Несётся в бездну мир,
Сорванный с петель
Мой светлый ангел,
Где ты теперь?
Flёur
Хёнджин был подснежником, холодным и слишком рано расцветшим. Он был смесью женственных в движениях линий снаружи и с запахом прокуренных легких внутри. Ему нравилось искусство, фотографии и картины, пастельных цветов одежда и красивые виды, открывающиеся с крыш многоэтажек. Он любил пользоваться вишневым бальзамом для губ и позировать для общих фотографий с друзьями. Ему до горящего сердца нравилось гулять с Кками и фотографировать его на фоне закатов в парках и скверах. Он полюбил танцы, ведь видел в этом искусство, ему нравилось писать стихи, так как они обладали мистической притягательностью, изяществом и в некотором роде простотой. Во всем этом виднелось эстетическое отражение мира, его внутреннего мира. Это был девятнадцатилетний Хван Хёнджин: он был наполнен юношеской страстью к жизни и болью прошлого, которая преследовала его в отголосках памяти. Таким его сейчас знают сокурсники. От него чувствовались сладкий запах персиковых духов, свежесть мужского дезодоранта, которым он пользовался очень часто из-за своей спортивной жизни, а также противный для кого-то дымный запах сигарет Mild Seven, которым была пропитана его душа. Он вмещал в себя все самое прекрасное и все самое гнилое. Вот таким был Хван Хёнджин. Он был настоящим искусством для одних, и полным дерьмом для других. Что до себя, то он считал себя не очень хорошим человеком. Он был до ужаса самокритичен, всегда считал, что недостаточно старается, даже если его мышцы уже не выдерживали и он падал, даже если сознание отключалось из-за недостатка сна, он не давал заднюю, твердил, что всё еще недостаточно хорош. Иногда он давал волю эмоциям и плакал. Когда стоял под напором душа, когда рисовал солнечное небо на холсте, или же когда снова падал на тренировках. Это происходило в разные моменты, но он всегда думал об одном. О нахлынувших с новой волной, накрывающих целиком и полностью, чувствах. Таких необъяснимо ярких и болезненных, что он не мог справиться с этим даже спустя два года. Когда же Ликс приедет, когда снова одарит его теплом, которое он так легко потерял, как потерял и его? Сколько можно жить воспоминаниями, не в силах идти дальше? Почему так долго? Почему так тяжело? Он ненавидит себя за эти мысли, ведь иногда хотелось сдаться. Бросить учебу, бросить абсолютно всё и всех чтобы приехать в Австралию. И пару раз он даже пытался, пока его не останавливали друзья, твердившие, что это слишком безрассудно с его стороны. И это действительно было так. Ну приедет он к Феликсу, а дальше что? Где брать деньги на жизнь, на билет обратно, что делать с учебой, его ведь запросто вышвырнут: есть множество учеников, которые могут стараться лучше. А примет ли вообще его Феликс? Слишком много рисков. У Хенджина еще ничего нет, он еще слишком юн, чтобы позволить себе это путешествие, да и родители, разочарованные в сыне, не пошедшем по стопам отца и выбравшем «ужасную» по их словам профессию, полностью отказались поддерживать его финансово. Он, конечно, принял это, делать ведь нечего: хотя бы из дома не выгоняют, предоставляя жилье, а то ютился бы в общежитии, в котором и так места нет. А толку то? Феликса все равно нет, так что без разницы. Если бы он был рядом, Хван бы хоть в картонной коробке возле мусорки жил, лишь бы в обнимку с солнцем. «Сколько звезд в небе еще необходимо пересчитать, чтобы увидеть самую яркую?» — черкнул на полях тетради. Пара по математике была донельзя скучной. Глаза лениво смыкались — сегодня не выспался. Из длинных, до самого потолка окон в аудиторию попадали солнечные зайчики. Всё было наполнено светом и пылью. И лицо учителя, щурившегося из-за этого, и доска, на которой ни черта не было видно, и аудиторные столы, искарябанные ручками таких же скучающих студентов, и даже фарфорово-белые руки Хвана. Прозвенел звонок. Он облегченно выдохнул, записав какую-то формулу, которая была только что дописана рукой черноволосого мужчины средних лет. Сбросил все на дно пустого рюкзака, пока не развернулся корпусом к двери, ведь кто-то его громко позвал: — Хенджин, Хенджин! — Джисон радостно прыгал на месте в массивных ботинках, широко улыбаясь. Блондин закинул рюкзак на спину, прежде чем подойти к другу, который улыбался все ярче и ярче, и, казалось, будто вот-вот лопнет. — Что такое? — улыбнулся Джин, растрепав прическу Хана. — Там снова набор в кулинарный кружок, в который ты все не можешь попасть? Не волнуйся, в этот раз получится. — Да нет же! — фыркнул. — Там… Там… — подавился от предвкушения реакции. — Там Феликс! — Что? — оцепенел, распахнув глаза. — Феликс приехал! Он тебя у входа в универ ждет! — пуще прежнего заулыбался Джисон, из его глаз летели искры. Хенджин не помнит как выбежал. Не помнит, как врезался в студентов, идущих по коридорам, даже в преподавателей… Запомнилось лишь горящее горло и слово «Феликс». Он открыл тяжелую дверь, вываливаясь вместе с оживленной толпой. Начал резко мотать головой туда-сюда, ища родную светлую макушку. Не видно. Слишком много людей. Он отошел к парковке, надеясь найти его отсюда. Пошатнулся. Кто-то прижался к нему, крепко обвивая руками. Родной запах персиков ударил в нос. — Привет, — глухо произнес низкий тембр ему куда-то в ключицу, — Джинни. — Ликс, Ликси… — не веря своим глазам, он смотрел на макушку. Она была другой. Неузнаваемой. Но всё такой же родной. — Я так скучал! — Хван подхватил его, крепко обнимая, отчего Феликс задергался, испугавшись, что он его случайно уронит. Хенджин же громко смеялся, глотая горькую влагу и кружа Ли в своих руках, прижавшемуся к нему от страха упасть. Улыбались, у обоих слезились глаза: слишком долго скучали. Солнце засветило ярче. Улыбки стали по-ангельски чистыми, по-настоящему счастливыми. Им казалось, что рядом друг с другом, прямо здесь и сейчас — они попали в другой мир. Мир, где есть только сладкая пряность от поцелуев на горячих щеках, ощущение наполненности от прикосновений и накопленная ожиданием влага, стекающая с уголков покрасневших глаз. — Ликси, — Хван поставил его на землю, смотря на веснушки, светящуюся улыбку, медовые глаза, спадающие на веки пряди небрежной стрижки. Он убрал их за уши, любуясь им. Феликс прямо здесь. Настоящий. Это не сон. Он стоит перед ним. Как можно в это поверить? — Я тоже скучал, — засмеялся Феликс от переполняющего тепла, прищурив глаза. — Ты не представляешь, насколько. — Что это? — он протянул руку к пряди волос. Будто не Феликса. Так вот, почему он казался другим. Черная прядь спадала на хрупкое плечо, совсем не подходя персиковому цвету. — Мне не идет? — испугался, нервозно сжавшись. — Мне хотелось ощущать твое присутствие и в Австралии. Я даже не помню, как сделал это… Почти сразу, как приехал в больницу, наверное. — Солнышко, — Хван был очарован. До безумия. Случайно прикусил язык, задыхаясь от чувств. — Спасибо тебе… Он прижался к нему еще раз, не обращая внимания на мимо проходящих удивленных студентов. Много кто знал Хенджина, но такого — никто.---
Бежевые стены встретили двух молодых юношей: один спокойно закрывал за собой входную дверь, второй удивленно все рассматривал. Дома у Хенджина пахло выпечкой, пудрой и сахаром. Слышался звук миксера, скорее всего, маминых рук дело, новости из телевизора, которые, скорее всего, сейчас смотрел папа, а также цокот отросших (у Хенджина всё не было времени) ноготков маленькой собачки. Феликс засветился, когда Кками показался из-за угла: — Малыш! — он присел на корточки и расставил руки для объятий, а Кками быстро прибежал, запрыгивая на бедра и вылизывая гладящие его по голове и спинке руки Ликса. — Ты так любишь мою собаку. — растаял, наблюдая за этим милым контактом. — Больше, чем меня. — Что? — Феликс глянул на Хенджина, откинув голову назад, отчего упал на пятую точку, ведь Кками оперся лапки о грудь, навалившись своим маленьким, но ощутимым для Феликса весом. — Эй, Кками, ты что творишь? — буркнул, когда пережил неприятное столкновение с полом. Хван помог ему встать, отлепляя от пушистой собаки, давно уже не являющейся щенком, затем повел в ванную комнату, чтобы помыть руки. — Твои родители дома, да? — сказал, выдавливая себе на ладонь жидкого мыла розового оттенка. Почувствовался нежный цветочный запах. — Да. Познакомитесь, — улыбнулся Хенджин, вставая за Феликсом и выдавливая мыло и себе на руку. Феликс почувствовал, будто его спина горит. Он посмотрел на зеркало, удивленно разглядывая друга. Джин очень изменился за два года. От холода и черноты не осталось ничего, а широкие плечи и рост на голову выше его немного пугали тем, насколько же взрослым стал Хван. Руки обдало кипятком. Их обхватил Хенджин, помогающий избавиться от остатков пены на руках, как маленькому ребенку. Феликс ахнул, одёрнувшись назад и ударившись затылком о подбородок старшего: — Ты зачем так дергаешься, я язык прикусил из-за тебя, — недовольно промямлил. — А ты почему не можешь подождать своей очереди? Вдвоем неудобно же! — обиженно нахмурился блондин, вытирая руки полотенцем. — А знаешь что, это месть за то, что ты тогда своим кулоном меня ударил! Это карма! — развернулся, показав язык. Зал встретил их просторным помещением и приятным уютом коричнево-зеленой цветовой гаммы. На смугло-коричневом диване располагался мужчина средних лет. На его лице сидели очки с толстыми линзами, а сам он увлеченно смотрел телепередачу. Заметил их, когда они подошли, после чего поднялся, знакомясь с другом сына: — Здравствуй, ты друг Хенджина? — улыбнулся, отчего носогубные складки показались очень отчётливо. Ли разглядывал мужчину очень заинтересовано. Они почти не были похожи с сыном. Только общий бледный оттенок кожи и одинаковые аккуратные носы выдавали их родство. Феликс удивлённо глянул обратно на Хенджина, заметив маленькую странность: Хван старший был заметно ниже Хенджина. Удивительно. — Д-да, — вышел из раздумий Ликс, неловко ответил и, поклонившись, улыбнулся. — Очень приятно наконец-то с вами познакомиться! — Ты не говорил мне, что так хочешь познакомиться с моими родителями, — усмехнулся, замечая краем глаза маму, зашедшую в комнату, на ее лице читалось довольство. Он впервые за очень долгое время снова привел домой друзей. Как это может не радовать? — Мам, привет. — Привет, Джинни. — она поправила свои смоляные волосы, закреплённые крабиком. — Ты Феликс, да? Я видела тебя тогда в больнице. — Здравствуйте, да, — он смущённо поджал губы, смотря на маму Хенджина. Она была очень красивой. Такой же, как и он. Так вот, кто подарил ему такое очарование и изящество. Даже родинка под глазом у них была одинаковая. Восхищению Феликса не было предела. Они точно не один человек, просто разного пола? Такое возможно вообще? Вот Феликс с сестрами на родителей не совсем похож, все по чуть-чуть взяли, и в итоге выглядят совершенно по-разному, а тут такое поразительное сходство. — Вы так похожи, — не сдержался, чтобы не сказать в слух. — Как две капли воды. Женщина довольно хихикнула, а потом решила, что всем пора перекусить, поэтому повела за стол. Хенджин даже не успел возразить. — Как знала, что гости будут — ореховый пирог сделала. Феликс, ты же ешь орехи? — она посмотрела на солнечного мальчика взглядом лисьих карих глаз — будто Хенджин смотрит, только хитрее, у него нет такого прищура. — Я их обожаю! — поднял восхищенно брови. — Но я никогда не пробовал пирогов с орехами, такие правда бывают? — он подошел к духовке, восхищенно смотря на творение миссис Хван. — Да, Ходупхаи. Удивительно, что ты ни разу не пробовал его, мы часто его готовим. Феликс закивал головой, а глаза брюнетки навострились: — Вот и попробуешь, — она слегка взяла его за плечи, отодвигая от раскаленной духовки, чтобы не поранился, открыла ее, надела прихватки и достала пирог. — Это, кстати, любимый пирог Джинни. Вкусный запах орехов проник в сердце Феликса, нагревая его. Восхитительно. Он помог миссис Хван его разрезать, хоть и получалось неуверенно, потом наблюдал, как она все раскладывает по тарелкам. — Давайте я отнесу на стол, — вызвался Ли, хватая две тарелки: по одной в каждую руку. — Давай лучше я, — неожиданно над ним возник Хенджин, выхватывающий из его рук белые тарелки с едой и уносящий их в соседнюю комнату. — А ты кружки принеси. — Хорошо! — Ликс узнал у мамы Хвана, где взять кружки, потом побежал за другом, ведь боялся потеряться: квартира не казалась большой, но рядом с Хенджином было безопаснее. Она тем временем насы́пала черный чай с цедрой апельсина в заварочный чайник и залила его кипятком. — Помочь чем-нибудь? — спросил вернувшийся Хенджин. — Отнеси чайничек на стол, я сейчас приду, — взяла телефон, наверное, позвонил кто-то. Хван невозмутимо выполнил мамину просьбу. За трапезой они немного поговорили. Феликс выяснил, что его папа и папа Хенджина учились в одном университете и были знакомы, но не общались близко. Узнал также, что Хенджин, оказывается, обожает орехи, и это оказалось тем, что объединяло их. Рассказал, что приехал навсегда, ведь перевелся в корейский университет как иностранный студент. Сам он обучался по специальности учителя английского: хотел преподавать его в корейской школе в будущем. Поведал семейству Хван даже о причине того, почему так долго не приезжал обратно. Оказалось, когда он поправился, его дедушка захворал и в итоге скончался от остановки сердца пол года назад. Хенджин знал это и поддерживал Феликса, пока тот пытался пережить потерю. И вот только сейчас, когда его мама приехала в Сидней, чтобы позаботиться о своей маме — бабушке Ликса, он смог вырваться обратно. — Удивительно, что вы смогли сохранить дружбу после такого долгого расставания, — восхитилась женщина, когда убирала с Хенджином грязную посуду со стола. Так незаметно близился вечер. Смуглые руки коснулись осветленных волос, зарываясь в них и теряясь. Они смотрели друг на друга не отрываясь. Было страшно, что все окажется сном и кто-нибудь из них вот-вот проснется. Феликс все изучал новый цвет волос Хвана, пока тот не обхватил его, прижимая к себе, будто не видел столетиями. Феликс ахнул: — Ты что? Все еще не верится? Если честно, мне тоже, — хихикнул ему в шею, отчего вызвал волну тока, прошедшую по всему телу Хенджина. — Не ожидал, что ты покрасишься. Во снах видел тебя брюнетом, а когда встретил, ты оказался совсем не таким, каким я тебя запомнил. — Это из-за тебя, — прошептал ему в ухо. — Ты сделал меня таким. — В смысле? А что я сделал? — прикусил щеку, недоумевая. — Ты помог мне ожить и снова стать собой. Ты подарил мне свет, который я потерял еще очень давно. Ты… Феликс, отпрянув, закрыл ему рот рукой и засмеялся. Его смех был похож на лесную мелодию. — Хенджин, что с тобой? В тебе проснулся великий поэт? — Если это и так, то ты его пробудил, — Хенджин удовлетворенно улыбнулся, отходя к своему рабочему столу и доставая откуда-то блокнот. — Взгляни. — Что это? — парень подошел и встал рядом, принимая из покарябанных рук черную записную книжку. — Это мои чувства. Открой, — он отошел, садясь на свою кровать и смотря, как любопытные руки скользят по желтоватым страницам, изучая каждый уголок. На первой странице был рисунок простыми карандашами. Два силуэта предстали спинами, к ним лицом звучало голубое море, а над ними — яркое солнце. Несмелые линии и теплые цвета отзывались в душе Феликса маленькими светлячками, они светили ярко-ярко и согревали, стрекоча любовную мелодию. В углу четыре строчки острым почерком:«Лета конец, и дожди зарядили песню тоски, барабаня по крышам. Сердце тревожится — ты меня слышишь? Ты меня чувствуешь? Или же… или…»
Феликс рванно вздохнул. На каждой странице было искусство. Была любовь. Рисунки, слова, послания. На каких-то засохшие слезы. На последней был нарисован закат. Яркий, пылающий. Короткая подпись:«Хочу всю жизнь тебя любить».
— Ты помнишь про свое обещание? — вдруг спросил Хван. — Конечно помню, — он не разворачивался, все листал, стараясь ощутить каждую страницу. — Я все вспомнил, Ликси. И знаешь, что я хочу тебе сказать? — Ты уже сказал, — он положил блокнот на стол и развернулся, сразу же поправив себя: — написал. — Я все равно хочу сказать это, — он встал с кровати, подходя к блондину почти вплотную. — Феликс, я… — Джинни, — перебил хриплым от накатывающего страха голосом. — Я выполню свое обещание. Сейчас, — он обхватил его щеки руками, притягивая к себе и целуя. Неумело и неловко, но любовно и чувственно. Хенджин опешил, но потом, когда адреналин ударил по вискам, ответил на поцелуй, оперевшись руками о стол. — Вообще-то, мои родители дома, — усмехнулся, едва отцепившись. — Думаешь, они думают о том, что могут делать два парня наедине? Наверняка считают, что мы сейчас фильм смотрим или общаемся, — Феликс провел большими пальцами по острым скулам, поцеловав Хенджина в родинку на щеке. — Феликс, — прошептал, растаяв от такой нежности. — Ты не пожалеешь об этом? — Что? — руки и губы Феликса изучали лицо Хвана, плавно спускаясь к шее, но он отпрянул, когда услышал вопрос. Иногда Хенджин был очень нерешительным, но это было его достоинством в глазах Ли. Феликс только что снова влюбился. — Я бы не делал этого, если бы думал, что пожалею. Хенджин, я люблю тебя. Еще с того момента, когда ты помог мне найти дорогу. Джинни, — он смущенно обнял его, прижимаясь ухом к бешено стучащему сердцу. — Я выполнил свое обещание. — Повтори, пожалуйста, — Хенджин посмотрел в карие глаза, освещенные розовым закатом, слабо попадающим через жалюзи. Его зрачки светились. — Скажи это еще раз. — Зачем? — Ликс улыбнулся, сдерживая смех. Хенджин выглядел мило и забавно одновременно. Словно изголодавшийся по ласке одинокий щенок. Он встал на носочки и прошептал ему радостно прямо в ухо: — Хван Хенджин, я очень-очень сильно люблю тебя! — И я тебя, — Хенджин обнял его, впитывая в себя любовь Феликса. Он в ней очень долго и отчаянно нуждался. — Когда ты начал курить? — Феликс аккуратно убрал пряди с лица Хвана и зачесал назад. — Не знаю. Где-то год назад, — закрыл глаза от прикосновений. Каждое касание Ликса было обжигающим. — Зачем? — он поцеловал его в нос, прошептав: — Если не бросишь, целовать больше не буду. Мне не нравится этот дымный запах. Хенджин засмеялся, мысленно уже вспоминая, где лежат все заначки сигарет в доме, чтобы завтра же все выкинуть. Да, будет не просто, но гораздо хуже, чем без поцелуев. Верно ведь? Они не заметили, как оказались на кровати, лежа в обнимку. Хенджин что-то смотрел в телефоне, Феликс засыпал, уткнувшись в шею. За окном было тихо, не слышно было даже шелеста зеленых листьев на ветру. Полная тишина. Полная идиллия. Комната пропахла персиками и вишней. Дома тоже было тихо: папа уехал по работе, мама к своей сестре в гости. Ликс остался с ночевкой. — Ты спишь? — шепнул Хван, убирая телефон в сторону. Феликс промычал утвердительно, отчего Хенджин затрепетал, поворачиваясь к нему лицом и смотря на веснушки. — Чего тебе? — пробубнел Ли, приоткрыв один глаз и недовольно поморщившись, обратно притягивая и обнимая крепкое тело. — Я устал. — Хорошо, солнечный ангел, — он поцеловал его в макушку. — Я до безумия тебя люблю… Ликс ничего не ответил, только довольно улыбнулся, не открывая глаз. А ничего отвечать и не нужно было, Хенджин и так все понимал. То письмо было написано Феликсом.