Избавься от него

Реветь от усталости — то еще извращение. Когда уверен, что ни единого движения больше сделать не можешь, что тело уже отказало и никакой стимул его не поднимет, когда плевать абсолютно на все живое и неживое во вселенной, потому что в этот миг не существует ничего, кроме еще одного движения, которое почему-то, вопреки всякому реализму, совершаешь. А потом, по той же схеме, еще и еще, и параллельно ревешь. В этой герметичной капсуле, блокирующей все живое и неживое, Сарухико даже добрался до своей кровати, минуя, правда, душ. Упал на покрывало, как был — в обуви, в поту и в земле, насквозь промоченный ливнем. Скрученные напряжением мышцы полыхали, но этого тоже как будто не было. Даже собственная боль оказалась за пределами капсулы. В состоянии, похожем на небытие, Сарухико не заметил ни открывшейся двери, ни перестука набоек каблуков, и кое-как очухался только от движения продавившегося матраса. Оказалось, что Мунаката сидит на краю его кровати с картонным стаканом в руках и таращится в упор. — Надо переодеться в сухое, — сказал капитан, поняв, что его заметили. — Чтобы не заболеть. Он поставил стакан на тумбочку и потянул свои бесцеремонные руки к грязной, извалявшейся в лужах, куртке. Сарухико хотел отпрянуть, но способность к подобным усилиям еще не вернулась к нему. — Пригодился бы горячий душ, но в душевых сейчас многолюдно, и я немного смущаюсь помогать тебе мыться при всех. Вранье. Мунакате плевать на зрителей и ничего не стоит отнести полутруп в душевые, собственноручно раздеть и выкупать на глазах у толпы, но, очевидно, он пожалел Сарухико. Которому после такого, наверное, пришлось бы сбежать под покровом ночи задними дворами, кутаясь в капюшон. — Я принес тебе чай. Переоденешься и выпьешь. Из своего облака эмоциональной глухоты Сарухико наблюдал, как с него стягивают одежду и обувь, напяливают вытащенную из шкафа пижаму, заворачивают в одеяло, усаживают в коконе в изголовье, вливают сладкое пойло. Чай, к счастью, был из автомата, приемлемый, а не та аутентичная элитная жуть, которой Мунаката баловался в своем кабинете. За всеми этими манипуляциями облако глухоты рассеивалось, жизнь возвращалась. Пришла дурацкая мысль о том, что лучше бы в Скипетре за нарушения секли розгами, чем такое вот. — Ну что, помогло? — капитан улыбнулся, хищно сверкнув стеклами очков. — Ничто так не прочищает мозги, как физические нагрузки на свежем воздухе. Сарухико отвернулся, вдруг подумав о том, что станет с Мунакатой, когда он займет место Золотого короля. Сейчас ему приходится бодаться даже с японским премьер-министром, но когда Сланец перейдет под его контроль, во всем мире не останется ни одной структуры, которая не была бы вынуждена считаться с его мнением. Не погрузится ли планета в пучину деспотизма и тирании? Не лучше ли позволить Зеленым победить? Сарухико тихо засмеялся от этих диких дум. Наверное, он мало бегал по размытым ухабам с тяжелыми мешками на хребте, уклоняясь от прицельно пускаемых Авашимой силовых снарядов. Еще не полностью очистилось его сознание. — Будешь так тренироваться ежедневно, — как бы между прочим сообщил Мунаката. Сарухико вскинулся на него, ища в расслабленном лице признаки шутки. — Это садизм, — прохрипел он, ничего не найдя. — Отставить нюни. Что будет, если зарядить ему пощечину? Пробовал ли кто-нибудь, проверял ли? Упадет небо на землю или нет? — Есть другой способ оздоровления чрезмерно напряженного разума, — Мунаката как-то странно улыбнулся, опустив хитрые глаза. — Но ты к нему пока не готов. — Что еще за способ?! — Сарухико подпрыгнул на заднице, возмущенный этими неприкрытыми угрозами. — Нет, не говорите. Не хочу ничего знать! — Хорошо, — легко согласился капитан. — Придешь ко мне ночью? Сарухико поморщился, передернул плечами. Уже несколько ночей подряд ему удавалось нормально спать у себя, без визитов призрачного мучителя, без поводов посещать мучителя реального. — Надеюсь, что нет, — ответил он с чувством. Мунаката наклонился к нему и неторопливо поцеловал в висок. Вернее, прижался к виску губами и сидел так несколько секунд, пока Сарухико, чей маневр уклонения был пресечен мозолистыми ладонями с запахом лимонных листьев, осыпался песочной фигурой в пижамные штаны. — Сегодня приходи, — велел капитан тихо, отлипнув от него и встав на ноги. — Без повода. И отправился по своим делам. *** Ночь, набитая звездами, цикадами и запахами размокшего после ливня сада, настала быстро. Спать не хотелось, работать не получалось. Утомительная внутренняя дрожь не унималась попытками отвлечься на книгу, онлайн-игру и музыку. Тело без конца вскакивало со своего места и принималось топтаться по комнате, бесцельно хватая и перекладывая предметы, открывая и закрывая окно, включая и выключая светильники. Сарухико думал о том, что вернее всего было бы никуда не ходить, а завтра объясниться тем, что незаметно для себя уснул. Но, во-первых, не было никаких гарантий, что Мунаката не явится к нему сам, а во-вторых, внутри щипало и ныло от желания дотронуться до него в темноте и покое. Не перемежая касания разговорами о Зеленых, взглядами на часы и сообщениями, поступающими по рации. Днем с Мунакатой трудно замереть в моменте, он постоянно имеет на тебя несколько минут, а потом срочно должен идти. И даже в эти минуты может вклиниться какое-то еще более неотложное дело. Поэтому дневными касаниями Сарухико не грезил, а ночные начали превращаться в идею-фикс. При этом он понимал, что такой смелый только в фантазиях. На деле же он не решится распустить рук, а чужие руки для него как вскрывающий входную дверь лом. Его организм не научен физическим контактам, он сухой, схлопнутый и неподатливый, как кулак мумии. Он даже никогда не целовался. А ему намекнули на что-то куда серьезнее. Сарухико догадался о другом способе оздоровления напряженного разума — не сразу, но сообразил. И да, он более чем не готов. Чувство зависимости от Мунакаты становилось таким большим и распирающим, что вытесняло даже чувство протеста. У Сарухико не было ничего, кроме клана, а в клане каждый волос на каждой голове принадлежал королю. С самого начала Сарухико знал, что здесь при вступлении забирают волю, и мог отказаться, но согласился. Он мог сохранить свой фундамент, свою систему оценок, но вместо этого доверил капитану оценивать себя, и сам не заметил, как одобрение капитана стало важнее собственного. Если сутки прошли без одобрения, то зависимость напоминала о себе ломкой — не жестокой, как удары Авашимы, но тоскливой, как больничная палата. А когда собственный разум трепался ветром подобно плохо закрепленному брезенту и норовил улететь, когда к самому себе не было доверия, зависимость от крепкого столба, за который можно ухватиться, перемешивалась с благодарностью. Или, может, это у синей силы такой побочный эффект. В каждом клансмене живет часть короля, а Сарухико досталась какая-то особенная часть. С крючками, присосками, растворенным наркотиком и черт знает, чем еще. — Если обманешь меня, убью, — шипел он, скребя ногтем оконное стекло. — Выпить сок и бросить на обочину, как же. Со мной это не пройдет. Я сам, кого хочешь, выпью. Перед королевской дверью он встал злым и дерганным, чешущим татуировку двумя руками сразу. Злость держала его на месте, не давая сбежать. Дверь отворилась раньше, чем он успел постучать. Мунаката возник на пороге в синей пижаме и с хулиганской улыбкой. Всякий раз, когда он так улыбался, Сарухико чувствовал себя полным дураком. Как будто попал в примитивную ловушку, пока глазел на пестрые перышки танцующих циркачей. — Рад, что ты пришел, — сообщил веселый капитан, сторонясь и впуская его. Как он узнал, что гость за дверью? Услышал? Учуял? Сарухико шагнул в комнату, полный напряженных подозрений. Наделять капитана сверхспособностями было нормой в клане. Кто-то считал, что он знает твою мысль до того, как ты ее подумаешь. Кто-то — что просчитывает все твои поступки наперед. Камеры в коридоре — сообразил Сарухико с опозданием. Мунаката попросту увидел его через КПК. Он был без очков и выглядел более безобидным, чем в них. Даже каким-то… трогательным. Встрепанные подушкой волосы, босые ноги, наполовину расстегнутая рубашка. Глаза жизнерадостные и самоуверенные, как у игрока, понимающего, что победа в кармане. Его сверхспособность в том, чтобы заставлять других верить в его исключительность. Это умение — первое качество любого лидера. — Какой ерундой ты забил себе голову на этот раз? — поинтересовался капитан беззаботно. — Хочешь побегать по площадке? Сарухико дернулся и сжался, как будто прильнул голым животом к чему-то ледяному. — Там ночь, — буркнул он злобно, таращась исподлобья. Перетружденные мышцы теперь болели и делали движения деревянными. Стесанная при неловком падении коленка саднила и липла ссадиной к штанам. — Хочешь меня поцеловать? Колючий жар бросился в лицо, заставив отпрянуть. Сарухико хотел поцеловать эти издевательски улыбающиеся губы даже сильнее, чем хлестнуть по ним ладонью. Дрожь в ногах и животе разгоняла по телу слабость, идиотская робость бесила, и это бешенство давало немного поддержки. Чего робеть? Это всего лишь капитан. Пусть король, пусть может одним всплеском энергии стереть город, пусть на нем замкнулась вся жизнь Сарухико. Все равно это всего лишь человек. — Покажу тебе кое-что, — сказал Мунаката добродушно и принялся расстегивать свою рубашку полностью. — Подойди, Фушими-кун. Сарухико ватно сделал в его сторону шаг и еще половинку. Он много раз видел капитана без одежды в душевых, и никакие сюрпризы его не ждали. Но пальцы, неторопливо перескакивающие с пуговицы на пуговицу, гипнотизировали и кружили голову, а воздуха вдруг стало очень мало, и пришлось дышать ртом. Под рубашкой оказался большой синяк на ребрах с горизонтальной содранной полоской посреди. — Как думаешь, откуда это? — спросил капитан неожиданно серьезным тоном, как будто собрался рассказать поучительную историю. Сарухико сделал еще полшага, чтобы рассмотреть ранение получше. Кто мог его нанести? Вариантов не так много — Суо, стрейн или Авашима на тренировке. Больше нападать на него, вроде, некому. — Я споткнулся на ровном месте в кабинете и упал на край своего стола, — сообщил капитан с пробивающейся сквозь радужку улыбкой. — Пожалуйста, не рассказывай никому. Сарухико прыснул, сочно представив эпизод. Картинка точно не работала на роль пафосно сияющего сверхсущества, которую Мунаката любил отыгрывать. Пока Сарухико внутренне посмеивался над брешью в звездном образе, его, слегка размякшего и ослабившего бдительность, сгребли в объятия и, не дав секунды спохватиться, всосались в рот. И если опыт объятий недавней ночи помог морально сгруппироваться, то для защиты от поцелуя у него не было ничего. Решив дать бой, Сарухико всосался в ответ, но тут же перепугался и отдернулся, резко разорвав контакт. Его сразу отпустили, позволив отступить на шаг. На то, чтобы оправиться от поцелуя и вернуть себе форму, ему нужно время. Лучшее развитие событий — не оглядываясь, драпануть. Только не в свою спальню, потому что там найдут, а в какой-нибудь дальний пыльный угол чердака, а лучше подвала, а лучше города. Переждать этот раздрай, отсидеться, унять взметнувшиеся искрами нервы и вернуться нормальным. Это было бы лучше всего, но Сарухико с отчаянием понимал, что нет на планете такой дыры, в которой можно спрятаться от собственного нутра. Весь этот кошмар кретинской влюбленности в своего капитана он забрал бы с собой даже на другую планету. А ведь капитан еще и мужчина — прилетело вдогонку к прочим тревогам. Доселе это отягчающее обстоятельство держалось где-то на периферии. — Иди сюда. Сарухико заметил, что его держат за руку и ведут к кровати. И что сам он обреченно идет, хотя организм повизгивает в панике, и на то, чтобы не вырвать позорно свою ладонь, расходуется немало сил. Вязкий красный туман забил собой все полости и поры, а внизу живота его скопилось так много, что от этой переполненности стало почти больно. Разложенный на простыне, Сарухико цеплялся за запах неведомой остро-морозной травы. Он уже разгадал происхождение запаха лимонных листьев — это был крем для рук. А откуда бралась трава, оставалось неясным. Эти мысли плохо помогали отвлечься от ощущения чужих пальцев, расстегивающих его пуговицы, но никаких других мыслей не получалось ухватить. А пальцы уже обводили мышцы на его груди, скользили к животу, заставляя вздрагивать и загораться, и слабнуть, слабнуть. Когда они подцепили резинку его штанов, Сарухико очнулся. Схватил самовольничающие запястья, намеренно вдавился в них ногтями, опасаясь, что иначе не заметят. Но они все равно не заметили — стягивали штаны медленно, но неотвратимо — Сарухико, не бойся, — сказал капитан тихо, и голос его был странным. Кто придумал, что дурацкие штампики вроде «не бойся» или «все будет хорошо» помогают? Этот голос, донесшийся как будто из кипящего котла, сам по себе пугающ и лют! Хотя и не в той степени, как вид собственного члена, возбужденного настолько, что его, наверное, разорвет от простого прикосновения. Сарухико задергался, заметался, но лишь слегка. Дергаться в полную прыть он не решался. Мунаката осторожно огладил взрывоопасную головку подушечкой указательного пальца, и Сарухико подскочил тазом, ахнув. — Капитан, не надо, — попросил он, не будучи уверенным, что вслух. — Я не хочу. — Ты помнишь, как меня зовут? Ну, нет уж. Назвать его по имени Сарухико не сможет даже мысленно. — Давай договоримся так: ты обращается ко мне по имени, и я прекращаю. Сарухико завибрировал в коротком нервном смехе. Каким наивным болванчиком надо было быть, полагая, что псевдоприятельские чайные церемонии — вершина садизма, на который способен их командир. — Ясно, — выждав полминутки, подытожил Мунаката. — Это твой выбор. И вобрал в рот его член. — Плюньте! — вскричал Сарухико в подлинном ужасе. Плечи капитана дрогнули оставшимся внутри смешком. Спасибо, что не сказал гадость типа «какой же ты еще маленький». Впрочем, сказать что-либо с занятым ртом он попросту не мог. Сарухико, конечно, видел это в порнушной манге и слышал от болтающих парней, но нельзя же делать так на самом деле! Его мир ведь не будет прежним. Отношение к капитану не будет прежним. Но это потом, а пока ощущения сделались невероятными, и ни на что осмысленнее стона Сарухико стал не способен. Это было совсем не так, как бывает, когда делаешь сам себе рукой, и завершилось, конечно же, еще быстрее. С хриплым вскриком Сарухико кончил и обмяк, но одна страшная мысль ухитрилась пробиться и в это глухое животное счастье. Куда Мунаката дел сперму? Он не тянулся ни за каким платком, куда можно было бы сплюнуть, и, уж конечно, не плевал на постель или пол. Нет, только не это. Зачем он так? Разве не понимает, что мир не будет прежним?.. Сарухико зажмурился и всхлипнул. Мунаката вытянулся вдоль него, но так, чтобы не упираться в его тело пахом, не пугать собственным стояком. Обнял легонько, коротко поцеловал в щеку и притих. — Вы же сами сказали сегодня, что я еще не готов, — пробормотал Сарухико устало. Сейчас он больше удивлялся, чем укорял. — Да, — невозмутимо подтвердил капитан. — И потому я решил назначить тебе ускоренный курс подготовки. — Когда-нибудь я вам отомщу. — Я знаю. Мунаката повозился, потерся о простыню. Покосившись на него, Сарухико с тревогой отметил румянец на скулах и слишком блестящие глаза. — Ты можешь идти, — улыбнулся ему капитан. Сарухико рывком напялил спущенные штаны и вскочил с кровати. Повторно предлагать ему не требовалось.