Избавься от него

Сарухико никогда не спускался в казематы — не было ни необходимости, ни желания. Запертые здесь стрейны выглядели для него регистрационными номерами и общими сведениями в документах. Но король — не стрейн. Тем более новый, внезапный, загадочный. Ему вдруг захотелось взглянуть. Очень ребяческое желание, но, сидя до позднего вечера в офисе, Сарухико держал его где-то возле себя, не прогоняя. На любые контакты с элитным пленником действовал строгий запрет, и оттого еще глупее было притащиться невесть зачем к его камере. Через окошко-щель в двери Сарухико увидел щуплого немолодого дядьку с унылым пустым лицом, и почувствовал кислое разочарование. И этот червь сумел так эффектно ранить капитана? Каким образом? В отчетах упоминались острые льдины, метаемые им, как тарелки для стрельбы, и обрушивающиеся глыбы льда, и беспорядочный рой ледяных игл, и прочее подобное, морозное. Оказавшееся сильнее воздушного синего холода. Существование цвета, сильнее синего — ошибка, которая должна быть исправлена. Над ухом мерзенько захихикали. — Убьешь его? — Ники всхлипнул восторгом. — Исправишь ошибку? Сарухико резко захлопнул окошко и зашагал прочь. — А ведь ты сможешь, — призрак бодро шествовал с ним в ногу. — В тебе есть это ядро. Ты не напустишь в штанишки, если решишь избавить от кого-то мир. Я думаю, ты бы меня убил, если бы я не поспешил. На лестнице, ведущей из тюрьмы, призрак пропал. Сарухико остановился, оглянулся через плечо. «Правда? — вертелось на языке. — Я действительно такой?». Может быть, Ники не всегда нес бред. Белый Дамоклов меч был прекрасен. Он как будто откололся от сказки, где нет повседневности, грязи и дурости, а есть только разум, дух и красота. Сарухико никогда не был романтиком, но, изучая снимки и видеозаписи, он пылко жалел, что не участвовал в ночной операции и не видел вживую эту звезду уже оформившейся и воссиявшей. Хотя и понимал, что всем занятым усмирением опасного безумца было вовсе не до любования узорами и мерцанием. Под струями горячего душа Сарухико забыл о мече. Мышца за мышцей, он расслаблялся и млел, как согревающаяся весной земля. Голос, зазвучавший над ухом, принадлежал не Ники, а капитану. Фантомное прикосновение к голому плечу отозвалось реальной дрожью. Сарухико уперся ладонью в стену, закрыл глаза. Пальцы скользнули по мокрой груди, коснулись живота, спустились к паху. С членом в руке, с обрывками стона в горле, с белесой аурой пара он слушал голос капитана, не разбирая ни слова. Шум воды искажал его, размывая смысл, позволяя понять только желание. Капитан желал его, и Сарухико был готов дать ему все прямо здесь и сейчас. Надрачивая член, прогибаясь в спине, расставляя ноги и шепча пошлые бессвязности, он пытался почувствовать капитана острее, но тот издевательски медлил. — Сейчас, — выдохом просил Сарухико, отставляя зад и крепче жмурясь. — Сейчас. Пустота сзади была непонятной и ненормальной. Просьбы не помогали. Узел затягивался туже и туже, и, наконец, лопнул. Кончив, Сарухико подломился в локте упирающейся руки, уткнулся лбом в стену, растекся улыбкой. Стыда не было, только облачная слабость в теле и звонкие колокольчики в сердце. Счастье бренчало в нем, потому что фантазии не были пустыми. В просторной комнате без единой синей детали, в шелковистой постели, пахнущей незнакомой травой, его на самом деле ждали. *** На деликатный стук в дверь не отозвались, и Сарухико постучал сильнее. Выждал пять секунд и подолбил кулаком, уже вложив чувство. Чертов Мунаката сам потребовал еженощного посещения, сделав это условием возвращения к работе, а теперь игнорировал его. Может, пошел прогуляться перед сном? Сарухико с раздраженным вздохом опустился на корточки под дверью и приготовился ждать. Ожидание продлилось еще секунд пятнадцать, а потом он разозлился всерьез и спружинил в вертикаль. Полночи здесь торчать, как безродный проситель, что ли? Нет уж. Если комната не заперта, он подождет внутри. Комната была не заперта, настенные лампы ярко освещали ее закутки, а Мунаката спал. Сарухико замер на пороге, дрогнув в груди. Гнев смыло с него, как мыльную пену под напором душа. Тихонько пройдя к кровати, он сел на край. Задержав дыхание, снял с Мунакаты очки, осторожно вынул КПК из его руки. Помедлив, пободавшись с трусостью, коснулся губами лба. Лоб показался тревожно горячим. Капитан не железный — сообразил вдруг Сарухико, как прозрел. Ушибся внезапным шокирующим осознанием. Не несокрушимый. Не океан. Просто человек, не боящийся ноши, возложенной на него Сланцем. Наверное, это даже к лучшему. Это означает, что Сарухико может не только держаться на его волнах, но и что-то дать взамен. Например, подоткнуть одеяло. Выключить ненужные светильники, поставить стакан воды на прикроватную тумбочку. Лечь рядом хирургически аккуратно, чтобы не разбудить и не задеть рану. Уничтожить всех его врагов — настоящих и будущих. *** Сарухико замерз, едва переступив порог кабинета. Жгучий холод укутал его, как выполосканное в проруби одеяло, моментально впитался в кожу, сковал ломотой мышцы и кости, захрустел в легких. Поворачиваясь к кондиционеру, Сарухико уже знал, что дело не в нем. Кабинет был выстужен не кондиционером, а капитаном. Стоящим за креслом с таким черным гневом в глазах, какого в них не было никогда. От этого гнева стало темно, стены и мебель сделались невидимыми, нырнув во мрак, осталась только высокая прямая фигура прямо напротив и бледное, отвердевшее в мрамор лицо. — Разве я не запретил к нему приближаться? — тихо спросил Мунаката, будто приставил острие к горлу. Лезвие ощущалось разумом и телом, и ни шелохнуться, ни вдохнуть, потому что смертельная опасность не в миллиметре даже, а уже почти внутри. Беда уже неминуема, она скорее случилась, чем нет, и сконцентрироваться стоит не на том, чтобы защититься, а на том, чтобы перетерпеть. Сарухико мелко затрясся — холод и страх дергали его с двух сторон, тянули каждый на себя, и он не сопротивлялся, не хорохорился, не пытался скрыть ощущения и не стыдился их. Кончик мысли о том, что перед ним не враг, а собственный король, который не причинит вреда, мелькнул и скрылся. Причинит. В эти минуты Сарухико впервые искренне ждал от Мунакаты боли. Такой, которая смоет и гордость, и весь выстроенный домик отношений, и собственную силу, настолько несущественную перед силой короля, что и вспоминать о ней ни к чему. Сарухико зажмурился, стиснул зубы, налился чугуном. Кончика мысли о том, чтобы объяснить, извиниться, попросить или потребовать, выдвинуть ультиматум, хоть как-то отреагировать не мелькнуло перед ним. Он просто сдался и ждал. Ждал, что скрутит, сдавит, переломает, пронзит, взрежет, вывернет. Его осторожно обняли. Открыв глаза, он увидел синий воротник и — прямо перед зрачками — ту самую ранку на губе, от которой вчера у него заходилось сердце, и которая сейчас не вызвала никакого отклика. И стало понятно, что он никогда больше не нарушит приказ капитана, и никогда больше не будет грезить его лаской. Боли не случилось, но домик смыло. И стало так пусто, как будто жизнь превратилась в дожитие — прямой отрезок пути, где уже не встретишь ничего, кроме финиша, которым все оборвется. — Сарухико, спокойно, — ровный голос коснулся уха, но не проник глубже. — Извини. От контраста студеного воздуха и горячего тела побежали мурашки. Осторожное объятие показалось грубым захватом. Для каждого короля любой человек — муха, зажатая в кулаке. С этой странной мыслью Сарухико отмер и вывернулся из загребущих рук. Мунаката тотчас шагнул назад, не настаивая. — Бункер почти подготовлен, — сообщил он рабочим тоном. — Вечером мы перевезем этого монстра. Не хочу держать его у нас. Он говорил так, как будто кому-то на это было не плевать. — Вас пугает старичок в клетке? — ядовитая улыбка на собственном лице дала Сарухико поддержку и чуть подлатала самоуважение. — Как грустно. Даже маленькие дети не боятся ходить в зоопарк. В облике Мунакаты ничто не шевельнулось, но Сарухико все равно тряхнуло внутри, как при коротком свободном падении с высоты. — Не нужно говорить того, о чем пожалеешь уже через минуту, — заботливо предложил капитан — так, как если бы предлагал надеть свитер в холодную погоду. — Я жалею о том, что вокруг меня всегда только лодыри, бездари и слюнтяи, — расплескался едкой химозой Сарухико, улыбаясь ярче. — И самодовольные индюки, уверенные, что им все можно! — добавил он выкриком, безотчетно вылетая из кабинета. Вслед ему не донеслось ни звука, кроме чахлого хлопка двери. *** Мунаката ошибся — Сарухико не жалел о своих словах ни через минуту, ни через десять. Сидя по полу у стены своей комнаты и нервно поглаживая себя по согнутым коленям, он яростно жаждал добавить к сказанному что-то такое, что действительно задело бы капитана. Чтобы качнуть этот камень, пустить в нем трещину, образовать эрозию. Запылить блеск. Подпортив, сделать его ниже, ближе. Ведь если не испортить это существо, то его придется отпустить, потому что здоровые отношения возможны только с равным. Сколько бы Мунаката ни улыбался, ни приносил чай и ни глотал сперму, клансмен всегда будет для него мухой в кулаке. — Ну, ты где? — Сарухико повертел головой в поисках Ники. — Скажи что-нибудь. Эй! — Здесь я, — прозвучал вялый отклик. Действительно, здесь, на полу у плеча, почти вплотную, в той же позе. Сонный и ленивый, как будто провалялся в постели до сумерек. — Что он сделал? — спросил Ники, ласково прокручивая кольцо на своем пальце. — Ударил, обругал, пригрозил выгнать из клана? Ответа призраку не требовалось, он знал, что ничего подобного не было. — Значит, будет! — добавил он, приободрившись. — Но маленькая мартышечка теперь понимает, что ее потянуло не туда. Не хочет, чтобы ее строили без выходных и перерывов. Это хорошо, еще не поздно! Даже вовремя! Никогда в жизни и после смерти Ники не был так нечеловечески прав. На один абсурдный миг Сарухико даже усомнился в его тяжелой болезни. Может быть, отец всегда был нормальным, просто его постоянно окружали идиоты? — Хочешь добрый папкин совет? — Ники залихватски пихнул его плечом. — Найди себе девочку. Сарухико вытянулся лицом, будто во рту образовался маленький продолговатый помидор. Предложение по уровню неуместности было сравнимо с предложением обучиться игре на музыкальной пиле. Зачем?! — Йошино, что ли? — хмыкнул Сарухико, чтобы что-то ответить. Почему-то ему показалось неловким проигнорировать добрый совет. — К Авашиме-то не подкатить, она еще страшнее капитана. Одна грудь чего стоит. Он тревожно засмеялся, уткнувшись лицом в коленки, а когда распрямился, призрака не было. — Ну, куда ты пропал? — пробормотал Сарухико с тоской. — Больше никаких рекомендаций? Он поднялся, отряхнул штаны и плащ, хотя пол был вылизанным, как и все в этом чертовом штабе, каждый гребаный сантиметр которого стремился унизить своей орущей высокоранговостью. — Чушь, — выговорил Сарухико четко, будто вбил гвоздь в податливое дерево. — У меня полно дел. Никто мне не нужен. Он снова отряхнул плащ. Поправил очки, распрямил спину и отправился в офис.