***
Горячий ветер разносил по зеленому полю клубы дорожной пыли, коляска тряслась на рытвинах после недавних дождей, отчего Сашу укачало, он привалился к спинке и почти задремал, когда в глаза ему бросился указатель «На Березино». Дорога к крупному селу отходила вправо, разрезала зацветающее льняное поле и терялась в зелени перелеска. Саша знал это место — чуть дальше от развилки, за перелеском, он встретил когда-то Ваню. Он скакал в ту ночь напрямик, через поля — таким путем до поместья полчаса пути. По дороге же час еще трястись. Саша не любил это место, отводил глаза от перелеска, не хотел вспоминать. — Где нашли убитых? — чтобы отвлечься, спросил кучера, которого прислали за ним из села. Отец упоминал дорогу на Березино. — Одного прямо рядом, — мужик указал плеткой вправо, — за перелеском. Видать, ночевал он в поле — утром пришли крестьяне, а он лежит в траве, глаза остекленевшие, смотрят в небо, — кучер шмыгнул носом, — сам белый, как мел. Говорят, упырь всю кровь выпил, до капли. Казалось, мужик ни на минуту не сомневался, что убийство — дело рук упыря. Вот и как тут пресечь слухи, если вся округа гудит о нечисти? И Саша знал наверняка — нечисть водилась в этих краях, вот только понятия не имел, какую управу можно на нее найти. Рука невольно сжимала нательный крестик, а глаза сами искали вдали заветное поле. «Не Ваня это сделал, не он!» — шептал внутренний голос, успокаивая расшалившееся сердце. Семь лет уже прошло, и никто за это время на сатанинские проделки не жаловался, никто не видел Ваню ни до того, ни после — существовал ли он вообще? Не привиделся ли Саше в забытьи, в какое он впал после удара головой? Саша думал об этом не раз и не раз отвечал себе самому — не смог бы он лежать где-то месяц без пищи и помощи. Значит, все же был кто-то, явившийся к нему в образе светловолосого юноши с ангельским лицом. Кто-то вы́ходил его, раненого, вылечил ногу и отпустил. Отпустил все же, хоть по юности Сашке и казалось, что он сам сбежал, дерзко и хитроумно. Но после понял — если б Ваня захотел остановить, то сделал бы это. Не захотел, значит. Сердце сдавило печалью на миг, но Саша перекрестился торопливо, как всегда в таких случаях делал, и греховное чувство схлынуло, Господь помогал справиться. Он поднял глаза и с облегчением увидел вдали поместье. Встречать Сашу вышла вся семья за исключением Николая, который спал после очередного припадка, но пришла его жена — тихая, скромная женщина, которая была прежде его сиделкой. Их брак, заключенный прошлым летом, конечно, выглядел странно, но был нужен обеим сторонам. Коля был с детства припадочный и слабоумный. Стал ли он таким после того, как едва не утонул в реке — мальчика откачали, но, возможно, мозг его повредился из-за остановки дыхания, как сказал сельский доктор, или же на ребенка навели порчу, как говорили все остальные, но здоровым Колю уже никто не помнил. Всем было ясно, что младшего графского сына ждало одиночество и медленное угасание в четырех стенах, однако очередная сиделка Глафира смогла найти к Николаю подход, усмирить его в криках и бешенстве, когда он разбивал голову в кровь о стены, и принять с терпением и любовью. Скорее, в благодарность за ее тяжкий труд, отец и Федор устроили эту свадьбу, которая для бесприданницы Глафиры стала спасением от нищеты. Получалось, что из детей графа Соколова до венчания не дошли лишь Александр, от которого, впрочем, никто и не ждал женитьбы, и единственная дочь графа Мария, самая младшая из его детей. Но не успел Саша войти в дом, как его встретила новость о грядущей Марусиной помолвке. — Хорошо, что ты решил приехать сегодня, не дожидаясь субботы, — Федор радушно обнял Сашу и увлек за собой в дом, — а то завтра ждем еще гостей. — Он нахмурился, между бровями залегла морщинка. — Каких гостей? — спросил Саша настороженно, по лицу брата понимая, что гости тому не слишком приятны. — Ерпетины, соседи наши, — Федор остановился в холле, озираясь, нет ли кого рядом. — Отец сосватал им нашу Марусю, — лицо брата стало еще мрачнее. — Вот как, — изумился Саша, — а мне он даже не сказал. Впрочем, мы с ним не видимся почти, изредка и только по делу. — Отец и мне мало что говорит, держит в неведении. Не знаю, что за дела у него с Ерпетиным, только очень важна эта свадьба для него. А мне жаль сестру, не хочет она туда. Саша задумался, припоминая. — Погоди, у Ерпетина ведь дочери одни, а сам он не вдовец. Федор хохотнул невесело и хлопнул брата по плечу. — Ты совсем не знаешь здешних новостей. Нет больше того Ерпетина, и дочерей его нет — умерли все от каких-то болезней загадочных. — Федор опустил глаза и покачал головой. — Сыскались у них безземельные родственники, и теперь они в имении заправляют. Два брата, за старшего Марусю сватают. — Как это умерли? Все? — Саша от изумления с трудом подбирал слова. — Странно как… — Вот же, странно, — Федор кивнул, понижая голос. — Говорят, уж не причастны ли братья эти к смерти своих родственников? Уж больно удачно все для них сложилось — были никем, а вот уже и помещики, и дочь графа сватают. Очень подозрительные они, черти какие-то, — Федор совсем зашептал. — Не хочу им Марусю отдавать, страшно. Войдут в нашу семью, а потом убьют нас одного за другим, как Ерпетиных. — Перекрестился. — Но отец не внемлет мне, а ее вообще не слушает. Ну, ты его знаешь, суров он. Федор вновь натянул вымученную улыбку на лицо и ушел, оставляя Сашу в сомнениях и тревогах.***
С утра дом Соколовых гудел как осиное гнездо — велись приготовления к приему гостей. Саша не мог не отметить, что его приезд привлек куда меньше внимания. Петр Ерпетин навещал Марию просто для более близкого знакомства, о помолвке речь пока не шла — для нее нужен был сам граф, но государственные дела не отпускали отца из столицы. Однако всем было ясно, что и помолвка, и свадьба состоятся неизбежно, если Дмитрий Федорович так решил, потому воспринимали Ерпетина как жениха. Саша решил посмотреть на загадочных соседей, а после уж заняться делом, ради которого приехал в имение. И начать со встречи с врачом, который, должно быть, осматривал трупы убитых и мог рассказать, действительно ли все были убиты одним способом и что это был за способ. А после разузнать, что объединяло убитых, кроме того, что все они были найдены в одной части имения, была ли между ними связь. Об этом Саша размышлял, стоя у дверей особняка вместе с другими изнывающими от жары родственниками. Когда наконец подъехала карета Ерпетиных, Федор создавал видимость радушного хозяина, довольного приездом гостей, но Саша видел, как нервно он треплет рубашку на плечах своего сына Миши, стоящего рядом. Анна, жена Федора, сохраняла обычное для себя непроницаемое выражение лица, холодно смотря на карету. Маруся, одетая в нарядное платье, была чернее тучи, напряженное лицо ее выражало скорее открытую неприязнь, чем страх или тревогу. Страх охватывал Глафиру, стоящую с краю, она с опаской поглядывала на экипаж, беззвучно шевеля губами, будто читая молитву, а рука ее вздрагивала так, словно Глафира хотела бы перекреститься, но сдерживалась, считая жест неуместным. Саша и сам хотел бы не осенить себя крестом, когда лакей распахнул дверцы кареты, вот только руки его отнялись, а сердце остановилось — он увидел Ваню. Сквозь гул в ушах Саша слышал, как представляли Ваню и его брата, очень похожего на него, а сам думал только об одном: так, значит, он существовал на самом деле! Это был тот самый Ваня, сомнений не было, он выглядел точно так же, как годы назад, не изменившись ничуть. Тогда, в норе, Ваня сказал, что старше Сашки, что ему почти девятнадцать, теперь же, когда Саша разменял двадцать пятый год и возмужал, Ваня оставался все тем же юнцом восемнадцати лет. За столом он не мог заставить себя есть, ком встал в горле. Саша не сводил глаз с Ивана Ерпетина, хоть и старался не делать так. Гости беседовали в основном с Федором и Анной, Маруся смотрела в тарелку, не поднимая глаз, и упорно молчала. Саша тоже не мог произнести ни слова. Иногда он ловил на себе взгляд Вани и к ужасу своему видел, что тот чуть заметно улыбался ему, тепло, ласково, как тогда, в норе. Простил за побег? Не держит зла? Или хитрость затеял, проклятый змей? Сердце колотилось в груди, подскакивая к горлу. Не такого он ожидал, возвращаясь домой, не такой встречи. Наконец, не выдержав больше, Саша сослался на головную боль и вылетел из столовой, на ходу столкнувшись со слугой, который откланялся и шепнул: — Нашли труп в лесу, вдоль дороги к поместью. — У поместья? — переспросил Саша, не сразу осознав смысл. — Да, в одной версте отсюда. Слуга таращил глаза, и сам понимая, какую новость принес, — никогда еще с тех пор, как началась череда странных убийств, мертвецов не находили так близко к поместью. Все прежние трупы были обнаружены в отдаленном краю графских владений, на границе с землями Ерпетиных. — Ерпетиных… — произнес Саша почти неслышно, оставшись один, медленно, словно пробуя слово на вкус. Он опрометью бросился в сад, едва переводя дух. Все смешалось в его голове: Ваня, трупы, упыри. Слишком много эмоций, чтобы пережить их спокойно, с холодным рассудком. Растрепанность чувств подвела его, когда в саду, уже погруженном в золотую негу предзакатного часа, появился Ваня. Как он нашел его, Саша не знал, но не удивлялся уже ничему. Сжавшись в комок, ждал, когда Ваня приблизится, не мог поднять глаз на его улыбку, слишком нежную. — Ну, здравствуй, — сказал Ваня совсем близко. — Вот и встретились. «Что ж ты не нашел меня раньше, как обещал, и не укусил, упырь проклятый!» — хотел выпалить Саша с ненавистью, но изо рта его против воли полился вкрадчивый мед: — Да, не ожидал тебя увидеть, Ваня. — Ну, хоть рад? — Ваня усмехнулся и слегка коснулся пальцами дрожащей руки Саши. Тот набрал воздуха в грудь, завороженно глядя Ване в глаза, которые в рыжих закатных лучах казались янтарными, а не голубыми. «Змей!» — вспыхнуло в голове, Саша выдернул руку из-под его ладони и отодвинулся дальше, почти упираясь спиной в парапет, на котором сидел до того, как Ваня явился. Ерпетин протянул руку вновь и ласково взял Сашу за кончики пальцев. — Хватит! — недовольно бросил Саша и сделал еще шаг назад, вот только отступать было некуда. Ваня помрачнел и склонил голову. Отвернулся, собираясь уйти. Что нашло тогда на Сашу, он не знал: дьявольские чары или семилетняя тоска, мучившая его так, что никакие молитвы не помогали, хоть всю ночь читай. Но так нестерпимо захотелось прижать Ваню к себе, что руки сами схватили его плечи. — Постой! А через мгновение Ваня притянул его и поцеловал жарко, опаляя страстью, сбивчиво дыша и сминая губы. Саша прижимался теснее, терся грудью о грудь, животом о живот, но еще пытался помнить, где он находится и с кем. Но Ваня прошептал: — Как я скучал по тебе, Сашенька. И все правильное выветрилось у Саши из головы, осталось только «Как я скучал, одному богу ведомо. Ему лишь признавался одинокими ночами». Он и сам не понял, как оказался с Ваней в постели, промчавшись через темный вестибюль, освещаемый лишь последними закатными лучами через высокие окна. Не помнил, как снимал с него одежды. Страсть, долго сдерживаемая, вырвалась и затмила разум. Все померкло, все тревоги, остался только вкус Вани на губах, запах его, тело, такое родное, знакомое, совсем не позабытое: каждый изгиб, веснушка и родинка — Саша хватал его жадно, мял, ласкал языком, вылизывал и наслаждался. Осознание настигло Сашу утром, словно окатило ледяной водой. Он смотрел на пустой край кровати, где ночью спал его разгоряченный любовник, на смятую простынь со следами семени, ком одежды в углу комнаты и багровые синячки на своих плечах, груди, животе, голых бедрах — зацелованный весь, он приходил в себя после греховной связи, не веря в произошедшее. Что натворил? Поддался искушению, даже не усомнившись ни на миг. Вступил в связь с дьявольским отродьем, суккубом во плоти! Саша обхватил голову руками и застонал сквозь зубы от душевной боли. Одно могло облегчить страдания его совести — искренняя исповедь. Он наскоро вымылся, надел чистую рубаху, застегнув ворот глухо — шею его также покрывали постыдные следы — и бросился к церкви через молоко утреннего тумана.