вот ведь. С первой тренировки ноет о том, что ему больно-сложно-неудобно. А сейчас упрямится и не отступает. Вот ведь упёртый балбес. Увидев перед собой брата, Не Хуайсан перестал вести себя тихо. Тут же зарыдал в голос, подскочил на ноги и бросился к дагэ. Обнял его за ногу, прижимаясь к бедру, и начал выпрашивать прощения. Кажется, это был первый раз на памяти обоих, когда мальчик просит прощения первым, не по принуждению. — Ты меня напугал, безмозглый идиот! — воскликнул тогда Не Минцзюэ, хватая диди за ухо. А тот даже не верещит, как резаный, хотя в любой другой ситуации уже поступил бы так. — Дагэ, прости меня! Прости! — вместо этого завывает он, смотря своими огромными глазами на брата. — Я хочу домой! — Ах, вот теперь ты хочешь домой, да?! — он запинается, понимая, что его несчастный младший брат всё ещё замерзает. — Вот вернёмся, я тебя хорошенько отлуплю! А сам снимает своё зимнее ханьфу и накидывает его на плечи Не Хуайсана. Мальчик в него плотнее кутается и внимательно выслушивает свои перспективы. По лицу видно, что они явно не приходятся ему по душе, однако включают в себя возвращение домой, так что пережить можно было. — Так отлуплю, что ты у меня неделю сидеть не сможешь! — продолжает тот. — Скажи спасибо, что я тебе ухо ещё не оторвал. — Спасибо, — тут же доносится со стороны мальчика. У него либо совершенно не было понятия о юморе, либо уже тогда он был очень саркастичным. Выяснять, что из этого правда, Не Минцзюэ не захотел. Лишь подавил себе желание дать брату подзатыльник. — Иди сюда, — крайне недовольно произнёс он, хотя в глазах читалась искренняя забота. Он усадил брата к себе на спину и нёс его до самой комнаты. Сначала Не Минцзюэ всё рассказывал, какую взбучку устроит, стоит им только добраться. Потом Не Хуайсан, на которого это не произвело никакого впечатления, лепетал что-то про цветы, букеты и картины. А потом всё-таки замолк. Отлупить его не вышло, потому что, когда они добрались до комнаты мальчика, оказалось, что тот уже крепко уснул, прижимаясь к плечу брата. А тому оставалось лишь уложить Не Хуайсана в постель и тяжело вздохнуть. Вредный, маленький, неуправляемый… Он поправляет одеяло, чтобы мальчик не замёрз и не заболел. И сейчас Не Хуайсан был всё таким же маленьким по сравнению со своим братом. Чуть более управляемым, что убавляло головной боли. Но такой же вредный. — Вот придётся тебе жениться, а на ком? Тебя же с характером таким не вытерпит никто, — поддел его Не Хуайсан. Нет. Он просто несносный. — А-Сан… — предупреждающие начинает Не Минцзюэ, а его диди тут же делает огромные удивлённые глаза и на пониженном тоне уточняет: — Ты это слышал? Кажется, меня кто-то звал! Надо срочно бежать. А ответ раздалась тишина. — Ну, точно, кто-то зовёт. Настойчиво так, — на последнем слове юноша не выдерживает и хихикает, ловит на себе убийственный взгляд дагэ и поспешно добавляет: — Нехорошо заставлять ждать, мне пора! И сразу же даёт дёру, пока брат не решил приговорить его за все эти невинные шутки к тренировкам с саблей. *** Весь клан Цинхэ Не пребывал в замешательстве. Место главы клана очень часто передавалось по наследству ещё до того, как сам глава клана умрёт. В этом не было ничего необычного, каждый понимал предел своих возможностей и уходил, отдавая бразды правления наследникам. Однако случай сейчас был несколько иной: глава Не покидал пост, когда на носу маячила война. В Цинхэ Не никогда не делали вид, словно клан Цишань Вэнь не бесчинствует. И прекрасно знали, что стоит клану дать хотя бы один видимый повод, как Цинхэ Не тут же встанет против него. Как бы это жестоко ни звучало, пока дело касалось лишь мелких орденов, можно было оставаться в стороне. Но будет ли так дальше? Не Минцзюэ вечно помогал отцу в делах клана. Все знали, что тот способный юноша и достойный наследник. Будь это мирное время — ни у кого бы не было тревожного чувства в груди. Но вместе с этим народ знал, что с новым главой они тоже не пропадут, и уважали молодого господина Не. Потому ко дню церемонии территории всего клана были украшены. В день, когда Не Минцзюэ должен был занять место главы, в клане действительно царила атмосфера праздника. Люди с самого утра устраивали ярмарки, начинали мастерить красные фонарики на вечер. Сама церемония должна была произойти днём, а празднество длиться до самого вечера, а у кого-то и до ночи. В самой Нечистой Юдоли царило не меньшее оживление. Госпожа Минчжу пришла в себя ещё неделю назад и восстановилась до такой степени, что могла сама передвигаться с прежней грацией, аккурат ко дню церемонии. Незнающий человек и не подумал бы о том, что с ней что-то случилось. Вот только раны женщины были не менее серьёзными, чем у самого господина Не. И как хорошая супруга, и для того, чтобы излечиться, она тоже приняла решение уйти в уединение. Поддержки Не Минцзюэ это никак не добавляло. Оставался один лишь брат, который всё крутился около него и раздражал. В хорошем смысле. Не давал окончтельно захандрить по поводу происходящего, пусть тот и не показывал, что его всё это тревожит. А Не Минцзюэ не показывал того, что прекрасно знает, откуда же у него на столе время от времени появляются уже разрешённые дела клана. В свою очередь, Не Хуайсан старательно делал вид, словно совершенно не имеет к происходящему никакого отношения. — Дагэ, — каждый раз с беспечной улыбкой говорил он, — ты так заработался, что уже даже не помнишь, что ты делал, а что нет. Не Минцзюэ делал вид, словно не замечает кляксы от чернил на носу, хотя его брат сегодня совершенно точно не расписывал ни веера, ни картины. Делал вид, что не видел этих самых бумаг у него в комнате часом ранее. И делал вид, словно не замечает, как, выпроваживая брата из кабинета, он аккуратно, даже почти незаметно, прячет себе в рукав какое-нибудь несложное дело. И наоборот, когда приходит к брату утром, стараясь отвлечь его своей болтовнёй и вечными движениями веера, другой рукой возвращает бумаги на место. Не Хуайсан знал, что его брату приходится резко повзрослеть. А значит, и самому юноше тоже нужно. Шестнадцать лет своей жизни он мог во всём полагаться на дагэ, теперь же пришла очередь и брату обрести поддержку в лице своего диди. Правда, его это совершенно не спасало от нытья Не Хуайсана о том, как он устал заниматься с саблей да и вообще. Раздаётся стук в дверь Не Минцзюэ. Тот стоит перед зеркалом. Уже почти собранный. В нарядной одежде главы клана. Осталось только завязать волосы. И кто же такой умный пожаловал? Кто же осмелился его тревожить в этот момент? Последнего слугу он выгнал, так что тот явно должен был передать остальным, что сейчас молодого господина лучше не тревожить. Гость так и не дожидается ответа. Дверь открывается. На пороге стоит Не Хуайсан. Ну конечно же. Только его брат был на удивление бесстрашен в такие моменты. — Ты не отвечал, я подумал, что ты решил сбежать, — с усмешкой сказал он, проходя внутрь и прикрывая за собой дверь. — Ты напугал слуг. Ну что это за настрой такой? Не Хуайсан выглядел не менее нарядно. Воротник его ханьфу был расшит золотыми нитями. Верхнее ханьфу, сделанное из более тяжёлой ткани с короткими, рукавами было чуть темнее и распахнуто. Под ним виднелся нефритовый ремень. Рукава были расшиты золотыми цветами. Конечно, до роскоши одежды самого будущего главы далеко, однако тоже недурно. — Я не несчастная невеста, чтобы сбегать с церемонии, — недовольно замечает Не Минцзюэ, скрестив руки на груди. — По тебе не скажешь, что ты сейчас счастлив, — с издёвкой хмыкает его брат, закрывая свой тёмно-зелёный веер с позолоченными внутренними спицами. Это веер ему подарили когда-то на день рождения, и до этого дня он лежал нетронутый. А сейчас появился повод. А потом оглядывает брата ещё раз и нахально улыбается: — Будущий глава Не, позвольте, раз уж я заглянул, причесать вас. — Ещё раз меня так назовёшь, я тебе язык отрежу, — недовольно ворчит Не Минцзюэ, однако присаживается напротив зеркала, позволяя брату творить всё, что ему вздумается. Юноша ещё с самого детства тренировался и заплетал на голове брата разные косички, хвосты и пучки. Потом перешёл на себя, оставив дагэ в покое. Однако тот прекрасно знал, что, если кого и просить заплести волосы к празднику, так это своего диди. — Ты меня совсем не любишь, — дуется Не Хуайсан, беря в руки гребень. — А ведь у меня в руках судьба твоих волос. Я тебе не испорчу причёску только потому, что совершенно не хочу позориться, как часть этой семьи. — Надо же, с каких это пор тебя беспокоит то, что ты можешь опозориться? — уточняет Не Минцзюэ, приподняв брови. — В последний год мне пришло столько жалобных писем от Лань Цижэня. А ведь ты в Облачных Глубинах был даже неполный год. — Что? — тут же удивился юноша и засмеялся. — Лань Цижэнь писал и жаловался на меня?! — Да. И тебе очень повезло, что все эти письма забирал я и не показывал отцу. — Ты это делал только потому, что в своё время я воровал жалобы на тебя. И они у меня сохранились до сих пор, — напоминает Не Хуайсан. — Их, кстати, довольно много. И я прочитал каждую. — А ты, я так понимаю, решил побить мой рекорд. — Ну, хоть в чём-то я должен превосходить тебя. — Да после тебя он днями успокоительные настойки пьёт, — хмыкает Не Минцзюэ. — То ли ещё будет. Вот станешь ты главой, потом женишься. Будет у тебя ребёнок, а я буду его дядей. И в тот же день, когда Лань Цижэнь узнает, что он придет на обучение в Облачные Глубины, скажет, что уходит в уединение, — смеётся юноша, заставляя брата фыркнуть. — Думаю, этот ребёнок спалит школу в первый же день. — При невинной попытке из неё выбраться. Оба смеются. Все тревоги отходят на задний план. А Не Хуайсан тем временем продолжает: — А твоя жена должна будет быть волевой женщиной, чтобы быть в силах спорить с тобой и высказывать своё мнение. Это, знаешь ли, временами очень сложно. А иногда мы с ней будем встречаться где-нибудь в тихой части резиденции и выпивать, обсуждая тебя. — То есть я должен завести жену только для того, чтобы ты настроил её против меня? — на всякий случай уточняет Не Минцзюэ. — Мой гипотетический сын и без того будет любить тебя больше. — Дагэ, поверь мне, как бы хорошим дядей я ни буду, твои гипотетические дети любить тебя будут намного больше, чем меня, — качает головой юноша. — Не любить тебя довольно сложно. — Надо же. Я думал, в твоём сердце есть место только для вееров и картин. А для злого и жестокого старшего брата — нет, — усмехается дагэ, делая вид, словно это всё его ни капельки не тронуло. — Ты просто невыносимый. Больше никогда тебе ни одного хорошего слова не скажу, — ворчит Не Хуайсан, вот только сам на свои же слова не ведётся. А потом тише, но всё также недовольно добавляет: — И сердце у меня занято не только искусством и праздным бездельем. — И чем же ещё? — в голосе не слышно усмешки или ещё чего-то такого. Есть интерес и обеспокоенность. — Или, может быть, кем? Не Хуайсан замирает, смотря на макушку своего брата. И не знает, что ответить. Сказать прямо? Увильнуть? Отшутиться? — Знаешь, ты меня иногда просто поражаешь. То от тебя и слова о чём-то подобном не вытащишь, то ты слишком прямолинейный, — наконец выбирает тактику юноша. Перевести тему на самого дагэ. — Уж не знаю, как тебя будет терпеть твоя жена. — Мне почему-то начинает казаться, что ты считаешь, будто я не гожусь для брака, — усмехается тот. — Учитывая, как нас растили, мы оба не слишком подходим для роли образцового мужа, — отвечает Не Хуайсан, становясь к брату лицом и придирчиво осматривая свою работу. С правой стороны верхняя часть волос была вплетена в тугую косу, которая шла чуть ли не до затылка. С левой стороны осталось лишь несколько прядей, падающих на лицо, остальное было собрано в хвост вместе с той косой. Нижняя часть волос так и осталась распущенной, падая на плечи. Кажется, результат превзошёл все ожидания Не Минцзюэ. Он даже задумался, не учился ли его брат косички плести, пока был в Облачных Глубинах. И если да, то кто же эта несчастная жертва? — И где же слова благодарности? — требует тот. — В качестве благодарности, когда ты будущую жену домой притащишь, я тебе какую только захочешь свадьбу устрою, — полушутя обещается дагэ. — А если не будет жены? — спрашивает юноша, которому какой-то подарок хотелось получить прямо сейчас. Однако Не Минцзюэ внезапно усмехается: — А кто будет? Муж? — он испытующе смотрит на брата, а после добавляет заговорщицким тоном: — Тогда выбирай кого-нибудь из учеников Лань Цижэня, чтобы его точно удар хватил. Не Хуайсан смеётся. — И этот человек мне ещё наставления читать будет, — нарочито возмущённым тоном воскликнул он. — Я пока ещё не глава клана! Могу, пока что, любую дурость говорить. Да и когда ты меня вообще слушал? Не Хуайсан на это только отмахивается. Он не знал, настолько серьёзно об этом говорит его брат. Однако то, что тот может пошутить об этом, уже хороший знак. *** Церемония проходит за пределами Нечистой Юдоли. В городе. Чтобы люди видели своего нового главу. Чтобы тоже участвовали в происходящем. На самом деле, была бы воля Не Хуайсана, он бы провёл всё это в резиденции. Пригласил бы только старейшин. А другие люди… если уж хотят, то пусть празднуют. Потому что ни для него, ни для его брата это был никакой не праздник. Уже завтра на их плечи в полной мере ляжет ответственность главы ордена и его наследника. У Не Минцзюэ будет куча забот, а на Не Хуайсана ляжет груз знаний и обещаний, которые он дал отцу: разузнать, что случилось с саблей и не причастны ли к этому Вэни. Да и брата один на один с делами ордена бросать не стоит. Уже завтра они останутся одни. Полагаться на помощь отца или его супруги будет нельзя. Не Хуайсана Цишань Вэнь беспокоил больше всего. Юноша полностью разделял мнение отца, что те как-то замешаны в случившемся. И если это на самом деле так, не попробуют ли они надавить на Не Минцзюэ, желая получить от него чего-нибудь. Всю церемонию Не Хуайсан пребывает в мрачных мыслях. Вежливо улыбается и по большей части прячется за веером. Пропускает тот момент, когда дагэ получает колокольчик главы клана от отца. Когда отец с тётушкой Минчжу кланяются ему, как новому главе клана. Как они больше не садятся на место, которое занимали до этого, а занимают столики чуть поодаль. Очнулся лишь тогда, когда настала его очередь поклониться. Юноша медленно поднимается и подходит к брату. Становится напротив него и только сейчас замечает, что тот больше не дурашливый подросток, с которым они вместе иногда действовали на нервы отцу. Не тот, кто нарушал правила Гусу и устраивал какие-то диверсии там. Нет, перед ним стоит взрослый, Не Минцзюэ. Сосредоточенный, знающий о своих обязанностях, о ноше, которую предстоит ему нести. И на душе внезапно стало легче. Проще. Не Минцзюэ всю жизнь готовили к этому. Он знает, что ему предстоит. Уже знает, что делать в случае чего. Если ему потребуется помощь, то всегда сможет обратиться к старейшинам. А если ему понадобится его брат, то тот будет рядом. Не Хуайсан приносит поклон. И стоит только волосам упасть вниз, прикрыв его лицо, как юноша почти неслышно сказал: — Я в тебя верю. Он был более чем уверен, что брат его услышал. Только, к сожалению, сейчас это проверить никак нельзя. Придётся выпытывать потом или ждать, когда он сам скажет. Лишь после этого остальные люди проносят поклон новому главе их клана. Не Хуайсан внимательно следит за каждым и с удовольствием замечает, что ни у кого нет скептического настроения, что все вполне довольны происходящим. Растеряны, обеспокоены, но точно не злы. И его переполняет гордость за брата. Теперь Не Минцзюэ сидит на месте главы ордена, а Не Хуайсан на месте наследника. Люди вокруг веселятся и пьют. Приносят поздравления и подарки. — Мне казалось, ещё утром ты говорил, что не скажешь ни единого хорошего слова обо мне, — с усмешкой произносит Не Минцзюэ, поворачивая голову в брату. — Мало ли, что и когда я говорил, — бросает юноша, обиженно отвернувшись. — И вообще, знаешь, ты прав, что-то я на такие слова сегодня расщедрился, — он переводит взгляд на толпу людей. Праздник был в самом разгаре, люди искренне радовались происходящему. Не Хуайсан раскрывает веер, прикрывая им губы от всей толпы и лёгкой издёвкой бросает: — Все так рады тебе. Это так очаровательно. Мне кажется, я сейчас даже расплачусь. Не Минцзюэ впервые жалеет, что у него нет веера, чтобы тоже прикрыться и сказать колкость. Приходится значительно понизить голос и говорить даже не смотря на брата: — Я начинаю жалеть, что не попросил на кухне подсыпать тебе яд в еду. Юноша хмыкает и закатывает глаза. *** Время неумолимо клонилось к вечеру. Праздник частично стихал. Бывший глава клана и его супруга, в связи с тем, что ещё не достаточно восстановились, предпочли удалиться ещё раньше. Никто не смел им возражать. Не Минцзюэ, как только почувствовал, что его присутствие более не требуется, улизнул вторым. Его диди ещё на некоторое время остался, пробуя какую-нибудь еду или рассматривая украшения на ярмарке, с удовольствием общаясь с людьми. А те замечали, что пребывание в Облачных Глубинах явно пошло ему на пользу, ведь прежняя робость и стеснительность постепенно исчезала. По крайней мере, он теперь не мямлил и не тупил взгляд, не ворочал головой, пытаясь найти в толпе брата и его защиту. Поэтому его отсутствие юноша заметил не так быстро, как мог бы. Но стоило только обнаружить пропажу, как вскоре и сам Не Хуайсан тихо, почти незаметно ото всех ушёл, оставляя людей развлекаться дальше самих. Брат нашёлся в Нечистой Юдоли, на одной из крыш. Сидел спиной к юноше, так что у него не было ни единого шанса заранее узнать о том, что его покой кто-то захочет потревожить. Повернулся на звук только тогда, когда Не Хуайсан уже оказался рядом с ним и без разрешения уселся, смотря на небо. В руке у него был кувшин с вином. На празднике он не пил, потому что по возрасту ещё не положено. Но сейчас они вовсе не на всеобщем обозрении. Может он, в конце концов, устроить свой собственный с братом праздник? Заметив, куда направлен взгляд Не Минцзюэ, юноша нахально спрашивает: — Неужели не разрешишь и отберёшь? — Я теперь глава клана, знаешь ли, обязан контролировать, чтобы все соблюдали дисциплину, — отвечает тот. — А ты как-то маловат, чтобы алкоголь так распивать. — Я, может, для нас двоих принёс. Поделиться хотел, — надулся Не Хуайсан, показывая всю свою обиду. — А ты, неблагодарный, — Не Минцзюэ не обращал никакого внимания на все эти слова и потянулся к кувшину. А на это юноша только сильнее возмущается: — Ещё и руки к моему вину тянет! И это глава нашего ордена! Нет бы перед братом прощения попросить, а он вино отобрать пытается! Вот скажи, кто тебе дороже: я или это вино? Такое было с самого детства. Не Хуайсан вечно приставал к брату с подобными вопросами, мол, а кого бы ты выбрал, чтобы был твоим братом: я или тот адепт (указывал на мальчишку, который хорошо справятся с саблей)? "Ну, ты", — отвечал Не Минцзюэ. Так он перебирает всю группу, в которой обучается его дагэ. И переходит на его конечности. А Не Минцзюэ между наличием, допустим, ног и рождением диди должен всегда выбирать брата. Но когда эта викторина переходит в категорию предметы, старший брат начинает злиться. Вообще удивительно, что с таким диди, тот не вырос непоколебимым и спокойным, привыкшим к любым событиям. А может Не Хуайсан расшатал все его нервы. "Камушек! Я выбрал бы камушек!" — кричит Не Минцзюэ. "Дагэ, ты плохо подумал", — обиженно дуется мальчик. Нормально он подумал. Ну не нравится ему эта игра дурацкая! Он уже столько раз доказывал, что любит брата, так зачем ему ещё и эта игра нервирующая?! "Ну и не играй!" — "Ну и не буду!" На том и разошлись. Через несколько часов Не Хуайсан приходит в комнату к брату с горой конфет. Это родители вернулись с Ночной Охоты и по пути через город купили детям сладостей. Мальчик взял как можно больше и отправился к брату. "Будешь?" — "Неси сюда". На том и помирились. — А-Сан, ты опять за своё? — грозно спрашивает Не Минцзюэ. — Я не успокоюсь, пока ты не разрешишь мне выпить с тобой! — Как будто сейчас у меня есть авторитет и я могу на тебя повлиять! Это так?! Вместо ответа Не Хуайсан гордо задрал нос, а потом демонстративно сделал большой глоток из кувшина. Вино оказалось крепче, чем "Улыбка Императора", из-за чего юноша закашлялся под насмешливый взгляд брата. — Не смешно! Я не ожидал! Я привык другое пить! — заголосил он, пытаясь сохранить остатки достоинства. — Что? Сладкую водичку ордена Гусу? — смеясь, спрашивает Не Минцзюэ. Диди крайне недовольно смотрит на него, однако на брата это не производит никакого впечатления. — Если ты не получал жалоб за распитие алкоголя, это не значит, что такого не было. Это значит, что я не попался, — замечает Не Хуайсан. — И что же мне с тобой делать? Отругать за нарушение правил или за то, что попался за их нарушением? Не Хуайсан хмыкает. Они бы могли продолжить спор. Юноша бы вышел из него победителем. Однако сейчас предпочитает промолчать. Не портить момент. Только протягивает брату кувшин с вином и смотрит на небо. — Что будет дальше? — внезапно спрашивает он. — Завтра родители уедут. Не знаю, когда мы их увидим снова, думаю, чуть позже, чем ситуация с Вэнями разрешится, — голос Не Минцзюэ звучит спокойно. Наверное, он обговаривал это уже тысячу раз с отцом и про себя. — Не волнуйся. Я ведь буду рядом. Так что можешь на меня положиться, — на секунду Не Хуайсан замирает, понимая, как нелепо подобные слова звучат от него, потому невозмутимо добавляет: — Я ещё не уверен: угроза это или нет. — Ты вернёшься на обучение в Облачные Глубины, — не разделяя юмора брата, отвечает Не Минцзюэ. Юноша, который уже забрал кувшин обратно и снова сделал глоток, вновь подавился. Поняв, что сегодня явно не тот день, когда ему удастся нормально выпить, он решительно отставил вино от себя и взглянул на брата. — Прости, что? — переспрашивает он. — Нет! Ни за что в жизни! Я только выбрался из этой тюрьмы для заклинателей! — Мне казалось, тебе там нравилось, — замечает дагэ, смотря на брата с какой-то непонятной эмоцией. Не Хуайсан такой ещё ни разу не видел. Это была не обычная издёвка. Скорее… снисхождение, словно диди ещё слишком маленький и глупый, чтобы понять, что потом будет скучать по этому месту. — С чего бы мне там что-то должно нравится? Ты сам был счастлив, когда вернулся оттуда, — теперь на лице Не Минцзюэ можно было заметить тень ностальгии. Наверное, вспоминает те времена, когда его единственной проблемой было не попасться Лань Цижэню за очередным нарушением правил. — У тебя же там друзья, — напоминает он. "У меня там А-Чэн", — проскальзывает мысль в голове Не Хуайсана. Тот от неё сразу замирает. А потом поджимает губы и опускает взгляд. Пусть юноша и терпеть не мог Облачные Глубины, гору глупых правил и не меньшее количество домашней работы, но Цзян Ваньинь был важной причиной вернуться. Действительно серьёзной. Ради него одного можно было и потерпеть всё остальное. — Хорошо, — кивает Не Хуайсан. — Если ты считаешь нужным. Дагэ смотрит на него с удивлением. Неужели так запросто сдался? Однако так и не решается спросить, что же сподвигло его на такую лёгкую смену мнения. Он не говорит о том, что брат всегда может рассказать то, что его беспокоит. А Не Хуайсан прекрасно знает, что тот не умеет понимать и помогать с чувствами. Потому упорно молчит. — Знаешь, — наконец прерывает молчание он, так и не поднимая головы, — я рад, что мы с тобой сегодня так посидели. Несмотря на то, каким был этот день. И несмотря на то, что ты сегодня был очень вредным и невыносимым. Не Минцзюэ смеётся. Кто здесь ещё вредный? Да его диди любому фору даст в этом вопросе. И снова молчание. Только оно, кажется, не напрягает никого. Обоим приятно после такого шумного и суматошного дня оказаться в тишине, где от тебя ничего не хотят. Не требуют. Когда можно спокойно пошутить. Разница в возрасте нередко сказывалась на их общении и недопониманиях, однако сейчас оба были погружены в полное умиротворение. — Хочу запустить фонарик и помолиться, — в какой-то момент заявляет Не Хуайсан. — Ты, что-ли уже опьянел? — на всякий случай уточняет Не Минцзюэ. — Да почему сразу опьянел? — обижается юноша. — Это традиция. Запускать фонарики во время праздника. Дагэ внимательно смотрит на него. Надо же. Действительно ещё совсем ребёнок, а уже что-то хочет взвалить в на свои плечи. Как бы сильно Не Минцзюэ ни хотел того, чтобы его брат умел обращаться с саблей, мог стать достойным наследником, ровно так же он хотел и того, чтобы его брата никогда не заботили такие вещи. Никогда не коснулась участь главы клана. Чтобы его голову и дальше занимали исключительно искусство, птицы и беззаботная жизнь. Вот только, к сожалению, мир устроен не так, чтобы можно было жить подобным образом. Не Хуайсан поднимается. — Если ты не пойдёшь со мной, то я один запущу фонарик, — заявляет он. — Я пойду с тобой, — соглашается Не Минцзюэ. Юноша победно ухмыляется и хватает брата за рукав и уверенно тащит его за собой. А тот идёт следом. Этот день явно станет немного лучше, если его диди порадуется какой-то мелочи. Фонарик находится довольно быстро. Один из адептов добровольно пожертвовал свой новоиспечённому главе. Хотя под таким взглядом любой бы отдал всё, что имелось. В любой другой момент Не Хуайсана бы немного мучила совесть, однако сейчас он был более занят тем, что придирчиво осматривал фонарик, проверяя его целостность и эстетическую красоту. Когда юноша убедился в том, что его всё устраивает, довольно улыбнулся. — Спасибо, — кивнул он этому адепту и снова схватил брата, ведя его на один из больших внутренних дворов, чтобы там запустить фонарик. Не Минцзюэ не знал, о чём именно молился его брат, когда запускал фонарик в небо, но лицо у него в тот момент было крайне взволнованное и полное надежды. Однако интересоваться не стал. Знал, что лезть в душу — идея не из лучших. А Не Хуайсан благоразумно молчал. Понимал, что сейчас свои мысли оставить лучше при себе. Наверное, он должен был стыдиться того, что не молился о благополучии родителей и о том, чтобы они вернулись как можно скорее. Однако юноша делал это так часто до этого, что один единственный раз мог попросить у Небес что-то для себя. Например, немного храбрости для разговора с Цзян Ваньином. Не Хуайсан уже представил, как это будет происходить. Как он подойдёт и скажет, что им нужно поговорить с глазу на глаз. И умыкнёт его куда-нибудь в тихое место. Не на поляну, на которую в любой момент может прийти Вэй-сюн и всё испортить. И сказать всё, как есть. Юноша даже почти речь придумал, как будет объясняться, чтобы звучать красиво. Но он ведь прекрасно понимал, что на практике из всего этого у него выйдет смущённо прикрыться веером и поспешно ретироваться, чтобы утопиться в ближайшем озере. Ему требовалось всего чуть-чуть смелости на один день, чтобы всё сказать. Голова была переполнена размышлениями о Цзян Ваньине. Перед глазами всё вставал его образ. А сколько уже раз Не Хуайсан старался аккуратно и незаметно понаблюдать за ним? Наверное, по количеству он уже приблизился к числу правил Гусу. И теперь прекрасно знал почти каждую чёрточку чужого лица. А хотелось знать каждую без исключения. Хотелось рассматривать не исподтишка. Хотелось знать о каждом шраме, даже самом незначительном. Хотелось вглядываться в него, пока не надоест. Хотелось так много. А сейчас он не может взглянуть даже украдкой. От этого в душе появлялась тоска. Скручивалась кольцами где-то около сердца и сжимала его. Не Хуайсан всё смотрел на улетающий фонарик и пытался понять, куда ему деть все эти мысли? Как от них избавиться? В конечном итоге юноша решил, что стоит ему вернуться в комнату, как он сразу возьмёт холст, кисти и краски и нарисует Цзян Ваньина. Может, хоть так сможет унять всё то, что творится в его сердце и голове. ***

Чэн-чэн, я думаю, ты уже слышал новости, что дагэ стал главой клана. А я стараюсь ему помогать, пока он не привыкнет. Представляешь, как мне тяжело. Я и этим занимаюсь, и с веером практикуюсь, и ещё вдобавок брат заставляет меня тренироваться с саблей. Ощущение, что Облачные Глубины я и не покидал. Тут, разве что только, проверочных работ писать не приходится. Но тебе, наверное, неинтересно слушать читать про мою рутину. Поэтому с ней я закончу. Скажу только, что у меня временами бывает так, что даже времени не хватает на то, чтобы нарисовать небольшой набросок. А иногда нет не просто времени, но и даже сил. Если так выглядит взрослая жизнь вместе с обязанностями главы клана, то я готов тебя похитить и спрятать от этого кошмара. Кстати, по Облачные Глубины. Дагэ сказал, что мне лучше вернуться и всё-таки закончить обучение. Ты подумаешь, что я сошёл с ума, но я совершенно не против. Я за это время успел жутко соскучиться. И по Вэй-сюну тоже. Конечно, по Лань Цижэню с его жутко сложными контрольными я не соскучился ни капли, но ведь в остальном мы очень неплохо проводили время. Так что я думаю, это даже и к лучшему. Поэтому вы с Вэй-сюном уже можете начинать освобождать место в домике для меня. Я скоро вернусь. И я планирую вернуть себе все территории, которые раньше принадлежали мне. А если вы не освободите к моему приезду, то я себе заберу ещё больше, чем было. Я не знаю, когда вернусь. Это сейчас оговаривает дагэ с Лань Цижэнем. Но я как вспоминаю наши прогулки и разговоры, мне хочется вернуться поскорее. Может, это потому, что мы обычно забываем всё плохое, как думаешь? Знаешь, я тут вспомнил огромное количество правил и как-то немного успокоился. А ещё я у дагэ выпытал несколько способов нарушить некоторые из правил так, чтобы этого никто не заметил. И мы обязаны будем это попробовать! Оказывается, он в своё время плохо влиял на Лань Сиченя, и тот нарушал правила вместе с ним. Но слишком боялся того, что дядя из-за этого расстроиться, если узнает. Потому приходилось очень долго придумывать огромные обходные планы ради того, чтобы тот согласился на всё это. Наверное, из-за дагэ Первый Нефрит и вырос более снисходительным к другим ученикам. Как думаешь, наш Вэй-сюн сможет также повлиять на Лань Ванцзи? Хотя, о чём я спрашиваю? Он и мёртвого из могилы уговорит подняться. И передавай Вэй-сюну мои искренние извинения за то, что снова не написал ему отдельного письма. Но, думаю, он меня поймёт. С просьбой дожить до моего приезда, Сан-сан.