---
Звон посуды, приглушенные мелодии музыки, доносящиеся из телевизора, бесчисленные голоса, превращающиеся в общей куче в гомон, бледные, поцарапанные в некоторых местах руки лежали на покарябанном сером столе, пальцы вырисовывали узоры снежинок, которые почему-то пришли ему на ум в этот теплый день, а ноги, не вмещавшиеся, врезавшиеся в ножки стола, которые, как назло, находились по центру, обеспокоенно тряслись, взгляд был расфокусирован, но голова повернута к окну. Окна были в пол, идеально вычищенные, украшенные красивыми подсветками и нежно-бежевыми шторами, что прекрасно сочеталось с общей тематикой бежево-красных оттенков в этом заведении, что было усладой для глаз художника. За стеклом, под облачным небом ходили люди. Разные: улыбающиеся во все тридцать два (хотя у многих как раз-таки не было передних зубов) дети, которых вечно торопили занятые матери, ругаясь на медленный темп ходьбы на всё подряд отвлекающихся чад, старики, что просто решили прогуляться в такой прекрасный день, улыбчиво смотря на все вокруг, взрослые, быстро шагающие по своим делам, или парочки, мило проводящие друг с другом время. Хвану отчего-то стало тоскливо, даже немного завидно. А ведь у него всё хорошо, прямо сейчас напротив и справа сидят его друзья, что поддерживали его, когда он мучался в больнице, всё пытаясь восстановиться после травмы, только они могли утешить его, когда у него случились резкие приступы от слишком большого количества информации, поступающей настолько резко, что он мог даже резко проснуться ночью от разрывающей все тело головной боли, и поддерживающие его до сих пор. Вот сегодня ему пришли результаты экзаменов и ребята пригласили его сюда, дабы отметить это, а он, без раздумий, прибежал сразу же. — Так что, уже решил, куда будешь поступать? — послышался выбивающийся из общего шума мелодичный голос Сынмина, сидящего напротив и попивающего какой-то кофе, заставивший Хенджина вернуться в этот мир и заметить, что заказ уже принесли, поэтому он взял свой кусочек пиццы и газировку, и ответил только тогда, когда отпил немного, не выдержав сильной жажды. — Да, я уже подал заявку в пять университетов, но хотелось бы, конечно, попасть в самый лучший из них. — А на какой факультет? — поинтересовался Минхо, ведь, возможно, они смогут видеться чаще, если блондин выберет похожую специальность. Сам Ли Минхо поступил с Джисоном и Сынмином в одно учебное заведение. Они мечтали об этом всю старшую школу, ибо хотелось видеться чаще, а не только после школы, и то, когда задали не так много и можно было выкроить время на встречи с друзьями. Джисон пошел на факультет иностранных языков, ибо ему очень нравилось изучать английский и японский, Минхо пошел на хореографическое искусство, загоревшийся еще год назад стать танцором, а Сынмин пошел туда же, куда и Бан Чан — на психологический, ему показались интересными задания, которые он делал. — На факультет искусства, — безразлично ответил он, жуя пиццу. — А что? — Ничего, — ответил замучившийся, или же сонный Ли, держа в руках стакан с горячим шоколадом. — Тебе это очень подходит, я думаю. Хенджин благодарственно улыбнулся. Эти слова от близких были ему очень необходимы, потому что мама закатила истерику, говоря, что он должен идти на юридический и пойти по стопам отца: у отца же все хорошо сложилось с карьерой, да и связи неплохие имелись, а вот кому эти каракули на холстах и обычные снимки на цифровую камеру нужны? Никому. Это просто хобби, а карьера должна быть серьезной. Они в тот день очень сильно поругались, как никогда. А он еще хотел извиниться перед ней за свой характер, хотя она ничем не лучше! — Хенджин от этих мыслей нахмурился, складка меж бровей, как черная тучка, затмила все солнце над Хенджином, и он стал похож на ворона. Хоть он на него всегда походил, особенно когда имел черный цвет волос, поэтому, собственно говоря, и сменил его, ведь его нынешний цвет кажется ему теплым, солнечным, летним… Он всегда хотел таким быть. Правда, оттенок вышел холодным, а не персиковым, как он хотел, но он благодарил судьбу за то, что не остался лысым после такого тяжелого осветления. — Чонин, а ты куда планируешь поступать в следующем году? — спросил Чан, заинтересованно глянув на старшеклассника, отвлечённо играющего в игру на телефоне вместе с Джисоном. Тот, не отводя взгляд от экрана и продолжая что-то агрессивно тыкать, откликнулся, слегка приподнимаясь с более лежачего положения в сидящее: — А? Не знаю ещё. Посмотрю по баллам за экзамены, куда поступлю — туда и пойду. — Мне бы твое спокойствие, — ахнул Ким, лежавший на плече Минхо. — Я когда школу заканчивал, даже спать не мог по ночам от волнения. — Говоришь так, будто это было десять лет назад, — захохотал Чан, тут же вздрогнувший от внезапно зазвонившего в карманах свободных темно-синих штанов телефона. — Оу, я сейчас вернусь. — и поспешно выбежал на крыльцо, отвечая на звонок. — Ребят, — немного сиплым голосом обратился Хенджин, взяв телефон и взглянув на время. — Я пойду, наверное, мне еще в магазин нужно забежать за материалами. — На выходных увидимся? — спросил Джисон, наконец отлипая от игры. — Наверное. Хван шел домой, думая о всем подряд. Пинал маленькие камушки, фотографировал красивые деревья, иногда и эстетичные здания, рассматривал летающих в небе птиц, сидя в парке, ел ванильное мороженое — всё автоматически, не задумываясь. Голова всегда не на месте, когда с сердцем не всё в порядке. А с ним не всё в порядке уже давно. Когда наступила весна, он понял, что влюблен. Влюблен дважды, в одного и того же человека. А когда память к нему вернулась полностью, он и вовсе начал гореть в своих чувствах: стихи писать, картины, посвященные чудесному Феликсу Ли рисовать, фотографировать солнечное небо, ведь там, как ему казалось, летали ангелы. Феликс тоже был ангелом. Только он не летал. По вечерам гулял с Кками, которого начал одаривать всеми чувствами своей души, отдавая себя полностью этому пушистому созданию, которое было ему так дорого, а ночью плакал, свернувшись калачиком. Он старался жить дальше, искал выходы, Феликс же выполнит свое обещание и скоро вернется, только вот ждать его было слишком долго и тяжело. Настолько тяжело, что Хвану казалось, что он сойдет с ума, когда просыпался, в который раз видя во сне персиковые локоны и веснушчатые щеки, к которым он прикасался, целовал, а Ли обнимал, улыбаясь, и его улыбка была самой чистой и искренней в этом потоке грязных дорог, смотря своими невероятно прекрасными кофейными глазами, в которых так и хотелось растворится, но все это происходило лишь во снах. А в реальности — холодная постель, запачканный мольберт в углу комнаты, спящий Кками, и тупик. Тупик, в который врезался Хван лбом так быстро, что и не успел заметить, когда же он начал разгоняться, и когда конкретно произошло столкновение. Не отдавая себе отчёта начал одеваться в похожем стиле: все светлое, свободное, иногда немного яркое, волосы покрасил, стал щуриться, когда улыбался, иногда неосознанно произносил некоторые слова так, как произносил их Ликс, с шепелявостью. И все это потому, что Феликс впитался, и остался у него под кожей, став частью его жизни, и даже когда его нет рядом, мозг пытается не забыть, сделать вид, что Ли здесь. Но, к сожалению, это лишь обман, который не дает тебе перестать врезаться в этот тупик снова и снова. Вчера от Феликса пришло сообщение. И Хван разрыдался. Как слабак, упал камнем на пол в своей комнате и разрыдался, перечитывая слова, написанные тем, кто оставался так долго лишь в воспоминаниях, и пытаясь написать ответ в надежде на то, что Ли прочтет. «Привет, Джинни, это Феликс! Я еще в Австралии, за мной приглядывают бабушка и дедушка. Они очень классные, я их просто обожаю! Они тебе, кстати, тоже привет передают… Так давно хотел написать тебе, но не мог, в больнице не было интернета, а сейчас они забрали меня к себе. Наконец-то я могу кушать то, что готовит бабушка, а она волшебно готовит! Хочу, чтобы ты когда-нибудь попробовал. Вообще, за это время произошло очень много всего, у тебя, я думаю, тоже. Так вот, я когда летел сюда, думал, что возвращаюсь домой, но через время осознал, что хочу назад. Австралия больше не мой дом. Мой дом там, где находятся люди, которых я люблю. А ты слишком далеко, Джинни. Я тут подумал… Ты же не забыл меня? Очень надеюсь, что ты помнишь про свое обещание — я вот про свое не забыл! Страшно представить, если бы ты сейчас читал это и думал «стоп, а кто это?», я бы умер от горя. Из изменений — могу сказать, что я немного вырос! Теперь я выше своей мамы, представляешь? Она, правда, еще об этом не знает, но думаю, что она тоже удивится. Мне всегда хочется смеяться, когда я представляю эту картину, потому что мне кажется, что мама расплачется, когда увидит меня спустя почти год. Ладно, Джинни, я, должно быть, написал слишком много. Просто знай, что я безумно скучаю. Давай созвонимся по видео-звонку как-нибудь?» Даже не смог ничего ответить, писал, стирал, снова писал, снова стирал. Он не знал, что ему сказать. Чувств было много, до смерти много, но как можно передать их через слова? Возможно ли это? Смог только залезть на свою кровать и зарыдать, пока не отключился. А ему так много хотелось сказать Ликсу. Ужасно стыдно перед ним, и перед самим собой, за то, что сил для этого не было.---
Желудок ноюще урчал уже долгое время, заставляя корчиться и вжиматься в сидение, устало обвив впадающий живот, скрытый под теплым белым худи, казалось, будто желудок иссыхает, подавая последние признаки жизни. Должно быть, скоро он так и умрет где-нибудь под мостом никому не нужный, даже самому себе, но сейчас он мирился с этой мыслью, ведь это будет позже, а сейчас его ждали, где-то на другом конце города. Сидя, скорее всего, за своим компьютером, его ждал Джисон. И это уже давало надежду. Но надежды слишком мало для того, чтобы познать счастье. На одной надежде и несбывшихся местах не построишь жизнерадостную личность. И Хенджин был человеком, который, припав лбом к окну, погряз в меланхолии, рассматривая размазывающиеся и постоянно меняющиеся пятна, вместе собирающиеся в его мозгу в картинки, будто он фотографировал улицу глазами, и так снова и снова. Каждая новая улица была наполнена своей атмосферой, каждая кофейня была наполнена уютом коричнево-бежевых цветов, каждые детские площадки были наполнены детством. Какое же оно, счастье? Оно же совсем рядом, вот смотришь: оно вокруг тебя, в улыбках, в любви, в каких-то мелочах, как когда мама желает «спокойной ночи» перед сном. Но как же к нему прикоснуться? Как почувствовать его, как вылезти из кокона, там прочно сковавшего его на восемнадцать замков? Он не знал. Но ведь никто не знает, так почему же они счастливы? Как другие люди находят счастье? Или нужно перестать его искать, чтобы оно пришло само? Наверное, так и есть. Как иначе объяснить то, что Феликс свалился как снег на голову и воспламенил его давно замершее сердце, именно в тот момент, когда так сильно уже не болело, когда он просто привык и не нуждался. А теперь все по новой — снова больно, снова захотелось так называемого «счастья», потому что душа требует. Да будь она проклята миллион раз… — Привет! — встретил его на пороге рыжий парень, одетый в черные свободные штаны и в серую футболку на размер больше, хотя, скорее всего, это из-за того, что Хан сильно убавил в весе после того, как завязал со спортивной жизнью. — Привет, — прохрипел блондин, стягивая с уставших ног белые кроссовки, которые, на удивление его самого, он еще не раскрасил. Они нравились ему именно в таком виде. — Хочешь, посмотрим что-нибудь? Если нет, то можно поиграть в приставку, — предлагал Хан, падая на темно-серый диван в гостиной. — В общем, решай сам. — У тебя есть что-нибудь съедобное? — падая камнем рядом с другом спросил Хван. — Или хотя бы чай. — Опять не ел с утра? — осуждающе покосился на него. — Почему дома не ешь никогда? — Не хочу. — Боже, Хенджин, — закатил глаза, еле вставая с такого притягательного дивана и исчезая на кухне. — Спасибо, — улыбнулся Хенджин, испытывая невероятную благодарность. Джисон замечательный. Правда, Хенджин обожает его. Он самый чудесный друг, о котором только можно мечтать. Только вот когда твой друг любит тебя, не только как друга — это уже проблема, портящая все ваши отношения. В тот день, когда Хан признался ему, Хенджину это показалось шуткой, некой издевкой со стороны парня. Ведь как можно быть влюбленным в… мальчика? Он тогда вырвался из объятий, испуганно дыша, Джисон, видимо, испугавшись такой реакции, отлетел назад, к раковине, а Хван выбежал из этого проклятого туалета. На следующий день, поддавшись сжирающему изнутри чувству вины перед тем, кто его любит, но кого он так безжалостно оттолкнул, Хенджин подошел к нему, чтобы извиниться. В итоге разговорились, отбросив всю неловкость и стыд за вчерашнее, что вышло, конечно же, не сразу, а через глупые попытки выразить мысли и последующие неловкие смешки и переглядывания, и Хван принял его чувства. Через пол года завязалось какое-то подобие отношений, так легко ускользающее из-под рук, словно вода в маленьком-маленьком ручейке, которую невозможно зачерпнуть руками, а жажда не отпускает, и ты все пытаешься, пытаешься, даже не думаешь, что где-то может быть другой ручей — зачем он тебе, когда ты уже нашел этот? И не факт же, что попадется другой. Поэтому ты снова и снова черпаешь. Твои руки уже в крови, потому что царапались об камни, но ты продолжаешь, ведь хочешь утолить жажду. Это ловушка. Хван это понял еще через полгода. С Ханом было чудесно гулять после школы, разукрашивая гладкий асфальт мелками. Смотреть, сидя на крышах многоэтажек, на оживленный Сеул, обсуждая общее будущее. Обниматься, когда хотелось поддержки. Пихать друг другу в карманы свои руки зимой, когда было холодно, ведь так же гораздо удобней, чем носить с собой перчатки. Обсуждать всё на свете, лежа у него на коленях, пока Джисон гладил его волосы, а потом целовал в кончик носа. Но этого недостаточно, чтобы по-настоящему любить, как оказалось. Они часто ссорились. Хан хотел одного, Хенджин — другого. Они будто смотрели на одно солнце, но оно светило для них по-разному. Будто говорили на одном языке, но в то же время совсем о разных вещах. Хван ведь тоже полюбил его, хотя и не считал себя тем, кто может любить мальчиков. Но он устал. Невероятно устал, как и Хан, что было видно по его потерянному виду и лопнувшим капиллярам в глазах. В итоге, как бы Джисон не старался распутать этот узелок, чтобы плести дальше, ничего не выходило. Оставалось только отрезать, попробовав по-другому. И Хван так поступить и решил — напрямую ему сказал о том, что хочет остаться друзьями. Хан переживал это очень тяжело, замкнулся в себе, не зная, как жить дальше. Он же тоже прекрасно понимал, что это бессмысленно, и лучше бы они оставались друзьями и никаких проблем бы не было. Но сердце не выбирает, кого любить. В итоге они перестали общаться, не зная, что друг другу говорить. Через время появился милый любитель котов Минхо, который любил пить после школы горячий шоколад, обожал овсяное печенье, и в принципе, от него всегда пахло выпечкой, они даже познакомились в пекарне, куда Джисон зашел за пряностями для мамы, которая в критическом состоянии лежала в больнице, почти не вставая. Минхо тогда набрал каких-то там печенек с шоколадом, булочек с варенной сгущенкой (сказал, что это для младшей сестры), а также овсяного печения. Джисон взял тоже самое, просто повторив заказ, все равно не знал, можно ли вообще его маме что-то есть. Все слишком быстро произошло, чтобы он что-то знал. Просто в одну ночь он проснулся от криков отца и воя сирен под окном, а, открыв дверь своей комнаты, увидел, как маму куда-то уносили. Страшно в один момент просто услышать: «вашей матери осталось жить не больше месяца, так как она уже почти не может дышать». Так вот, почему она так медленно ходила, вот, почему редко выходила из дома, говоря, что у нее слишком много дел, вот почему… Пазл сложился слишком резко, чтобы он мог здраво относиться к происходящему. И сейчас он все еще не верил в происходящее, думая и веря, что она поправится. Он просто не мог иначе. Как принять тот факт, что мама скоро умрет? Это невозможно принять, с этим можно только смириться, а до этого еще слишком далеко. Минхо, в итоге, проникся историей мальчика, чья мать сейчас находится в больнице почти возле его дома, поэтому, пока провожал его до нужного места, попросил его номер, не в силах оставаться равнодушным. И не зря. Глубокая ночь. За окном шум легкого ветра, пение сверчков и редкий смех подростков, гуляющих где-то поблизости. Хёнджин спал, лёжа на ногах Джисона, на которые он положил подушку и погрузился в океан пустоты. Хан же только что отлип от игры, заметив, что блондин уже не смотрит фильм, а плавно посапывает, вздымая широкую спину при каждом вздохе. Он убрал телефон в сторону и посмотрел на друга. В груди болезненно жгло от этой картины. Хан коснулся блондинистых волос, развалившихся во все стороны на серой подушке, легонько поглаживая. — Теперь я понимаю, что чувствовал Минхо. — прошептал Хан, наклоняясь и хотя поцеловать его в висок, но, когда приблизился, сразу же передумал, почувствовав от него слабый запах персиковых духов. Поджал губы, пытаясь сдержать накатившее желание разрыдаться. — Твое сердце выбрало не меня, Джинни. — аккуратно встал, держа подушку, чтобы сильно не тревожить друга, медленно опустив его голову на диван, что далось тяжело, ведь Хван оказался очень тяжелым, это чувствовалось по трясущимся от перенапряжения рукам. Выключил телевизор и укрыл блондина одеялом, после чего ушел спать в свою комнату. Через три-четыре часа, уже под утро, так и не уснувший Джисон взял свой телефон, набирая номер того, кто может ему помочь, ведь он не справляется. Долгие гудки больно били по барабанным перепонкам, пока не послышался хриплый голос. — «Да?..» — Это Джисон… — прошептал, чтобы не разбудить Хенджина. — «Ты видел время?» — без злости, скорее с опаской произнес Ли, явно обеспокоенный этим звонком. — Ты мне нужен, Минхо. — сказал тихо-тихо, прикрывая рот в попытках не разрыдаться.