Избавься от него

Сон был полон снега. Синяя сумеречная пурга выла и стенала, заполняя собой мир от горизонта до горизонта, от земли до космоса. В этой пурге Сарухико был один — как всегда, один. Как положено, как правильно. Он не мерз и не боялся, только знал, что данные еще не обработаны и не внесены в отчеты, а значит надо найти среди бестолковой ледяной суматохи компьютер и завершить дело. Он искал на ощупь, потому что в метели не видел даже собственную протянутую руку, но за руку дернули — резко, больно, до щелчка в суставах, и он проснулся. Ники сидел на краю кровати и корчил клянчущую рожу. — Мне скучно, — сообщил он. — Развлеки меня, обезьянка. Сарухико содрогнулся, натянул до носа сползшее одеяло. Вьюга еще звучала в ушах, а темнота комнаты, чуть разреженная светом фонаря с улицы, казалась пустой и никчемной, как очередной тоскливый день рождения. — Проваливай, — прошептал Сарухико просто для порядка, для соблюдения традиций, прекрасно понимая, что его не услышат, и даже не слишком желая быть услышанным. У него теперь проблемы посерьезнее призраков и глюков. Ники, подслушавший эту мысль и глубоко задетый ею, подскочил с кровати и энергично закружил по спальне, зажигая все доступные лампы. Сарухико загородил глаза ладонью, сморщился, забормотал ругательства. С силой, выдающейся для трупа, его вытащили из постели за плечи и толкнули в стеллаж, который тут же загремел в ночи падающими с полок предметами. Этот шум разбудил доселе вялую злость. Выбирая из осыпавшегося хлама предметы потяжелее, Сарухико швырял их во врага, и, невероятная история, постоянно мимо! Куда подевалась его незаурядная меткость? Видимо, туда же, куда деваются при встрече с Ники все остальные качества, кроме истеричности. Чугунная подставка для ручек, магически обогнув цель, влетела в стеклянную дверцу шкафа, вызвав у Ники восторг и вдохновение. Крупный острый осколок в его руке произвел на Сарухико впечатление крокодильей челюсти, смыкающейся на шее. Сражения в составе Хомры и тренировки в Скипетре оставили его мелким нервным задротом, до скулежа пугающимся оружия в руках папаши. Но Ники не угрожал ему, не приближался, и даже не смотрел в его сторону. Счастливо улыбаясь, он оглядывал комнату в поисках применения своей новой игрушки, и нашел висящий на вешалке плащ. — Не смей… — Сарухико выдавил слова, как яд из ампулы, и сам же отравился своей ненавистью. Пурга в голове — не снежная, а огненная, вулканическая — отгородила его от собственного рассудка. Он не видел стен спальни, не чувствовал пола и ног, не замечал стекло, врезающееся в ладонь, не осознавал наносимые осколком удары. Раскроить, раскромсать, разодрать, выпотрошить. Ники не сопротивлялся, принимая атаки, каждая из которых была бы смертельной для живого, а для него, возможно, даже не ощутимой. Лужица крови на полу оставалась маленькой, несоответствующей ситуации, нелепой. Когда рой лавовых снежинок рассосался, Сарухико в измождении выронил стекло. Растерзанный, измочаленный плащ печально свисал длинными лоскутами, изрезанная ладонь щедро кровоточила. Ники, конечно же, в комнате не было. *** Барабанить среди ночи в дверь спальни капитана не казалось таким уж диким. Наоборот, это казалось единственным возможным вариантом, будто бы логическим продолжением пережитого приступа. Будто бы Ники приходил именно для того, чтобы проводить Сарухико к этой двери. Появившийся в проеме Мунаката не выглядел удивленным, раздраженным или потревоженным. Он словно ждал. Его пижама внезапно оказалась красного цвета. Этот красный сцепился со зрением Сарухико в монолитно-неразрывном контакте, он обескуражил. Возникло забавное чувство подсмотренного секрета, случайно узнанной интимной детали. — Я никому не расскажу, — буркнул Сарухико, без приглашения перешагивая порог. Мунаката усмехнулся снисходительно, как над блажью бестолковки, прикрыл за ним дверь и молча указал на стул у письменного стола. Щепетильно изучил порезы в ярком свете лампы, перетянул ладонь бинтом и жестом предложил свою кровать. Все — без слов, без отклика, с деловитой механичностью в каждом полудвижении. На самом краешке кровати Сарухико сжался под одеялом и почувствовал себя маленьким и жалким, как только что выкупанный щенок. Щеки пылали ожившей кровью, взволнованные мистические пташки щекотали грудь изнутри, и в то же время ситуация не выглядела вопиющей и бредовой. Постель капитана принимала Сарухико, она была совершенно нормальной, даже скучной, даже не подходящей королю. Сам Мунаката сидел с другого края, навалившись спиной на высокие подушки и вытянув бесконечные свои ноги, и что-то читал с экрана КПК. Подсветка мерцала в очках, внимательные глаза без признака сонливости и утомления ритмично двигались по тексту. Он не стал задавать Сарухико никаких вопросов, пытаться успокоить или, наоборот, пристыдить. Просто позволил находиться рядом с собой, вклиниваться в свой обиход, и вроде бы даже перестал замечать этот инородный предмет. Сарухико пошевелился и посопел, привлекая внимание, но не преуспел. Стало интересно, встань он и направься к выходу, задержат ли его? Захотелось, чтобы задержали. — Я испортил свою форму, — сообщил Сарухико сдавленно. Это происшествие уже не ощущалось очередной катастрофой, но висело грузом, сочилось горечью. — Ты знаешь, где получить новую, — равнодушно отозвался Мунаката, не отрываясь от гаджета. Запрокинув голову, Сарухико следил за движением фиолетовых ювелирных стеклышек, думая о том, что если те переметнутся с экрана на него, то вдавят его тело в матрас, как семечко в сырой торф. И ждал, когда же они, наконец, сподобятся переметнуться. Но чтиво занимало Мунакату полностью, и Сарухико, шумно посопев напоследок, улегся на бок, отвернувшись от него. Только теперь он заметил, что в комнате холодно, кондиционер работал в каком-то неадекватном режиме. Пахло лимонными листьями и неведомой остро-морозной травой. Маленький декоративный водопадик раздражающе журчал у завешенного плотными шторами окна. А еще в этой комнате, в ее интерьере и даже бытовых предметах не было ничего синего. Ни единого пятнышка, кроме куска неба на пейзаже над столом. Пейзаж был собранным и наклеенным на картон пазлом. — Не знал, что вы не любите свой цвет, — пробурчал Сарухико с каплей досады. — Как-то странно. Мунаката не ответил, и это неожиданно размашисто разозлило. Захотелось вырвать у него КПК с той охрененно увлекательной писаниной и швырнуть в стену. А еще вдруг разболелась раненая ладонь, как будто боль с опозданием подключили к розетке. Просить у капитана анестетик Сарухико стыдился и помаленьку начал думать о том, чтобы улизнуть из гостеприимной постели и покопаться в своей аптечке. Но тут его накрыло ночной темнотой, а через пару мгновений — тяжелой рукой, обнимающей сзади, и шею защекотало дыханием — вовсе не морозным, а совершенно обычным человеческим. И этот жест пронзил и взрезал так жестоко, что раны от осколка вмиг забылись. Второе объятие в жизни Сарухико отозвалось ядреными, как рассол, слезами, застывшими в глазах. Впервые в жизни его обнял Тоцука, укрывая от жара Красного короля, но тогда было слишком страшно для сантиментов. — Фушими-кун, — сказал капитан строго. — Не думай, а спи. И, судя по дыханию и обмякшей руке, сам мгновенно заснул. Сарухико обмер, вытаращившись в темноту. И что теперь? Кто-то действительно считает, что в таких условиях можно спать? Когда боишься шелохнуться и вдохнуть слишком глубоко, мышцы ломит от напряжения, а чужое сердце долбит в спину, разгоняя орды мурашек, и от смущения не чувствуешь своего лица, а жидкий жар вылизывает изнутри и стекается к животу, концентрируясь там во что-то совершенно неуправляемое. Что вообще в голове у этого наглеца? Неужели не понимает, что переходит все границы? Выкручивает без того увечные нервы. «Ненавижу вас обоих, — мысленно простонал Сарухико. — Бесите!». — Хочешь знать, что мы обсуждали с Мивой-саном наедине? — спросил Мунаката буднично, словно продолжая давно начатый пустяковый разговор. Сарухико обдало радостью. Не спит. Значит, можно побороться. — Хочу, чтобы вы от меня отодвинулись, — пробурчал он, выразительно подергав плечами. Мунаката под одеялом медленно повел ладонью по его боку — жестом, за который в некоторых странах на него подали бы в суд, и правильно бы сделали. Сарухико скукожился, каменея до опасности покрыться трещинами. — Если вы не прекратите, я вас ударю, — процедил он. — И плевать… — Ты же знаешь, что он видел будущее? — продолжил капитан, умиротворенно лапая его бедро. Сарухико дрыгнул ногой, попытавшись сбросить с себя эту оборзевшую граблю. От которой было одновременно так тепло, и так тяжко. — Я уйду из вашего клана, — придушенно взвыл он, чувствуя, что терпение на исходе и скоро начнется бешенство, после приступов которого обычно остается только реветь. — Вы не имеете права. Капитан приподнялся на локте и мягко прижался губами к его влажному, с вздрагивающей жилкой, виску. Загребущая ладонь, мозолистая от меча, продолжала скользить по бедру, выжигая на нем желоб. — Тебе придется выбрать, кто из нас хуже — я или Фушими-сан, — сказал он подчеркнуто ласково, как будто успокаивая больного. — Кто-то из нас двоих будет тебя мучить. Ты же понял, чего он добивается, правда? Я могу от него избавиться, но, прости, только такой ценой. Нет, Сарухико не понимал. В нем закипала сила — не расчетливая синяя, а безумная красная, и татуировка под ключицей светилась в темноте, как неоновая реклама злачного места, даже сквозь ткань пижамной рубашки. Вероятно, Мунаката это почувствовал, потому что из его прикосновений ушла часть обволакивающей самоотдачи, они сделались суше. — Если ты в самом деле меня ударишь, я тебе отвечу, — сообщил он аккуратно. — Так что подумай, прежде чем совершить такую глупость. Сарухико рывком уткнулся лицом в подушку, оскалившись в наволочку. Овладевшая им дрожь была как пенный горный поток. Подхваченное таким потоком тело не управляет собой. Поведение Мунакаты ощущалось настоящим надругательством, а вина за это почему-то возлагалась на Сланец. Наверное, энергия Сланца приводит всех своих носителей к какому-то общему знаменателю. Кем бы ни был король — ленивым разгильдяем-саморазрушенцем, или гиперответственным хранителем порядка, или блаженным поэтом-отшельником, или мудрым теневым властителем мира, или сбежавшим от собственного детища трусом, или виртуальным баламутом-игроком — все они наделяли себя правом ломать. Про оставшегося Серого Сарухико совсем ничего не знал, но убежденно приписал возмутительную черту и ему. И если бы взять всех семерых, собрать в кучку и придавить отметившей их гребанной сказочной плитой, то, наверное, во вселенной стало бы чуть больше справедливости. — Мива Ичиген был уникальным человеком, — вновь заговорил капитан, которого почему-то этой ночью подмывало обсудить почившего Бесцветного. — Он мог видеть тысячи путей и выбирать оптимальный. — И он наплел вам что-то о вашем оптимальном пути? — фыркнул догадкой Сарухико. — Кхм, — Мунаката красноречиво прочистил горло. — Простите, — усмехнулся Сарухико. — Поведал вам что-то о вашем пути? — с нажимом поправился он. — Золотой король уже очень стар, — продолжил Мунаката, не меняя своей непотребной позы, не ослабляя горячий захват. — Как считаешь, когда он умрет, кто займет его место во главе? — Вы, — ответил Сарухико с честной уверенностью. Не надо быть предсказателем, чтобы понимать, что другого варианта не может случиться. Пусть Сланец изберет нового Золотого, тягаться с Мунакатой в амбициях и страсти к контролю этот юнец не сможет. — Разумеется, — подтвердил капитан. — И когда это произойдет, у нас появятся куда более серьезные противники, чем стрейны и чинуши из правительства. — У нас, — глухо повторил Сарухико с вздрогнувшим сердцем. — Болезнь лучше предотвратить, чем лечить — банально, но истинно, — добавил капитан и пошло провел носом по его волосам. — Поэтому я хочу заняться подготовкой нашего пути заранее, до того, как равновесие будет нарушено. Ты согласен быть моим орудием, Фушими-кун? — Я не могу соображать, когда вы прижимаетесь к моей заднице! — Очень плохо. Мои клансмены должны уметь сохранять ясность ума в экстремальных ситуациях. Дикая правда в том, что с момента первой встречи у ворот штаба Скипетра, с первых минут забавного дипломатического визита Красных к Синим, Сарухико был готов для него на все. Что именно ослепило его тогда, он пока не в состоянии сообразить своим генетически одаренным мозгом, но это не меняет сути. Его явно подталкивают к какой-то авантюре, и да, он согласен. В каменных объятиях Сарухико целеустремленно затрепыхался, и объятия ослабли, дав ему возможность движений. Ловко перевернувшись на спину, он попытался рассмотреть в темноте нависающее над ним лицо капитана, но видел только смутный намек на черты лица и штрихи волос. Устремившись головой немного вверх, Сарухико ткнулся губами туда, где его интуиция подсказала ему искать губы, и попал в цель. Его меткость вернулась к нему! Но через секунду после волны притяжения накатила волна паники. Что он только что сделал, болван? Зажег для Мунакаты разрешающий свет. Откликнулся на его домогательства. Согласился на продолжение. Воображение моментально изобразило картину вопиюще развратных, недопустимых вещей, которые капитан делает с ним, и Сарухико задохнулся, замотал головой. Он готов для капитана на все? Нет же, не на все! Капитан отстранился от него, откатился на другую часть кровати. Уж не потешный ли цыплячий поцелуй его отпугнул? — Надо отдохнуть, — сказал он. — Скоро утро. Продолжим разговор завтра. Сарухико трогал себя в местах нахальных чужих касаний. Как будто проверяя, не нанесен ли ущерб. Нет ли там миниатюрных Кратеров Кагуцу. — Что мне делать? — спросил он выжато. — Идти к себе или остаться? — Как хочешь, — ответил капитан со сладким зевком и немного повозился, уютнее заворачиваясь в одеяло. Сарухико представил свою комнату. Замечательную комнату, которую очень любил, даже не имея в лексиконе слов, однокоренных с любовью. И отчего-то он твердо знал, что сегодня Ники его больше не побеспокоит. То есть повода оставаться здесь нет. А нужен ли повод? И нужно ли оставаться? — Твоя проблема в том, что ты никогда не можешь расслабиться, — сообщил капитан сонно. — Попробуй хоть раз слиться с моментом, а не упираться ему в грудь своими судорожными ладошками. Сарухико перекосился. — Вы о чем вообще? — пробормотал он мрачно. Ему не ответили.