Пособие о том, как приручить Проклятие

—Тебе не нужно уходить вглубь себя, попробуй разжечь огонь всплеском энергии. — наставлял Сукуна, пока я по-прежнему безуспешно пыталась подчинить стихию, которая казалась мне даже непокорнее времени. Тренировки продолжались, следующий день не стал исключением, как и не стали бы все последующие. Нам нужно было как можно быстрее научиться самозащите при нынешнем положении сил, чтобы мы смогли дать отпор, если нас найдут маги или те же проклятия. Первоочередным в наших планах стояло обуздать свои способности, затем уничтожить общих врагов, найти старуху, а далее сразиться друг против друга. Проблемы начались на первом же этапе: в какие-то моменты мы не могли использовать даже собственные силы, как это было и в сражении с Гето. Техники работали через раз, как на зло не поддаваясь контролю. Кроме того, во время тренировок мы выяснили существование «общего резерва», который был теперь вместо наших раздельных. Только пока мы не поняли, как им пользоваться. Изредка обмениваясь словами, отмечали, что периодически ощущаем, как энергия собеседника пустела или колыхалась. Двуликий объяснил это тем, что главной техникой клана Рёмен было манипулирование проклятой энергией, а за счёт того, что мы теперь вдвоём обладали этой способностью, я могла чувствовать его часть резерва, а он — мою. —Какие ещё есть силы у твоего клана? — спросила, на миг отрываясь от тренировки. Устало села под дерево. На улице уже перевалило за полдень. Сукуна остался стоять в стороне. Мы определённо неохотно шли на контакт. Этим была оправдана наша природа. Но чтобы найти друг на друга противодействие, нужно было хотя бы пытаться. Наступила тишина, я и не ждала, что мужчина что-то ответит, в его стиле было скорее надо мной поиздеваться, но тот, на зло моим предположениям, начал говорить. —У династии Рёмен есть характерная черта в виде проклятой печати, — он говорил о множественных линиях на его теле. — Она подавляет урон от физических и магических атак, но её ещё нужно суметь освоить. Добиться совершенства в управлении удалось далеко не каждому. Я удивлённо приподняла брови и обернулась на мужчину: —А кому удалось? Двуликий нахмурился, явно взвешивая стоило ли говорить. —Только мне и моим родителям. — всё же ответил он нехотя, а я одобряюще протянула гласную. Видимо у них эта печать много значила, раз за все поколения Рёмен только главы смогли ими обладать. Я снова отвернулась от него. —А у тебя, выходит, только одна способность, так? — спросил он. Конечно, теперь настала его очередь задавать вопросы. —Так, — коротко подтвердила. — У моего клана только одна наследственная техника. Помимо неё мне было доступно пару общих, вроде завесы и так далее, но после потери цвета в очаге моих сил, доступ к ним был утрачен. Так как энергия у нас внутри была красной — это серьёзно препятствовало возможности обучиться другим техникам. Закон сублимации просто не позволял этого сделать: мы могли научиться неизвестным способностям только от магов с такой же бордовой силой. Поэтому от наследуемых техник клана зависело очень многое, например, набор возможностей, которые у тебя будут. Сукуна это прекрасно понимал, имея схожий дар и проклятие одновременно. Через минут пять мы вновь предприняли попытки овладеть техникой — это занятие теперь стояло у нас по расписанию каждый день, вместо завтрака, обеда и ужина. И нам ничего не оставалось, кроме как пытать удачу, пробуя снова, снова и снова. До изнеможения сил: начинали рано утром, заканчивали поздно ночью, когда организм больше не давал возможности даже поднять руки. Сил на освоение новой энергии, которая воспринималась, как чужая, уходило гораздо больше, — она словно таяла. Общий резерв до сих пор вызывал у нас смятение, хоть какими-то отголосками мы его и ощущали. Было необычно, кроме своей, чувствовать энергию другого: как она живёт, колышется, меняет форму. Видимых успехов мы не добились и на второй день, полагаясь на третий. Время играло решающую роль, и, как на зло, его у нас не было. Медля, мы рассчитывали лишь на то, что наше укрытие продержится ещё немного: общие враги не найдут его, и нам не придётся надеяться на собственные крупицы сил или, что ещё хуже, на побег. Однако в тот момент мы ещё не представляли, насколько долго нам придётся находиться здесь. Зная точно, вряд ли бы мы полагались на третий или даже на десятый день, ведь он ничего не изменит. Во время тренировки сегодня я больше приглядывалась к Двуликому, он казался мне уже не таким, как раньше. Изменения происходили безвозвратно, и их я немного боялась. Каждый раз, когда мой бездушный холодный оттенок глаз встречался с его кровавым — это было похоже на немую угрозу, а все слова — на прямое нападение. Мы всё ещё грызлись друг с другом, как кошка с собакой: он метал на меня раздражённые взгляды, я — глядела с презрением. В какие-то моменты это несильно проявлялось, но когда мы задевали чужие границы, когда кто-то хотя бы смел бросать на них взор, даже если случайно, — пространство накалялось между нами до ужаса, до возгорания всего леса Аокигахары. Мы могли просто разговаривать, не соприкасаясь телами, и смотреть друг на друга, будучи готовыми испепелять, но мы не могли даже представить, что произойдёт, если нам всё же придётся столкнуться. Однажды при очередной попытке совладать с техникой, Сукуну отшвырнуло в мою сторону. Сначала я почувствовала лёгкий толчок в спину, затем сама не заметила, как мы с проклятием стояли уже лицом к лицу: моя рука была оборонительно выпрямлена, намереваясь на автомате использовать способность, пусть даже ту, к которой потеряла полноправный контроль, а ладонь Двуликого сжимала мою шею в удушающем жесте. Наши челюсти были напряжены. Сквозь зубы, Рёмен процедил: —Осторожнее. Он говорил о моей руке, касающейся его грудины. —Убери ладонь с моей шеи. — угрожающе ответила я. Какое-то время колеблясь, нам пришлось почти синхронно опустить кисти, расположив их вдоль туловища. Напряжение никуда не ушло, по периметру и без того был разлит бензин — любая спичка и пожар в этом месте гарантирован. Мы не союзники, не на одной стороне, — мы лишь ими притворяемся до определённого момента. Переборщи Сукуна хоть чуть-чуть со своей силой — он без преувеличений свернул бы мне шею. После обряда его реакции пострадали меньше всего, в отличие от меня, которая банально ничего не успела бы сделать. К лету канула бы и я, и вся оставшаяся сила Двуликого, думаю, что никто не хотел бы получить такой результат. Эта ситуация очень чётко подтверждала, что несмотря на многие успешные попытки заговорить — мы всё ещё оставались врагами. Беспощадными, кровожадными и не терпящими других, которые по окончанию миссии схлестнуться друг с другом в кровопролитной бойне. Нам стоило начать молиться, чтобы это время не произошло до того, пока наши общие соперники не полягут, но, к сожалению, боги нас не жаловали, как, впрочем, и мы их. После столкновения, не взирая на то, что теперь физически никто никому не угрожал, мы всё равно не шелохнулись с места, не решаясь разворачиваться к собеседнику спинами. Мы поглощали друг друга взглядами: красный оттенок в глазах напротив почти пылал, я видела, как были напряжены скулы мужчины. В мыслях я предвидела разные способы четвертования, пробуя каждый из них на Двуликом. Ненависть к нему, которую я всё время пыталась прятать, была так сильна, что даже если бы я приложила массу усилий — подавить её мне бы не удалось. Глядя друг на друга, никто не мог скрыть, что считал — в произошедшем виноват тот, кто стоял напротив. Так, я в Сукуне видела источник всех бед, а он во мне — своё проклятие. Как могут стать союзниками те, кто так считает? — никак, вот и весь ответ. —Впредь, когда тренируешься, отходи подальше. — как в трансе, смотря будто не на мужчину, а сквозь него, процедила я. Его кулаки были сжаты, я не сомневалась в том, что будь сейчас любой другой момент — он бросился бы с ними на меня. Мы ненавидели друг друга. «Он — виновник крушения всех моих планов», — считал каждый из нас. —Больше не стой так близко. — потребовал он и поспешил уйти прочь, сдерживая желание убить кого-нибудь, где из всего леса, подходящей кандидатурой была только я. Вскоре, дождавшись захода солнца, мы вернулись к разбитому лагерю. Ни на мне, ни на мужчине не было лица — произошедшее словно перевернуло на мангале угольки, а те, толком не остыв, загорелись новым пламенем. Рёмен жарил то же, что и вчера. Пока сосиски не приелись, я мысленно решила, что сварю завтра суп: возьму заготовленные заранее овощи, порежу и возьму воду из водопада. Благо для жидкого у нас был котелок. После изнуряющей тренировки, мы устало глядели на костёр. В глазах проклятия огонь играл особо живо, в его красных очах красиво выглядело отражение пламени. Я рассматривала их, вновь погрузившись в свои мысли. Опять о чём-то своём, едва ли относящемуся к делу. Когда осознаёшь, что долго размышляешь — хочется выбраться, я прилагаю попытки от них уйти, убежать или скрыться: меняю позу, перевожу взгляд, но стоит мне ненадолго усесться на месте и не крутиться, как грёбаная юла, они снова начинают поглощать. Не пытаясь дать им отпор, я глядела на огонь, мои руки лежали на прижатых к груди коленках, и в своих же мыслях я тонула снова, опять, в очередной проклятый раз. В какой-то момент я поняла — от них не уйти. Просто продолжила наблюдать за танцем пламени. —Держи. — я вздрогнула от резкого голоса Сукуны, вторгшегося в мои раздумья. Он тянул мне палочку с насаженными на неё сосисками и картошкой. Во рту тут же скопилась слюна. Я приняла её. Двуликий тоже начал ужинать, поглощая кусок мяса за куском. «Удивительно, мне казалось проклятиям не нужна еда», — подумала я, и это же непроизвольно сорвалось с моих уст. Мужчина перевёл на меня взгляд, поедая сосиску. С ней во рту он выглядел смешно и одновременно с этим так невинно. Странно, что я не заметила этого ещё вчера. —Разве забыла? — я заинтересованно приподняла брови, откусывая картошку. Будь у меня возможность и не забитый рот, я бы спросила: «Что?», но рот всё же был занят, поэтому я лишь мимикой задала этот вопрос, — Ты ведь сама говорила, что я маг. Тайна моего существования, всё такое. — пояснил он, а я, доедая, протянула гласную, осознав. И то верно, он ведь больше маг, чем проклятие. За использование техники бессмертия, он отплатил тем, что его нутро стало проклятоподобным. Потребность во сне и еде, судя по всему, никуда не ушла. Какое-то время мы сидели в тишине, и, признаться, я бы не стала её прерывать, отходя от созерцания огня и последней сосиски на шпажке, но Двуликий решил тоже кое-чем поинтересоваться, прежде чем лечь спать. —Ты про Годжо много знаешь? — спросил он. Я взглянула на него, по началу не поняв причину вопроса. Враг пытался узнать про врага, — звучало иронично. Видимо он вспомнил, как мы переговаривались во время Небесной битвы, да и роль сыграли мои слова о союзниках. Опустила глаза на костёр, предаваясь тому, что знала. —Не особо много, — честно проговорила я, — Считается сильнейшим, по мне так выпендрёжник, но в нынешнем состоянии мы ему ничего не противопоставим. Богатый, к слову, единственный его талант. Уж про клан Годжо ты и сам слышал: техника бесконечности, все дела. Кажется, ему лет тридцать, не женат, зато дети есть — целых четверо, — Рёмен на меня озадаченно посмотрел, поэтому я поспешила развеять возникшее недопонимание. — Его ученики, но печётся о них, как будто сам рожал. Ленивый, легкомысленный, шумный, на заданиях может пропадать месяцами, зато потом с головой отдыхает на горячих источниках, прикрываясь якобы важными делами. Мужчина в основном помогал мне именно финансово, упаси проклятый мир, стоять с ним бок о бок. Сукуна скептично выгнул одну бровь: —Источники? Анархию там что ли творит? —Хуже, её соблазняет. Собеседник усмехнулся, и то верно, там, где Сатору — там же и разрушения, больно непоседливым магом он был и непостоянным. Порой создавалось ощущение, что у него ветер в голове, но интуиция подсказывала, что это лишь поверхностное суждение. Я отложила пустую шпажку в сторону, Двуликий сделал то же. Ветер всё сильнее поднимался, вынуждая огонь в костре с каждым его порывом колыхаться. Не говоря больше ни слова, мы отвернулись. Залезая в спальный мешок, я поёжилась от холода. Погода на ближайшие дни оставляла желать лучшего: тучи сгущались, — надеялась, до дождей ещё было далеко. Стоило мне прикрыть глаза, как мне снова пришлось вернуться к тому чувству, что я всё время избегала. Я чувствовала, как моё сердце редко колыхалось, а душа дрожала. Дело, к сожалению, было далеко не в ветре, который изредка поддувал, а во мне. Страх окутал меня с головы до ног. Я пыталась не замечать дрожащие руки, сжимающие шпажку десять минут назад, пыталась закрыть глаза на ощущение паники, желания убежать, но он, чтобы я ни делала, возвращался. Было слышно, как позади горели дрова, и я надеялась не слышать больше никаких звуков этой ночью, потому что прекрасно понимала, что тогда уснуть мне не удастся вовсе. Я представляла, как в кожу моей спины втыкается нож, облитый ядом. Уверенность того, что Сукуна сделает так или что-нибудь ещё хуже, сводила с ума. Сегодня, когда он коснулся моего затылка, к моим гландам подкатил такой ужас, что, мне казалось, я больше не смогу продержаться с ним ни одной ночи. Я шла против себя, оставаясь наедине с врагом. «Непозволительно, так нельзя, это опасно», — мозг твердил, что надо убегать. Сглотнув, я понимала, что дрожь мне уже не удастся унять. Прошла ещё пара минут, прежде чем я решила перевернуться. Тешило немного то, что я хотя бы смогу увидеть спину Двуликого. Признаться, не сделала я это всё по той же причине страха. Знаете, когда спите ночью и стараетесь не шевелиться, буквально не дышать, чтобы не привлечь чужое внимание, если привлёк — ты проиграл, здесь схема такая же. Уже почти перевернувшись на другой бок бесшумно, я всё ещё не могла открыть глаза. В воображении чётко врезалась картинка, где я открываю их и вижу в пяти миллиметрах от своего лица пылающие глаза Сукуны, как он смотрит ими на меня, как они наполнены каким-то безумием. К гландам начала подкатывать тошнота и новая волна страха. Улёгшись на мешок, я всё же решила открыть их, переборов себя. Брови ошеломлённо приподнялись в то время, как я предполагала увидеть проклятого духа спиной ко мне, точно помня, как он ложился, я лицезрела его перед, закрытую одну пару глаз, но открытую и в оба смотрящую на меня — вторую. Нет, друг другу мы не доверяли. Мы не союзники, не на одной стороне — мы были теми, кто ими притворялись.