Дитя Азкабана

Пиршество, если можно так выразиться, было в самом разгаре. Со стороны стола Гриффиндора слышались громкий смех и крики, со стороны Пуффендуя – весёлые возгласы, конструктивные дискуссии от Когтеврана и холодная, безупречная учтивость, создающая лишь приглушенный шум, от Слизерина. Им было необходимо поддерживать репутацию. Они не опустятся до такого уровня. И это заставляло по-настоящему безумный блеск вспыхнуть в его похожих на Аваду Кедавру глазах. Его закатанные рукава были показателем того, что он прекрасно понимал, что вокруг него находятся люди, которые выше него по статусу. На его резких и бледных чертах лица все еще прослеживался призрачный след ухмылки. Его спина была прямая, а поза – идеальная, точно, как дорогие созаключенные учили его в Азкабане. И о, какое же удовольствие ему доставляло раздражать окружающих. Всех, за исключением, может быть, Драко. Он медленно разломал свою булочку, рассматривая окружающих. Некоторые, когда его взгляд останавливался на них, дрожали… одна девочка хныкнула, хотя позже будет это отрицать. — Хватит терроризировать наших сокурсников, — сказал Драко, в его глазах плясала потеха. Гарри медленно перевёл взгляд на Драко. — Не понимаю, о чем ты, — протянул он. — Я просто оцениваю их… жизни. Его игра слов заставила парочку первокурсников отсесть от него подальше. Он хотел засмеяться, что он и сделал, но этот момент он хотел сохранить для особого случая. Все-таки последний раз он нормально смеялся, когда ему было шесть. Как всё с тех пор изменилось. — А? И что выяснил? — спросил Драко. Он не забыл. Многие из его факультета слегка наклонились вперед, готовые слушать, что же он скажет, поэтому… разумеется он не торопился с ответом. За последнее время он давно не контактировал с людьми, ни Поттеров, ни их слуг он не считал за людей. — Тот парень, который так безуспешно пытается спрятать засос на шее, – начал Гарри, склонив голову к темноволосому парню лет семнадцати, — крутил летний роман с другой девушкой и отчаянно пытается скрыть это от своей девушки, с которой сидит напротив. За этим последовал приглушенный вздох. — Я бы оценил его жизнь на три балла, в лучшем случае на четыре. Женщины – не игрушки, их не должны использовать, а, следовательно, и так относиться, – уголок его рта расплылся в дикой усмешке. — Особенно ради секса. Какой-то мальчик закашлялся, спешно пытаясь скрыть то, что подавился тыквенным соком, который так легко восполнял его кубок. Первокурсник, кажется, Теодор Нотт, хоть и настороженно, но с любопытством посмотрел на него. — Если это правда, то как ты узнал? — Магия, — невозмутимо ответил он. Он не собирался прямо сейчас раскрывать свои карты, особенно ту, в которой он мог без труда использовать Лигилименцию, такой полезный талант. Особенно когда он слился с кровью своих созаключенных, за что, как он был уверен, он в ближайшем будущем будет им благодарен. После этого остаток трапезы прошел забавно. Парень, к которому он придрался, провел это время, дергаясь от своей девушки, или скорее бывшей девушки, которая, сквозь холодную идеальную маску, сердито шипела на него. Остальные занялись демонстрацией силы, посредством рассказов о том, как прошло их лето, а первокурсники… Они просто пытались приобрести себе союзников и социальный статус: многие отчаянно цеплялись за Драко Малфоя. Гарри просто наблюдал, он получит то, что хочет, ни перед кем не унижаясь. Ему нужна была помощь лишь одного человека, и он определённо не собирался изображать из себя Слизеринца. Все-таки у Темного Лорда было какое-то чувство собственного достоинства. Когда директор с сияющими голубыми глазами встал, пряча улыбку под бородой, зал погрузился в тишину. — Кхм… Теперь, когда все мы сыты, позвольте сказать пару слов. Вы должны кое-что усвоить, прежде чем начнется семестр. По просьбе мистера Филча, нашего школьного смотрителя, хочу напомнить, что в перерывах между занятиями магией пользоваться запрещено. Тренировки по квиддичу начнутся со второй недели семестра. Все, кто желает играть за сборную своего факультета, могут обратиться к мадам Трюк или к главе своего факультета. И, наконец, я должен сообщить вам, что правая часть коридора на третьем этаже закрыта для всех, кто не хочет умереть самой мучительной смертью. Гарри прищурил глаза, и несколько учеников возле него нервно рассмеялись, пока все с настороженностью расспрашивали старост. Он воспринял это как знак того, что там было что-то редкое, и решил, как можно скорее разузнать это; а раз результат провала – мучительная смерть, то оно может оказаться для него очень полезным. Люди редко до такой степени охраняют неважные вещи. — А сейчас, прежде чем разойтись по кроватям, давайте споём школьный гимн! — вытащив свою палочку, прокричал Дамблдор. — Каждый поёт на свой мотив, и начали. На лицах учителей застыла улыбка, и когда перед лицами всего стола Слизерина появились написанные курсивом слова песни, их губы превратились в прочную линию, пели остальные три факультета, хотя пением это было назвать трудно. Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс, Научи нас хоть чему-нибудь. Молодых и старых, лысых и косматых, Возраст ведь не важен, а важна лишь суть. В наших головах сейчас гуляет ветер, В них пусто и уныло, и кучи дохлых мух, Но для знаний место в них всегда найдется, Так что научи нас хоть чему-нибудь. Если что забудем, ты уж нам напомни, А если не знаем, ты нам объясни. Сделай все, что сможешь, наш любимый Хогвартс, А мы уж постараемся тебя не подвести. Многие Слизеринцы ухмылялись на то, что все ученики закончили петь в разное время, последними закончили свой медленный похоронный марш близнецы Уизли. Когда они стали петь последние строчки, Дамблдор начал, излишне махая, дирижировать им, и, когда все замолчали, он был одним из тех, кто хлопал громче всех. Гарри с явной скукой на лице тоже аплодировал, чем и удивил многих Слизеринцев, тем не менее, в его случае это был насмешливый сарказм. — Ах, музыка! — вздохнул надоедливый дурак, вытирая глаза. — Её волшебство затмевает всё, чем мы здесь занимаемся! А теперь спать. Рысью – марш! Факультет Слизерин хладнокровно и собрано (как и должно быть) встал, первокурсников сопровождали собравшиеся перед ними старосты, и в отличии от того спешного безумия, которое последовало, когда остальные факультеты попытались уйти через двойные широкие двери, они покинули зал спокойно. Гарри наклонил голову, чтобы никто не услышал вырвавшееся у него безумное хихиканье или не увидел растянувшуюся на его лице сумасшедшую ухмылку. Он был в замке. Его распределили. И да начнутся игры. - Сидя на подоконнике возле своей кровати, пока его соседи по комнате спали, он всматривался в глубины Черного озера. Их разделили на две группы: мальчики и девочки, и он оказался в комнате с Драко Малфоем и Блейзом Забини. Его всё устраивало. По крайней мере, они могли поддерживать приятные беседы, чего не скажешь о двух подающих надежду троллях – Грегори Гойле и Винсенте Крэббе. Никто, кроме одного человека, не знал, что у юного выжившего был певучий, пробирающий до дрожи голос не похожий ни на какой другой. Он был не красив, но и неприятным его не назовешь, он просто был, он тянулся и пробирался к вашим внутренностям, изворачивая их и заставляя вас тонуть в его водных глубинах. Он был. Есть. И будет. Это была душа, голос, магия в чистом виде, и поэтому пела она в глуши ночи. "I wish that I had known in that first minute we met, the unpayable debt that I owed you. 'Cause you'd been abused by that bone that refused you, and you hired me to make up for that." Двое спящих мальчиков невольно дрожали во сне, пока в их сны просачивались мелодия и слова песни, создавая призрачное видение. И юный выживший продолжал, едва ли надеясь, что тот, кому предназначалась песня, услышит ее и утешится тем, что он не забыл и никогда не забудет. "Walking in that room when you had tubes in your arms, those singing morphine alarms out of tune. They kept you sleeping and even, and I didn't believe them when they called you a hurricane thunderclap." Его обычно холодные глаза стекленели и наполнялись необузданной силой и эмоциями, и никто никогда не видел и не увидит его таким, только не в такой личный момент. Таким не делились. "When I was checking vitals I suggested a smile. You didn't talk for a while, you were freezing. You said you hated my tone, it made you feel so alone, and so you told me I ought to be leaving." Он судорожно вздохнул, его кости и кости других заскрежетали. Он учился у лучших. У Дементоров. У его нескончаемой пытки… "But something kept me standing by that hospital bed, I should have quit but instead I took care of you. You made me sleep all uneven, and I didn't believe them when they told me that there was no saving you." Он откинул назад голову, опираясь о каменную стену и всматриваясь в небеса, словно умоляя об ответе на свои молитвы, которые он произносил с шести лет. По впалой щеке покатилась слеза – память о когда-то прожитой жизни, о когда-то пережитых эмоциях, и когда-то бывшей у него семье. Гаррисон Джеймс Поттер. И завтра оборвется последняя ниточка, связывающая его с ненавистной семьей, которая нанесла ему непоправимый вред. - Где-то за тысячи миль от него, по ту сторону разошедшегося серого океана, под небом цвета боли и отчаяния и под нападками шторма, бушующего в защиту узников, заключенные Азкабана начинали кричать, пока от них ускользала жизнь. Безумный взгляд в их глазах тускнел и становился еще тускнее, пока они раздирали свою кожу, каменные стены и полы, железные решетки и кандалы, которые уже давно не использовались. Девочка лет восьми всматривалась пустыми глазами в нескончаемую серость, её губы были слегка приоткрыты, словно в безмолвном крике. На неё нахлынула мелодия, и под ее тяжелые ресницы просочились слезы. Всё было так, будто он был здесь, расчесывая рукой ее грязные светлые кудри, обещая ей что-то лучшее – землю, на которой светит солнце и смеются люди. Она лежала в одиночестве, пока её сломанные и кровоточащие ногти царапали лежащий под ней камень, эхом и визгом вокруг нее разносились вопли из её мира, бросаясь на неё и умоляя только об одном; поцелуй – вот, чего они жаждали, пока медленно высасывали из нее все соки. Эладора Синтия Лестрейндж. И завтра все повториться снова, они придут снова. Порочный круг с возможностью постоянно восстанавливаться. Представить только, как её обнимает отец, который всего в нескольких камерах от нее. Представить только, как мать прижимает её к себе, которая как всегда была слишком далеко. Как и он. Быть запертой в бесконечном аду только с одним обещанием двигаться дальше.