Ежедневный пророк», 26 июля 2020 г. Министерство магии может отказаться от использования дементоров? Последние события ставят под сомнение возможность использования дементоров для казни преступников. Традиционно дементоры высасывали душу из приговоренных к смерти, после чего они вели только растительный образ жизни. Но по имеющимся слухам немецкий темный маг Освальд Штирнер изобрел способ возвращения души или пересадки некой сущности, из которой можно вырастить новую душу. «В настоящее время нельзя точно сказать, что представляет собой этой устройство, — пояснила нашему изданию миссис Гермиона Уизли, возможный кандидат на пост министра магии. — Предполагаю, что это некая форма персидской магии, доработанная и усовершенствованная Штирнером. Пока мы не знаем ни принципы ее действия, ни радиус возможного действия. Пока от услуг дементоров для казни отказываться рано. Но если «машина Штирнера» будет эффективной, нам придется отказаться от использования дементоров и искать иные способы смертной казни. И всё же пока такой вопрос даже не стоит на повестке обсуждения». Министерство магии продолжает внимательно следить за ситуацией на континенте после нашего выхода из Европейского Союза» Анна Смит, Собственный корреспондент.
***
Летнее солнце, не желая садиться, озарило косогор последними лучами. Вечерний запах травы и хвои создавал необыкновенный коктейль, порождая сладковатую истому от предстоящего неизвестного будущего. До вечерней росы было еще далеко, но длинные тени сосен уже упали на дорожки. Одна из них, заманчиво убегая со склона, словно сама собой звала в неизвестную даль. — Может, пойдем туда? — спросила Кэт, поправив на ходу красный вельветовый жакет. Будучи блондинкой, она всегда отдавала предпочтение ярким цветам. — Туда не стоит идти, там давно нет дороги, — махнул рукой Эрик. — Там дремучий лес… — А болото есть? — с интересом подпрыгнула Кэт. — Насчет болот не знаю, а вот клещей наверняка полным полно, — улыбнулась Клэр, шедшая во главе маленькой компании. Альбус мягко улыбнулся, глядя на тень от сосны. Сейчас, когда страх прошел, ему все разговоры друзей казались очень детскими. Минувшие три недели прошли для него как в тумане. Он аппарировал в лес, где превратился в кота и добежал до ближайшей железнодорожной станции. Там, путая следы, он сел в поезд по направлению к Лондону и вернулся домой через Косую аллею. В ту ночь Ал не мог уснуть, мучаясь кошмарными видениями. Почему, почему это должно было произойти в такой счастливый день? В газетах на следующий день писали о ритуальном убийстве, совершенном Пожирателями Смерти, и это немного придало Альбусу уверенности. Похоже, пока он был вне подозрения. Не то чтобы кто-нибудь мог заподозрить четырнадцатилетнего мальчика, но всё же перспектива быть пойманным до сих пор его пугала. На смену первому страху пришел ужас. В голове у Ала царила полнейшая неразбериха: он до сих пор никак не мог поверить, что убил двух человек. Однако, после некоторых размышлений, частично его раскаяние исчезло. Они же были магглами и преступниками, которые хотели убить его самого. Из разговоров с отцом Ал знал главный принцип детектива: убийца тот, на кого никогда не подумаешь. Молчать он не мог и потому решил косвенно освободиться от того, что его мучило в эти дни. — Аврорат до сих пор волнует то убийство двух маглов, — пробормотал он. — Помните, недели три назад? — Это очень странно, — пожала плечами Клэр. — В народе бытует мнение, что Пожиратели Смерти ненавидят магглов, но на чем основано это мнение — неизвестно. — Как так? — хлопнул ресницами Альбус. — Не было ни одного упоминания, что магглы их главные враги, — продолжала Клэр. — Даже не магглорожденные, а именно магглы. Волшебники из семей маглов учились в Хогвартсе наравне со всеми. В газетах было, что «учеба обязательна», а не «учеба только для чистокровок». Про маглов и вовсе речь не шла. — Кто же это был? — просила нетерпеливо Кэт. — Какие-нибудь юнцы, возомнившие себя Пожирателями, — улыбнулась Клэр, глядя на изгородь. Альбусу показалось, что при этих словах профессор рун внимательно посмотрела на него. — Я помню времена, когда среди старшекурсников Слизерина была мода создавать тайные общества мстителей. Сколько произносилось громких речей, обещаний отомстить и вернуть Тёмного Лорда! Сборища в гостиной или на дне рождения заканчивались созданием очередного тайного общества, — продолжала Клэр. — Не удивлюсь, если и тут что-то подобное было. — А что было с ними? — спросил Эрик. — Многих посадил Бруствер во время террора, — вздохнула Клэр. Алу показалось, что она нахмурилась, словно речь шла о чем-то личном. Косогор заканчивался. Впереди была роща. Заходящее солнце приближалось к вершинам леса. Эрик показал на тропинку и все четверо пошли за ним к сосновому бору. Земля была усыпана ковром из длинных желтоватых игл и шишек. — Глупо это: детей ловить, — твердо проговорил Эрик. — В основном, ограничатся только разговорами. От Штирнера опасность была бы куда сильнее. — Не стоит преувеличивать, — вскинула брови Клэр. — Я лично знакома со Штирнером. Он весьма интересный и обаятельный человек, но далекий от нас… — Подумать только: с самим Штирнером, — ахнула Кэт. — Вы бы не могли рассказать побольше? — Разумеется, могу, — ответила Клэр. — Я долго жила на континенте в Вене и путешествовала по Центральной Европе. — Альбусу показалось, что на губах из взрослой подруги мелькнула чуть насмешливая улыбка. — Там я и познакомилась в том числе со Штирнером. Он частично живет в Швейцарии в Берне. — Вы дружили? — с искренним интересом спросила Кэт. — Дружили — громко сказано. Скорее, были хорошими знакомыми. Между прочим, Людвиг очень добрый и внимательный хозяин дома, который всегда радушно примет гостя и поможет ему. Кстати, его настоящее имя — Людвиг Мангейм. — А почему тогда он Освальд Штирнер? — спросил Ал. Кэт с интересом вытянула шею, словно маленькая жирафа, ожидая услышать ответ на интересный вопрос. Вместо ответа Клэр достала палочку и мгновенно превратила брусок в обычную маггловскую книгу. Ребята схватили ее. На обложке стояла надпись «Макс Штирнер. Единственный и его собственность». — Но почему тогда он Освальд, а не Людвиг Штирнер? — спросил с интересом Эрик. Клэр улыбнулась краешками губ и, найдя на дороге другой брусок, мгновенно превратила его в чёрную маггловскую книгу. Альбус и Эрик жадно набросились на неё. — Освальд Шпенглер «Закат Европы», — с интересом поправил очки Альбус. — Соедините имя и псевдоним двух любимых философов Людвига Мангейма. Что получаем? — лукаво посмотрела на ребят Клэр. — Освальда Штирнер, — пробормотал Эрик. — Магнейм решил перевести идеи этих философов в реальность? — Вроде того, — кивнула Клэр. — Штирнер хочет полностью уничтожить глобальный мир в его нынешнем качестве. Его мечта, чтобы люди снова жили в национальных государствах, над которыми нет никакого права и никаких институтов. Ну и чтобы маленькие страны и народы не смели пищать на фоне великих держав. Вот как-то так… — Выходит, нынешнее положение вещей настолько не устраивало, что Штирнеру не жаль его уничтожать? — нахмурилась Кэт. — Я бы не стала все сводить к личности, — ответила Клэр. — Штирнер считает, что девятнадцатый век был золотым веком человечества. После него мир пошёл в неправильном направлении и нужно изменить вектор движения. — А почему? Почему именно девятнадцатый? — отозвалась Кэт. — С точки зрения Штирнера высшая форма справедливости это неравенство людей и иерархия, — ответила Клэр. — Только в такой системе государства могут создавать великие империи. Девятнадцатый век был веком империй: Британской, Французской, Российской, Германской. Они правили миром, — пояснила она детям. — Штирнеру омерзительны две вещи: подъем прав других народов и рас, которые отрицают империи и смеют трясти какие-то права, вместо того, чтобы смотреть в рот империям. И еще ему омерзительна современная массовая культура, сменившая старую классическую. — Но классическая культура была доступна немногим, — удивился Альбус. Разлитый в воздухе медовый аромат липы казался густым, словно пчелы принесли тягучий мед. — Именно так, — кивнула Клэр. — И Штирнер ответил бы вам: «А зачем делать её доступной всякой шушере?» — Но почему шушере? — все ещё недоумевала Кэтрин. — Все имеют право на мнение и культуру. Каждый народ должен стремиться к процветанию. — Штирнер вам ответит, — продолжала Клэр. — «А почему, дорогая мисс Забини, голос полуграмотного грязного негра должен значить столько же, сколько голос профессора — знатока политики?» — В таком случае он в чем-то прав… Если ты ничего не смыслишь в теме, то лезть спорить глупо, — отозвалась Кэт. — Или, — продолжала Клэр, — почему какая-то девица-активистка смеет рассуждать о политике в присутствии историка или политолога-профессионала? — Кайли прямо, — прыснул Эрик. Альбус скривился от ярости при одной мысли об этой грязнокровке, которая имела наглость не помалкивать, а лезть, куда ее не просят. «Зато мне не все равно!» — повторяла она. «Хоть бы дрянь правда выпороли бы унизительно разок», — с отвращением подумал Ал. — При такой позиции да. Это было бы глупостью, — вздохнула Кэт. — А откуда у Штирнера такое стремление к неравенству, интересно? — Штирнер считает это высшей формой справедливости, — ответила Клэр. — Как и два его учителя. — Прямо нацизм какой-то, — удивился Эрик. — Вот! — подняла палец Клэр. — Мы подходим к самой сути. Нацизм и борьба с нацизмом — это для Штирнера омерзительные последствия двадцатого века. А в девятнадцатом веке неравенство было нормой. Лорд Солсбери мог спокойно с трибуны парламента сказать об индийцах: «А тараканов еще больше — что с того?» Сейчас так сказать нельзя. А Штирнер хочет, чтобы это снова стало не нацизмом, а нормой, усвоенной с молоком матери. В самом конце девятнадцатого века француз Гюстав Лебон спокойно писал о неравенстве рас и праве силы, не думая ни о каком нацизме. Штирнер хочет, чтобы снова было также, — ответила пояснила Клэр. — Для этого надо отменить принцип равенства народов и рас и вернуть колониализм, — оживился Альбус, пригладив скошенную траву мыском ботинка. — Да. Штирнер этого и хочет, — кивнула Клэр. — Если Франция сильнее Гвинеи и может ей поживиться, так отчего бы не поживиться? — Если Франция хочет делить Китай, то почему бы и не разделить? — ввернул Эр. — Да, — кивнула Клэр. — Если может, пусть делит. Или, если Китай достаточно силен, он вышвырнет французов ко всем чертям. — Со стороны Китая это было бы понятно: страну защищал. Раз уж Франция нападает, — хмыкнула Кэтрин. — Победитель получает все, — ответит вам Штирнер. — Сила и ум дают право более успешным господствовать над неуспешными. Вот логика Штирнера, — пояснила Клэр. — Как в эпоху каких-то Опиумных войн… — протянула Кэт. Альбусу показалось, что у него немного кружится голова от чудесного запаха клевера. — А если я родился в бедной семье, что тогда? — спросил Эрик. — Штирнер тебе ответит: «Рви подмётки, спи по четыре — пять часов в сутки, грызи науки и иди в бой. Порви изнеженных и слабых без пощады. Или отступи и признай своё поражение». — Но если я буду так жить, у меня не будет ни молодости, ни девушки… — замялся Эрик. Кэт прыснула. — Что же, таков твой удел. Ненависть к тем, к кого это есть — лучший стимул порвать их в клочья по Штирнеру, — добавила Клэр. — Он словно намертво застрял в девятнадцатом веке. Вот все изменилось, а Штирнер нет. — Да! Наконец! — улыбнулась Клэр. — Хоть кто-то его понял. Штирнер считает двадцатый век лишним и ненужным веком, который надо зачеркнуть и забыть навсегда. — Штирнер считает, что жизнь неизменна? — вскинул брови Эрик. — Я болтала с ним, когда мы бродили в горах Тироля, — вздохнула Клэр. — Он что-то сказал о евреях. Я ему ответила, что сейчас так нельзя шутить. «Почему?» — пожал плечами Штирнер. «Потому что был Холокост и истребление немцами шести миллионов евреев». «А, давно пора забыть и относится к этому как к походам фараона Рамзеса Второго», — фыркнул Штирнер. — Любопытно, — задумчиво пробормотал Эр. — Штирнер считает, что это уже далекое прошлое? «Но у людей ещё болит! — сказала я. — Эти разговоры о немецкой вашей вине…» «Плевать, — пожал плечами Штирнер. — Надо забыть и жить как прежде. Как в 1880 году…» «Но у маглов уже погибла классическая культура». — заметила я. «Так надо вернуть!» — с жаром ответил мне Штирнер. «Вы снова хотите вернуть мир неравенства людей, всевластиям белой расы, мир, упакованный во фраки с бабочками и классические платья?» — удивилась я. «Да… да! Да!» — с жаром ответил мне «герр Освальд». «Сейчас в мире распространяться американские ценности демократии и политкорректности», — снова улыбнулась я. «Теперь вы понимаете за что я ненавижу эту страну и ее народ? — тихо сказал Штирнер. — Именно он больше всего мешает моей мечте». «Это утопия», — вздохнула я. «Утопия… Утопия… — Штирнер задумчиво сорвал и подарил мне цветок лаванды. — Уничтожьте завтра ООН и его международное право, уберите Америку в ее нынешнем качестве, и моя мечта почти автоматически станет реальностью!» — Но это невозможно, — не выдержал Эрик. — Я сказала Штирнеру примерно также, и он кивнул. «Американцы начинают борьбу с терроризмом. Они вводят цензуру и усиливают пограничный контроль. Это бьет по их свободам и международному праву, не правда ли? Значит, это приближает мою мечту. Американцы ломают международные договоры по разоружению, значит, они рушат международное право, и приближают мою мечту. Англичане, вы, вышли из Европейского союза. Значит, вы против международных организаций. Вы восстанавливаете пограничный контроль с остальной Европой — значит, вы за мою мечту!» — Отец! — Эрик обернулся шума куда-то в сторону. — Где? — спросил механически Ал. Внизу тянулись заросли акации вперемешку с давно отцветшими кустами сирени. Переплетясь, они создавали удивительную «живую изгородь», за которой словно начинается что-то таинственное: то, до чего трудно добраться. — Я-то старый лесовик, по шагам могу определить, — закивал головой Эрик. — Вон, сучья хрустят и иголки… Скрип сухих игл и шишек становился в самом деле все отчётливее, пока наконец не стала видна поджарая фигура в темно-сером пиджаке. Мистер Теодор Нотт спокойно шёл по лесу с трубкой с руке. — А кукушка уже не кукует… — заметила Клэр, отчего-то прищурившись на солнце. — Улетела. Кукушки в июле улетают, — пояснил с улыбкой Эрик. — Отец часто гуляет по лесу один под вечер, Говорит, так ему думается лучше. — Правильно, — улыбнулась Кэтрин. — Это помогает отдохнуть и собраться с мыслями. Альбус улыбнулся. Он искренне симпатизировал отцу Эрика, который к нему всегда относился не как к мальчишке, а как к равному собеседнику и желанному гостю. — А, молодёжь, — махнул им рукой мистер Нотт. — Хорошо, что не пошли на болота, там не долго и заблудиться без проводника! — Вы куда-то ходили, мистер Нотт? — спросил Альбус. Сейчас отец друга казался чуть более худым и подтянутым, чем обычно, хотя за год складки на лбу стали отчетливее. — Пока просто подмечал места для будущей охоты, — охотно ответил отец Эрика. — Охота еще только в сентябре, но подумать стоит уже сейчас. Эр, ты когда научишься охотиться с арбалетом? — полушутя спросил он сына. — Век живи — век учись, — весело отозвался Эрик. — Вот… — ответил отец. — Век учись, но пора бы и научиться. Возьмите, например, наше министерство: я сегодня получил письмо от моего старого друга мистера Малфоя, что Уизли все же назначат министром магии. — Надеются, что Уизли будет жесткой? — скептически подняла брови Клэр. — Само собой разумеется, — мистер Нотт показал гостям путь вниз по косогору и повел их за собой. — Но в условиях конфликта со Штирнером им нужно имя. Сильное имя. Подруга Гарри Поттера, сильная рука, которая сплотит страну… Ну и прочая лабуда… Да, — усмехнулся он. — Лабуда, которая угрожает изрубить в капусту… — Почему угрожает? — растерялся Эрик. — Если начнется война, она должна организовать сопротивление. Альбус шмыгнул носом. Пахло прелой травой, хвоей и яблоками. Синее вечернее небо казалось, рождая смутные воспоминания о сладком меде и клевере, которым его угощал Эрик. Сладость летнего вечера словно поселяла в груди надежду и смутную тревогу перед тем, что предстоит впереди. — Какое же сопротивление может организовать Грейнджер? — хмыкнул отец. — Поорать что-то про права эльфов и грязнокровок? Расчет делается на то, чтобы взять Штирнера «на понты». А вот если старина Освальд на понты не возьмется, то тогда… — А что тогда? — нетерпеливо спросила Кэтрин. — Вряд ли Штирнера испугает множество громких слов про права, это было бы глупо, — кивнула Клэр. — Да и не сказать, что невинные жертвы, судя по той же самой Гермионе. В воздухе пахло листьями и цветами. Березы стояли нарядными и незабываемо красивыми. Изумрудные листья, будто окрашенные волшебной кистью, слегка дрожали от дуновений ветра. — Уизли… — Мистер Нотт достал трубку и стал набивать ее табаком. — Уизли все воображает, что перед ней будут недобитые сторонники Темного Лорда. Но Штирнер это ей не бывший пожиратель в бегах. За Штирнером огромные ресурсы и злость немецких магов. Это будет конфликт совершенно иного уровня. — Отец говорил, что маглорожденные спорят: помогут ли маги маглам в освоении космоса, — многозначительно и немного ехидно вставил Альбус. — Космоса? — переспросил мистер Нотт. — Вот уж на что Штирнеру точно плевать, так это на космос. Штирнер хочет мира вечно враждующих национальных государств, как сто лет назад, а отнюдь не космоса. Чтобы всякая мелкая шушера не пищала о своих правах, а послушно исполняла волю вышестоящих. Иначе будут пороть, — серьезно добавил он. — Именно, — кивнула Клэр. — И Штирнер никогда не планировал помогать магглам. — А зачем это Штирнеру? — спросил Ал, прищурившись на заходящее солнце. — Гм… хороший вопрос… — мистер Нотт выпустил кольцо дыма. — Он, как я понимаю, считает, что рост культуры и знаний возможен только в иерархическом обществе, равенство людей — это упадок и деградация. — Уизли нам говорила, что так считали Гриндевальд и немецкие нацисты, — весело сказала Кэт. Мистер Нотт сокрушенно поднял глаза к небу. — Я ведь учился с Грейнджер в одном классе, — тяжело вздохнул он. — Мне всегда хотелось сказать, что Грейнджер дура… — Грейнджер лукавит, — фыркнула Клэр. — Легко строить из себя всепрощающего ангела на словах, а самой выслушивать разнообразную чепуху с претензией на истину в последней инстанции было бы весьма неприятно. Ни про какой, однако, нацизм, Грейнджер в отношении самой себя не вспомнит. — Да что мы вообще, Мерлин, знаем про этот нацизм? — с жаром спросил Нотт. — Мы лучше разбираемся в делах Арабского халифата или Древнего Вавилона, чем Третьего Рейха. Оригинала плана «Ост» об уничтожении славян не нашёл никто, оригинала Ванзейских протоколов об уничтожении евреев тоже. Где эти документы? — пыхнул он. — «Застольные разговоры Гитлера» изданы Пикером через пять лет после войны, дневники Геббельса нашли какие-то солдаты в Берлине. Что там считали нацисты, дело темное. — По сути да, — кивнула Клэр. — Принято считать, что это дурно, но само понятие нам практически незнакомо. — Кстати, Гриндевальда посадили в сорок пятом году в тюрьму Нурменгард, где он сидел до девяносто восьмого года, — продолжал мистер Нотт. — Где протоколы его допросов? — Тьма, — вздохнула Клэр. — Если там планировались чудовищные злодеяния, так дайте мне эти протоколы: я стану ещё более злым врагом Гриндевальда, — хмыкнул Нотт. — А почему, на ваш взгляд, ни одного не сохранилось? Выходит, это выгодно? — подключилась Кэт. — Видимо, было что прятать, — ответил мистер Нотт. — Уизли говорила, что нацисты хотели выселить четырнадцать миллионов поляков, — сказала Кэт. — Только документов нет об этом, — заметил мистер Нотт. — А вот реально выселили всех немцев из Восточной Европы после войны. — По-сути да, у нас нет подтверждений, — добавила Клэр. — Мало ли, кто что хотел. Не факт, что желаемое воплотится. — А их чудовищные лагеря, где они убивали военнопленных маглов? — продолжала Кэт. — Кхм… Во-первых, военнопленных по условиям Женевской конвенции 1929 г. обязаны содержать в специальных лагерях и выдавать им спецодежду. Во-вторых, Германия жила в условиях тотальной торговой блокады и бомбежек: самим есть было мало что… А в третьих, военнопленные месяцами были в окружении и, бродя по лесам, почти ничего не ели. Когда немецкие солдаты их кормили, они умирали от еды. Потому что для них еда уже ядовита. Их надо с ложечки выхаживать, — продолжал мистер Нотт. — Ничего себе, — явно потрясенная, пробормотала Кэтрин. — Ну и четвёртое. Германия до сих пор платит компенсации узникам лагерей. Это сколько же им лет сейчас? За девяносто? — снова набил он табак в трубку. — А все живы после таких жутких лагерей… — Маглы бы сказали, что вы оправдываете нацизм, мистер Нотт, — рассмеялась Клэр. — Гм… опять это идиотское морализаторство: оправдываю, не оправдываю, хороший, плохой… Я изучаю явление. Главное для исследователя что: честность или политграмота? — Меня тоже всегда это смешило: хорошие люди, плохие люди… Это где же они видели человека без достоинств? А без недостатков? — весело улыбнулась Клэр. Ребята рассмеялись. Альбус тоже улыбнулся вместе со всеми. Пахло прелой берёзовой листвой, мхом на подгнивших брёвнах, лесными лужами и ручейками. А еще пахло макушкой лета, уже начавшего поворачивать на осень. Ал старался убедить себя, что все произошедшее было случайной глупостью, которая не будет иметь продолжение. Эрик и Кэт казались ему сейчас детьми. — Я читал «Майн Кампф» — там нет нигде ни одной фразы, что нужно истреблять какие-то народы или сжигать их, — продолжал мистер Нотт. — А о чем там? — быстро спросила Кэт. — Довольно скучная и занудная книга в семьсот страниц. Рассказ о жизни, политике, в чем кайзер прав, в чем кайзер не прав, спор с какими-то местными националистами Германии, фамилии которых никто из нас давно не помнит… Да есть намерение идти на Восток завоевать жизненное пространство, но есть и ругань в отношении Франции. — Ну вот видите, завоевывать хотел, — укусила его Клэр. — Не забывайте, что всего каких-то восемь лет назад распалась великая империя Габсбургов, где под властью немцев и венгров жили чехи, поляки, русины, хорваты и черт в ступе, — пыхнул он. — Всего за восемь лет до написания этой книги! — Ну, а Россия? — спросил Альбус. Маленькая тропинка убегала вглубь лесной чащи, словно маня пойти куда глаза глядя, хотя скоро в воздухе уже должна была появиться вечерняя дымка. — Мой друг, не забывайте, что в России тоже всего за восемь лет до написания этой книги был свергнут император — этнически чистый немец и его жена — чистая немка. Посмотрите на русское дворянство — сплошные немцы, равно как инженеры и военные. — Немцы двести лет Россией правили, — добавила Клэр. — Да они там сидели со времен Петра Великого! Посмотрите теперь под этим углом зрения на слова Гитлера про господство немцев над славянами, — пожал плечами отец Эрика. — И не забудьте, что за два года до этого сами русские убрали слово «Россия» из названия своей страны и заменили ее никому не понятной аббревиатурой из четырех букв. У русских удивительное раздвоение сознания. Они проклинают немцев за экспансию на восток, но при этом превозносят времена Российской империи, где правили немцы, как золотой век, этакий утерянный рай. — Интересно, почему? — подключился Эр. — В Санкт-Петербурге вам, например, расскажут, что набережную с египетскими сфинксами построил архитектор-немец Тон в правление императора Николая i. тоже немца, при котором роль премьер-министра выполнял немец Корф, — улыбнулся мистер Нотт. — Ну а после войны с Гриндевальдом их власть объявила немцев извергами и зверями, победа над которыми так велика. Но это очень интересная тема… — А, говорят, немцы маглы в этом году на праздник Победы иллюминацией написали «Спасибо!» — сказала Клэр. — Конечно, написали, — невозмутимой ответил мистер Нотт. — Надо же им как-то жить в нашем мире? Пока пишут — пока мы хозяева этого мира. А вот когда мы ослабнем… или что-то произойдёт… — Наверное, да, — кивнула Кэт. — При таком раскладе конфликтовать бессмысленно, и важно приспособиться к новым условиям. — А вот представьте, — улыбнулся ей Теодор Нотт словно любимой племяннице, — что русские и американцы сцепятся в Сирии напрямую. Как поведут себя немцы? — Присоединятся к кому-то из них? — нахмурилась Кэт, пытаясь сформулировать ответ. — Или воспользуются случаем и отменят ограничения, наложенные на них после войны, — невозмутимо закурил трубку мистер Нотт. — Вполне логично, — кивнула Кэт. — А вот Клэр нам рассказала про ее беседу с ним, где Штринер хотел полностью вернуть девятнадцатый век! — Рассмеялся Эрик. — Чуть ли не креолиновые платья. — Может, у него было хорошее настроение в тот день, и он решил с ней пошутить. Может, решил подразнить нашу мисс Чайри, как немец англичанку, — весело ответил Нотт. — Впрочем, я в своё время об этом крепко наспорился с мистером Малфоем, моим школьным другом, — вдруг тепло улыбнулся мистер Нотт. — Он германофоб и не переваривает все немецкое. — Что так? — с лёгкой улыбкой отозвалась Кэтрин. — Английский патриотизм… Память о нашей войне с Гриндевальдом… стандартный набор обвинений. Помню, как Драко сиял, что мы выходим из Европейского союза. Впрочем, скоро стемнеет, нам пора поворачивать домой. — Правда, пора, — осмотрелась Кэт. — Спасибо за познавательную информацию. Альбус прищурился на тёплое заходящее солнце. Если магловскую историю написали победители, то почему не могли извратить историю магов? Вполне возможно, что ни Лорд Волдеморт, ни «Пожиратели смерти» вовсе не были теми злодеями, какими их рисовали. Кто рисовал? Его родня? При одной мысли о ней Альбус неприязненно и сухо хмыкнул.***
Альбус вздрогнул, услышав за окном сильный шум ветра. Сейчас он снова был один и ощущал тоскливый внутренний ужас. Днем он старался больше быть с друзьями, говорить и улыбаться по мере сил, чтобы перекрыть страж впечатлениями. Но вечером, оставаясь один на один с собой, Ал вновь ощущал тоскливый ноющий страх перед поимкой. Он содрогнулся при одной мысли о его возможном разоблачении и обратил взгляд на книгу, которую держал в руках. «История Хогвартса» — он всё никак не мог её дочитать. Пролистав половину страниц, он нашёл ту, на которой остановился, и снова углубился в чтение. Но вскоре Ал понял, что сейчас он просто не в состоянии воспринимать какую-либо информацию. Раздражённо вздохнув, он захлопнул книгу и уставился в окно. «Убийцы не заслуживают права читать», — ядовито подметил кто-то внутри него. Внезапно у Альбуса возникло забавное и в тоже время мрачное видение: он сам с двумя миниатюрными человечками на каждом плече. Один был в белоснежных одеяниях и с крыльями ангела, а другой — маленький и злобный, в красных одеждах, с хвостом и рожками. Сейчас говорила его совесть. С тех самых пор, как он вернулся с той злосчастной прогулки, в голове у Альбуса спорили два голосочка, и к тому же ему снились кошмары страшнее всех предыдущих. Протерев очки, Ал глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Он никак не мог выбросить всё из головы: их глаза… ужас, застывший в их глазах… Конечно, одна его часть находила безропотный страх убитых хулиганов очень приятным, но другая половина содрогалась при одном воспоминании об этом. — Прекрати об этом думать, идиот! — велел он сам себе. Образ только стал более чётким, как никогда. — Чёрт возьми, — пробормотал Ал. Он закрыл глаза, чтобы не видеть мелькающие образы, но видения становились такими яркими, что просвечивали даже сквозь сомкнутые веки. Они не заслужили такой страшной смерти… «Конечно, заслужили! — гневно подумал Альбус. Но его сознание не могло смириться с этой мыслью, и воспоминание о полных ужаса глазах убитых маглов продолжало изводить его. Альбус вздохнул. Лучшим лекарством от навязчивых мыслей было поработать. Он не хотел будить хозяев и потому быстро достал мантию-невидимку. Затем, осторожно открыв дверь, вышел из спальни. Для освещения ему вполне хватало бы палочки. Птицы на обоях привычно порхали с ветки на ветку, и Ал был рад им, словно старым друзьям. Библиотека Ноттов находилась этажом ниже. За окном шумел ветер, нагибая верхушки деревьев так, словно угрожал их вот вот сломать. Осторожно спустившись по ступенькам, Ал миновал гостиную и прошёл маленькую столовую. Затем, использовав заклинивание, прошёл через галерею. Напротив большого книжного шкафа во всю стену стояла зеленое кресло. На маленьком столике виднелась пепельница в форме индийского слона: несомненно, мистер Нотт недавно здесь читал. Вот всяком случае в комнате ещё стоял запах табака. Ал зажег палочку и, наколдовав светящийся синий шар, начал рассматривать коленкоры книг. Альбус прищурился. Некоторые были посвящены генеалогии, некоторые формам родовой магии, некоторые историческим событиям. Ал до конца и сам не мог понять, что именно он ищет, хотя смутно осознавал свою цель. Наконец, его взгляд упал на фолиант, где говорилось о что-то о смерти. Сгорая от нетерпения, Ал схватил книгу. Дрожа от нетерпения, Альбус открыл книгу Макса Штирнера, так поразившую Людвига Мангейма. Раскрыв наугад последнюю страницу, он сразу впился, а текст глазами:«Я — собственник моей мощи, и только тогда становлюсь таковым, когда я сознаю себя Единственным. В Единственном даже собственник возвращается в свое творческое ничто, из которого он вышел. Всякое высшее существо надо мной, будь это бог, или человек, ослабляет чувство моей единичности, и только перед ослепительными лучами солнца этого сознания бледнеет оно. Если я построю свое дело на себе, Единственном, тогда покоится оно на преходящем, смертном творце, который сам себя разрушает, и я могу сказать: Ничто — вот на чем я построил свое дело».
Альбус решил во что бы то ни стало прочитать столь интересную книгу до конца. Автор, казалось, был прав: если на фоне общей массы ты наиболее талантлив и интеллектуален, имеешь все задатки действительно прославиться, почему бы и не признаться в этом самому себе? С радостью схватив книгу, Ал отправился к себе.***
Через пару дней Эрик пригласил Альбуса пройтись в берёзовой роще. Альбус с интересом принял предложение друга: и шанс отвлечься от воспоминаний и приятное времяпровождение. Начало августа выдалось засушливым. Эльфы сбивались с ног, поливая сад, но это мало помогало. Несмотря на всё происходящее, воздух был прохладным, а матовое солнце грело как-то слабо. — Ты так хотел узнать, что за рощей, — улыбнулся Эрик. — Да по сути ничего. Родник. — Родник тоже интересно, — ответил Альбус, с наслаждением вдохнув летнего воздуха. — Да ничего особенного, — махнул рукой друг, хотя ему было приятно внимание Ала. На улице было тихо; ни малейшего дуновения ветра. Длинные ветви тонких берёз едва шевелились. Альбус шел по зелёной дорожке, оглядываясь по сторонам. В берёзовой роще всегда было светло и, кроме того, чувствовалось, что ты созерцаешь необъятные просторы. — Березовый лес губит хвойный, — пояснил Эрик с видом знатока. — Отец его оставил для охоты только. — Почему губит? — удивился Ал. — Вытесняет постепенно. А от березняка прок невелик. — После прогулки можно сыграть в шахматы, — предложил Эрик. — Как думаешь? — Знаешь, дядя Рон меня в детстве учил играть в шахматы… — прислушался Ал к шуму ручья. — А в шахматах всегда есть порядок. Идеальный, шахматный порядок… — В шахматах нужна логика отличная, — вздохнул Эрик. — Никакой. Вообще никакой… — махнул головой Альбус. Невдалеке раздался стук дятла. — Как так: никакой? — изумлённо вскинул брови Эрик. — Просто. Все начала шахматных партий, дебюты, давно стандартизированы. Ты можешь быть супер логиком, но если ты не знаешь дебют слона или испанскую партию, тебя будут бить чужим умом. — По-сути да, я об этом не подумал, — отозвался Эрик. — Если ты не понимаешь хитрости противника, то шансы невелики. — Логика нужна только игрокам одного класса, — пояснил Альбус. — А если один знает итальянские построения, другой нет — все ерунда. — Похоже на то, — кивнул Эрик. — Там не просто хитрость, там шаблон кто как ходит в партии. Как своё пространство, где все должны делать то-то и то-то… Эрик с интересом смотрел на друга. Зеленые глаза Ала блестели: он словно говорил о чем-то затаённом, что не говорят посторонним. — У всех фигур есть заранее установленная ценность: конь и слон равны трём пешкам, ладья пяти пешкам, Королева всем восьми пешка, а король… король бесценен. — Король ленивый… — засмеялся Эрик. — А это смотря когда… — Ал снова посмотрел на ручей. — В первой половине партии да. А вот во второй, когда погибли королевы, ладьи и почти все фигуры, король самый главный. Он ведёт пешку в ферзи через все поле. Победит тот, кто первым подгонит короля… — Но король и самая уязвимая фигура, — отозвался Эрик. — Мат и все, игре конец Альбус задумался, словно размышляя о чем-то. — Всё в порядке? — Но ведь зато получается, что король ценнее всех фигур вместе взятых. Без короля нет игры. А с королем есть… — Да, что самое интересное, — сверкнул глазами Эрик. — По-сути это главная фигура, хотя у других куда больше действий. — Опять-таки, что самое интересное: вот король стоит и стоит половину партии. А потом поубивали все ферзей, ладей, слонов и коней — может, у игроков остались по три пешки, коню да слону. И вот тут ту-то у короля наибольшая свобода! Чей король первым проведет пешку, чей король быстрее и сильнее ходит, тот и победит! — В конце игры он, похоже, и вправду незаменим, — задумчиво проговорил Эрик. — Ну, смотри, вот тебе родник! Альбус внимательно осмотрел небольшую аккуратную башенку небесно голубого цвета. Стоило чуть наклониться, чтобы зачерпнуть воды. Альбус слышал, что родниковая вода хотя и редкостно холодная, но прекрасно помогает утолить жажду. — Я вот прочитал… — Альбус говорил по-прежнему серьезно, — что у волшебников тоже есть свой король. И этот король даже выше Темного Лорда. — Король? — вскинул брови Эрик в искреннем недоумении. — Ничего себе… Но кто? Штирнер? На момент войны с Лордом про Штирнера не было ни слуху ни духу, да и общество не примет: его идеи не близки слишком многим. — Не совсем… Он называется Мастер Смерти, — Альбус сорвал былину и стал что-то чертить ей на песке. — Он может контролировать смерть? — нетерпеливо спросил Эрик. — Он бессмертен? — Мерлин знает, я сам не очень понял… Нашел книжку у вас в библиотеке. Она старинная очень и там все путанно. В общем, как я понял, он должен собрать три каких-то предмета и установить контроль над смертью. Только почему-то он принимает при этом смерть, хотя сам на самом деле бессмертен. Путано очень, но жутко интересно. — Может, это значит, что он изначально не боится смерти? Но зачем в таком случае ему вечная жизнь? — Это какие-то дары, которая принесла сама смерть… — размышлял Ал. — Главное, собрать их вместе. Что за дары пока точно не знаю. — Мерлин! — взъерошил волосы Эрик. — У Биддля есть, кажется, такая сказка. Про эти самые дары! — Думаешь, это про них? — брови Альбуса поползли вверх. — Мало ли, — пожал плечами Эрик. — А вдруг? Там дары и там дары, там смерть и там смерть. Там бессмертие и там бессмертие… Вдруг речь шла про одно и то же? — А я даже не знал про эту сказку, — махнул головой Альбус. — Что же выходит, в сказках этого Биддля все правда? — Ты… ты хочешь стать Мастером смерти? — недоумевающе спросил Эрик. — Я? Ну, а почему бы и нет? — качнул головой Альбус. — Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, а? — Сумасшедший… — Эрик смотрел на друга во все глаза, словно тот был каким-то чудом в крапинку. — Нет, ну правда, сумасшедший..... — Все шахматные гроссмейстеры были сумасшедшие, — фыркнул Ал. — Ну, знаешь… — вздохнул Эрик. — Отец был Избранный, ты Мастер Смерти… Поттеры, вы чего? — Мы потомки Игнотуса Певерелла, — гордо расправил плечи Альбус. — А в «Справочнике чистой крови» Поттеров нет! — показал язык Эрик. Альбус запустил со смехом в друга листьями. Эрик вызвал палочку, но Поттер мгновенно блокировал ее невербальным заклинанием. Несколько минут друзьям кидались друг в друга листьями, пока Эрик не отбежал со смехом за родниковую башню. — Ты сумасшедший… — все же тяжело вздохнул Эр. — Мастером смерти! — Знаешь, Эр, — вдруг неожиданно серьезно и тихо сказал Альбус. — Мне нравится мир шахмат. Там нет тупой удачи, везения и успеха. Там все рационально и логично. Вот бы сделать так в жизни! Эрик пожал плечами. В карих глазах читалось изумление, словно старый друг стал совсем другим человеком. — Но как можно жить исключительно целесообразностью? Удача радует тебя и помогает верить в лучшее: в этом и смысл её существования. Чем плохо? — Но весьма удобно, — отозвался Альбус. — Зато никто не выставляет тебе претензии, не устраивает ссор. Ты всегда знаешь, что от кого ожидать и при каких обстоятельствах. Разве плохо? — Пожалуй, — пробормотал Эрик, поправив непослушные кудряшки.***
Осень двадцатого года обещала быть пасмурной и дождливой. В самый первый день сентября в воздухе висела противная моросящая мгла. Дым Хогвартс-экспресса стелился низко над платформой, оставляя на одежде и руках едва заметную липкую пленку сажи. Нахохлившиеся совы в клетках теребили влажные перья и недовольно ухали. Альбус, Эрик и Кэтрин быстрее отыскали свободное купе без особых проблем. Альбус равнодушно смотрел сквозь влажные стекла на окутанный дымкой и паровозными парами перрон. В голове снова и снова мелькали фразы из того, настоящего, Штирнера, которого он все-таки осилил за лето. «Везде и всюду нам стремятся доказать, что смысл и цель нашего существования лежат где-то вне нас». А почему не в нас самих? Его родственников не было видно, да, пожалуй, он и не особенно хотел их видеть. Мы живём в мире, полном призраков и одержимых, — говорит нам Штирнер. Сейчас, зная, что вся история войны с Темным Лордом может быть перевранной, Ал был готов подписаться под каждым его словом. Единственным, что его смущало, была одна фраза. «Ничто — вот на чём я построил своё дело». Что такое в конце концов это самое Ничто? Абсолютная тьма? Абсолютный свет? Или ни то, ни другое? Вот маглы, которых он убил стал «Ничто». Или не стали? Черт их там разберет… Сейчас Ал как никогда остро ощущал, что отделен от всех знакомы словно стеклянной стеной. «Ничто». «А может… Может мне просто приснилось, что я их убил?» — спросил себя Ал. «Ты соображаешь, что несешь?» — прикрикнул он сам на себя. «Но если в мире нет пространства, где прошлого не существует, если оно иллюзорно, почему не предположить, что это был сон?» — коварно продолжал другой голос. — Смотри, По, твой отец, — вывел его из размышлений голос Кэт. Махнув головой, Альбус уставился в колдографию расхаживавшего отца. Заставив себя сконцентрироваться, парень понял, что это свежий номер «Ежедневного пророка». Его отец в самом деле давал пресс-конференцию журналистам, сообщая о передвижениях и возросшей активности бывших союзников Волдеморта, а также предостерегая от недостатка бдительности в отношении Темной магии. По его словам, летом сотрудники Аврората и Целевой группы не покладая рук работали в Хогвартске, и обнаружили, что некто похитил из коллекции Слагхорна шкуру бумсланга и мух-злптоглпзое — ингредиенты для изготовления оборотного зелья. — Вот заметь, — ехидно сказала Вики, — всегда у них так. Не просто работали, а не покладая рук работали. Эрик фыркнул, словно сдерживая смех. — И много наработали? — не выдержал он — Смотря что считать результатом, — неуверенно начал Ал, но Эрик перебил друга. — Кубок нашли? Нет. Значит, не наработали, — словно отрезал он рукой. — И чего они тогда Пожирателей бывших не ловят? — съехидничала Кэт. — Поезд, дав резкий гудок, как раз проезжал мимо магловской станции. — Прнимаешь, ловить Пожирателей сложно, — вдруг серьезно сказал Ал. — а Фоули вот он, голубчик, под рукой. Вот и сцапали. — «Ну-ка иди сюда, гаденыш», — сказала Пикеринг Гриму Фоули. — Кэт на ходу сымпровизировала их разговор. — А боюсь, примерно так и было, — вздохнула Вики. — В десять тридцать пять — подъём, — ехидничала Кэт. — Три часа мы кофе пьём. Три часа глядим в окно. А потом бежим в кино… — Про них басня была, — ввернул Эрик. — Иди сюда, мой хороший, — сказал однажды утром Муравьед Муравью… — А потом Пикеринг вспомнила, что нужен какой-то результат, — серьезно сказал Ал. — И решила изловить Фоули. — Ты чего не сказал, По, что твой отец все лето кубок в школе искал? — Я почем знаю? — фыркнул Альбус, все ещё рассматривая колдографию. — Мне отец об этом не рассказывает. — Жаль, хоть что-то бы узнали, — вздохнула Вики. — Семикурсники курят в купе, кстати, за милую душу, — вдруг не в такт добавила Кэт. Ал мотнул головой, но не успел ответить: ребята услышали стук в дверь. — Входите! — весело сказала Кэт. Кажется, она уже перестала обращать внимания на временные погружения в себя Альбуса. Дверь открылась. На пороге оказалась высокая девочка с пшенично-белыми волосами и ярко-синими глазами. Кожа девочки была очень белой, словно она никогда не загорала. Посетительница была одета в темно-синий костюм с юбкой до колен и черные туфли-лодочки на высоких каблуках. На ее груди сиял странный значок, изображавший замок в сияние полярных льдов, над которым красовалась витиеватая буква «T». Альбус прищурился: он не видел никогда такого значка. — Добрый день… Можно ли к вам? — Девочка говорила со странным акцентом, проглатывая окончания слов. — Можно, конечно, — добродушно ответил Поттер. — Присаживайся. — Меня зовут Хелена Лейпенгоф, — хлопнула она глазами, сев рядом с Кэт. — Я учусь на шестом курсе в Туле. У нее была забавная речь — делать ударение на каждом слове и глухо произносить окончания английских слов. Альбусу казалось, что привычные слова стали кубиками, складывавшимся в пирамидки. — Ты из Германии? — догадался Эр. — Да. Из Каринтии — на границе с Австрией, — ответила она. Купе резко качнуло: поезд, похоже, на полной скорости налетел на расходящиеся стрелки. — На турнир едешь? Садись! — кивнул Нотт, указав на место возле двери. Девочка неуверенно села: она явно волновалась за свой английский. — А на каком факультете ты учишься? — спросил Эрик. — Факультете? — удивилась Хелена. — Я в классе профессора Вольфа. — А он чей декан? — продолжал Эрик. — Декан? — девочка смотрела, не понимая. Поезд набирал ход, и чемоданы покачивались под полкой. — А, в Туле нет факультетов? — догадалась Кэт. — Нет. До конца четвертого класса мы учим все общие предметы. — Сказала девочка, не очень уверено жестикулируя. — А потом мы идем в класс к какому-то одному профессору, который курирует наше обучение еще три года. Я в классе у профессора Карла Вольфа, а вот Бернгард Штеммерман, он приедет попозже, — в классе у профессора Штайенбреннера. — А это как? У вас один профессор ведет все предметы? — заинтересовался Альбус. — Нет… Он ведет главные предметы и выбирает нам, к каким преподавателям ходить, какие предметы и сколько раз в неделю посещать. Вот профессор Вольф больше любит теорию магии, а профессор Штайенбреннер — алхимию. — Вот у вас как! Сам выбирает! Тогда, может, мы бы реже сидели с гриф… хаффлпаффцами, — Кэтрин вовремя сменила слово, бросив взгляд на Эрика. Ссориться с другом детства из-за какой-то Марины она не хотела. — У нас, — похвалилась Хелена, — читают лекции даже призраки некоторых великих магов! Но попасть к ним на курсы практически невозможно: надо сделать нечто выдающее, чтобы тебя взяли! — У нас тоже призрак. Историю магии ведет, — подключился Эрик. — Но такой скучный, что у нас на его уроках все чуть ли не спят. Настолько монотонный, никогда ничего не повторяет и никого не спрашивает! — Попробуйте прислушаться, вдруг есть и интересный материал? — задумчиво посоветовала Хелен. — Может и есть, а вот подавать его он не умеет, — развела тонкими руками Кэтрин. — Вы отправляете письма совами? Как романтично! — восхитилась Хелена. — Я видела сов на вокзале и мне сказали, что они как почтальоны. — Нам тоже по душе, — улыбнулась Кэт. — Спасибо. — Ой, это моя подруга пишет! — воскликнула Хелена. — Кстати, она тоже Катарина, как и ты. — Девочка достала из сумочки черное зеркало, которое загорелось странным светом. Хелена быстро приложила к зеркалу пергамент. Мгновение спустя на нем появился текст. — Что это? — спросил Эрик. — Письмо получено, — пояснила Хелена, глядя на мерно покачивавшийся черный чемодан. — Ничего себе! — искренне восхитилась Кэтрин. — Потрясающе! Это незабываемо. — Прекрасно, — восхитился Эрик. — Кстати, про подруг: а как прибывают немцы? Шармбатонцы приедут на повозке с крылатыми конями, из Дурмстранга приплывут на корабле, а вы? — Через зеркала, — пожала плечами Хелена, словно говорила о чем-то банальном. — У нас все путешествуют только через зеркала. Кстати…. — посмотрела девушка в развёрнутую страницу газеты .Не та ли это Гермиона Уизли, которая хотела освободить эльфов? — Она самая, — весело улыбнулась новой знакомой Кэтрин. — Эльфы… А как они выглядяет? — в сине-зеленых глазах Хелены читался невероятный интерес. — В Германии нет домовых эльфов? — спросил Альбус. Сейчас, слушая болтовню приятелей, он немного отходил от главного кошмара своей жизни: остаться наедине с собой. — Нет… Нету… — немка тряхнула светлыми волосами. — Это маленькое худое большеглазое существо с ушами, как у летучей мыши, — вставил Эрик. — Кто же у вас прислуживает волшебникам? — удивилась Кэт, — Карлики, карлики-цверги, — охотно ответила Хелена, словно говорила о чем-то очень близком и понятном ей. — Никогда не слышала про таких существ. Расскажи, пожалуйста, — мягко попросила Кэт. — Они карлики. Маленькие люди и часто сутулые. Они очень злобные и мстительные! Очень! — прошептала Хелена. — Только взрослый маг может повелевать ими. Я их в детстве боялась… Они служат аккуратно и точно, но ждут, когда хозяин ошибётся. Тогда цверг сбежит. А еще они хихикают, если у хозяина неприятности. Могут и в ногу вцепиться или в руку, если не ответишь им на дразнилки. — Немудрено, что ты боялась, — поежилась Кэт. — Это весьма опасные и злые существа. — Ничего общего с нашими, — покачал головой Эрик. — Эльфы безобидные. Кроме того, могут искренне привязаться к хозяевам, если получают достойное отношение — А как можно с ними ошибиться? — спросил с интересом Альбус. — Цвергу можно приказать, только направив на него палочку. Если ты забыл это сделать — цверг может вырваться на свободу… — пояснила Хелена. Ее, кажется, немного удивлял завтрак, но девочка старалась не подавать виду. — С такими слугами необходим постоянный самоконтроль, — заключила Кэт. — Я читала, что один цверг преподавал в Хогвартсе. Его звали… профессор Флютфих, кажется… — неуверенно сказала немкецкая гостья. Альбус снова невольно улыбнулась, видя, как новой подругой тяжело сказать твердые и звонкие английские согласные. — Флитвик, точнее. Он, насколько знаю, был весьма вежливый, — поправила золотые кудри Кэт. — Но боевой: говорят, в молодости он был чемпионом по дуэлям на волшебных палочках. — Отец вашего профессора был слугой в Будапеште, затем убежал… — пояснила Хелена. — Кстати, у магнатов Эстерхази — родни Гриндевальда. — Мерлинова борода, — взъерошил черные волосы Эрик. — Всё сходится. — Я была в детстве у тёти в Коттбусе. Мне было немного страшно, когда два цверга несли зеркало и хихикали… — созналась немецкая гостья. — Эльфы никогда не ждут наших ошибок: они счастливы для нас работать. За Хогвартсом ухаживает целая орава эльфов, — добавила Кэт. — О, в Туле тоже целая орда цвергов. Но лучше их лишний раз не трогать, — пояснила Хелена с улыбкой от которой стало весело остальным. — Цверг это по-немецки гном? — вспомнил Эрик. — Да. Это карлики-гномы, — охотно пояснила Хелена, сделав глоток кофе. — У нас вообще много карликов всяких. Есть карлики шуты, например. Есть карлы-мастера… Знаете, в старину существовал обычай: у нашего императора в Вене был шут. Он не кривлялся сам, а носил на руке карлика. Тот забавлял всех всех шутками и гримасами. — улыбнулась она. — Удивительно: живем рядом почти, а так мало знаем друг о друге… — Задумчиво поправл очки Альбус. За окном пошёл проливной дождь, так что за струями воды, стекавшими по оконному стеклу, ничего было не разглядеть. В коридорах и купе уже зажгли лампы. Поезд мчался мимо шотландских гор, казавшихся огромными каменными стенами из-за низкой пелены тумана и туч.