«Ложись рядом, ты мёрзнешь»
Оно умело греть. Грело.
Однако всего полчаса назад я послала Сукуну в Преисподнюю со всей его неоднозначностью и поставила в наших изначально невозможных взаимоотношениях жирную точку. Небольшой участок коры дерева рядом со мной разлетелся в сторону от одного усиленного удара по нему. — Проклятье, Рёмен, всё было бы в разы лучше, если бы ты не попытался спасти меня, — со злостью проговорила я, накрыв одну часть лица рукой.***
После ливня несколько дней назад мы сосредоточились на переливании энергии друг другу. Это был очень медленный, сложный и кропотливый процесс, требующий сидеть неподвижно часами. Поначалу мы работали над тем, чтобы сделать очаг сил пластичным, чтобы он мог менять свою форму и без трудностей проникать в резерв другого. Приходилось концентрироваться, стараясь урегулировать все фибры своей души, чтобы к концу дня добиваться хоть какого-то результата. Поначалу мы пытались совместить это с тренировками, но, осознав всю бессмысленность этого занятия, всецело отдались работе над общим резервом. В нашем представлении было, что при возвращении энергии на свои места, техники снова становились бы нам доступны. Эту теорию нам удалось подтвердить немного погодя, когда я передала Сукуне часть его сил, а он, наконец, смог поставить завесу, доступ к которой ранее полностью утерял. — Хорошая работа, — сказал он тогда, любуясь итогом. — Да, ты прав. Какое-то непонятное чувство заставило меня протянуть к нему кулак для торжественного отбития. Однако проклятие в тот момент развернулось к лагерю, чтобы вернуться к спальным мешкам. — Мы хорошо потрудились, — проговорил он и, словно почувствовав что-то, вновь обернулся. Я тут же встрепенулась, пряча кулак в изгибе губ, якобы чтобы откашляться. Когда Рёмен озадаченно выгнул бровь, успев заметить непонятные быстрые движения, моё лицо было красным: «Что я только что, чёрт возьми, собиралась сделать?!». Сердце стучало с такой скоростью, словно меня вот-вот могли застать за чем-то постыдным. Двуликий по-прежнему ждал ответ. — Вообще-то именно я сделала большую часть работы, болван, — раздражённо отозвалась со вздохом. И так наша работа стала более продуктивной и предвещающей хороший результат, чем та, которой мы занимались до этого. Мне повезло с освоением огня, но что было делать с остальными способностями? Сколько бы мы не потратили часов, пойдя при этом друг другу на титанические уступки, чтобы объяснить те же техники клана Рёмен или мои — межвременного пространственного движения, освоить их был совсем другой вопрос. Это не общие силы, доступные каждому, — это наследственные способности, на приручение которых уходили годы. Мы бы просто не смогли обуздать силы друг друга, потратив на это в лучшем случае месяц, хотя и такого времени не было в нашем распоряжении. Планы удачно изменились, потому что сразу после того, как мы вернули бы свои утерянные способности, нас ничего не останавливало бы в том, чтобы разгромить общих врагов. Почему не останавливало «бы»? А всё потому что затем планы снова изменились, но на этот раз далеко не в лучшую сторону. — Готова? — Двуликий сел на почву напротив меня, и я заранее закрыла глаза, готовясь к тому, что последует. Я пыталась сделать две вещи: подготовиться к очередной передаче сил друг другу и скрыть лёгкую нервозность. — Ага, — коротко кивнула и выпрямила руку. — Сегодня я попробую вернуть твою часть сил. После того, как мы начали практиковать этот довольно интимный процесс, по ночам меня всё больше начали терзать сны, будь они прокляты: моё измученное тело лежало на кровати, перед глазами всё плыло, но, пытаясь в том же сне максимально сконцентрироваться, я видела сидящего напротив Сукуну, замазывающего мои раны. Если бы я была с собой чуть честнее, то ответила бы, что касания мужчины стали меня больше нервировать; что теперь я неосознанно больше обращала на него внимание; ловила себя на том, что следила за тем, как он ест, мысленно пытаясь наложить одну картинку на другую, сравнивая длину и ширину рук, которые были во сне. Вечно горячие мужские ладони, которые были чуть грубоваты, держали мои, и я просто… мысленно от этого млела, потому что, чёрт возьми, они были идентичны тем, которыми он касался меня в момент заживления ран. В этот раз отрывки из сна вновь не обошли меня стороной, я стала учащённо дышать, пытаясь сделать всё, чтобы уйти от всплывших видений: моя рука лежала в чьей-то шершавой, но тёплой ладони, на тёмных отметинах кожи сиял красноватый свет. Сознание продолжало подкидывать оттуда картинки: спальня, кровать с деревянным балдахином, резкий приступ кашля, чьи-то уверенные руки на моих холодных плечах, и всё было бы нормально, я бы смогла воспротивиться нарастающему в груди жжению, если бы не…«Ты ведь понимаешь, что теперь у меня будут весомые причины не проводить обряд?»
Если бы моя память впервые не решила поиздеваться надо мной и выстрелить в голову чем-то помимо мужского тела; как только пуля сумела так промахнуться и попасть прямо в сердце. Какую-либо фразу из сна я услышала впервые, до этого голоса не доносились до меня — были видны лишь наши касания друг к другу и чужие движения. Как же так предательски вышло, что я услышала первым делом именно это? Плешивая Судьба тогда наверняка усмехнулась: ей было веселее всего уничтожать то, чего другие добивались с огромным трудом; и на этот раз ими стал мост наших с Сукуной безопасных отношений. Кое-что должно было оставаться без огласки, но видимо передача энергии из резерва в резерв дала сбой, вернув от одного не только часть моих сил, но и воспоминаний. Девушка во сне задала вопрос, а я в реальности замерла: «Погодите, обряд?», — конечно я сумела отметить странность временных рамок, ведь всё это приснилось мне буквально пару дней назад, однако обдумать всё до конца не успела — ответ последовал незамедлительно при чём от чужого лица:«Не будут. Потому что обо всём этом ты забудешь, как это бывало каждый раз»
И вот тогда планы слегла пошатнулись: приятные касания врага, тембр его голоса, заживление моих ран — проклятье, кажется бредни по ночам, которыми страдала моя голова, никогда не были сном — они являлись реальностью. Моё тело отшатнулось назад, волей-неволей разорвав связь с Двуликим. Я вспомнила то, что полегло на дне памяти; то, что на долгий период исчезло. Мой оцепеневший взгляд остановился на ключевой фигуре воспоминаний, в подлинности которых я сомневалась, или точнее в ложности которых всеми возможными способами пыталась себя убедить. Мужчина выглядел немного озадаченно, в целом ничего в его виде не изменилось…«Аккуратней»
«Я восстанавливаю твои силы»
Он говорил совсем беспечно, в то время как следующие его слова навсегда отпечатались в моём сердце:
«Чтобы ты подчинила меня»
…за исключением того, как я теперь видела Сукуну в своих глазах. — Что с тобой? — Рёмен смутился из-за моей реакции. Его бровные дуги были сведены. — Осталось совсем немного, чтобы закончить. Мои глаза метались по его лицу, чертам: «Да это просто… какой-то бред…», — подумала я, скривив губы в неестественной усмешке, и вместо того, чтобы ответить на его вопрос, я задала свой: — Это правда, что ты спасал меня? Из-за собственных слов я скривилась сильнее. Наконец, для мужчины тоже всё встало на свои места. Я ждала, когда он спросит: «Ты серьёзно?», — а затем: «Да ты сошла с ума», — или что-то из этого рода; но он молчал, а шок из-за продолжающейся тишины с каждой секундной сильнее размазывал меня по полу, как какую-то грязь. Мы враги, которые ни за что в своей жизни не стали бы помогать другому без намёка на собственную выгоду, — мои убеждения стояли каменной стеной, только я пока что не видела, как с той стороны они дали трещину. — Это ведь лишь для того, чтобы я тогда осуществила обряд, так? — принять правду такой, какой она являлась, было неподъёмным грузом, по крайней мере тогда. — А ты рассчитывала на что-то другое? — резонно задал вопрос он, выгнув одну бровь то ли со скепсисом, то ли с насмешкой. Затвор, звук спускового крючка, курок, — я отчётливо услышала это в своей голове, позволив лёгкому раздражению поселиться в моих венах. Рассчитывала я тогда на другой ответ или нет — сейчас уже не понять, в любом случае в тот момент моя челюсть сжалась, а я поднялась на ноги, чтобы уйти. Мужчина же продолжил сидеть на земле. — На сегодня достаточно, — я проговорила слишком быстро для своего привычного темпа, и тут же поспешила развернуться в сторону спальных мешков. Однако отпускать меня так рано точно никто не собирался. — Стоять. Он определённо что-то не понимал в словах: «На сегодня хватит», но хуже всего от того, что позволь Рёмен мне тогда уйти, вопрос всех наших планов возможно не стоял бы теперь под кривым углом. Мужской голос был груб, почти с нотками стали и жестокости. Я была уверена, что чужой тон не остановил бы меня — мне плевать, что там хотел какой-то проклятый дух. Однако моей проблемой являлось то, что Двуликий не был «каким-то», или это уже я не могла обозначить его так. Сукуна поднялся, и я до последнего не поворачивалась, пока тот не стянул моё запястье в своей ладони и не развернул меня в противоположную сторону — лицом к лицу в парах сантиметрах друг от друга. Он смотрел в мои глаза долго, проникая в самую душу. Опять. Снова. Делая это за последнюю неделю непозволительно часто. Мужское лицо было напряжено, закрыто, не передавая никаких чувств, кроме желчного равнодушия, хотя не то, чтобы оно вообще что-то могло чувствовать. Он выглядел тогда, как безжалостный Король проклятий с суровым сердцем, но почему-то именно это болезненно подрывало моё. — Я задал вопрос, Анриэтта, — повторил Сукуна. — Ты решила, что я бы стал помогать тебе, если бы это не было выгодным? И вот, наверное, в тот момент всё пошло под жгучие огни Преисподней. Он задал вопрос с нескрываемым презрением, словно одна такая мысль била его под дых, лишала гордости или задевала честь, но я не пыталась дотронуться до его чести — я отрицала её наличие. — Конечно нет, Рёмен, — со злостью выплюнула я, разорвав зрительный контакт, вырвав свою кисть из его хватки и сделав решительный шаг назад для того, чтобы снова поднять на него острый взгляд, полный льда и раздражения. — Ты обычный дух, состоящий из отрицательных эмоций, — чётко проговорила я. — Конечно же ты бы не стал. Одна моя нога была чуть впереди, руки лежали сложенными под грудью — именно в этой позе я ставила под удар весь наш выстроенный мост безопасных отношений; именно в ней я поливала бензином шаткое дерево, а затем демонстрировала обретённую способность к огню. Взгляд Сукуны опасно сузился, наверняка он тоже не знал, на какой ответ рассчитывал, однако услышанный ему точно не понравился. Впрочем, до чужих чувств мне не было дело, особенно если учесть, что я вообще отрицала их существование: — Ты бы просто не смог этого сделать, — договорила я, ставя во всём этом сплошном вопросе точку. Завершая наш разговор и обрывая начало чему-то изначально невозможному. Сил смотреть проклятию в глаза не осталось. Сотрясая землю своими шагами, я направилась к лагерю, даже не удосуживаясь рассмотреть получше мужскую реакцию. Я возвращалась к спальным мешкам решительно, скрывшись от чужого взора за деревьями, и, если бы не тысяча ровно противоположных мыслей, внешне меня можно было бы назвать уверенной.***
Даже спустя несколько часов с произошедшего, ситуация по-прежнему не выходила из моей головы, заставляя прокручивать её снова и снова. Раздражение никуда не ушло, не сменилось на желание к примирению, и в ту секунду, когда я задумалась, как же нам теперь вообще снова лечь на одном ничтожном участке леса, Судьба решила сделать новый ход. Перебрасывая взгляд с одного дерева на другое, я случайно обнаружила вдали знакомый силуэт, будучи полностью расслабленного и идущего куда-то в неизвестность. Он не особо оглядывался по сторонам, просто сунув руки в карманы штанов шёл прямо. Моё вспыхнувшее раздражение ушло так же быстро, как и когда я незаинтересованно взглянула туда, куда Сукуна направлялся. Пара секунд попыток сориентироваться, и я сама не заметила, как от шага перешла в лёгкий бег. — Придурок, там обрыв! — прикрикнула я, однако тот меня не услышал, вынудив ускорить темп. Мою голову не посещала мысль, что Двуликому удастся выбраться или, что для него это мелочь. В последнюю секунду я успела добежать до него, остановиться в паре сантиметров и проговорить: — Эй, аккуратнее, там… — а затем прикоснуться к плечу мужчины, чтобы, наконец, предупредить об опасности. До боли забавная ситуация: дальше шёл обрыв, о котором я знала, в моей голове как-то на автомате всплыло предупредить. Для временных союзников это ведь не так странно? Какая разница в том, что произошло; какая разница в том, что мы были и остаёмся врагами, — подумала я. Рёмен и я находились вместе на протяжении семи месяцев, один из которых были вынуждены делить общим ночлегом, едой и даже резервом сил. Всё это оказалось фатальным для моей памяти, в которой образовалась пропасть похлеще, чем впереди. В первую нашу встречу Рёмен убил меня более 20 раз, изрезал на лоскуты руки, в другой раз, когда мы случайно прикоснулись друг к другу около недели назад, Двуликий почти свернул мне шею, и как же наивна я оказалась, посчитав, что за всё это время нам удалось найти точки соприкосновения; или точнее забыв, как сама же перечеркнула все.«Ну почему же, твоё тело мне нравится»
«У тебя тоже ничего такое»
В тот момент, когда я ощутила тёплую плоть Двуликого на кончиках своих пальцев, меня отшвырнуло назад. Абсолютное смятение: с ног, с мыслей, с толку. Я почувствовала силовой удар, а затем резкую боль в зоне спины. Рассудок помутнел, мышцы ослабли, и с вертикального положения я рухнула вниз. Я даже не поняла, что уже какое-то время глотала ртом пыль. Лежать было лучше всего, но каждая фибра моего шестого чувства кричала подниматься. Какой-то подкоркой мозга я подумала, что пришёл враг, что он напал на нас. Проклятье, как же я наивна. Проклятье, как же я бесконечно глупа. Главный враг всегда был и есть тот, кто находится рядом. Подниматься было тяжело, кровь закипала в жилах, протестуя каждому движению. Однако голос рассудка: «Вставай, Анриэтта, давай», — говорил лишь о том, что на меня направлена серьёзная угроза. Я всё ещё не верила: это не мог быть Двуликий. Он был рядом, обрабатывал раны, он говорил мне…«Вставай»
«Аккуратней»
«Мне тоже нравится твоё тело»
Он многое говорил. Мозг начинал очень медленно соображать после того, как меня отшвырнуло в дерево, а затем я рухнула лицом вниз. В районе рёбер жгло, в горле застряло першение. На какой-то момент мне показалось, что Рёмен с кем-то разговаривал, я больше начала подгонять себя к тому, чтобы встать. Нужно помочь ему. У нас же что-то типа О. Б. Щ. И. Е. В. Р. А. Г. И. Мои ноги подогнулись, чтобы привстать на корточки, неподъёмная голова продолжала смотреть в землю, и где-то примерно в ту секунду я начала понимать: какие враги могли напасть на вас, Анриэтта? Какой враг избрал тебя своей целью? Сукуна Рёмен поклялся жизнью, что убьёт тебя. А кого ты ознаменовала своим врагом? Я была намерена уничтожить Короля проклятий. Прости, Анриэтта, а кому ты хотела помочь? В какой-то момент поднимать голову пропало всякое желание. Его не было, чтобы узнавать ответ на свой вопрос, и я не знала почему, ведь, впрочем, какая разница, кто решил нанести удар: один враг или другой. — Ну, долго ещё будешь лежать? — и я не верила в то, кто мой враг, до тех пор, пока не повстречалась с ним воочию, не увидела чужих пылающих глаз. — Я задал вопрос. Ты долго ещё будешь делать вид, что не можешь подняться? — с глубочайшим презрением повторил мужчина. Это же отвращение волей-неволей отразилось и на моём лице. — Я не… — крайне недовольно начала я, но меня тут же оборвали. Незаконченная ссора несколько часов назад теперь была готова во всеоружии пожинать свои плоды, только вот самих военных забыли предупредить накинуть боевые бронежилеты. — Хватит давить на мою жалость, — отрезал он. И даже если я хотела сказать что-то до этого, я заткнулась, разве что продолжила прожигать глазами мужской силуэт. Для того, чтобы подняться, мне не хватало координации, поэтому одной рукой я упиралась в землю. Пристрастия получить сочувствия со стороны Двуликого у меня не было, но возникло желание услышать хруст чужих костей. Сукуна стоял на метр ближе того места, где я дотронулась до него. Но я, успев отлететь на добрых три метра, пока не ощутила на собственной шкуре прочность дерева, находилась поодаль. До того момента, пока Рёмен не решил сократить и это расстояние, конечно. Сукуна сжал руку на грудине моей толстовки и поднял вверх так, словно я ничего не весила. — Опять пытаешься пудрить мне мозг? — спросил он, склонив голову набок. Его красные глаза выдавали не меньшую злость, чем успела накопиться во мне. — Я что-то не поняла, тебя давно не разбирали на двадцать пальцев? Или может я успела пропустить момент, где ты обрёл вселенское бесстрашие? — прохрипела я очень раздражённо, сжимая воротник мужчины в ответ. Однако моя более чем реальная угроза была проигнорирована Двуликим, что отдал своё предпочтение продолжить нести начатый бред. — Я просто не понял твой резкий приступ притвориться хорошенькой и предупредить меня о чём-то вроде обрыва, — пояснил он. — Память, надеюсь, из-за падения у тебя не отшибло, а то выглядишь слишком удивлённой для той, кто была бы не прочь собственноручно столкнуть меня вниз. И моё лицо действительно было вытянуто в удивлении, если так вообще можно было обозначить перекошенное выражение с кривой улыбкой, но больше, чем оценка внешности, меня зацепила именно последняя фраза. — О, Рёмен, — гневно процедила я и была уверена, что в моих глазах пылала буря, — как же ты дьявольски прав. Я разорвала наши недо-объятия, чтобы иметь более лучшую возможность видеть мужчину и, конечно, осуществить вышесказанное. Удерживать за ворот Сукуна не стал, позволив создать между нами некое пространство, — о каких-либо безопасных мостах речи, понятное дело, уже не шло. — Я прав всегда, только ты здесь не учла, что твои притворство и ложь на меня плохо работают, — отозвался Рёмен, чью жажду убийства я впервые за долгое время ощущала настолько хорошо. Его слова вызывали у меня гнев, что же было до жажды убийства? Чтож, будь моя воля, я бы уже утопила в ней весь этот мир. — Да с чего бы мне вообще притворяться и лгать тебе?! — не сдержалась я, чувствуя, что до границы моего терпения осталось полшага, но и здесь Рёмен подсуетился, чтобы убить расстояние, разделяющее меня и опасную грань. — Потому что ты всегда врешь, — проговорил он. — Ты затащила нас в этот лес из-за своей прихоти подчинить меня, ты предала всех своих союзников, в конце концов, ты даже убила собственную подругу, — глаза Сукуны пылали, но лишь слова заставили литосферные плиты сойтись и вызвать землетрясение внутри меня, а затем долгую минуту отзываться глухим громом в ушах. Я остолбенела. Воспоминания о Винеции вызвали по телу холод, но насколько сильно я ошиблась, посчитав, что он поубавит разжёгшийся пожар ярости внутри. Лёд лишь закалил пламя, принудив две мощные стихии сойтись в тяжёлом противостоянии. — А ты святой? — спросила я разъярённо, дойдя до точки кипения и сделав размашистый шаг к мужчине с полным намерением подойти и вытрясти из его башки всю дурь. Но Двуликий зря отмахнулся от моего вопроса, продолжив гнуть свою линию: — Мне плевать, какое у тебя бестолковое представление обо мне, смертная, — звучало именно так, будто не плевать, — но я бесчувственный проклятый дух. Тебе никогда не удастся запудрить мне мозг, соблазнить своим телом, сожги «случайно» для этого хоть всю нашу одежду. Я слушала его слова стойко, осознав, что Рёмен сможет найти гадкую причину для всего, что я сделала. Последняя фраза вызвала на моём лице холодную ухмылку, которая в соревновании с бритвой по остроте, одержала бы победу. — Я поняла. Тебя задели слова о бесчувственности, и ты решил высказать свою обиду мне, — прокомментировала я то, насколько нелепо выглядели чужие аргументы. Однако, как оказалось впоследствии, не это волновало мужчину. Его мысли были далеки от моих соображений, и Сукуна не поскупился тем, чтобы довести до меня нужные: — Какой бы способ пудрить мне мозг ты не выбрала, тебе никогда не видать моей силы, потому что я ни за что на тебе не женюсь. Рёмен говорил так, словно имел в виду жесточайшее насилие или убийство, нежели то, что сказал. В моменте я даже не осознала смысл услышанного, только затем моё шаткое самообладание вовсе меня покинуло, как и понимание того, что произошло. Либо Сукуна был прав, и мой больной рассудок пошатнулся во время падения, либо же 700 лет — это именно тот возраст, когда человека начинает подводить слух. — Как связаны твоя сила и женитьба? С чего мне желать хоть что-то из этого? — меня передёрнуло от волны истеричного смеха. Двуликий понял, что сболтнул лишнего, резко переменившись в лице, однако отступать был не намерен. — Потому что ты слабая смертная, которая желает получить силу любой ценой, будь то омерзительное подчинение других или не менее омерзительные попытки соблазнения. У тебя никогда не хватит сил сразиться с кем-то в равном бою, поэтому всё что ты можешь — это быть лживой и подлой. Мне стало не до смеха. Даже истеричный отрезало как рукой. — Не могу сразиться в равном бою? — в груди возгорелся гнев с новой силой. — Нападай, — яростно проговорила я и затем ещё громче повторила: — Давай же сразимся! Рёмен по какой-то причине не двинулся, его бровные дуги сильнее свелись к переносице. Я видела то, что он намеревался сказать, поэтому перебила: — Что, не можешь, потому что я ранена? — мои слова были пропитаны ядом. — Вперёд, сильнейший дух, купись на мою очередную попытку запудрить тебе мозг. Из груди вырвался гадкий смех, и я сама удивилась собственному тону. Я не стала дожидаться нападения, создав в руке огненный шар при первой возможности и вложив в него всё, что успело накопиться в моей душе за четверть этого часа. Глубочайшее презрение в составе пламени не понравились Двуликому, насколько я могла судить по его лицу, когда шар всё же нашёл свою цель, погрузив на какой-то миг весь мужской силуэт в пожаре. Ветер и по совместительству результат чужой техники, появившийся вокруг мужчины, мгновенно устранил возгорание, оставив меня один на один с мрачным выражением лица. Всё до жути напоминало нашу первую встречу с Сукуной, но сейчас я не испытывала азарт и предвкушение; планы, к которым я шла, уже были разрушены, мне не оставалось ничего, что можно было бы защищать, кроме своей жизни, но без цели и она не имела смысла. А я и правда больше не знала её цель, произошло слишком много событий; будущее не определено, чтобы быть хоть в чём-то уверенной. Новые фигуры: Смерть, Дьявол, старуха, и каждый из них стоит на пути. На этот раз преграды непреодолимые. Это верх сил для меня. — Уже забыла? Я безжалостный проклятый дух, состоящий из одних отрицательных эмоций, — сурово проговорил Рёмен, складывая незнакомую печать из рук. — Не надейся на то, что я начну испытывать к тебе жалость. Я отпрянула от дерева за секунду до того, как ствол, на который я опиралась, разлетелся в щепки. — Да не нужна мне твоя жалость, будь ты дважды проклят. Ты слишком многое возомнил о себе, думаешь, меня настолько привлекает твоё тело? — задала риторический вопрос. — Да, это так! Мой ответ не вписывался в то, что я хотела сказать изначально, поэтому я тут же осеклась, замерло и проклятие. Однако давать по тормозам для нас двоих было уже поздно: слишком много накопилось непонятных чувств, как с его стороны, так и с моей. Я продолжила: — Это не значит, что я собираюсь пудрить тебе мозг! Мне вообще ничего от тебя не надо. Я убью тебя сразу, как появится возможность, — я, наконец, прекратила убегать от поступающих атак, пользуясь замешкой духа. — И кстати, она наступила прямо сейчас. Я выпрямила руку в его сторону. Техника в уме выстрелила, словно будучи заряженной из лука.Сковывающая цепь.
Это была та способность, которая всё ещё оставалась мне доступна после обряда. Ей я сражалась с Гето, а в нашу первую встречу с Двуликим с помощью цепей обездвижила его, но затем ими же спасла от приспешников Сугуру. Но как на зло именно сейчас она не сработала. — Дьявол, — яростно выразилась я, бросая взгляд на свою руку, которая не дала нужный результат. — Он не будет рад от тебя его упоминанием, — хмыкнул противник, оживляясь, чтобы вновь нанести удар с расстояния, гоняя меня словно по кругу до тех пор, пока деревья вокруг нас не стали уничтожены. — Поверь мне, ты не первый, кто так говорит, — ответила я, делая резкий выпад в сторону духа и пытаясь активировать способность вновь.Сковывающая цепь.
На этот раз удачно. Рёмен в замешательстве замер. — Ну же, — едко выразилась я. —Ты лишь гоняешь меня по периметру, не нанося удары, опять жалеешь? Я почувствовала слишком решительное сопротивление собственной технике. Прежде чем та успела дать разлом, я опять отошла на какое-то расстояние. — Слишком предсказуемо. Сукуна ответил раздражённо, создав огненный шар и очень метко направив в меня, словно его действительно задевали мои слова. Я попыталась увернуться, но тот всё же настиг, подпалив бок и одежду. — Я достаточно натренировался с тобой, чтобы точно знать, на что ты способна, — добавил он. — В ту ночь ты, однако, купился! Я крикнула с нотками обвинения, вспоминая негодование погоды и палатку для двоих. Я начинала чувствовать, как устаю, и слишком хорошо знала, что у духа с выносливостью гораздо лучше. — А сейчас смотри, — указала на свою подожжённую одежду с боку, которая сдерживала нитки вместе благодаря одному чуду, — ты и сам раздеваешь меня. Тоже случайно? Было видно, как Двуликий злился — я использовала его же слова, но он делал так же, брав мои, — ему нечего было мне противопоставить. — Я вижу ты много болтаешь, уже устала? — игнорируя мой вопрос, Рёмен задал свой, прекрасно зная, что попал прямо в цель. В перерывах между его атаками я всё больше пыталась отдышаться, иногда упираясь руками в колени или дерево позади себя. В этот раз я снова остановилась, уткнувшись в колени, пытаясь всеми силами как можно быстрее перевести дух. На моём лбу блестел пот, в одежде становилось жарко. В боях постоянно приходится после ранений вставать и искать способы, чтобы удачно напасть. Это почти реальная битва, с одним единственным исключением — никто не пытается нанести ранение в серьёз. Напротив стоял дух почти невредимый, я была так же цела, если не учитывать подгоревшую одежду. И если поначалу это казалось больной фантазией, моей улыбающейся удачей в уворотах и неудачей в нападении, то уже сейчас, спустя десять минут от начала, избегание прямого столкновения друг с другом осознанно или нет становилось явным. На моём лице прорезалась какая-то неопределённая усмешка, я подняла уставший взгляд с земли на проклятие. — А я вижу ты не наносишь ударов, кишка всё-таки тонка? Двуликий с самого начала сражения так и не сдвинулся, он лишь гонял меня по пространству то туда, то сюда, не давая при этом мне возможности ни напасть, ни приблизиться, но судя по его лицу до этого момента он так же этого не осознавал. — Просто я приложил слишком много усилий для спасения твоей никчёмной жизни, чтобы так легко сейчас тебя убивать. Он, наконец, опустил свои руки. На его лбу тоже виднелся пот, пусть и не такой явный. Сегодня днём я сказала, что Рёмен не способен на эмоции или помощь, я действительно так считала, за исключением пары «но», которых с момента нашего знакомства становилось всё больше и больше. Он подтвердил, что без выгоды ему не было никакого резона спасать мою жалкую жизнь из раза в раз до обряда, однако тот прошёл более трёх недель назад, но Сукуна продолжает это делать. Обряд закончился уйму времени назад, но Сукуна помогает мне освоить свои техники, он возвращает в мой резерв силы. Проклятый обряд был ровно 26 дней тому назад, и у Двуликого уже нет той выгоды, которую он может от меня получить, но он всё равно прижимает меня к своей груди холодной ночью лишь для того, чтобы я согрелась. Он заканчивает тренировку раньше положенного времени, потому что мой резерв пуст, на нуле, мысли съедают мой мозг из-за неудач и самообвинения — он всё это делает, и я чувствую, что даже если у меня нет действительно той смелости и духу, чтобы это признать, мне необходимо это сделать. Я закрывала глаза, говорила снова и снова, что это тоже ради выгоды — без меня Рёмен не восстановит свои силы, не разрушит технику «общего резерва» старухи, в конце концов не найдёт её и бла-бла-бла… Да, это в какой-то мере действительно так, но мне пора прекращать подтасовывать в свою сторону факты лишь для того, чтобы утешить себя. Он — Король проклятий, Двуликий демон. Моя смерть, может и станет ударом, но точно не смертельным. Уголками губ я усмехнулась больше на собственное осознание, чем на слова Сукуны. Однако это не помешало мне в тон ему ответить: — А я слишком долго пыталась тебя убить, чтобы сейчас сделать это так просто. Мы столкнулись друг с другом уставшими взглядами. Говорить больше было не о чем, бой подошёл к концу, да и смысла продолжать его не было. Мы можем тысячу раз и так сказать друг другу насколько тот для нас безразличен, и это выйдет с меньшим количеством затрат. Не обязательно каждую ложь превращать в драку. Я смотрела в глаза Двуликому и не могла отвести свои. Мы стояли молча минуту. Я искала в глубине себя храбрости, больше сил, сейчас они нужны были мне как никогда. Мы столько за сегодня наговорили, для всех гадостей не хватит двадцати пальцев Двуликого, вопрос в том, как много из этого являлось правдой?«Ты бесчувственный дух, не способный на эмоции»
Ночь, холод по телу, за стенами палатки дождь. Поддерживать огонь не было энергии, сухой одежды тоже не осталось.«Анриэтта, ложись ближе»
Двуликий полный придурок и идиот, которого я по окончанию нашей миссии прикончу, но он не бессердечный проклятый дух, к глубокому сожалению. Я узнала, что он тоже чувствует. Он может заставить что-то чувствовать и меня. К гландам подкатывала тошнота, я осознавала, что молчу уже дольше, чем положено, хотя не то, чтобы мой собеседник ждал каких-то слов, скорее это я чувствовала их необходимость. Я впилась ногтями в ладони, уверенность окончательно покинула меня, пока я металась среди двух огней: «Говорить или нет». В последний раз я произносила их, наверное, на лживых похоронах Ви и во время жизни родителей, то есть более пяти сотен лет назад. Мне не верилось, что я хочу сказать их Сукуне. Тот уже собрался уходить из-за подступающей темноты; мы видели друг друга лишь благодаря лучам оранжевого заката, что подсвечивал наши лица в тени. — Прости? — слишком резко произнесла я, видя, как Рёмен делает шаги к гуще леса. Наверное, мне не стоило говорить на эмоциях того лишнего, особенно с учётом всего, что Двуликий для меня сделал. Для нас. Я всё ещё не вполне могла смириться с тем, что мужчина спасал мою жизнь несколько раз до и после обряда, но нужно было сделать к этому шаг. С момента всего этого сумасшествия я начала меняться. Винеция была права в том, что Анриэтты, которую она знала, больше нет. Её уже никогда не будет. Мне необходимо идти дальше, создавать новую версию себя, ту, которая сможет преодолеть дальнейшие неприятности. Не меня, которой сейчас безумно страшно, не меня, которая не уверена в будущем, которая уже даже в себе не уверена, а ту, которая всё это изменит. Возможно решение о том, чтобы принять наличие собственных чувств будет не лучшим, но по крайней мере это станет новым опытом, на который до этого у меня никогда не хватало смелости. Теперь же пришло время взглянуть страхам в лицо. Пришло время поверить в то, что я могу измениться, в то, что я смогу стать другой — сильнее, увереннее, лучше. Мне необходимо это сделать, потому что та Анриэтта, что продолжает винить себя во всём, продолжает требовать от себя большего, продолжает работать на износ, не видя в кромешной тьме проблеска света, долго не продержится. Она не переживёт грядущий бой. Она остаётся слабой и беспомощной, не потому что рядом нет опоры, а потому что она сама не принимает её. Я чувствовала, как гландам подкатывал противный ком.Поэтому либо Анриэтта изменится, либо мы обе с ней умрём.
Двуликий после моих слов замер, я сама не поняла, когда успела с него впереть взгляд в землю. Ногти впивались в кожу с силой, я не знала, почему испытывала такую тяжесть, только кожей чувствовала вопящие инстинкты: «Бей или беги», но впервые за долгое время я осмелилась им противиться: не сегодня, не здесь, не перед Двуликим. Он близко подошёл к моему боку, вынуждая всё же взглянуть на него. Его лицо почему-то озаряла лёгкая улыбка, немного измученная, но довольная. — Мы хорошо потрудились, — сказал он, протягивая мне сжатый кулак для того, чтобы отбить. Сердце в конце концов остановилось. Я смотрела на проклятие ошарашенно, с открытым ртом. Теперь даже если бы я захотела остановить изменения, сделать этого мне бы не удалось. Они были бесповоротными, стремительными, слишком приятными. Сглотнув, набравшись храбрости всего мира, я по-союзнически ударила костяшками в ответ. Это была та мелкая боль, которую я почти в тот же миг желала повторить. Раскатывающееся чувство спокойствия и умиротворения внутри останутся в моей памяти навсегда, что бы ни было между мной и Сукуной в дальнейшем. Да, он тот ещё мудак, но знаете, я тоже сделала мало хорошего в жизни. Наверное, именно поэтому Судьба нас и свела.***
— К слову, нет, ты что серьёзно думал, что я хочу соблазнить или выйти замуж за тебя? — от последней фразы я скривилась. Мы изнеможденно возвращались к лагерю, огибая дерево за деревом, еле поднимая ноги, лишь чтобы перешагнуть очередной куст. — Ну знаешь ли, когда ты разделась в палатке и сожгла нашу одежду, это именно так и выглядело, — ответил он, а я фыркнула. Если ему настолько сильно понравилось моё тело, это вообще-то не значило, что я намеренно пыталась его соблазнить, но, кажется, духу на это было по боку. — То есть, когда ты сказал ложись рядом, ты дал мне надежду? — И не надейся. Я рассмеялась. — Ну да-да, ты вроде приложил слишком много усилий по спасению моей жалкой жизни, чтобы дать умереть мне от какого-то холода? Он закатил глаза и ткнул меня как раз в тот самый ноющий бок. Я ойкнула и тут же пригнулась. — Ты слишком высокого мнения о себе. — Смертная? Именно так он говорил раньше, поэтому я с нотками шутки резонно задала этот вопрос. Рёмен несколько озадаченно перевёл на меня взгляд. Мы почти пришли к лагерю. Мужчина отодвинул последнюю ветку, которая отделяла нас от костра и спальных мешков, пропуская вперёд. —Анриэтта.