Имя

На лестнице Рицу замечает, что идет слишком быстро. Вспоминает, что спешить и суетиться начал еще в аэропорту, и весь путь в такси ерзал от нетерпения. На Филиппинской стороне воздушного моста все было более-менее в порядке, а, стоило пересечь мост, как что-то в организме заклокотало желанием поскорее увидеть Соби. Набросилась, вцепилась тревожность, иррациональное ощущение, будто можно не успеть. Будто Соби сейчас смотрит на упаковку сильнодействующих таблеток, а через минуту начнет хладнокровно выдавливать их из блистеров на ладонь, а потом забросит пригоршню в рот и, не изменившись в лице от мерзкого вкуса, прожует. На лестнице Рицу останавливается, чтобы мысленно сжать сердце в кулак, заставив успокоиться. Никто в этих стенах не видел его выведенным из равновесия и не увидит впредь. Особенно, когда для выхода из равновесия нет повода. Поэтому — сначала пойти к себе, разобрать чемодан, принять душ, перекусить, а потом уже проведать мальчишку, если не возникнет более важных дел. В целом отпуск получился недурным. Пляжные бары, вечеринки, поездки в джунгли дали ему желаемое чувство свободы и молодости. Интрижка с красивой австралийкой напомнила, что в женщинах есть своя прелесть. Эта женщина ночами пристегивала его руки к изголовью кровати, а днями требовала обходиться с ней, как с королевой, и ему нравилось. Было свежо, остро, волнующе, и, главное, беспечно. Первый за десять лет отпуск без Соби стал настоящим праздником ветра. Как будто корабль, долго стоящий на приколе, вышел в открытое море. И выяснил, что не заржавел еще, не сгнил и не оброс колонией кораллов и мшанок. Навязчивое желание позвонить Соби удавалось отодвигать на периферию. Поступающие звонки от него сбрасывались не безболезненно, но терпимо. Образ его, с туманным взором и закушенной губой, вуалировался слепящими солнечными бликами на воде. И даже открывшаяся, наконец, истина, что связь у них давно есть, пусть не магическая и не системная, но физически, материально реальная, не стала чем-то оглушающим и сбивающим с курортного настроя. А ведь именно благодаря этой связи Рицу так легко нашел безобразника, почти слету раскрыв постановочную природу похищения, и именно из-за нее на все филиппинские виды накладывался второй слой — маленькая комната с бардаком и рисунками, и сходящее с ума взаперти существо, царапающее буквы на стенах и теле. — Эй, чудовище! Рицу вставляет ключ в замочную скважину, но не успевает повернуть. По коридору, звонко цокая каблуками розовых мультяшных туфель, к нему спешит Нагиса. — Не вздумай заскочить в комнату и захлопнуть передо мной дверь! На самом деле, идея удачная, он мог бы сообразить и сам. — Фетишистский ублюдок, стой и жди! Туфли неудобные, она не может перемещаться в них быстро, но очень старается и слегка напоминает утку, пытающуюся бежать по льду. Странную утку с попугайским окрасом и чаячьим тоном. Рицу стоит и ждет. Первая мысль в нем всплеснулась холодом — что-то случилось с Соби. Вторая мысль вернула душе гладь — Нагиса просто соскучилась и торопится поздороваться. Вариант шустро скрыться за своей дверью ему нравится, но он не делает этого ради сохранения директорского достоинства. Добежав, Нагиса упирает руки в бока и встряхивает хвостиками. Рицу кажется, что, встряхнись она всем телом, вокруг разлетятся разноцветные перья. От этой фантазии у него щекочет в носу и хочется чихнуть. — Тебя искал какой-то засранец, — сообщает Нагиса суматошно. — Явился тут, все истоптал, как у себя дома! Отвратительный наглец! Охрана пропустила, никчемные болваны! Еле выставила его! Раз охрана пропустила, возможно, был гипноз. Возможно, этот гость — сильная Жертва. — Назвался? — спрашивает Рицу на всякий случай. — Нет! Не назвать имени — верх невоспитанности, фу! Сказал, вернется позже. Очень хочет встретиться с тобой и, по-моему, надрать зад. По-моему, у него на тебя зуб. Рицу все-таки поворачивает ключ в замке, поднимает с пола стоящий у его ног чемодан, отвечает: — Ладно. Нагиса делает к нему широкий шаг и придавливает свой скандальный голос до адекватного: — Ты бы не был легкомысленным, эгоистичный принц. Я думаю, он опасен. Рицу кивает. Если нахальный визитер — это Senseless, у которого к нему давняя претензия, то да, он опасен. Но тем лучше — наконец-то у Соби будет настоящая практика. *** В комнате восхитительный порядок. Все вещи на своих местах, чистый пол, ни пылинки на полках, пахнет уличной свежестью и гранатовым соком. Соби сидит за письменным столом в наглаженной белоснежной рубашке, прямой, чинный, тщательно расчесанный. Что-то пишет. Заметив вошедшего учителя, встает, сгибается в поклоне. Весь гладенький, как клерк из корпорации. Рицу приближается к нему, чтобы рассмотреть. В идиллической картинке, которой его встретили, ему чудится подвох. Вся эта вылизанность — не вполне то, что он рассчитывал увидеть. Здесь будто ждали репортеров, готовясь к фотосъемке для газеты. Образцовый ученик выполняет самостоятельные задания. Перед отъездом Рицу оставил ему такой дикий объем материала для изучения, что времени на уборку и глажку рубашек взяться было неоткуда. Как и на всякие глупые действия и неуместные мысли. Он не сообщал дату своего возвращения, значит, Соби поддерживал стабильный блеск, а не навел его специально для встречи. Это он так решил стать хорошим? Рицу берет его за подбородок, приподнимает лицо. Разглядывает проступивший румянец, вздрагивающие улыбкой уголки губ, глаза с тихим нерешительным счастьем. Прислушивается к своим ощущениям. Зачем-то вспоминается курортная австралийка, кажущаяся теперь отталкивающей и нагоняющей тоску. Соби напрягается — поймал его чувство. Рицу хочет сказать ему что-нибудь дружелюбное, но замечает нечто постороннее под тонким белым хлопком рукавов. Расстегивает пуговку одной манжеты, второй, задирает поочередно рукава. На запястьях — тугие бинты. Соби бледнеет, сжимается, вместо счастья в глазах страх, вместо попытки улыбки на губах — беззвучные извинения. Рицу порывисто, нарочито грубо разматывает бинты, находит под ними воспаленные колотые ранки, будто руки истыкали толстым гвоздем. Почему «будто»? Именно им и истыкали. Глубоко, со вкусом, с вдохновением. Эти две с половиной недели дурню настолько не хватало боли? — Раздевайся, — бросает Рицу. И отходит чуть в сторону, чтобы удобнее было наблюдать. Добавляет: — Полностью. Он найдет все повреждения и заставит щенка ответить за каждое. Ранить Бойца вне боя позволено только его хозяину. Передняя поверхность бедер выглядит так, словно ее отбивали доской с гвоздями. Бессчетное количество дыр с красными ореолами воспаления от колен и почти до паха. На груди — длинные уродливые борозды, которые точно оставят шрамы. На животе нацарапано что-то вроде кривой снежинки. Сзади ничего нет — неудобно увечить самого себя сзади. Лицо тоже не тронуто — поганец с детства усвоил, что сенсей ценит его лицо и не простит повреждения. Но сейчас он, кажется, и не хочет прощения. Злобно, с вызовом сверкает взором. — Когда вы в следующий раз меня бросите, я сделаю что-то похуже! — заявляет надрывно. Рицу привычно запирает в себе ярость, дышит медленно и уточняет ровно, будто ватным одеялом приглушая голос: — И что же ты сделаешь? Отрежешь себе ногу? Руку? Язык? — Убью себя! Малолетний кретин, паскудный шантажист. Что ж, пора с ним по-взрослому. Как вовремя объявился Senseless. Рицу слегка пожимает плечами и отзывается тускло: — Почему ты считаешь, что мне не плевать?