Пособие о том, как приручить Проклятие

С момента того, как мы с Сукуной оказались в самой гуще леса, скрываясь от всего мира, прошла уже неделя. Мы осваивали силы: чужие и свои собственные, имели наглость развивать внутренний резерв, пытаясь обуздать способности всеми возможными методами. Не могу быть точно уверенной из-за скупости моего союзника-врага на слова, но тем не менее, кажется, что он тоже не был в восторге, когда его же техники, которые он оттачивал годами, ему более не поддавались. Впрочем, спрашивать нас о том, чего бы мы хотели, нас явно никто не собирался. Пока на улице заметно холодало, мы достигали определённых успехов. Нет, серьёзно, Удача точно улыбалась нам: сразу за моим неуклюжим освоением огня, Сукуна смог обуздать — нет, не мою технику межвременного пространства, а вернуть свою — Расщепление проклятой энергии клана Рёмен. Со временем чувствовать силы друг друга мы действительно стали лучше: любые колебания энергии у другого ощущались почти с хирургической точностью. Мы пришли к выводу, что причиной «белой полосы» с освоением наших сил было подспорье закона сублимации, который долгое время в моей жизни являлся врагом. Находясь в компании того, кто имел точно такую же красную проклятую энергию, ничего не мешало нам наращивать свою мощь, так как да-да: «Маг восполняет силы за счёт другого мага, проклятие с помощью других духов, а мы — за счёт друг друга». Стоя на уже измученном нашими спорами, взрывами, попытками обрести всю силу мира участке леса, я сглотнула. Мой лоб немного блестел из-за пота, а выпрямленная, напряжённая рука чуть подрагивала. Серый спортивный костюм после сотни падений в течение одной недели успел порядком замараться. С каждой новой попыткой огонь давался мне всё лучше и лучше: переводя дыхание, я глядела на полусожённое, чуть дымящееся дерево до тех пор, пока меня не окликнул Сукуна, который, судя по общему резерву, только что практиковал какую-то технику своего клана. —Анриэтта, — раздалось позади. Я удивлённо обернулась: то есть что, даже не человечишка, блондинка, подобие жалкого людского существования и не стерва? Я была впечатлена. — Опять отлыниваешь? Он появился из-за какого-то дерева, побитый, к слову, не меньше, чем я. Тёмные штаны потрепались, а серая, обтягивающая его мышцы торса, майка, которая удивляла меня тем, как в ней вообще можно было находиться в такую холодину, снизу слегка подгорела. Негласно во время тренировок мы стали отходить дальше друг от друга, чтобы избавить от риска клочок этой земли быть к чёрту подорванным. Я хмыкнула, опуская руку. —Не тебе меня упрекать, белобрысый, — я, впрочем, идти на контакт и называть его как-то иначе пока не горела желанием. Мужчина, наконец, дошёл до меня, от последнего слова буквально отмахнувшись. Видя серьёзные намерения в его глазах и то, что продолжать словесную перепалку он был не готов, я развернулась к нему лицом, выгнув одну бровь и сложив руки под грудью. —Нам нужно попробовать изучить общий резерв, — проговорил он, сразу перейдя к сути. Первые пару секунд я смотрела молча, обдумывая предложение. Не всё было так просто: если согласиться, кто знает, к чему это приведёт. Для тех, кто планирует в дальнейшем сражаться, вряд ли… —Садись, — сказал Сукуна, не дожидаясь моего ответа, а сразу как факт приступая к вышесказанному. Сам он почти тут же осел на почву в позу лотоса, поджидая и меня. Я чуть нахмурилась, озадаченно переводя взгляд вниз, где обустроился Рёмен: «Н-да, не похоже, чтобы это вообще было предложением». В конечном итоге я тоже села. В моём представлении я пока мало понимала, что именно нам нужно будет сделать, но, судя по собеседнику, у того был какой-то план, а я была не в той компетенции, чтобы отказываться от любого шанса для меня. —Вытяни руку, — в повелительном тоне сказал мужчина, уже направляя ко мне свою раскрытую ладонь. Было трудно не огрызнуться, по типу: «А ещё что сделать, может, сплясать?», но дабы не накалять обстановку, буквально стиснув зубы, я промолчала. Однако недовольный хмык, когда я коснулась довольно тёплой шершавой мужской ладони, сдержать не удалось. Стоило это сделать, как Рёмен закрыл глаза и своим повелительным-снисходительным-высокомерным тоном сказал мне сделать то же самое. —Не указывай мне, — ответила, к своему удивлению, достаточно спокойно и, не предпринимая никаких попыток сопротивления, в тот же момент закрыла глаза. Поначалу я ничего не ощущала, да и странно всё это было. С чего у Сукуны вдруг такая решимость? Ни один день не обходился без того, чтобы мы так или иначе не упоминали общий резерв, но он по-прежнему оставался для нас загадкой: какое у него было практическое применение, почему именно он стал побочным результатом обряда старухи, чего та им вообще хотела добиться? — эти вопросы крутились на языке и в уме несколько раз на дню. Чувствовать силу другого в своём теле было странно; ощущать, как Двуликий устаёт, было тоже странно: как он отдаёт всего себя на тренировках, как доводит свой проклятый резерв из раза в раз до нуля, как колеблется в момент перерывов, пытаясь восстановиться, как по утрам чувствует себя невыспавшимся или, наоборот, полным сил, — всё это было странно. Словно мне под рёбра запихнули ещё одного человека и заставили, как сиамских близнецов, проживать с ним жизнь. Но ещё страннее было осознавать, что и он испытывает всё то же самое, но уже по отношению ко мне. Я никогда не любила жалость, не проявляла её к другим и тем более ненавидела, если её проявляли ко мне. Меня тошнило от одной мысли, что Двуликий мог видеть моё внутреннее состояние. Я не знала этого наверняка, надеялась, что нет, но если да, я была благодарна за то, что ему хватало чувства такта никогда не поднимать эту тему. Хотя вероятнее всего у него не было даже желания, ведь причиной этого состояния как раз таки он и являлся. Мы не поддерживали друг друга, не-а, ни за что. Да, помогали освоить техники немного, но не более. Была чёткая граница, покуда распространялись наши полномочия влиять на другого, но дальше них у нас не было дозволения заходить. Никогда бы не подумала, что смогу проявить к чьей-то жизни минимальный интерес, но, когда вы волей-неволей делите на двоих свою силу и находитесь не дальше друг от друга, чем на пару метров, это вполне нормально, ведь так? В какой-то момент просто грань между его чувствами и моими потихоньку начала стираться. То, что я чувствовала, как Сукуна уставал, как старался выше своих сил, как трудился в поте лица, и как я иногда ощущала буквально кожей его отчаяние из-за неудач — стало запретной темой номер один не только в разговорах, но и в моей голове. Я предпочитала не думать о том, что кто-то может настолько же сильно стараться, как и я, ради достижения цели, а тем более я избегала того, что испытываю по этому поводу. Три недели назад, в момент совершения обряда, я бы с точностью ответила, что ненавижу Двуликого, что он меня раздражает, он — причина всех моих бед, это же я бы сказала и в течение трёх недель, но… Знайте, что он всё ещё меня злит, но почему-то винить его совсем немного сложнее, когда видишь труд, который он прилагает на протяжении всего этого времени, чтобы как-то исправить ситуацию, заложниками которой мы стали. Так вот, видя его некое подобие душевного состояния, мне хватало чувства такта молчать. Никто на самом деле не поднимал эту тему, не в этой жизни, она была красным флагом, словами: «Охренеть как жизненно-опасно» на электрощетке. Как уже было сказано, мы не пытались друг другу помочь в чём-либо не связанном с осваиванием техник, мы не лезли в эти границы друг друга, просто однажды… Это были первые дни жизни в лесу, когда ты объективно ещё не успел освоиться с тем, что на тебя навалилось, когда ты пытался понять, что за чертовщина вообще произошла, и как ты оказался в такой глубокой заднице, что тебе приходилось стоять бок о бок с врагом, — мягко говоря, мне было тяжело. Сколько бы я не пыталась доказать себе, что всё в порядке и мне под силу с этим справиться, склонность к деструктивному мышлению немного мешала нормально жить. Она даже дышать нормально мешала, говоря чуть откровеннее. —Заткнитесь. Оставьте меня, наконец, в покое, — шептала я, стараясь, чтобы мой голос не сорвался на надломленный крик. Двуликий скрылся за другими деревьями, а я… Скатившись спиной по твёрдой коре, сидела, поджав к груди колени. Неудача за неудачей, всё в целом в порядке, просто бывало накрывало, в конце концов, это нормальная реакция организма на стресс. Лёгкий стресс, — я сглотнула, полностью игнорируя проблемы. Меня колотило из стороны в сторону, грудь стянуло в тиски уже не первый раз на дню, ничего не получалось, сколько бы усилий я не пыталась приложить. Голос в голове без умолку твердил: «Ты стараешься недостаточно». Внутри до тошноты сковывал страх: провалиться, умереть, страх так и остаться в этом враждебном, настроенном против тебя мире, где у тебя не будет шанса даже ему противостоять.

«Слабая и беспомощная»

Губы поджимались в тонкую линию. Я крепко зажмурила глаза и держала голову обеими руками, потому что казалось она вот-вот развалится по частям.

«И это всё, на что ты способна?»

Раньше во мне было столько могущества и силы, столько уверенности, что это невольно вызывало зависть к самой себе, потому что сейчас у меня не было уверенности даже в завтрашнем дне. Могут прийти враги, найти наше укрытие, а у меня просто нет сил, чтобы дать им отпор.

«Ни на что не способна», «этого ты хотела достичь?», «с чего ты вообще решила, что сможешь чего-то добиться?», «с теми умениями, которые у тебя есть, проще сразу в гроб лечь», «ты серьёзно хотела прожить нормальную жизнь?», «жалкое ничтожество»

—Хватит, — мой голос ещё сильнее осип, пальцы дрожали. Это состояние, оно просто… Знаете, саморазрушающее мышление следствие того, что ты не можешь испытывать к себе сопереживания, но… Как ты можешь начать, если согласен с ним? Эта малая часть всех мыслей, что постоянно преследовали меня с тех, пор, как я оказалась здесь. Они выражались в меньшей степени, когда всё получалось, в большей — когда были неудачи, а полностью пожирали мой мозг прямо сейчас, когда само определение слова «Удача» было никак со мной не связано. За последние три недели после разрушительного поражения с обрядом я несколько раз подводила себя к грани, когда чётко знала, что продолжать трудиться было нужно, но на это просто не оставалось никаких сил. Я не знаю, чем бы всё закончилось в этот раз, но в какой-то момент я услышала непонятное шуршание со стороны. Я вздрогнула и тут же обернулась на шум. Мои глаза были широко распахнуты, а на ресницах немного застряла влага. Двуликий чётко шёл ко мне, хоть и всячески избегая прямого зрительного контакта. Увидев мужской силуэт, я отшатнулась, к горлу подкатила тошнота. Только не это. Я бы не вынесла, если бы кто-то другой увидел меня… Такой. На самом деле меня пугала не собственная слабость, а именно то, что кто-то узнает о ней. Это было отвратительно, мой живот немедленно скрутило, но, к моему счастью, Рёмен почему-то вообще не поднимал на меня взгляд. Он был в майке, а тёмную кофту сжатой нёс в руке. Вид у него был хмурый и немного взвинченный. —Хватит на сегодня, — буркнул он, пройдя мимо меня. Я озадаченно хлопала глазами и глядела на его удаляющийся силуэт. Вид у меня тогда был максимально подбитый. —Что? Но почему? — выдавила я. Честно сказать, сделать сегодня что-то я бы и не смогла, потому что моя проклятая энергия была не то, что на нуле… Она была ещё ниже. Я пробовала достать огонь, даже когда не могла поднять кисть, пока сил не осталось только на то, чтобы скатиться по дереву вниз. Но это была я, другое дело — Двуликий. —У меня не осталось энергии, — признался он уже в четырёх метрах от меня, перешагивая через куст, чтобы пройти к нашему лагерю. Я видела напряжённую спину мужчины, как он держался за ствол дерева, чтобы перешагнуть растительность, как играли его татуировки, когда он сгибал руку, но я также видела и то, что находилось у него внутри. Разинув рот, я глядела за ним, пока тот удалялся. Через минуту после сказанного, ошарашенно моргнув, я с трудом поднялась и поплелась за ним следом. Никаких мыслей о самоистязании больше не осталось, было только: «Почему он соврал?». Мужской резерв, который в тот момент я ещё действительно не так хорошо чувствовала, был на половину полон. Мне до последнего казалось, что я ошибаюсь, пока, не дойдя до наших спальных мешков и не получив возможность снова ощутить чужую энергию, я не убедилась в том, что была права. В тот раз он так ничего и не сказал, а я не нашла в себе достаточной решительности, чтобы что-то спросить. Полной дурой я всё же себя не считала, хоть и мысль о том, что он почувствовал моё истощение и поэтому закончил раньше, была максимально бредовой. Она не укладывалась в моей голове, а даже если и была правдой, то зачем? Нахрена ему это? Ту ситуацию мы лаконично по негласному согласию проигнорировали, уже на следующий день сделав вид, что ничего не было. Так что нет, всё ещё нет, мы не поддерживали друг друга. Возможно, он сделал это, чтобы просто не подставить под угрозу весь наш план, ведь одному будет объективно сложно двинуться дальше, а возможно существовала другая причина, но, признаться, я даже не хотела её знать. Меня вполне устраивало всё то, что и так у нас было, если бы не одно «но»… Сны. После того случая, когда я спала, мне приходили некие отрывки… Я видела, как находилась в чьей-то спальне. У меня было максимально истерзанное тело, и сил не было, чтобы хотя бы подняться, а в этот момент напротив сидел Двуликий и что-то втирал на место ран. Это стало настолько ошарашенной находкой после произошедшего, что я списала всё на какую-то бестолковую игру разума. И даже к ней я оставалась бы равнодушной, если бы она так чётко не осела в моей памяти. Не только в ментальной, но и мышечной… —Что делать дальше? — нервировано спросила я, когда тишина между нами затянулась, а я по-прежнему ничего не ощущала. Сидеть сейчас вот так друг напротив друга и чувствовать чужую тёплую шершавую, но почему-то такую предательски знакомую руку было странно, в некотором смысле волнительно. —Тихо, — шикнул Рёмен, явно пытаясь сосредоточиться. — Перестань думать о чём-то, это мешает. Будучи с закрытыми глазами, я не видела мужского лица, но слышала в голосе лёгкую напряжённость. После его слов мне захотелось взвыть: «Да как я это сделаю, если перед моими глазами сейчас буквально проплывают картинки, где мы тет-а-тет в твоей спальне!?». Вновь воцарилась тишина. Мои брови были сведены к переносице, я слышала размеренное дыхание собеседника и своё собственное. Потребовалось немного времени, прежде чем они сравнялись в унисон. И вот тогда я почувствовала. Что-то неуверенно, совсем легко, так, что я свалила бы на то, что мне показалось, коснулось очага моих сил. Моя ладонь на мужской руке дрогнула. Я резко выпрямилась, почувствовав это. Сердце в груди бешено загудело. Я задержала дыхание, боясь это нечто спугнуть или утратить связь. Последовала ещё какая-то тишина, но прежде чем меня опять начали терзать сомнения, оно появилось снова, уже чуть более настойчиво. Оно лишь немного проникло внутрь, и я сразу почувствовала прилив сил — это именно Двуликий пытался мне её передать, а мой немного истощённый резерв с охотой её принимал. Я сглотнула. —Ты это чувствуешь? — спросила совсем тихо, боясь спугнуть. В этот момент я тоже попыталась преобразить свою энергию и коснуться чужой. Это оказалось сложнее, чем я думала, но с трудом изогнув круглую форму очага мне это удалось. Неловкие касания языков проклятой энергии были настолько робкими и едва уверенными, что больше напоминали танец каких-то подростков. —Да, — выдохнул Сукуна так же тихо, словно как и я, задерживал дыхание. Мы пытались изучить энергию друг друга, пытались деформировать свою — всё это было очень сложно сделать. Не знаю, сколько времени мы так просидели, исследуя чертоги друг друга, но в какой-то момент Двуликий проговорил: —Анриэтта, — из-за чего я вновь задержала дыхание, потому что позабыла, что в такой интимный момент кто-то мог находиться рядом. — Посмотри на наши резервы со стороны. Нет никакого общего. Я, наконец, понял, что было сутью обряда. Это сбило с толку, но последние слова вызвали некий трепет. Понял суть? Попытаться увидеть наши очаги сил со стороны поначалу не удалось, до меня просто не доходило, как это сделать, но когда у меня получилось… Я испытала не то, чтобы прям шок, просто это конкретно вывело из колеи, заставило ужаснуться в некотором смысле. И моё резкое отторжение увиденного стало причиной того, что нас вышвырнуло в реальность. Обретя чувство собственного тела, я возмущённо открыла глаза. Рёмен смотрел хмуро, тоже размышляя об увиденном. —Это ужасно, — заявила я. То, что предстало моим глазам было похоже на то, как двух людей разобрали по частям и смешали друг с другом. Одному дали чужую руку, другому — ногу. Выглядело безобразно, как в каком-то мерзком триллере, где злобный извращённый маньяк зверски пришивал главному герою чужие части тела, только в нашем случае это была… —Кому могло взбрести такое в голову? — мрачно рассуждал Сукуна, пытаясь найти ответ на земле. … Наша проклятая энергия. Когда по наставлению проклятия я взглянула на наши очаги со стороны, то увидела не «общий», как мы о нём говорили, а два разных: мой и его. Только как неправильный кубик рубика он состоял из разных частей. Шар сил с пятнами другого цвета, явно не вписывающегося в него. В моём очаге была проклятая энергия Сукуны то здесь, то там, выглядя как-то неправильно и максимально неравномерно. Так же было и в мужском. Та старуха просто изуродовала наши самые священные места, смешав их, прилепив ненужные части. Именно поэтому мы ощущали чужую силу так остро — просто, по сути, она была заточена в нас, та или иная её часть. Именно поэтому сколько бы мы не пытались призвать определённые техники у нас не получалось, потому что часть резерва, где способность была, находилась в теле другого. Мы никак не могли использовать ту технику, дара к которому в нашем теле банально не было. —Хотя может оно и к лучшему? — Двуликий наконец поднялся, отряхивая свои штаны, хотя им нужна была конкретная стирка. Он почесал свой затылок, смотря куда-то в сторону. Я не могла понять, как он может так говорить, потому что это выглядело просто отвратно. Поднялась следом. —Что ты имеешь в виду? — тут же спросила. Он явно о чём-то усердно думал. —Если я правильно понял, мы ведь уже смогли изменить форму наших очагов и дотронуться друг до друга, а это значит, что, постепенно переливая в другого его же энергию, мы вскоре сможем прийти к первоначальному виду резервов с обеих сторон, — поделился теорией Сукуна, ища возможные подводные камни. Мы стояли какое-то время молча, обдумывая вышесказанное. —Но получается, что старуха тоже знала это? — задумчиво проговорила я. — Что тогда действительно она задумала, давая нам возможность восстановить наши силы, если мы объединимся? Мой риторический вопрос не требовал ответа, так как его всё равно никто из нас не знал. Рёмен развернулся в сторону нашего лагеря и поплёлся к нему. За исследованием очагов сил мы и правда не заметили, как быстро пролетело время — солнце уже скрылось за высокими деревьями. —Когда найдём — я прикончу эту старуху, — с неким нажимом произнёс Двуликий, идя чуть впереди. Это вызвало на моём лице лёгкую улыбку. Меня порадовала его уверенность в том, что нам удастся так далеко зайти, которой, честно сказать, во мне всё ещё не было. —Только позволь мне перед этим четвертовать её, — с каким-то непонятливо тёплым чувством ответила я.

***

Когда мы разлеглись по спальным мешкам, я остро вспомнила об одной позабытой детале — о холоде. На протяжении нескольких дней тучи всё время сгущались над нашими головами, предвещая серьёзную бурю. Порывы ветра были мощными, создавая каждый раз ощущение, что те были способны забраться и под мои рёбра, бросив вызов тому холоду, что и так всегда жил у меня внутри. Первые часы я пыталась уснуть, солнце уже скрылось за горизонтом, оставляя повсюду только темноту. Огонь в костре очень сильно отклонялся в сторону и, признаться честно, почти не грел. По своей натуре я всегда была мерзлячим человеком: у меня были холодные руки, стопы, чёрт возьми, даже душа! Мне требовалось больше тепла и одеваться чуть теплее, чем это могли позволить себе остальные, но лес подготовил для меня персональный Ад. Через какое-то время у меня начали стучать зубы, но всё в порядке, я бы правда справилась, если бы не… От погружения в сон меня отвлекли чьи-то касания, при чём какая наглость, представьте себе, по всему телу! Сонливо и слегка раздражённо я вытащила голову из-под спального мешка и обомлела… Нет, увидеть что-либо мне не удалось, так как меня окружал абсолютный мрак без единого просвета, но вот почувствовать я ещё как смогла. Стоило моей макушке высунуться, как в неё мгновенно ударило несколько капель воды. Шум стал более чётким, и я уловила в нём дождь. Захотелось взвыть, но от рассылания по всему миру проклятий о своей нелёгкой жизни меня оторвал голос Двуликого. —Человечишка, ты тут? Он спросил достаточно близко, видимо до этого уже начиная подходить к спальному мешку. —Да, — ответила я почему-то так же тихо, словно мы могли кого-то разбудить. Я зачем-то обернулась, хотя было и так очевидно, что в темноте увидеть мужчину мне не удастся. —Поднимайся и зажги огонь, а я расставлю палатку, — кажется, мужчина осознал, что говорить тихо не имело никакого смысла, поэтому сейчас он говорил своим обычным голосом. «С его принудительным тоном определённо нужно было что-то делать, какого хрена это он отдаёт мне приказы?» — недовольно думала я, меж тем действительно начиная подниматься, — «В конце концов я читала пособие о том, как приручить проклятие, а не стать тем, кого приручили», — в своей ладони тем временем я уже зажгла огненный шар. Мужчина без промедлений принялся доставать из пространственного кармана тесную палатку, которую никто из нас до последнего не хотел применять, но вот сейчас мы стояли друг напротив друга насквозь промокшие, а ливень по-прежнему продолжал поливать нас как из ведра. Хвала проклятому миру, я достаточно долго практиковалась в управлении огня, чтобы сейчас уметь его поддерживать на своей ладони. Хотя этого всё равно было не совсем достаточно, потому что в резкие порывы ветра он ненадолго исчезал, да и под дождём играл заметно. Двуликий возился с палаткой около пяти минут, иногда с моей помощью, вроде подержать тут, затянуть там. Однако к этому моменту мы успели обзавестись неплохой подушкой из воды в виде собственной одежды, я смогла окончательно замёрзнуть, в конце уже откровенно чихая. С горем пополам мы протиснулись внутрь, там было достаточно места для четверых человек, чему я была несказанно рада, но вот то, что мне не нравилось, так это… —Кажется наши мешки насквозь промокли, — проговорила я, дотронувшись до своего, когда мы ещё были на улице. Укрываться было нечем, так ещё и одежда намокла. Нетрудно догадаться, что её пришлось снять. То есть действительно, это же логично, что, если твои вещи в лесу промокли, тебе нужно либо переодеться, либо оставить эти сушиться. Ну, вполне логично, ведь так? Просто моя реакция была ровно противоположной, когда Рёмен закрыл замок палатки, отрезав нас от всего мира, начал стягивать с себя майку и при этом говорить: —Раздевайся. Моё тело чуть ли там же в этой палатке не подпрыгнуло. Я сидела лицом ко входу, пытаясь всячески игнорировать тот факт, что буквально слева в полуметре от меня раздевается мужчина, и я молилась, что хотя бы не до того состояния, в чём мать родила. Огонь в моей руке чуть подрагивал, никак не скрывая нарастающего волнения. Воспоминания о том, что было на водопаде были всё ещё свежи, а эмоции сейчас, как ни странно, почему-то более щепетильнее. Я бы честно сказать так и продолжила сидеть, как статуя, имея при этом наглость сказать, что мне вообще не холодно, проигнорировав те инциденты на улице, где я буквально только что чихала, если бы мне, чёрт возьми, реально не было сейчас охренеть как холодно. Не дожидаясь того, чтобы у Сукуны это вызвало какие-то подозрения, я начала снимать свою одежду под мысленную песню: «Дьявол, будь всё это проклято». Когда я начала снимать штаны, эта песня превратилась в: «ДьяволбудьвсёэтопроклятоДьяволбудь», — и… Ну, вы поняли. Странным образом стало теплее. С чуть большим задором я начала снимать свои штаны, когда Двуликий, сидя где-то немного сбоку и позади, проговорил: —Как снимешь, с помощью огня высуши их. Вот тогда-то я разделась до нижнего белья почти с нетерпением. Нет, его я снимать пока не собиралась, уж во всяком случае не в такой компании. —Давай… — я обернулась на мужчину, когда захотела забрать и его вещи, но тут же осеклась. Ох-воу… Я уже и забыла, как выглядят его мышцы под одеждой. Пусть тот (слава проклятому миру) был в боксерах, не давая этой ситуации по праву назваться интимной, моя протянутая рука навстречу к чужим вещам всё равно замерла на полпути. Взгляд приковался к рельефному, красиво напряжённому мужскому прессу, к тому, как по нему непозволительно сексуально стекали капли воды, как играли татуировки, как накаченная крепкая грудь вздымалась при дыхании, как… Затем глаза спустились к ногам… Возможно я вздохнула слишком громко, в любом случае до этого глядящий куда-то в сторону и оперевшийся на руки Сукуна, перевёл свой взгляд на меня. Это был тот самый неловкий момент, описанный в тысячах романтических книг и запечатлённый в стольких же порнографических фильмах… Я … Просто… Ну, вряд ли уже когда-нибудь забуду резко опасно сузившиеся глаза Двуликого в сочетании с лёгкой ухмылкой, когда он увидел, на что именно я смотрю и с какой жадностью. Мне потребовалось несколько добрых секунд, прежде чем ещё раз шумно вздохнуть, ущипнуть себя пальцами за переносицу и отыскать каждую грёбаную каплю своего здравого смысла и самообладания, чтобы ещё раз уже более чётко произнести: —Давай свои вещи, я их тоже высушу, — я смотрела в сторону, осознавая, какой же огромный провал это был с моей стороны. Рёмен вложил их мне в ладонь и перед тем, как я с облегчением успела отвернуться, он проговорил: —Заметь, я не сказал, что удивлён.

«Даже не смущена? Я удивлён»

«Возбужден? А вот я не удивлена»

Я тяжело сглотнула.

***

Мои руки сжимали одежду: в одной была моя, в другой — Сукуны. Я зажмурилась, и с пущей лёгкостью вызвала огонь, в какой-то момент даже радуясь тому, как просто стало им управлять, а затем я открыла глаза… И почему-то в мою голову не пришло спросить, как именно это делать. Просто чистейшая уверенность в своих силах и энтузиазм. Повисла звенящая тишина. Некоторое время я смотрела на результат. Ну, в какой-то степени его не было, а в какой-то — самих вещей не было. Когда я открыла глаза, чтобы посмотреть на сухую одежду, я увидела лишь то, что от неё осталось, а точнее подгоревшую до самых пальцев ткань спортивных костюмов. Я с абсолютно каменным лицом обернулась на Двуликого, он, прекрасно видя, что произошло, с таким же нечитаемым выражением смотрел на меня. Ещё одна минута прошла в тишине. —По-моему, я что-то сделала не так, — сказала ровным голосом спустя время. Затем наступила ещё одна минута тишины… —Ну, кроме того, что сожгла нашу единственную одежду, ничего такого, — тем же ровным голосом ответил Сукуна. Последовала ещё более долгая тишина… —Пойду попробую высушить наши мешки, — резко проговорила, начиная подниматься. —А НУ СТОЯТЬ! Н-да… Уйти от этого позора мне всё-таки не дали. Мне действительно стало неловко и нет, на этот раз не потому что мы были полуобнажены! А потому что я правда лишила нас одежды… Пусть всё было не совсем так, как сказал Сукуна, запасная у нас была, в конце концов, я не зря взяла её из своего дома. Просто она… Ну, была на улице и тоже промокла… Извиняться я не стала, но хватило моего раскаянного вида, после чего Рёмен всё же проговорил что-то из разряда: «Ложись спать». Тогда огонь в моей ладони, который освещал пространство всё это время, наконец, потух. Мы легли на максимально возможном расстоянии друг от друга, отвернувшись лицом к стенке палатки. Получить нож в спину уже было не так страшно, особенно после этого позора, но сон не спешил наступать. Я слышала, как за пределами палатки гремит ливень, сильно бушует ветер, природа определённо негодовала. Пару раз я чихнула. Стоило потушить в своей ладони огонь, как в палатке почти сразу стало холоднее. Моё не до конца обсохшее тело быстро начало мёрзнуть, положение ухудшало мокрое нижнее бельё. Не успело пройти и тридцати минут, как я вновь начала стучать зубами и чихать в два раза чаще. Я не давила ни на чью жалость, тем более зная как никто другой о том, что у моего собеседника её не было, однако в какой-то момент я услышала позади себя шевеление, тот, кажется, развернулся. Я притянула холодные руки ближе к груди. Никаких других действий со стороны мужчины не последовало, из-за чего я чуть облегчённо вздохнула, однако всё равно постаралась сдерживать порывы чихнуть. Температура в палатке постепенно приходила к той, что была за её пределами. Не выдержав, я вновь создала огонь. Не такой, чтобы прям яркий, но достаточный, чтобы начать греть. Свернувшись калачиком вокруг него, я попыталась уснуть. Прошло много времени. Я обнаружила, что, когда начинала засыпать, огонь гас, а от холода я очень скоро просыпалась. Час или, может, полтора, я поддерживала интервальное свечение, благодаря чему бельё немного обсохло, а после этого мой проклятый резерв, откровенно говоря, подошёл к своему пределу. Я пыталась его вновь зажечь, но… Ничего из этого так и не вышло. Дождь по-прежнему лил, как из ведра, и я даже боялась, что нам придётся провести завтрашний день без тренировок, но в конце концов мои мысли вернулись к тому холоду, что я испытывала. В какой-то момент к чиханию присоединилось шмыганье носом, к трясущимся зубам — руки. —Анриэтта, — моё дыхание замерло, услышав чуть охрипший голос Сукуны. Я не хотела его будить, и чтобы он слышал, как я… — Ложись рядом, ты мёрзнешь. Его голос звучал ровно, хоть и прослеживались привычные требовательные нотки. Первые пять секунд я не шевелилась, словно могла притвориться, что сплю, но, чёрт, это было так же и неожиданно, что мне не хотелось не отвечать Двуликому. Я приподнялась на локтях, желая ответить, что всё нормально, но в этот момент я предательски чихнула, поэтому… Тактику пришлось сменить. —Ты серьёзно предлагаешь обняться, как какие-то жалкие…? — я не могла найти подходящего слова, не говоря уже о том, что это, наверное, вообще не то, что я хотела сказать изначально. —Союзники? — подсказал он. Ненадолго воцарилась тишина. Не повисла, не затянулась, а именно воцарилась. —Да, — выдохнула я в конце концов. Сейчас я очень жалела, что не видела мужского лица, потому что мне хотелось увидеть выражение, с которым он говорил. —Ну, — он недолго подумал. — Если все союзники намериваются позже друг друга убить, то тогда да. Это странным образом меня подкупило. Я начала медленно приближаться к месту, где, по моему мнению, должен был лежать Сукуна. —Так делают только мои союзники, — возразила я, дотрагиваясь до мужского тёплого (а по сравнению с моей холодной рукой — обжигающего) плеча. Я недолго поразмышляла, как именно хочу лечь к Двуликому: спиной или лицом к лицу. В конце концов, руководствуясь исключительно практической точкой зрения, предпочла последний вариант. Мои ладони расположились между своей грудью и мужской. Я легла достаточно близко, но тот всё равно положил свою руку поверх меня, без стеснения прижав ещё ближе. Я чувствовала его спокойное, в некотором смысле равнодушное сердцебиение. Это помогало мне больше настроиться на словах о практической-мать-его-точки-зрения, но я ещё не знала, насколько тщетны окажутся мои попытки. —У тебя просто нет вкуса, — проговорил он через время, а я с дуру, даже ни на миг не задумываясь, ответила: —Ну почему же, твоё тело мне нравится. Я тут же прикусила свою губу, пытаясь переосмыслить то, что только что сказала. Это, к слову, делала не я одна. В мою голову врезались тысячи попыток преподать это под другим соусом, сделать вид, что это не то, что я имела виду, но, чёрт возьми, что ещё я хотела этим сказать!? Последовавшая тишина стала долгой. Буквально почувствовав давящий жар и охренеть какое чувство неловкости (мне семь сотен лет, какого хрена!?), я потёрла переносицу, и безнадёжно выдохнув, начала: —Слушай, можешь просто ничего не… —У тебя тоже ничего такое. Он сказал это ровным, спокойным голосом, звучало скорее так, чтобы разбавить неловкость, но это не отменяло того, что, если бы я сейчас стояла, моя челюсть бы стопроцентно отпала. Я широко распахнутыми глазами смотрела прямо, моё дыхание буквально замерло. Двуликий действительно сказал максимально просто, не звуча при этом даже как-то необычно. Да, он определённо просто заполнил неловкую паузу, но… Я зажмурила глаза, стараясь списать эффект его слов на какую-то мелочь, а ещё стараясь каждой проклятой частицей своего тела игнорировать едва заметное учащённое мужское сердцебиение.