Дитя Азкабана

I look and stare so deep in your eyes I touch on you more and more every time When you leave I'm begging you not to go Call your name two, three times in a row Судя по самодовольному и ликующему взгляду дорогого Сейвиора Поттера, ему нужно было раньше заподозрить что-то неладное, когда пришла почта. Холодные насмешливые глаза злобно наблюдали за остальным залом, пока все получали свою незаслуженную почту – совы пикировали, роняя, словно камни, письма своим хозяевам, спеша избавиться от груза забытых вещей или писем с обязательным «скучаем по тебе». Глаза Гарри не замечали ярко-красного конверта, пока он не появился прямо перед ним. Тонкие бледные пальцы аккуратно взяли письмо из коротеньких лап совы Поттеров, после чего, которая спешно улетела. В его действиях читался искренний интерес, он сорвал сургучную печать и стал терпеливо ждать, когда начнется крик. — СЛИЗЕРИН! – прогремел голос его отца, проносясь в зале, резко погрузившимся в тишину. — ЕЩЁ НИ ОДИН ПОТТЕР НИКОГДА НЕ БЫЛ НА ФАКУЛЬТЕТЕ ПРИХВОСТНЕЙ ТЁМНОГО ЛОРДА! ХОТЯ, ДУМАЮ, ТЕБЕ НЕ ВПЕРВОЙ, НЕ ТАК ЛИ? ТЕБЕ НЕДОСТАТОЧНО БЫЛО ЗАПЯТНАТЬ В СУДЕ НАШУ РЕПУТАЦИЮ, ДА?! ТЕБЕ НУЖНО БЫЛО ПРИМКНУТЬ К ЗМЕЯМ! Я НЕ УДИВЛЕН, – его голос убавился до насмешки. — Всё-таки шлюхи Тьмы тянутся друг к другу. Мои поздравления, мальчишка, надеюсь, ты наслаждаешься оставшемся у тебя временем. Школа пребывала в шоке. На лицах Гриффиндорцев читалась смесь самодовольства, взволнованности, ошеломленности и забавы; Пуффендуйцы полностью дрожали; Когтевранцам был противен выбор слов, а Слизеринцы были в ярости. Это был не просто громовещатель, предназначенный для того, чтобы оскорбить Гарри, он оскорбил их всех. Учителя были в шоке и, некоторые, с напряжением смотрели на мини-психопата, ожидая его реакции. Гарри рассмеялся. Это был не короткий или саркастичный смешок. Он не отдавал горечью или болью. Это было хихиканье; взрыв смеха, граничащий с истерическим хохотом. Темноволосая марионетка была согнута пополам, словно школе явило себя истинное безумие. И школа выглядела ошеломленной. Это заняло некоторое время, но Гарри взял под контроль свою радость; на его лице появилась улыбка Чеширского кота, не то, чтобы кто-то, кто хорошо его знал, оклеймил бы её так. Его глаза встретились с глазами близнеца, в каких, внезапно, больше не было самодовольства. Пока Гарри, с пугающим блеском в глазах, уверено перелазил через столы, Сейвиор сидел неподвижно. На столе Гриффиндора он сел на корточки и наклонился вперед, его рот оказался возле обрамленного дужкой очков уха. — Передай дорогому папуле, что пусть больше волнуется о том количестве времени, которое осталось у него. Это был не тихий шепот. Это был театральный шепот. Тот, что проносится по всему залу; угроза, молчаливое обещание. Гарри встал, улыбаясь, он медленно обвел взглядом всех присутствующих в Большом зале. Он знал, что, скорее всего, поставил себя под угрозу, но благодаря этому ему стало ясно, что все ожидали массового убийцу в теле тощего ребенка. Он не любил, когда ему угрожали, особенно если это был именно тот человек, которого он желал видеть кричащим, молящим у его ног… Он мог сделать исключение в пользу барьера между его настоящим и наигранным безумием. Только. В. Этот. Раз. Позади него встали, как один, холодные и собранные Слизеринцы. Гарри внимательно наблюдал, как они спокойно, но так решительно вышли из Большого зала. Уголок его рта подернулся – змеи и правда были верны своим. Он повернулся и встретился взглядом с директором.Он приподнял невидимую шляпу, прежде чем выйти следом за остальными, впервые, с тех пор как он покинул Азкабан, внутри него пронёсся бурлящий энтузиазм. О, да. Игра. Началась. – Занятия были скучными, а учителя – забавными, так что бо́льшую часть недели он вёл себя непоседливо и нетерпеливо. Всё, чему они его учили, он мог делать без палочки, с закрытыми глазами, и в процессе того, как его душу высасывали любящие стражи Азкабана. Весело было издеваться над окружающими его учениками, одно время это забавляло его, но всегда, такие испуганные, учителя отнимали очки. Его не волновали очки факультета, что его волновало, так это собственная шкура, он не желал злить своих сокурсников, так как причины им будут не важны. Не важно, как сильно он жаждал немного крови, чтобы облегчить свое колющее негодование. Однако, в том или ином смысле, профессор Квиррелл был интересным. Мало того, что, каждый раз, поворачиваясь, он вызывал у Сейвиора боль, так ещё что-то тёмное тянуло Гарри ближе. Оно держалось на нём, Квиррел был весь в следах от этого, и оно манило его к себе, прося подойти ближе – холодное, привлекательное. Заманчивое. Заикание было ненастоящим, Гарри это знал, так что вопрос, единственный вопрос был в том: кем был профессор Квиррел… или скорее, кем был его попутчик? Пробраться в запретную секцию было проще, чем он ожидал, взять книгу – немного сложнее, но ничего такого, чего не смог бы решить взмах палочки. Теперь у него была небольшая коллекция – в любом случае этого пока было достаточно. Если всё пойдет по плану, к Самайну он избавится от следов. Между тем, он пытался разгадать загадку Распределяющей Шляпы. По правде, хорошая загадка, учитывая разочарование во всем остальном. Из того, что он нарыл, призрак Салазара Слизерина или его портрет находился в подземелье; ему нужно было просто найти уже давно мертвого основателя. Он сможет отравиться в Тайную комнату, как только он найдет Слизерина и убедит его дать ему немного такой желанной информации. Он планировал идти на поиски Салазара во второй половине дня. Но сперва ему придётся иметь дело с Зельеварением и профессором, который идет в комплекте. — Вы здесь для того, чтобы изучать тонкую и точную науку – искусство зельеварения, – почти шепотом говорил профессор, но все они его слышали: многие были слишком напуганы, чтобы заниматься чем-то другим, а другие слишком сильно охвачены тем, как жутко, опасно и мелодично он говорил. Гарри не думал, что когда-либо слышал более безупречный способ говорить. — Глупое махание волшебной палочки к этой науке ни имеет никакого отношения, поэтому многие из вас с трудом поверят, что мой предмет является важной составляющей магической науки. Я не думаю, что вы в состоянии оценить красоту медленно кипящего котла, источающего тончайшие запахи, мягкую силу жидкостей, которые пробираются по венам человека, околдовывая его разум и порабощая его чувства… Я могу научить вас тому, как разлить по флаконам известность, сварить славу и даже заткнуть пробкой смерть. Но всё это при условии, если вы не являетесь стадом болванов, которое обычно мне приходится учить. С угрюмым взглядом, пугающим многих Гриффиндорских котят, Снейп закончил свою великолепную речь. Гарри едва ли взглянул на них – его глаза намертво застыли на вполне возможном предателе Темной стороны, но видя его теперь, смотря на него, слушая его, он с легкостью мог сказать, кому был предан профессор. В нём всегда будет перевешивать Тьма. Единожды погрязнув в её красоте, пути назад уже не было, особенно у того, чья страсть лежала к мастерству, и кто создал одни из самых опасных и незаконных заклинаний… — Поттер! – неожиданно сказал Снейп, прежде чем с издевкой произнести: — Наша знаменитость, – внимание класса переключилось на высокомерное отребье, окружённое своими приспешниками. — Что я получу, если брошу в нагретый котел измельченный эдельвейс? Рука грязнокровки взметнулась в воздух, когда как Сейвиор, казалось, был в ступоре от того, что его вызвали, как вдруг, его лицо исказилось уродливым, высокомерным выражением. — Я не знаю, Снивеллус, – ухмыльнулся он. — Ты скажи мне. — Двадцать штрафных очков Гриффиндору, – резко сказал профессор зельеварения. — Давайте попробуем ещё раз, как на большинство зелий влияет очищенная лаванда? Рука грязнокровки была в воздухе, и снова всё вернулось к тому, что Сейвиор не знал ответа. — Выбери кого-то своего размера, Пожиратель Смерти, – съязвил он. — Тридцать штрафных очков Гриффиндору, – рявкнул профессор подземелий. Слизеринцы незаметно обменивались злорадствами, открыто насмехаясь над львами. — Ещё раз, что случится, если съесть необработанный кипарис? На секунду грязнокровка заколебалась, прежде чем её рука снова оказалась в воздухе, так и прося, чтобы её заметили, однако, этот профессор её не заметит. — Я не знаю, сэр, – огрызнулся Сейвиор, — Гермиона знает, почему бы вам не спросить её? — Десять штрафных очков Гриффиндору, – тихо сказал Снейп, и, отвернувшись от Гриффиндорцев, пробормотал: — Давайте проверим, на что способен второй Поттер, – он выжидающе поднял бровь. Гарри, владея прекрасными знаниями, ответил: — Если в раскаленный котел бросить измельченный эдельвейс, то вы получите, в зависимости от вашей осторожности, количества вещества и уровня нагрева, от небольшого до смертельного взрыва, – от его голоса у остальных пробежали мурашки. — Очищенная лаванда в большинстве зелий вызывает усыпляющий эффект, вот почему она является ключевым ингредиентом Напитка Живой Смерти. И, наконец, если съесть необработанный кипарис, он может привести к медленному отравлению, конечным результатом которого будет необъяснимая смерть. — Пятнадцать очков Слизерину, – сказал Снейп, прежде чем повернуться к остальному классу, — почему бы вам это не записать? Выводя изящные буквы, Гарри размышлял над подтверждением своих догадок. Многие подставные лица пользовались старым шифром Пожирателей… тем, которому его научили сокамерники. Снейп искусно и эффективно рассказывал правду о своей преданности всем, кто хотел слышать. Или может ему в частности. Если собрать все кусочки воедино, можно ясно прочесть: «Я предан и верен Пожирателям Смерти». Все-таки, любимец Дамблдора был не так уж и предан ему. – Вокруг стояла тишина. Осевшая на древние плиты и брошенные парты пыль оставалась нетронутой. Сквозь окно пробивался полуденный свет, освещая всё вокруг и пытаясь избавиться от теней, которые отбрасывала наваленная друг на друга мебель. В центре заброшенного класса сидел с закрытыми глазами черноволосый мальчик. Он практически не дышал, ноги его были скрещены, спина – прямая, но расслабленная, а с колен свободно свисали запястья рук. Пока он рылся в сознании, его пальцы то и дело дергались. Просторы его разума были сделаны под одно единственное место, которое он хорошо помнил. Когда ему было восемь, и он только начинал создавать его, несмотря на свою эйдетическую память, которую он сам же и развил, поместье Поттеров было чем-то отдаленным. Для него оно было домом разрушенного детства и мелкой зависти, которую когда-то он испытывал, местом, где им пренебрегали. Азкабан – вот, где он нашел других и научился тёмным искусствам. Добавить Дементоров, и это уже не то место, куда многие захотят соваться. Естественно, там стояли и другие преграды – лучшие и изощрённейшие, которые только мог придумать его разум. И если вам всё же, наконец-то, удастся их преодолеть, вам, измотанным, придется встретиться лицом к лицу с последствиями, которые Дементор нанесет вашей душе и уже шаткому рассудку. Он создал из своего разума то, что бы было для всех адом, даже порой для него самого. Для его пребывания там была одна простая причина. Он слишком расслабился, и, в результате, это место стало беспорядочным и хаотичным. Такого он не мог допустить. Он нуждался в рациональном мышлении, холодной логике и в онемении от нехватки чувств, которое иногда сопровождалось лишь вспышками поверхностных эмоций. Вряд ли бы они многим пришлись по душе. Он мог с особой страстью ненавидеть. Становиться помешанным на чём-то до такой степени, будто от этого зависела его жизнь. И обладать такой решимостью, которую мало кто видел. Скука, всегда, изо всех сил, пытающаяся отнять у него удовольствие и острые ощущения – вот, что он не хотел признавать. Незнакомым для него чувством была любовь. Всю жизнь его преследовала печаль, и, со временем, она стала такой же привычной и незаметной, как дыхание. Он дёрнулся, внезапно перед ним замаячил с кривой, сквозящей забавой улыбкой Родольфус Лестрейндж. — Нет, нет, Белла, вряд ли психопат, – он отмахнулся от комментария своей жены по поводу того, кем вырастет Гарри. — Скорее социопат. Он отбросил воспоминание, заталкивая его глубже в нескончаемые, бездонные камеры, которые, по его задумке, были своего рода библиотеками для таких вещей. Ему надо сосредоточиться, если он хочет закончить здесь и успеть поискать Лорда Слизерина. Он пронёсся через узкие пугающие коридоры, чиня изогнутые решетки, отпавшие звенья заброшенных цепей, возвращая на место случайно упавшие побрякушки мракоборца. Удостоверяясь, что следы от дуэлей были в нужных камерах и на правильных стенах, и что вокруг кружат Дементоры, контролирующие здание, что есть строгие расписания для тех, кто отважится зайти внутрь.   Всё ради одной цели. Он не мог допустить, чтобы случившееся в понедельник повторилось. Его строго-запечатанное безумие – он был в курсе, что оно у него было, у всех, кто попадал в Азкабан оно было – вырвалось, благодаря больным, пьяным и гневным словам его отца, который ни разу за девять лет не проявил к нему заботы. Он раскрыл свои карты в начале игры, но важно было то, что ещё парочка оставалась у него в рукаве. Он медленно выдохнул и с дрожью открыл глаза. — Что ты делал? Благодаря годам отточенных рефлексов его тело резко повернулось, и уже через секунду его палочка была наставлена на дверной проем, в котором стоял блондин, которого внезапно застали врасплох. Сощурив глаза и тут же убрав палочку, Гарри расслабился и закатал рукава. — Все то, что ты хочешь от меня услышать, Драко, я соглашусь со всем, – он легко протянул. — До тех пор, конечно, пока это не что-то неприятное, в таком случае я непременно буду все отрицать. — Ты копался в своем сознании, – сказал Драко. Он склонил голову в подтверждение. — Мой крестный только недавно начал помогать мне строить свое. Он отказывался делать это раньше, утверждая, что, если пытаться в юном возрасте, то это может быть опасным для моего рассудка. Так как так вышло, что у тебя, Гарри, уже оно есть? — Моя вменяемость уже под вопросом, – ответил он. — И у меня есть секреты, которые нужно хранить, – он замолчал. — Зачем ты спрашиваешь? — Просто так. Изумрудные глаза сощурились, тщательно изучая перед собой наследника Малфоев, а затем он вдруг осознал. — Ты хочешь знать, есть ли оно у Эллы. Кожа Драко покрылась едва заметным румянцем, но мальчик стоял на своём и жёстко кивнул. — Ты меня раскрыл. С безразличным взглядом Гарри надел свою мантию, направившись в двери. — Естественно оно у неё есть. Неужто ты думаешь, что её родители будут учить меня, а свою дочь – нет? Плохо думаешь, Драко, тебе это не к лицу. Бывший заключенный ловко проскользнул мимо, оставив за собой старшего мальчика. Коридоры Хогвартса освещало осеннее солнце, поэтому вместо того, чтобы ходить по ним, он их избегал – держась затемнённых ходов подземелий. К среде он уже обнаружил, как он думал, пятьдесят процентов секретных ходов Хогвартса, зная, что ему нужно предоставить им быстрые пути отступления. В этом смысле запоминание всех ходов замка послужит ему преимуществом.   Человек сразу понимал, когда попадал в подземелья. Стены тут же темнели, становились влажными. Воздух становился холодным, словно его поместили в жидкий азот. Звуки отдавались эхом, но их тут же поглощал мрак. Огонь факелов зеленел, сами же факелы можно было пересчитать по пальцам. Окон не существовало вовсе. И конечно, для всех, кроме Слизеринцев, это был лабиринт, в котором невозможно сориентироваться. Если верить слухам, то, что нижние этажи выглядят так, было делом рук Салазара Слизерина. Если не найдут тебя, то и не найдут тело, которые ты хочешь спрятать. Только теряясь и изучая маршруты, ведущие в общую комнату и классы, он исследовал семьдесят пять процентов подземелий, зная каждый коридор, как свои пять пальцев – к чему он был очень привязан – и, если он ничего не упускает, Салазар был в неисследованных двадцати пяти процентах. И он очень хотел его найти. К тому времени, как Гарри наткнулся на то, что он считал ключом к нахождению портрета, солнце уже село. Оно было едва заметным, и, если его подозрения верны, для всех, кроме змееустов, оно бесполезно. По правде говоря, это и натолкнуло его на мысль, что это и есть путь к четвертому основателю. Легко коснувшись гравировки Василиска, он шагнул назад, готовясь к сюрпризам, приятным или не очень, которые могут полететь в его сторону. — Откройся, – прошипел он. — Дай мне хоть одну причину, человеческий детеныш, и может быть я открою эту дверь, – ответила гравировка, чьи черты исказились, когда она скользнула, чтобы получше его рассмотреть. — Я желаю поговорить с Салазаром Слизерином и всё натолкнуло меня на мысль, что ты охраняешь к нему дверь. — С чего Лорду Слизерину говорить с тобой? — Есть-то есть, да не про вашу честь, могучий змей. Гравировка, как понял Гарри, выпустила смешок. Он прозвучал как смесь плевания и шипения, когда резная чешуя зашевелилась. — Хозяин поговорит с тобой, красноречивый человек. — Благодарю. С облаком пыли кусок стены сместился назад. Гарри протянул руку и с силой надавил на него, дверь открылась и за ней оказался длинный тёмный туннель. Достав свою палочку, он взмахнул ею – на её конце вспыхнул серебристый свет. Напомнив себе о том, что ему ещё надо поговорить с Лордом Слизерином, он шагнул в туннель, едва вздрогнув, когда за ним закрылась дверь. Он слишком долго ждал, чтобы сейчас поворачивать назад. Он не знал, сколько уже шёл. Может пару минут или пару часов, но сейчас это ничего не значило. Может, когда он вернется наверх, то его встретят сердитые учителя, которых заставляли волноваться о его безопасности. Они волновались скорее о своей безопасности. Забавно то, что, даже когда его признали невиновным, в головах большинства это ничего не изменило. Он всё ещё был убийцей; весьма опасным. Когда наконец-то показался конец туннеля, он попал в комнату, умерено обставленной мебелью, которую освещало серебристое пламя в черном мраморном камине. Пол был из темного дерева, а стены – тёмно-зеленые; на против друг друга стояли два роскошных кожаных кресла такого же глубокого черного цвета. Никакого портрета видно не было. Вместо этого на одном из кресел, как оказалось, сидел живой Салазар Слизерин. У него были тёмные короткие волосы, зачёсанные назад. Кожа его была бледная, а глаза – оливкового цвета. У него были высокие скулы и сильная, аристократичная челюсть. Длинные ловкие пальцы покоились на подлокотниках кресла, на котором он сидел, а одет он был в бирюзовую мантию. Ни одна история не передавала в полноте ни своей красоты, ни силы этого человека. Вопреки себе, Гарри был слегка напуган одним присутствием этого человека. — Присаживайся, я очень желаю узнать, о чем ты хочешь со мной поговорить, – позвал его Салазар. Практически бесшумно он шагнул вперед и сел; всё время он не сводил глаз с Салазара. Он знал, что мужчина должен был быть мертв, он и был мертв, учитывая то, что идея Крестажей возникла только век спустя после его смерти, и ещё позже Филосоский камень. Так что он был скорее фантомом, чем призраком. Они представали живыми, как и полтергейсты, хоть это было не так, и у них мыли разные элементы силы. По крайней мере это было любопытно, но он слишком отвлекся от своей цели. Оливковые глаза посмотрели на него. — Так, о чём ты хотел меня спросить? Уголок рта Гарри дёрнулся. — Я хочу узнать, где находится Тайная Комната.