Легенда о Довакине. Книга 1

      Первым, что он услышал, когда очнулся, стала назойливая капель — кап-кап, вода словно падала прямиком на мозг, оголённый и воспалённый, и хотя ничто из этого не было правдой, Лодур прямо-таки физически ощущал, как холодные капли, едва коснувшись его головы, испарялись с противным шипением.       Он сделал глубокий, судорожный вдох — и одновременно скорчился от жгучей боли в боку и возликовал, потому что откуда-то сверху, несмотря на характерный запах сырости и прелого мха, повеяло прохладным ветерком. Стараясь дышать уже осторожнее, чтобы не растревожить рану, Лодур наслаждался свежим воздухом, как бы ему ни было паршиво. Ветер приятно холодил разгорячённую кожу; сознание постепенно прояснялось, туманная муть перед глазами рассеивалась. Окончательно придя в себя, Лодур увидел влажный потолок сырой, сплошь поросшей мхом пещеры, уловил наконец обострившимся слухом тихое журчание мелкого, быстрого ручья. Затем заставил себя поднять глаза вверх и выяснил, что лежал он головой к узкому, заострённому обрыву, с которого ручеёк срывался вниз тонким водопадом.       — Эй… Ты как?       Рядом сидел встревоженный Фендал. Заметив, что Лодур пришёл в себя, он аккуратно потрогал его за плечо.       — Так себе… — с трудом выдавил из себя Лодур. — Мы вообще где?…       — Всё ещё в руинах. Не тащить же мне было тебя с горы обратно до самого Ривервуда! Я и сюда-то тебя едва доволок, здоровый ты больно… Отдыхай. Драугров вроде не видно пока.       — А коготь?…       — У меня коготь. Арвела мертвяки зацапали, так что ему он был уже не надобен. Теперь осталось только тебя на ноги поднять и найти этот твой драконий камень.       Лодур слабо заулыбался. Фендал вполне мог забрать коготь да и бросить его, Лодура, умирать. Вернуться к Камилле героем, соврать, что потерял товарища в бою с мертвецами, а потом выгодно жениться, рано или поздно уйти с лесопилки, унаследовать магазинчик Лукана и до конца дней своих рассказывать деревенским байки о Ветреном пике. И лишь по ночам иногда, в часы бессонницы слегка маяться совестью из-за собственного малодушия. Однако малодушием он, как выяснилось, не страдал. И остался. Это дорогого стоило.       — Спасибо, Фендал.       — Да перестань. Давай-ка лучше, вон, попей.       Он осторожно приподнял голову Лодура и поднёс к его губам флягу с родниковой водой. Лодур жадно сделал несколько больших глотков. Очень хотелось присесть, но сил не находилось даже на то, чтобы пошевелиться хоть немного — пришлось лежать, и бездействие его угнетало не хуже боли в боку.       — Это ты, получается, что, тех драугров перебил?       — Угу. Да чего там с ними возиться, — скромно отмахнулся Фендал. — Им главное в глаз попасть, и всё, лягут как миленькие и больше не встанут.       — Полезное открытие.       Лодур устало прикрыл глаза и вскоре задремал.       Проснулся он уже глубокой ночью. Фендал мирно посапывал по соседству в спальном мешке из медвежьей шкуры; неподалёку трещал, несмотря на сырость пещеры, небольшой костерок. Боль Лодура всё ещё тревожила, но в остальном ему было тепло, сухо и спокойно. Уютно журчал ручей, а на небе поблёскивали белые пятнышки звёзд с размытыми краями, освещая едва-едва две луны, крупный, пузатый Массер и Секунду, похожую на поцарапанный ножом осколок известняка. «Интересно, можно ли считать эти странные следы шрамами от меча Акатоша?» — вдруг подумалось Лодуру. На ум пришла цитата, которая в своё время очаровала и заставила его просиживать в библиотеке Коллегии часами, чтобы осознать каждое слово: «…планета Лорхана треснула пополам, и его божественная искра упала на Нирн, "зародив на нём существование и пропитав разумным количеством эгоизма"».       Спустя ещё сутки Лодуру полегчало в достаточной степени, чтобы продолжить путь. Фендал поведал ему, что драконий коготь, как выяснилось, был не просто красивой безделушкой, а ключом к основной гробнице — потому-то Арвел так и вцепился в него, не желая отдавать ни им, ни даже товарищам-грабителям. Надеялся, видно, что в гробнице и вправду спрятаны сокровища. Справедливости ради, по пути Фендалу кое-что относительно ценное в самом деле попадалось — в основном древние нордские монеты, за которые крайне трудно было выручить больше нескольких септимов за горсть. Гробниц, подобных руинам Ветреного пика, в Скайриме хватало, и в последние лет десять и местные, и сиродильские контрабандисты активно вывозили ценности оттуда телегами. Впрочем, Фендалу удалось прикарманить и несколько самоцветов, а они-то уж поценнее продадутся, чем нордские медяки конца Меретической Эры.       — Заложу их, а деньги потрачу на свадьбу с Камиллой, — мечтательно рассуждал эльф, пока они с Лодуром медленно спускались по неширокому боковому туннелю, который вёл вниз, ко крохотному озерцу, куда стекала вода из ручья. — Только один оставлю. Для кольца. Ох, и красота же получится!       — Да уж, пойдёт твоя Камилла под венец как знатная дама, — Лодур искренне за Фендала радовался и не спорил с ним из-за каменьев. В конце концов, ему-то ярл денег обещал — да и надобно ему куда меньше, чем молодой семье. За такое непрактичное решение, лишённое всякого здравого смысла и разумного эгоизма, Лодур себя потом, конечно, корил, но в тот момент, после всего, что Фендал для него сделал, он попросту не решился требовать большего.       Поначалу Фендал хотел отвести Лодура назад и показать ему дверь с хитроумным механизмом, которую можно было открыть лишь с помощью когтя, но Лодуру из-за ранения всё ещё тяжело давались переходы на большие расстояния. Ранил драугр его неглубоко, так что жизнь его была вне опасности, но каждый неосторожный шаг отзывался такой болью, что он предпочитал не рисковать. Посему они с Фендалом без лишней спешки отправились дальше по туннелю и вскоре вышли к естественному каменному мостику над озерцом.       — Вот это природный колодец.       Лодур залюбовался на неровные, угловатые скалы, сплошь окружавшие озеро, тянувшиеся высоко к небу. Собственный голос эхом отозвался откуда-то сверху. Захотелось что-нибудь прокричать как можно громче, насколько хватит лёгких, да только больной бок глубоко вдохнуть не давал.       — Тише… слышишь? — насторожился Фендал. Лодур замер, прислушался и тут же уловил характерное потустороннее пощёлкивание — эти подобия звуков издавали сгнившие связки драугров.       — Где-то совсем рядом стрекочет...       — Я тебя только умоляю, давай ты больше не будешь ничего сжигать? Меня от запаха горелой паутины потом целый день мутило. Я до сих пор от сажи отплёвываюсь.       — Ладно, ладно. Я постараюсь.       — Ох, чтоб вас, пиромантов…       Источник звука долго искать не пришлось: в самом низу, под хлёсткими потоками водопада лежал мертвяк, придавленный здоровенной обточенной водою глыбой. Он тянул к путникам тощие, обтянутые иссохшей сероватой кожей руки и беспомощно открывал дряблый гнилой рот, щёлкал зубами, хрипел и вяло дёргался в тщетных попытках выбраться из многовекового плена.       — Жаль их даже, — признался Лодур, с тяжестью на сердце глядя в его ярко-синие глаза. Яростью пылали они; несомненно, будь драугр свободен, он убил бы их с Фендалом, не задумываясь — ожившие мертвецы, вероятно, вообще не способны думать. И тем не менее, в душе Лодура нашлось почему-то место для сострадания.       — Я бы на твоём месте пересмотрел приоритеты, — скептически протянул Фендал, натягивая тетиву. — Вроде как драконьи жрецы и их слуги, ну, знаешь, людей в жертву приносили и всё такое.       Коротко свистнула стрела, и посмертная пытка для древнего норда наконец завершилась.       — Нравы с тех пор не больно-то поменялись, Фендал. Что ж, никого теперь не жалеть?       — Не то, чтоб совсем никого. Но незнакомцев, тем более древних и мёртвых, точно не надо. Вон, и живым-то тоже веры нет.       — Живым никогда веры нет, это другой вопрос.       «Знай ты, Фендал, что я карманник, ты бы мне, наверное, тоже не поверил и в горы бы со мной не пошёл».       Судя по бесконечным спускам, главную усыпальницу древние норды выстроили в самых недрах горы, так что путь предстоял неблизкий и утомительный. Приходилось постоянно останавливаться — после нескольких часов блаженного затишья боль в боку у Лодура вновь усилилась, а силы после каждой вынужденной стоянки покидали его всё быстрее.       — Ты ж вроде бодрецом нынче утром проснулся, — только и удивлялся Фендал.       — Извини, приятель… нехорошо мне что-то, — Лодур едва поспевал за ним, еле плёлся следом и ежесекундно обливался холодным потом. Когда они миновали тупиковый на первый взгляд зал, выход из которого прятался за вертикально врезанной в стену ложной гробницей, Фендал обернулся на Лодура и встревоженно присвистнул.       — На тебе прямо лица нет… Вроде ж недавно только отдыхали. Дай-ка рану твою осмотрю, вдруг опять кровь пошла? А то ты что-то бледный ужасно. Лодур постоянно ощупывал бинты под робой и знал наверняка, что кровью не истекал, но послушно позволил себя осмотреть: слабость его мучила такая, что стало не до споров.       — Да у тебя жар, похоже. Ох, разрази меня И’ффре… Вот этого-то я и не предусмотрел, — посетовал Фендал. — Я отвары заживляющие все на рану твою уже почти истратил, а вот зелье исцеления болезней вообще взять с собой не подумал. Совсем тебя скрутило?       — Скорее, сил нет. И тошнит немного.       — Может, в рану зараза какая попала. Плохо дело… Идти-то дальше сможешь? Ты здоровый как лось, я тебя до Ривервуда не допру!       — Смогу, Фендал, не паникуй… Дай только отдохну ещё немного.       Лодур опустился прямо на жёсткую, усыпанную камнями почву и рассчитывал, в самом деле, посидеть хотя бы несколько минут, но быстро задремал и очнулся, только когда Фендал не выдержал и растолкал его.       — Ты меня извини, приятель, но рядом бродят мертвяки, и много, я надеюсь, тебе достаточно полегчало, чтобы сматываться!…       В самом деле, из глубины коридора, из которого они пришли, раздавался знакомый гнилостный клёкот. Лодур выпрямился вопреки боли и бешеному стуку сердца, стёр ладони в кровь, опираясь на скользкие стены пещеры, но всё равно поковылял следом за товарищем дальше, в неизвестность за крышкой ложной гробницы, путаясь в собственных ногах и проклиная драугров на чём свет стоял. «Вот же упырюги ненасытные… Во имя Талоса могучего, как же перед глазами-то всё мутится».       — Крышку помоги мне придвинуть! Хоть немного их задержим, — попросил Фендал. Железную крышку многовекового гроба они ворочали, краснея и пыхтя от натуги.       — Да чтоб им на том свете не спалось спокойно, этим вашим древним нордам! — рычал Фендал, толкая её на себя. — И придумали же в железяках мертвецов хоронить!       — Молись, чтоб тебя в Совнгарде не слышали, богохульник… — буркнул Лодур. Он, может, и не был глубоко религиозным человеком, но память о предках уважал.       — Может, лучше помолимся о том, чтобы этот гроб не стал нашим?…       Когда крышка худо-бедно встала на место, они ринулись вперёд так быстро, как только позволяла Лодурова рана и слабость, и позволили себе немного отдышаться, лишь когда в груди и гортани удушающе зажгло от долгого бега. В какой-то момент коридоры вновь устремились немного вверх, но даже этого незначительного наклона в гору хватило, чтобы вымотались путники порядком.       — Сколько хоть их там следом тащится? — прохрипел Лодур, плюхнувшись как мешок с картошкой прямо посреди узкого коридора.       — Шесть или семь, я перепроверить как-то не успел, — еле проговорил Фендал на выдохе. — Но в драку лезть как-то страшновато. Ты, вон, сам еле волочишься. И мертвяков много.       — Да уж…       Они разом гулко выдохнули и тупо уставились в проём без дверей впереди, за которым коридор наконец обрывался, и открывался вид на очередную пещеру, куда более просторную, чем любая другая, в которой они доселе побывали. Но больше всего порадовал их свет: с тех пор, как они миновали мостик у водопада и спустились в глубь горы, света они не видывали. А теперь появилась хотя бы слабая надежда на то, что долго и упорно возвращаться назад, прямиком в лапы драуграм, чтобы выбраться обратно наружу, им не придётся: Лодур ещё перед подъёмом на пик уверял Фендала в том, что из главных крипт большинства нордских гробниц есть тайный выход на поверхность.       Теперь мысль эта придала ему сил. Поднявшись на ноги, он доковылял до входа в пещеру, отшатнулся слегка от визга встревоженной стайки летучих мышей под потолком, с упоением глотнул свежего воздуха, свободно проникавшего в помещение через огромное отверстие сверху и, щурясь от яркого света после, по ощущениям, пары-тройки часов в темноте, счастливо уставился на каменную лестницу, которая вела к железной двери с изображением драконьих голов в дальнем левом углу.       — Гляди, Фендал… Дверь такая же, как на входе в руины. Это выход.       — Хвала богам…       Пещеру делил посередине на две части бурный речной поток, через который перекинулся прямо по центру рукотворный мост. За мостом, у дальней стены начиналась лестница, по которой можно было подняться на небольшую возвышенность — к очередному железному саркофагу, инкрустированному неизвестным камнем, похожим на нетающий лёд. Лодур счёл это верным признаком особого статуса местного покойника и робко задумался о сталгриме, но тут же отбросил эту догадку в полнейшем неверии: неужто похороненный на Ветреном пике древний нордский военачальник был настолько известен, что для украшения его гробницы использовали столь редкий материал?       У левого края возвышенности лестница продолжалась и тянулась ещё выше, к заветной двери — запасному выходу из крипты. Однако прежде выхода следовало отыскать драконий камень, и Лодур искренне надеялся, что Фаренгар окажется прав и камень этот действительно отыщется в главной части кургана. И вообще отыщется.       «Ты должен отправиться в древний нордский курган в поисках каменной скрижали, которая там, может, лежит, а может, и не лежит».       «Ох, и задам же я тебе трёпку, Фаренгар», — думал Лодур, еле ворочая больными мозгами: «Если вдруг окажется, что она тут ни скампа лысого не лежит».       Состояние его ухудшалось: всё тело ломило от жара, а к горлу то и дело подкатывал тошнотворный ком. Он утешал себя тем, что уже почти дошёл до конца пути — оставалось лишь потерпеть ещё немного, и дело сделано.       — Ты гляди, красота какая…       Фендал ошалело уставился на явно затронутый цивилизацией кусок стены, на котором чернели остроконечные тёмные штрихи клинописи драконьего языка.       — А, это? Я видел такое в книгах, — Лодур отвечал ему устало, без особого интереса: рассматривать письмена давностью в три-четыре тысячи лет ему сейчас совсем не хотелось. — Их называют Стенами Слов.       — Красота, конечно… А что тут написано?       — Понятия не имею, если честно. Драконий язык я толком не изучал… Извини, что-то мне совсем нехорошо.       Лодур сделал глубокий вдох в надежде, что тошнота от этого хотя бы ненадолго пройдёт, но вдруг в глаза ему ударил ярко-голубой всполох, подозрительно похожий на холодное сияние глаз драугров. В затылок что-то ударилось, свернулось у стенки черепа болезненным клубком, запульсировало, зашептало на ухо на неизвестном наречии. Несколько клинописных знаков на Стене Слов были, вероятно, зачарованы и манили его таинственным светом.       — Фендал… ты тоже это видишь?       — Что? — не понял тот.       — Некоторые слова… ну… светятся.       Фендал озадаченно взглянул на Лодура и в ужасе покачал головой.       — Дела-а-а… У тебя, что, уже от жара глюки, что ли?       — Понятно…       Лодур постарался игнорировать свечение, но оно навязчиво бросалось в глаза, отдавалось болью в затылке; концентрироваться на поисках камня и осмотре захоронения становилось всё сложнее. Все мысли сконцентрировались вдруг только на сияющих клинописных знаках и, как бы он ни старался, не задерживались ни на чём другом. Только в Словах был смысл. Только в Словах был Голос. Что бы это ни значило.       — Эй, эй, эй, ты чего? — Фендал потянул его на себя, но Лодур, невзирая на любые попытки его остановить, как завороженный побрёл к Стене и остановился практически вплотную к надписи, сиявшей неизведанной силой посреди резко потемневшего мира. Болезненный стук в затылке и шум чужеродных слов в ушах нарастали, множились, слепили и оглушали, пока наконец посреди этой опустошающей какофонии он не услышал одно-единственное Слово, и принял его, и познал его смысл, и поселил его в своей груди, сам не понимая, как ему это удалось.       «FUS» — так Слово взывало к нему. И что-то внутри него, доселе спавшее беспробудным сном, наконец очнулось, потянулось на зов, разрослось и разлилось по телу утешающей теплотой.       А потом иллюзия рассеялась, и яркое свечение погасло, будто его и не было.       — Да разрази меня Дух Леса на этом самом месте, Лодур, ты в порядке?       Голос Фендала звучал тревожно, и Лодур, сам растерянный из-за внезапного наваждения, был благодарен ему за заботу.       — Я… кажется, да. Извини. Что-то, видимо, совсем со мной плохо.       — Во-во, — закивал Фендал, не сводя с него настороженного взгляда. — Ты давай-ка, вон, присядь на лестнице, отдохни. Вода у тебя осталась ещё? Вот и славно, водички попей, подыши, что ли. А я пока саркофаг вскрою. Если уж и там не найдём, значит, наврал тебе придворный маг. Нигде никаких камней или карт что-то не видно.       Обволакивающая теплота, разлившаяся по телу в момент причудливого видения, быстро схлынула, и Лодура вновь мучительно замутило. Тем не менее, отдыхать он отказался.       — Ерунда. Я помогу. Вроде уже ничего не мерещится. Ты прав, это… это всё от жара, наверное.       Фендалу сообщать об этом не хотелось, но Лодур на самом деле отнюдь не был уверен, что это так.       За время путешествия они уже привыкли к тому, что вскрыть саркофаг — дело небыстрое. Кинжалы их безнадёжно затупились, пока они ковыряли щель на стыке крышки с гробом, а сами горе-расхитители древних сокровищ умаялись и взмокли как мыши. Наконец, крышка поддалась, и они предприняли последнее усилие, чтобы с гулким металлическим бряцанием свалить её на каменный пол.       А затем искренне возликовали, ибо в саркофаге лежал драугр в железном шлеме с длинными кривыми рогами, а под костлявыми скрещенными на груди руками виднелась заветная каменная скрижаль.       — Шоровы кости… Да неужели? — облегчённо выдохнул Лодур и без задней мысли потянулся к желанному артефакту.       И глаза драугра вспыхнули ярко-синим; костлявая рука крепко схватила Лодура за горло.       — Мать твою! — выругался Фендал и занёс кинжал над глазом мертвеца.       И тогда драугр отпустил Лодура и закричал.       — FUS-RO-Dah! — сипло гаркнули прогнившие связки.       Лодур и Фендал отлетели к стене, как следует приложившись хребтами о камни.       Могучий мертвец восстал из гробницы и удивительно бережно для бесчувственной мумии положил внутрь драконий камень, а затем вынул из ржавых ножен длинный, почерневший от времени клинок.       От удара Лодур лишь сильнее ощутил дурноту, только теперь к ней прибавилась ещё и боль в спине, которая пересчитала, наверное, все каменные полы и стены в гробнице за последние несколько дней. Однако, помимо усталости и боли, сознание его сфокусировалось на Словах, которые прокричал восставший полководец. Похожие на драконий рёв, впервые услышанный Лодуром ещё в Хелгене, они звучали при этом отчётливее, яснее — человеческая глотка, тем более гнилая, всё-таки не чета драконьей.       «Ну конечно. Древние норды владели искусством ту’ум. Голосом».       — Что всё это значит? — простонал Фендал, еле поднимаясь на ноги.       — Что нам каюк.       Они бросились в разные стороны, пытаясь увернуться от вражеского меча.       — Ладно, говнюк ты крикливый, сейчас посмотрим, кто кого! — обозлился Фендал и, пользуясь тем, что драугр обратил внимание на Лодура, прицелился мертвяку в затылок.       — Лодур, хватай камень! Я его отвлеку!       Стрела в голову, впрочем, не возымела никакого эффекта: драугр только зарычал, но даже не обернулся в сторону Фендала и двинулся на Лодура, заставляя его отступать всё ближе к краю платформы — даже к лестнице, ведущей наверх, путь перегородил.       «Именно меня, видать, вором считает. Что ж, твоя взяла, уродец, всё по-честному. Я и есть вор. Самый неудачливый во всём Скайриме».       В панике не обдумав своего решения, Лодур сотворил поток пламени, и драугр вспыхнул как факел, однако мертвецы не чувствуют боли — и теперь у него стало одной проблемой больше: нужно было дождаться, пока враг не сгорит дотла. А магические силы меж тем убывали. Лодур ощутил себя так, словно его вычерпали до донышка — вероятно, из-за болезни.       — Bolog aaz, mal lir! — гаркнул драугр под треск собственных костей. Лодур его не понял, но отлично знал, что ни один человек, поймавший тебя на краже, ничего хорошего сказать не может. Даже если он мёртвый.       Щурясь от пота, заливавшего лаза, и едва держась на ногах, Лодур из последних крох маны сотворил чары дубовой плоти, и очередной удар скользнул по нему, не ранив и не задев. Более на магию надеяться не приходилось, и Лодур вынул из-за пояса стальной кинжал, который они с Фендалом забрали у разбойника, убитого перед входом в руины.       — А ну сюда, образина! — Фендал пытался прицелиться драугру в глаз, но удобной позиции не находил, а потому тратил стрелы на выстрелы в спину, чтобы привлечь внимание противника. — Тьфу, да что б тебя…       «Схватить бы тебя за рог да вогнать лезвие в глаз. Кабы только не огонь…» — подумалось Лодуру. Жизнь он сам себе, конечно, испортил порядком, ничего не скажешь. Драугр пылал; иссохшая кожа его осыпалась пеплом, кости чернели, но магическая мощь, задержавшая его на этом свете, и сила чистой ярости, сиявшая ярко-синим в его пустых глазницах, заставляли его сражаться до последнего. Кашляя от горелого смрада, Лодур с горем пополам увернулся от очередного удара и ринулся мертвецу под руку, надеясь, что чары защитят его от огня.       — Стреляй по ногам! — крикнул он Фендалу.       Дальше всё произошло как в тумане. Лодуру чудом удалось проскользнуть под горящей рукою драугра к лестнице вниз, и он ринулся к реке. Драугр поковылял за ним, угрожающе рыча:       — Kren sosaal!       Лодур упорно игнорировал страх, трепетавший в груди от его загробного тона, и ковылял к ручью. Драугр не отставал и гремел костями следом.       — Сейчас, Фендал! — скомандовал Лодур, как только они с мертвецом оказались на мосту.       Фендал не подвёл: стрела вонзилась драугру в левую голень, и он упал на колено с громким шипением. Лодур ринулся назад, к нему, крепко сжимая в руке кинжал, но мертвец снова громогласно рявкнул:       — FUS-RO-Dah!       Первое слово, самое громкое, самое мощное, отозвалось в теле Лодура активной пульсацией, но он даже осознать этого толком не успел.       На этот раз стены позади не оказалось, и Лодур, сбитый с ног неумолимой звуковой волной, полетел гораздо дальше. Что было потом, он помнил смутно: кажется, Фендал всё-таки свалил драугра в воду, чтобы тот потух («Ох, Лодур, и кто тебя просил его поджигать!?»), а затем добил его стрелой в глаз и забрал драконий камень из гробницы.       Все остальные события потонули во тьме, и пришёл в себя Лодур, только когда Фендал с горем пополам выволок его через запасной выход из гробницы на горный уступ, откуда узкая, каменистая тропа вела прямиком к северному берегу озера Илиналта: за несколько дней они сквозь гору миновали границу между Вайтраном и Фолкритом.       — Слава И’ффре… Я уж думал, света белого не увижу больше, — голос Фендала доходил до него откуда-то издалека, а когда босмер потрепал его за плечо, к горлу подступила невыносимая тошнота. — Приятель, ты как?       Лодур хотел бы ответить вразумительно, но желудок его словно несколько раз обернулся вокруг своей оси, и его тут же вывернуло наизнанку.       — Ох мать твою… — в тоне Фендала слышалось одновременно сочувствие и отвращение. — На бурую гниль похоже… Так вот, чего тебя так лихорадило.       Ни одного слова выдавить из себя Лодур так и не сумел. Его сильно трясло; ломота в костях стала такой болезненной, что не хотелось шевелиться; тошнота отступила ненадолго, но вскоре накатила вновь и тянула в глотке, мучила, крутила желудок. Больной бок горел огнём, а много раз битый позвоночник разве что не трещал.       — Эй! Эй! — Лодур даже не сразу понял, что на сей раз голос Фендала был обращён уже не к нему, а к кому-то другому там, внизу, у подъёма в гору. — Сюда!       Окончательно ослабший, измученный дурнотой и ноющей болью во всём теле, Лодур забылся и дальше ощущал только укачивающую тряску, не думая ни секунды о том, откуда она взялась.

***

      Очнулся он у Фендала дома и выяснил, что провёл в беспамятстве двое суток.       Оказалось, в Фолкрите им помог торговец, направлявшийся с товарами из Брумы в Вайтран. Из-за того, что Хелген был разгромлен и, по слухам, уже населён бандитами и мародёрами всех мастей, бедолаге пришлось тащиться на хилой лошадёнке в объезд — на счастье Фендала и беспамятного Лодура, которые благодаря встрече с ним не остались беспомощно ждать голодной смерти в глуши и безопасно добрались на его телеге до Ривервуда.       — Этот торговец, правда, до ужаса тебя боялся, — с усмешкой рассказывал Фендал, когда Лодур немного оправился от болезни и уже перестал мучиться жаром и приступами тяжёлой рвоты. — Ну, у тебя на лице написано было, что ты заразный. Надеюсь, с ним сейчас всё в порядке.       — Да уж… А я даже и поблагодарить его не смог.       — Куда там! Он свалил в Вайтран при первой же возможности. О тебе, кстати, Камилла и Лукан спрашивали. Лукан даже зелий целебных для тебя передал, хотя он раньше никогда в жизни ни для кого ничего бесплатно не делал!       — Вот спасибо. Надо бы к ним зайти, как поправлюсь. Как у вас с Камиллой, кстати?       — Она согласилась выйти на меня замуж в тот же миг, как я принёс им коготь! — просиял Фендал. — И камню для кольца тоже очень обрадовалась. Лукан поворчал, конечно, но тоже вроде бы не серчает. Через пару месяцев свадьбу сыграем. Ты приходи обязательно.       Лодур улыбнулся ему, с наслаждением потянулся и поудобнее устроился на лежанке: надолго вставать сил всё ещё не хватало, и большую часть времени он проводил в постели. Единственным развлечением на время болезни для него стала книга, которую он умыкнул ещё в Хелгене: «О Драконорождённых» авторства приора Эмелина Мадрина из монастыря ордена Талоса в Сиродиле. Ныне книга эта считалась запрещённой — с тех пор, как по итогам Великой войны Империя и Альдмерский Доминион подписали Конкордат Белого Золота, поклонение Талосу во всех провинциях стало тяжким преступлением. Эльфы никак не могли смириться с культом богочеловека, прославленного полководца, который в конце долгой и плодотворной жизни удостоился божественного статуса, а потому, добившись ослабления Империи и подчинения от Тита Мида II, в первую очередь взялись за отлов «еретиков». Книга Мадрина содержала прямое упоминание земной сути Талоса — Тайбера Септима, но даже самого факта того, что написана она была век назад в приорате Вейнон, бывшей обители ордена, было бы достаточно, чтобы арестовать Лодура за ересь и казнить.       Обвинения в ереси, впрочем, пока его не страшили: Фендал не вникал, что он там читает, а остальные жители Ривервуда книги этой в глаза не видели — всё это время Лодур хранил её в своём наплечном мешке и благоразумно никому не показывал. Зато теперь, когда все, кроме лояльного Фендала, как огня боялись заразной бурой гнили, занесённой в рану, вероятно, мечом драугра, можно было целыми днями валяться и спокойно читать, не боясь, что кто-то заметит надпись на корешке и настучит талморцам. Да и далековато пришлось бы идти в таком случае стукачу: ярл Балгруф принципиально в свои владения солдат Доминиона не пускал, даже вопреки приказу самого императора принять послов Талмора в каждой провинции, а в Фолкрит, поговаривали, юстициар ещё не прибыл — вроде как задержался в Джеролльских горах. «Чтоб он там и замёрз к скамповой матери», — так, со слов Фендала, переговаривались тихонько в «Спящем великане», как только заходила об этом речь.       В общем, Лодур читал свободно — и жадно. Когда-то, в годы обучения в Коллегии он уже изучал труд Мадрина для своей научной работы об Амулете Королей, но теперь хотел уделить больше внимания другому аспекту этого вопроса:       «Mногие слышали термин «Драконорождённый» — конечно, ведь нами правят «Драконорождённые Императоры», — однако его смысл мало кто понимает полностью. Нам, членам Ордена Талоса, эта тема близка и дорога, и в этой книге я попытаюсь осветить историю и значение тех, кого с древних времён величали Драконорождёнными.       Большинство учёных сходятся во мнении, что термин был впервые употреблён в связи с Заветом Акатоша, когда Святая Алессия получила Амулет Королей и впервые зажглись Драконьи огни в Храме Единого. «Акатош призрел на бедствия людей и исторг бесценную кровь из собственного сердца, и благословил Святую Алессию сей кровью Драконов, и поставил Завет в том, что доколе потомки Алессии будут верны драконьей крови, Акатош будет удерживать печать на Вратах Обливиона и отрешит армии даэдра и нежити от врагов их айлейдов, чтящих даэдра». Тех, кого Акатош благословил «кровью драконов», стали называть Драконорождёнными.       Таким образом, связь с правителями Империи имелась с самого начала — только обладающие драконьей кровью могли носить Амулет Королей и возжигать Драконьи огни. Все законные правители Империи были Драконорождёнными: Императоры и Императрицы первой Сиродильской империи, основанной Алессией; Реман Сиродил и его наследники; и, разумеется, Тайбер Септим и его наследники, вплоть до нашего правящего Императора, Его Величества Пелагия Септима IV…»       «Всё не то», — досадовал он, читая уже известные ему факты: «Наследование драконьей крови и её связь с Амулетом — другая история. Ведь не тайного же бастарда Святой Алессии мы видели в гробнице… В нордских легендах вроде бы куда больше рассказывается о способностях Драконорождённых, а тут одна вода».       Лодур бегло пролистал несколько страниц.       «…И, наконец, мы подошли к вопросу о том, что на самом деле значит быть Драконорождённым. Связь с драконами столь очевидна, что о ней практически забыли — в наши дни, когда драконы остались лишь в далёких воспоминаниях, мы забываем, что в прежние времена быть Драконорождённым означало обладать «драконьей кровью». Некоторые ученые считают, что это понималось в буквальном смысле, хотя точное значение остается неизвестным. Норды рассказывают о Драконорождённых героях, которые прославились как убийцы драконов и были способны забирать силу убитых ими драконов. Доподлинно известно, что акавирцы охотились на драконов и убили немалое их число в ходе вторжения. Есть также свидетельства, что они продолжили это и после того, как стали Драконьей стражей Ремана Сиродила (и здесь параллель с драконами) — прямой предшественницей нынешних Клинков…»       — И ни одного упоминания о Голосе и драконьем языке…       — Чего?       Лодур не заметил, как начал размышлять вслух, и Фендал мигом его услышал.       — Да так… всё пытаюсь найти упоминания наших кричащих умертвий.       — Ага. Жуткое зрелище, — Фендал быстро растерял интерес к беседе и принялся медитативно помешивать томатный суп в котле над очагом.       — Я и раньше, конечно, знал, что древние норды уходили в долгие паломничества на Глотку Мира и там осваивали ту’ум, но понятия не имел, что сила эта оставалась с ними и после смерти.       — Теперь хотя бы понятно, почему столько народу мрёт в этих нордских гробницах. Горе-охотников за сокровищами-то много.       «Интересно, почему в Хелгене Ульфрик Буревестник не сразился с драконом?» — вдруг подумалось Лодуру: «Ведь он же, по слухам, с добрый десяток лет обучался владению Голосом у Седобородых. Короля Торуга-то он якобы Криком убил». Вслух он этого говорить не решился — как и того, что гораздо больше владеющих ту’ум драугров его волновало другое.       Слово, которое взывало к нему. Которое горело у него в груди каждый раз, как только он вспоминал о нём, рвалось прочь из лёгких, но застревало где-то в беспомощной гортани на полпути. Расскажи Лодур об этом кому, его точно сочли бы сумасшедшим — ну, или решили бы, что ему всё это привиделось в жару во время болезни. Но жар за неделю уже прошёл, бурая гниль отступала, а заветное «FUS» всё ещё обжигало нутро, стоило только вспомнить о ярко-голубом свечении древней клинописи на Стене Слов.       Там, в кургане на Ветреном пике, когда драугр Кричал, Лодуру необъяснимым образом хотелось закричать в ответ.       С этой мыслью, с этим необъяснимым огнём в груди он засыпал каждую ночь — заснул и теперь. Книга приора Мадрина ответов на его вопросы не дала, ведь о Драконорождённых императорах не стало смысла читать ещё лет двести назад, в тот самый день, когда последний правитель из династии Септимов пожертвовал собой ради окончания Кризиса Обливиона. С тех пор императоров с драконьей кровью в Сиродиле как-то не наблюдалось. Истинных Драконорождённых нордов тоже давно никто не видывал — ведь и драконов-то считали вымершими ровно до падения Хелгена. Но последняя страница книги вместе с причудливой, беспокойной силой, клокотавшей у Лодура в груди, вызывали неясную тревогу.       Эмелин Мадрин завершил свой труд следующим:       «…В завершение я помещаю здесь «Пророчество о Драконорождённом». Зачастую утверждают, что оно происходит из Древнего свитка, хотя иногда его также приписывают древним акавирцам. Многие пытались его истолковать, и многие также полагали, что указанные в нём предзнаменования уже свершились и следует ожидать скорого прихода «Последнего Драконорождённого». Я не притязаю на роль толкователя пророчества, однако замечу, что оно определённо даёт понять, что истинное значение дара Акатоша человечеству ещё лишь предстоит полностью узнать.       Когда воцарятся беспорядки в восьми частях света,       Когда Медная Башня пойдёт и время преобразится,       Когда триблагие падут и Красная Башня содрогнётся,       Когда Драконорождённый Государь утратит свой престол и Белая Башня падёт,       Когда на Снежную Башню придут раскол, бесцарствие и кровопролитие,       Проснётся Пожиратель Мира, и Колесо повернётся на Последнем Драконорождённом».       Деформация Запада, падение Трибунала в Морровинде, извержение Красной горы и Великая война уже случились. «Раскол, бесцарствие и кровопролитие» в Скайриме — тоже. Лодур не желал в это верить, но если дела действительно обстояли так, как он думал, возможно, не только Скайриму, но и всему Тамриэлю предстояли тяжёлые времена.       Потому что в таком случае дракон из Хелгена вполне мог оказаться Пожирателем Мира.