Антология: If today was your last day

И снова дождь, холодный дождь. Такой же холодный, как мое сердце. Сегодня я снова бродил по этим пустым улицам прогнившего города. Нет, улицы были полны людьми, но люди те – словно мертвые. Каждый день я вижу эти покрасневшие от ярости лица. Смеющиеся лица. Поющие в переходах лица, зарабатывающие на жизнь. Печальные лица, расстающиеся друг с другом. Уставшие лица, которые возвращаются вечером с работы. А я не могу. Моё лицо срослось с вечной паралитической маской безразличия. Вчера я залез на старый сарай в одном из бесчисленных клонированных двориков этого пустого места. Просто так. Я люблю высоты, я люблю ветер. Ветер тут ощущается немного лучше, чем на земле, но он всё равно грязный. Он несет пыль и вместе с тем болезнь, а не облегчение. Я снова по привычке повел кистью и почти ощутил то, что потерял. Я ступил вниз… и слетел с высоты двух с половиной метров. Мне повезло, что внизу был не асфальт, а обычная земля. Обычная такая загаженная земля, что постоянно используется собаками как отхожее место. Я улыбнулся бы, если бы мог. Улыбаются многие, у которых внутри даже ветер не дует. У многих внутри увеличенная печень, заплывшее от жира сердце, геморрой размером с кулак и последняя стадия язвы желудка. Зато то самое, что позволяет им называть себя человеками – этого внутри не наблюдается. И все равно улыбаются. Но не потому, что им хорошо. Не потому, что они питают надежду. Они просто привыкли к этому. Это – норма. Ты идешь и видишь бомжа – и прямо распирает от смеха, не правда ли? Эй, попробуй! Может быть, тебе понравится? Ты пройдись как-нибудь мимо дохлой собаки и так по-милому улыбнись. И сам увидишь, как понимающе на тебя посмотрит окружающий тебя народ. А я пожалуй посижу тут, на холодном каменном мосту. Да, дождь. Холодные капли, которые некогда были газообразной формой. Хотя я могу, конечно же, что-то путать. Ведь в этом месте, зовущем себя стольным городом, дождь – не дождь. Это грязный поток, низвергающийся из грязных облаков. Таких же грязных, как и место, в котором я сейчас нахожусь. Почему же я такой депрессивный? Нет, это вы должны были спросить, я-то знаю ответ. Ответ прост: я абсолютно нормален и поэтому многие считают, что я ненормален. А так я абсолютно бодр. Рассудок пока не потерял – и то радует. В конце-концов, для кого это будет иметь значение? Ну воздыхают, ну поплачут там, мол – ох ты, опять Екология треклятая виновата, будь она неладна. Экология? Ну-ну. Лично для меня экология в городе – это возрастающее в геометрической прогрессии число паразитов, а не состояние окружающей среды. Невзирая на слякоть, я всё равно чищу ботинки каждый день, но не ради того, чтобы не выслушивать очередной выговор. Я это делаю из вредности. Чтобы человек увидел мои чистые ботинки и в глубине его нервов электрический ток вдруг удивленно икнул и предложил не бежать дальше, чтобы донести весть до мозга. Это называется «быть ошеломленным». Дождь, холодный дождь. В городах дождь всегда холодный. Я ловлю себя на мысли, что ему просто непривычно быть теплым, когда он падает на мертвецкую иссушенную асфальтом землю. А внизу бегут машины. Ну, ладно, они ползут. Ползут машины, ползут люди. Люди бездумно дергают за рычаги передач, так же механически поворачивают руль. Я знавал одного водителя, мы с ним любили выехать за город. У него был алый "ниссан" с шикарным спойлером и дисками, которые при движении колес напоминали быстро вертящуюся гексограмму. Когда он клал руку на рычаг передач, он нежно поглаживал его. Потом хлопал по немного потертому рулю рукой и говорил с лаской в голосе: «Ну, поехали». Я тогда в упор понять не мог, как он способен так нежно относиться к, казалось бы, простой механической вещи. Машине. А потом увидел его ниссан, слетающий с моста. И услышал скрежет, когда столкнулась куча искуроченного металлолома. И я увидел мертвые тела, внутри машин. Им повезло: водители трех машин погибли сразу же. Вероятно, кровоизлияние в мозг от удара об лобовое стекло одного из них, машина которого как раз впечаталась в «зад» жигуля. На жигуль, в свою очередь, словно ласточкой, спикировал ниссан. Да, их тела перестали работать практически сразу же. В то время, как остальные превращенные в груду машины оставались неподвижны, лишь ниссан и его уже молчаливый хозяин отличились от других. Я увидел две тонких красных линии: машины и водителя. Они сплелись и исчезли в холодном и сером небе. Тогда я всё понял. Вчера мне рассказали сентиментальную историю про то, как кого-то там бросила девушка. И этот кто-то перерезал себе вены. Они ожидали, что я ахну, но я просто пожал плечами. Мне сказали, что я безумен. Иногда я думаю про себя, что все совсем наоборот. Мне тоже иногда думалось про себя: а как это вообще? Отнять у себя жизнь? Никогда этого раньше не испытывал. Меня либо душили, либо в меня стреляли. В общем, сам себя я никогда не убивал. Я взял кружку с кофе и медленно сделал один глоток. Жидкость обожгла губы и ротовую полость: я намеренно причинил себе боль. Я не стал шикать и кричать: «Твою ж…». Я просто прочувствовал боль. А потом решил про себя, что эта боль – не боль, а лишь состояние тела. Пострадала полость рта – мне же самому ни горячо, ни холодно. Моя знакомая как-то прищемила себе палец и носилась по комнате часа три. При этом злобно зыркая в сторону остальных, чтобы они «вошли в положение». Чтобы все молчали и лишь иногда произносили: «Может, помочь?». На что (я, естественно, знал ответ) звучало истеричное: «Да пошли вы все куда солнце не светит!». В общем, она так бегала по комнате даже тогда, когда палец уже не причинял ей вреда. А я сижу и провожу обожженным языком по сморщившимся зубам. Боль пульсирует где-то в этом месте, но я не улыбаюсь. Я не умею улыбаться как люди: я смеюсь глазами. Смешно. Холодный, холодный дождь. В этом месте нет ни зимы, ни лета. Летом люди жалуются на то, что им слишком жарко, зимой – что слишком холодно. Как-то я лёг в сугроб при минус тридцати градусах по Цельсию и провалялся так час. Мне самому не было холодно. Оболочке было, а мне – нет. Потом мне ставили катетеры и кололи какие-то антибиотики в больнице. Голосовые связки молчали: я запретил им работать. Какой смысл кричать, если тебе больно?.. Со стороны я казался трупом. Меня все таким и считали, в общем-то. Потому, что я всё время молчу и не улыбаюсь. И еще потому, что всё делаю лишь с одной гримасой на лице: абсолютно ничего не выражающей. Не одевшись, а лишь сунув ноги в сапоги, я спустился вниз. По привычке я шевельнул лопатками, но в руках ощутил лишь пустоту. Я гораздо больше страдаю по своим утраченным стальным крыльям, нежели люди по своей твердой земле. Люди так часто бывают там, высоко, но они боятся. Я сотни раз бывал в небе на различных аппаратах - перевозил на боингах людей и груз на кукурузниках, посмеиваясь над их страхом высоты. А я боюсь стоять здесь и смотреть на людей. Я больше не получаю удовольствия от еды: любой вкус оседает на языке тягучей горечью, плавит болью желудок, давит из глаз слёзы. Соевая долларовая сосиска полетела, кувыркаясь, вниз, когда обмякла моя ладонь. Тяжелые капли падали мне на лицо и я улыбался глазами дёргающейся далеко внизу воде под мостом. Лицо же моё навсегда потеряло свою подвижность. Ещё три года назад я рассмеялся в лицо врачу на то, что никогда не смогу больше улыбаться. Теперь я не смеялся: ни снаружи, ни внутри. Восковая маска налипла на щёки, будто срослась с моим лицом. Я чувствовал себя невероятно легко. Как никогда. Я знаю: я хочу жить. Люди так часто скулят, что жизнь плоха, но лишь потому, что они похоронили её собственноручно. И этот мир – не их, хотя они и прибрали его к рукам. Я положил голову на перила, как часто делал раньше, очень давно. Холодная кожа соприкасается с холодным камнем. Это так приятно. Я знал, что у меня проблемы с сердцем. Я знал, что это случится скоро, но не знал, что именно сейчас. Я не ожидал, что перед "часом Икс" парез лицевого нерва навсегда заморозит на моих губах искажённую гримасу. Люди, как правило, умирают с вечной, застывшей на лице маской безразличности. Мёртвые, мы приобретаем то выражение лица, которое искренне отображалось в нашей душе при жизни. Если ты умер с улыбкой – по жизни ты улыбался. Глазами. Я до сих пор не могу понять, почему люди дают друг другу имена. Я Безымянный для них. Я стал таким три года назад, когда моё лицо навсегда потеряло движение. Мне дают кучу имен лишь для того, чтобы хоть как-то меня называть. Но им никогда не узнать, что без имени я намного свободнее, чем они с кучей имен. Я почувствовал знакомую тяжесть и повёл лопатками. Мне бы хотелось пожить еще немного. Не ради людей, а ради этого холодного, холодного дождя там, высоко. Там, где воздух чист, где нет смога, где ветер буйствует и молнии сверкают прямо перед твоим носом. На миг нечто ослепило меня, знакомая боль стиснула грудную клетку. Сердце забилось так часто, что я сжал бок рукой в страхе, что оно сейчас вырвется наружу, распоров одежду. А затем оно вдруг сделало так: "Стук... стук... СТУК". Я открыл глаза и проводил тяжёлые капли взглядом, когда они упали на голову человека с застывшей на лице безразличной маской там, далеко внизу. Холодный и чистый дождь. Ну, вот мы и встретились.