***
Это ведь не в первый раз, когда мой профессор вводит меня в тупик. У нас с ним много лет разницы, он мне в отцы годится. Тридцать пять и шестнадцать. Смешно даже вообразить. И всё же, когда ты любишь человека, на возраст не смотришь, так ведь? А что на счёт разницы восприятия? Снейп совершенно по-другому смотрит на мир, у него и опыт другой, и знаний побольше, чем у меня. Значит ли это, что я ему завидую? Завидую? Хочу ли я быть таким же как он? Не знаю. На самом деле, я и понятия не имею, кем хочу стать. Плыву по течению, и по мере необходимости бунтую, когда терпение на исходе. Во вторник снова уроки фортепиано. Моя учительница была довольно старой, поэтому она связывалась со мной через планшет по зуму. Миссис Амбридж — даже в свои почётные восемьдесят четыре, неустанно напоминала мне, что я бесталанный и бестолковый исполнитель. Как же хорошо, что она теперь преподаёт из дома, и не может хлестать меня мухобойкой по пальцам. Я сел, поставил ноги по привычке, и на автомате пробно пробежался вдоль клавиш. Болтовня старухи из планшета превратилась в белый шум у меня в голове. Я просто играл "Элегию" Рахманинова, а сам не мог перестать думать. Конечно, я не дурак. Я всё прекрасно понимал. Приближался август, а за ним — сентябрь. Осенью я поступлю в Хогвартс, покину отчий дом, и уеду коротать свои студенческие годы. Надену мантию, буду жить девять месяцев в году в этом институте, сдавать экзамены, учиться. Без мобильной связи, без интернета. Прямо как в средние века. От одной только мысли, что нам со Снейпом придётся расстаться, на сердце кошки скреблись. Я ошибся с нотой, за что Амбридж на меня накричала: — Заново, Поттер! Начинай всё с начала! Закусил губу от подступившего желания обматерить её. Начал играть заново. Но неужели нельзя придумать какой-нибудь способ нам остаться вместе? Может быть если я попрошу его вернуться на кафедру истории, то он без сомнений согласится, и тогда… что тогда? Я буду эгоистом — вот что. Требовать от своей половинки бросить работу и переехать обратно в тот ад, из которого он сбежал – это низкий поступок. Я не могу позволить себе так поступить со Снейпом. Я… я люблю его. А если я сам решу не поступать в Хогвартс? Это убьёт родителей! Они мечтают, чтобы я отучился на филологическом, стал доцентом, а потом и магистром. Может ещё нобелевку получу — вот они обсосутся кипятком от радости! И опять тупик. На моей спине камень на камне. Давление, ответственность, родительские надежды, мечты Снейпа, ожидание всего блядского мира, когда я взойду на олимп и зажгу свою звезду. Но чего же хочу я сам? Неужели эта та жизнь, которую я хочу прожить? Или… мне просто навязали её? Как мне теперь бороться, зная, что на другом конце нет награды? Нет победы? Хах! Французские романы воспевают таких героев. Но я не француз. Я просто мальчик, который хочет, чтобы его любили просто так. Даже если я ничего в жизни не достигну. Даже если не сверну горы, и не поставлю мир раком.***
В среду мне удалось подслушать разговор между Снейпом и моей матерью. Она ненадолго вернулась из штатов с показа мод, который курировала. В следующем квартале её ожидала новая работа. Я в это время тихо работал в библиотеке, хотел отыскать редкий роман с заметками автора для своего эссе. Как вдруг услышав скрип двери, затаился между стеллажей. Вначале я и не подозревал, кто вошёл в библиотеку. Это могла быть одна из наших горничных, решившая стереть лишнюю пыль пипидастром, мог быть и мистер Гринн, исполняющий отцовское поручение. Кого я совершенно не ожидал увидеть в щели между книгами — так это свою мать. Она, вроде, обещала, что задержится в Америке до конца месяца, но вот она здесь. Странно. А за нею в библиотеку вошёл и Снейп! По спине мурашки пробежали. Вся эта ситуёвина попахивает гавной. От дурного предчувствия аж в животе закрутило. — Значит их сплетни не лгали, да? — осуждающим тоном говорил Северус. Голова моей матери заслоняла его лицо. Рыжие волосы дрогнули. — Как ты смеешь меня порицать? Я вправе сама решать, как заботиться о своём ребёнке, Северус! — Одно дело давать плацебо, когда это не навредит, и уже совсем другое… — Тебе никогда не понять меня! У тебя нет детей! — размахивая руками, шипела моя мать. — Ох, Лили… в кого же ты превратилась? — Ну а что ты бы сделал на моём месте? Ты же сам, когда-то говорил, что бывает с терпилами? Вспомни бедняжку Петунию. Помнишь, как она чуть не разорила мою семью? У родителей не хватило духу поступить правильно, и сослать её в клинику, но я тех же ошибок не совершу! — Да, но совершаешь противоположно другие! Гарри — хороший ребёнок, он не заслуживает такого обращения к себе. Ты — его мать, Лили! Тебе следовало с самого начала сесть и поговорить с ним, а не внушать ему те ужасы! У него теперь травма на всю жизнь! Ты… запирала, собственного ребёнка. — Ты не знаешь о чём говоришь! Тебя там не было! У него были истерики! Страшные истерики! Педиатр настаивал на каких-то успокоительных, но он не… он не был в курсе о проклятии нашего рода! — И ты решила купить другого доктора, чтобы он давал Гарри пустышки? Лили, это… это чудовищно. — И ты туда же, — фыркнула она. — Ещё скажи, что это я виновата в изменах Джеймса, и список будет похожим на мамин: "Неблагодарная дочь", "несостоявшийся организатор", "плохая жена" и "плохая мать". Да мне, блять, премия полагается! — Ещё не поздно всё исправить. Лили, прошу, прислушайся: поговори с сыном. Ты нужна ему! Особенно сейчас, когда вы с Джеймсом на пороге развода. От неё последовало долгое молчание, прерываемое всхлипами. Я видел, как плечи её дрожали, как понурилась спина, и голова опустилась. Мама плакала в объятьях Снейпа. — Ты… ты прав, — наконец, согласилась она. — Он — это всё, что у меня осталось, Северус. Я не могу потерять Гарри! Я этого просто не вынесу! Если Джеймс раскопает на меня столько же грязи, сколько ты смог за эти несколько недель, то… он отсудит опеку, и запретит с ним видеться! — Ш-ш-ш, успокойся. Холодные иглы впились в меня. Сердце застыло. Я оцепенел, не в состоянии пошевелиться. Со лба до пят обливался ледяным потом. Моя мама… потянулась к нему, чтобы поцеловать. — Прости, — тут же прошептав это, она спешно удалилась из библиотеки. Снейп тем временем какое-то время трогал свои губы. Меня аж прострелило в животе жгучей болью. В ушах звон, рябь перед глазами. Я опустился медленно на колени, прижался к книжному шкафу. Тошнило, мутило, голова кружилась, а пульс в груди зашкалил! Вся комната вокруг меня словно потеряла опорную ось, и теперь ходуном ходила. Не на что опереться! Не на кого! Мысли в голове скакали от одной к другой. И так по кругу, по кругу. Старые половицы скрипели, холод пронизывал пальцы. Я весь дрожал, задыхался. Родители разводятся. Обманывают! Обманывает мать, обманывает отец, обманывает Снейп! Я для них кукла на ниточках! К горлу подкатило резко и неожиданно. Я бросился к окну, куда выблевал весь остаток прошедшего обеда. На меня уставился охуевший садовник. Помахал ему смущённо, но сразу же одеревенел, ибо почувствовал на глазах жгучие слёзы. Очки перекосились, счастье, что они не выпали от моих финтов. И прорвало! Прорвало меня в тот же миг! Я спрятался под окном, не зная, куда деться. Сжался в позе эмбриона, обнял колени. Лежал там, жалкий, растоптанный, ничтожный. Рыдал как младенец, закусывая губы, боясь издать хоть один лишний звук. В голове звенело. "Бам-бам-бам-бам-бам-бам", сумасшедшее сердце пыталось вырваться наружу. Ноздри забились, я замарался пылью старых плинтусов. Но мне было плевать. Всё, что меня сейчас волновало — это острая боль в груди. Предательство. Вскрытая ложь. Ненависть. Отчаяние. И переполняющая меня до краёв, сковывающая растерянность. Хочу сбежать! Далеко-далеко! Больше не могу терпеть всё это! С меня хватит. Я больше… я больше так не могу.***
Известный факт: в любом британском особняке существуют тайные проходы. Мои родители сами порой ими пользуются, однако, что самое примечательное — так это то, что им известно не обо всех тайных коридорах, а только о самых удобных. Жучки на одежде, слежка прислуги, приложения в телефоне, всё проходили, везде плавали. Им невдомёк, что их сыночке-корзиночке давно уже не пять лет, и мозги у меня работают как надо. Правда, на этот раз, мой неебический план включал в себя непросто побег на пару дней. Я хотел съебаться навсегда. А это уже, как говорится, другой уровень. Необходимо продумать всё до мелочей: провизия, деньги, место жительства, документы, техника, новая внешность. Всё надо продумать! И при этом умудриться не наследить. В понедельник всё было готово. Честно признаться, я не был уверен, что не проебался с цифровым следом. Как-никак я впервые работал с переводами в офшор. Сумка уже ждала меня в хранилище около аэропорта. Ключ спрятал в кошельке. Ночью прокрался в прачечную на цокольном этаже. Там и располагался единственный тайный проход, о котором знал только я. И вот я стою, перед мрачным тоннелем на свободу. А всё тело пробрало мелкой дрожью. В животе закрутило. Стоит мне сделать шаг, и я буду там. И никто меня больше не увидит. Никогда. От этого грудь сдавило будто тисками. Перед глазами всплыл образ Снейпа. Его печальные чёрные глаза, холодные пальцы на моей голове, запах сигарет. Как же больно, оказывается, освобождать себя. Но и он — всего лишь ещё одна цепь на шее! Самая толстая. Самая крепкая. Нет. Я должен перебороть это! Ради себя. Сделал шаг, закрыл за собой тайную дверь. За мной осталась пустующая прачечная и тишина.