Избавься от него

Дежурный доклад о случаях сверхъестественной активности за прошедшие сутки занял минут десять, и более ничто не задерживало Сарухико в кабинете капитана. Кроме отвратительного вопроса, который сверлил ему косточки сразу в нескольких местах и даже лишал аппетита, вызывая легкую тошноту. — Почему вы не стали спарринговать с Бесцветным королем? — выдал он и тут же цыкнул сам на себя. Вообще-то ему не давал покоя совсем другой вопрос, но язык струсил в последний момент. Во время всего доклада Мунаката не поднимал глаз от очередной дурацкой картинки, которую собирал из кусочков; не поднял он их и теперь. — Это развлечение бы слишком затянулось, — ответил он без выражения. — Нам всем пришлось бы пропустить ужин. — Угу, — Сарухико кивнул, чиркая ногтем по своему планшету, и остался стоять на месте. Тошнота перерастала в спазм в желудке, а сверла с костей перебрасывались на зубы. Палец капитана, тянувшийся к фрагменту пазла, завис в воздухе. — Фушими-кун, просто скажи, — предложил Мунаката, подняв, наконец, голову. Короткая насмешка в глазах удачно замаскировалась бликом очков. Вся его фигура, от манекенно-прямой спины до нейтрально-жестких уголков губ, выражала сухую деловитость, но Сарухико был в курсе, что он веселится. И от этого веселья раздражение скрипело на зубах, глупым образом перерастая в обиду. — Будете переманивать Черного Пса, как меня? — быстро спросил Сарухико, пока язык опять не пошел на попятную. — Клану полезен такой боец, правда же? Манипуляторские способности умело притворяющегося образцом благородства Мунакаты ему были хорошо знакомы. И еще лучше — его наглость. Вообще-то ничего плохого в этом нет. Понравился ему Пес — пожалуйста, пусть загребает. Но почему-то обидно, хоть желчью плюйся. — Не сейчас, — ответил капитан, возвращаясь к картинке. — Сейчас это бессмысленно. Сарухико согласился. Настроение резко улучшилось, как будто раздражитель ослаб, дрянную музыку сделали заметно тише. — Не потянете конкуренцию с Бесцветным? — ухмыльнулся он, расслабившись. — Черный Пес смотрит на своего короля так, как будто не может выбрать, то ли помолиться на него, то ли облизать до пят. Мунаката, сдержанно посмеиваясь, встал из-за стола со всем своим понторезным величием. — Поверь, Фушими-кун, — сказал он с задумчивой лаской, — ты смотришь на меня абсолютно так же. Сарухико показалось, что все лампы в кабинете вспыхнули алым. Возмущение и шок попытались в нем перекричать друг друга. Он вроде понимал, что капитан просто издевается и нельзя реагировать на это, но все равно схватил воздух ртом и едва не выронил планшет. Мунаката неторопливо обошел стол и встал напротив него, в шаге, слишком близко. Несколько секунд рассматривал в упор, вызывая в Сарухико детское желание сползти в китель с головой и затаиться в домике. — По поводу сражения с Мивой-саном, — сказал капитан серьезно. — Не грусти. При следующей стычке с Красным кланом я отделаю Суо с особой элегантностью специально для тебя. Сарухико отвернулся, резко устав. Он злился на себя за то, что не ушел сразу после доклада, и очень хотел сунуть лицо под струю холодной воды. Живо представив себе эту струю, он чуть остыл и, не поворачиваясь, пробубнил себе под нос: — Я в отделе информации и не участвую в стычках. — Значит, будешь, — отмахнулся капитан. — Тебе нужен свежий воздух. — Тц. Работа в поле — это не только пыльно-потная беготня, но и встречи с Мисаки, Анной и остальными. Сарухико не хотел, остро не хотел. Он обрел свой рай за монитором компьютера и ему не нужно иное. Только компьютер, кофе и отсутствие бестолковой болтовни. От мысли о контакте с Хомрой у него зудела изуродованная татуировка. Он машинально чесал ее и надеялся, что капитан передумает. Но тот закрыл тему, указав на дверь. — Ты можешь идти. Постарайся на сей раз выползти из офиса сегодня, а не завтра. Мне было бы приятно. *** Монитор погас за две минуты до полуночи — просьба капитана была выполнена. Сарухико встал, потянул спину, потер глаза, довольный собой и плодотворным днем. На столе одного из бестолочей вызывающе белели разбросанные страницы недописанного отчета. Первый порыв Сарухико — сесть и доделать его. — Там наверняка маразм, — кисло усмехнулся голос за плечом. — Тебе придется переписать все полностью. Сарухико не обернулся. Сжал кулаки, медленно вдохнул носом. Какой смысл обращать на него внимание? Он поглумится и пропадет сам. Если просто уйти, он ведь не попрется следом? За плечом тишина. Ни оскорблений, ни подначиваний, ни угроз, ни больного смеха. Сарухико обернулся, и напрасно. Ники сидел на углу стола и смотрел на него странно тоскливо. Одетый в черное и побрякушки, красивый и молодой — все как всегда. Может, он бессмертный и нестареющий, как Серебряный король? Если так, то плохо дело. — Нелепо выглядишь в этой форме, — сообщил Ники со скукой. — Как поросенок в балетной пачке. Он мог быстро умножать в уме трехзначные числа, мгновенно запоминать длинные стихи на иностранных языках, за несколько ходов ставить мат профессиональным шахматным симуляторам, но в общении с сыном его мозгов хватало только на ничем не обоснованные унижения. Сарухико почти не бесился и почти не боялся. Он начинал привыкать к призраку. — Тебе чего? — спросил он почти холодно. — Зачем притащился? Урод появлялся, когда Сарухико терзался бессмысленностью Хомры и давлением Мунакаты с его загребущими руками. Когда синие близнецы-бунтари едва не убили Суо. Когда дружба с Мисаки превратилась в прошлогоднюю листву. Призрак Фушими Ники вываливался из своего загробного небытия, если Сарухико стрессовал. Но теперь-то у него все стало отлично, никаких терзаний. Так чего потребовалось этому гаду? Ники соскочил со стола и стал медленно приближаться, склонив голову набок. Безумие уже поблескивало в глазах, но еще не пылало, а Сарухико машинально потянулся к рукояти сабли. — Не подходи ко мне, — прошипел он безо всякой решимости. Это было требование, а не просьба, но оно шло от лица перепуганного насмерть мальчика, а не взрослого, умелого и вооруженного бойца, и потому могло вызвать только обратный эффект. Фушими Ники — человек, который бросал своего маленького ребенка в многолюдном парке, просто чтобы посмотреть со стороны, как тот будет метаться в панике и реветь. Который сжег макет храма, кропотливо создаваемый для школьной выставки целый месяц. Который издевался над Мисаки — единственным неожиданно появившимся другом — то ли намеренно пытаясь отвадить, то ли просто не в силах придержать свое дерьмо в себе несколько минут. Зачем он вернулся? Конечно, чтобы уничтожить эту обретенную жизнь. Синий клан — не прибежище для галлюцинирующих истеричных психов. Ники мягко убрал ладонь сына с эфеса и вынул саблю из ножен. В заморозке или дурном сне — из тех, где не можешь пошевелиться — Сарухико наблюдал за кончиком лезвия, тянущимся к его щеке. Смотрел круглыми от ужаса глазами на дикую улыбку, глотал с натугой, будто не слюну, а огромные таблетки, ощущал спиной струящийся холодный пот. Острие клинка скользнуло по коже вверх, нырнуло под стекло очков, пересчитало ресницы. Сарухико хотел скулить от унижения. Почему он не может сопротивляться? Почему стекает в сапоги позорной лужей, уже так далеко уйдя от беспомощного и безнадежно доверчивого детства? Из-под стекла по щеке побежал тонкий щекотный ручеек. То ли слеза, то ли кровь от пореза. Ники больше не улыбался и выглядел каким-то серым и ветхим. Как когда болезнь мозга убила его и положила на металлический стол. Сарухико учился в то время в старшей школе, но как его отец мог быть при этом таким молодым? Может, Ники помер не тогда, а гораздо раньше? Может, мозг Сарухико тоже серьезно болен и все перепутал? Он дернулся от звона упавшей под ноги сабли. Потряс головой, стряхивая с нее паутину морока. В кабинете никого, на циферблате почти половина первого, а пальцы, проведшие по лицу, влажные, но не в крови. Пореза не было, глаз на месте. Сердце суматошное, как пойманный в клетку мышонок. Хотелось реветь в голос и страшно ругаться. Как в тот момент, когда обнаружил свой аквариум стоящим кверху дном, а всех рыбок — нанизанными на нитку и висящими гирляндой над кроватью. На аквариуме мерзко улыбалась нарисованная на стикере рожа. Сарухико со стыдом подобрал саблю с пола и спрятал в ножны. И пообещал себе, что в следующий раз он не будет слюнтяем. Урод, конечно, еще вернется, и тогда получит свое. Сарухико не интересно, можно ли убить призрака или причинить ему боль. Ему не нужно, чтобы труп что-то чувствовал, он должен только чувствовать сам. Дверь открылась после символического однократного стука. Уже вернулся, так быстро?! Метательный нож попал в пальцы раньше, чем сердце-мышонок успело в очередной раз удариться в стенки клетки, и сразу же помчался в цель. В этот раз он просто не подпустит урода к себе, остановит в дверях. Но пущенный снаряд распался на мерцающие хлопья, войдя в синюю ауру, и теперь пушистым снегом мягко оседал на пол. Глядя на удивленного Мунакату, Сарухико сам почти оседал. — Фушими-кун? — капитан будто бы усомнился в собственном зрении. Он прошел в кабинет, не убирая ауру. На случай повторной ошеломляющей атаки. Ноги Сарухико наконец подкосились, вынудив схватиться за стол. Ему показалось, что он провалился в темную трубу и внутри летит вниз, неуправляемо кувыркаясь в полете. Осознание того, что напал на собственного короля, оглушило его до бесплотности. Если бы Мунаката не успел выставить щит, то нож в груди сделал бы с ним ровно то же, что с любым обычным человеком. Сарухико летел в трубе, преодолевая сопротивление горячего воздуха, сухие вихри, в которых совсем нечем дышать. Твердые руки поймали его, сжали за плечи и вернули на пол офиса. Дышать стало легче, включился свет, но картинка перед глазами была мутной, как через воду. — Давай-ка оживай, — сказал капитан, бесцеремонно щелкнув пальцами перед его лицом. Тон был обыденно-приказным, а вовсе не встревоженным, сочувственным, гневным или каким-то еще. У него, конечно, возникли вопросы к Сарухико, но задавать их есть смысл лишь человеку в сознании, и пока еще рано. — Я не хотел… — пробормотал Сарухико, более не чувствуя себя униженным. Его уже не беспокоило то, что он — галлюцинирующий псих, слюнтяй и паникер. Главное, чтобы поверили и простили. Синяя аура пропала, но капитан все держал одной рукой его трясущееся плечо. Всматривался в глаза за слоем воды, хмурился, молчал, и, наконец, спросил: — Хочешь чай? С нервным смешком Сарухико мотнул головой. — Хочешь остаться один? — с нажимом продолжил Мунаката. — Чай! В этот раз его пригласили не на татами в кабинете, а за европейский стол на большом полукруглом балконе. Путь на балкон лежал через заповедные края, где разместились жилые комнаты капитана и Авашимы, и где Сарухико никогда не бывал. Неблизкий путь туда дал время ему сообразить. — Если бы мы были не одни, я бы уже был мертв, — отстраненно пробубнил Сарухико свое соображение, холодными ладонями поглаживая скатерть. — Возможно, — сухо ответил капитан, вынимая из шкафчика-бара бутылку с иностранной этикеткой. — Не забудь удалить запись с камер. Сарухико снял очки, отложил их в сторону, с усилием потер лицо двумя руками. Будь у его нападения свидетели, они бы с перепугу сначала убили преступника, а потом уже разбирались. Но при свидетелях Ники бы вряд ли так разошелся. На дне широкого толстостенного бокала, поставленного на стол, золотилась резко пахнущая жидкость. — Виски? — уточнил Сарухико, ведя носом, и получил кивок. Красный король часто хлебал эту дурящую гадость. Оказалось, что и этот хлебает. — Хм, — сидящий по ту сторону стола капитан приподнял бровь. — Тебе ведь еще нет двадцати. Сарухико непристойно прыснул и быстро, пока не отобрали, опрокинул бокал в рот. Дыхание вышибло, как пинком, на глазах выступили слезы. Отдыхиваясь, морщась и потирая кулаком обожженный пищевод, Сарухико искренне недоумевал, как можно получать удовольствие от потребления этого горючего вещества. Но узлы ржавых тросов внутри рассосались, и слух стал воспринимать надрывающихся в саду цикад. А эти торчащие прядки челки капитана такие милые! — Дай-ка угадаю, — начал капитан сурово, укладывая на столешницу крепко сцепленные в замок руки. — Ты принял меня за другого человека? Сарухико не мог оторвать взгляд от прядок. Таких блестящих, шелковых, отливающих прохладной синевой, как зимнее предрассветное небо. Его тело самовольно поднялось, шагнуло раз-другой, и с глупым хихиком дернуло за влекущие волосы. А через миг упало на колени с заломленной за спину рукой. Как больно-то. А кто-то говорит, что виски — анестетик. Вруны. — Опять принял за другого, Фушими? — прозвучал сверху стальной голос капитана. На этот раз у Сарухико не было ответа. Мунаката отпустил его, но вышедшее из-под контроля тело не торопилось подниматься. Оно стало жалкой мятой кучкой, как сдутый резиновый матрас. — Фушими-кун, кому ты расскажешь, что с тобой происходит — мне или доктору? — голос капитана теперь доносился издалека и через слой вязкого препятствия. — Вам, — ответил Сарухико бездумно, укладывая мучительно отяжелевшую голову на его колени. — Только сначала посплю. Что-то я сегодня уст… И отключился, не договорив.