Эстебан Пламенное Сердце

Вечером того же дня в честь нашего приезда хозяева устроили пир, если можно так выразиться. На столе нас ждали различные блюда, многие из которых, что удивительно, не были мне знакомы. Повернув голову к сестре на соседнем стуле, я прочитал в ее глазах (я бы сказал, в ее лице, но с тех самых событий, мне так и не довелось увидеть его полностью) тот же вопрос, что возник и у меня. Видимо, графиня Мэй была действительно внимательной женщиной, раз угадала в наших небольших заминках незнание представленных явств. -Маркиз, маркиза,—обратилась она к нам безмятежным тоном,— Наши края славятся не только прекрасной выделкой разнообразных шкур, но и разведением столь же разнообразного контингента, ха-ха, как я это называю, зверей. И конечно же, мы не можем отказать себе в удовольствии, попробовать их на зуб и предложить вам то же. —Только представьте! На наших фермах пасется живность и из Гайфы, и из священного Агариса, и даже Дриксена!— увлеченно продолжала хозяйка.— Ах, мы просто обязаны показать вам все чудеса живности, что мы содержим! —Благодарю за столь…подробное описание вашего…быта?—к концу предложения мои слова приобрели вопросительный оттенок. Кинув панический в своем недоумении взгляд на сестру, я увидел, как к той наклонился графский сынок. От нахмуренности меня спасли вновь обратившиеся ко мне хозяева. Похоже, недоумение все же просочилось за маску положенной доброжелательности и интереса, что граф Мэй решил спасти меня из несколько неловкого положения своими разъяснениями. —Прошу простить, маркиз, если слова моей супруги ввели вас в некоторое ошеломление. Глаза графа, спокойные и доброжелательные, не несли в себе насмешки, так что я кивнул, поощряя его продолжать. —Видите ли, все что было упомянуто моей дорогой графиней, находится под ее управлением. Тут уже я не смог сдержать своего изумления: —Правда?—невольно вырвалось у меня. Граф от такого проявления эмоций прямо расцвел: —Да-да! Моя дорогая супруга, как приехала на наши земли, сразу взяла их под свое стальное управление и привела в порядок! К тому же… —Кхм-кхм,—прервала своего супруга графиня Мэй. —Прошу, данная история не столь занимательна, чтобы ради нее отрывать наших гостей от столь чудесного ужина,—уже значительно сдержанней проговорила та. И хоть на ее лице и красовалась степенная улыбка, глаза ее, направленные на мужа, метали, не побоюсь этого выражения, молнии. Граф Мэй сразу же несколько стушевался и попросил нас вернуться к трапезе. Я же, больше машинально, ел, прокручивая в голове развернувшуюся только что сцену. Графиня Мэй своим огнем в глазах напоминала мне мою достопочтенную родительницу. Та также имела весьма крутой нрав, полностью соответствующий ее огненным волосам. Однако тот проявлялся лишь иногда, и мы привыкли видеть матушку в нежном и спокойном амплуа. В особенности тогда, когда она занималась нами или домашним садом. Мысли о ней повлекли за собой тянущую боль в груди. Что ни говори, но к внезапному расставанию с родителями я был не готов. Они обещали, что не минует месяца, как мы вернемся в столичное поместье, однако в душе расцветали сомнения. Я вспомнил, что все дни перед нашим отъездом, они то и дело шептались друг с другом и со своими соглядатаями, изредка кидая на нас с Анной обеспокоенные взгляды. Шепот в стороне отвлек меня от этих гнетущих мыслей. Повернув голову на звук я увидел поистине неожиданную картину: Анна, которая едва перекинулась со мною парой слов за несколько дней, что-то с горячностью втолковывала юному барону Мею. От недоверия и удивления у меня округлились глаза! Но тут же на смену этим эмоциям пришла обида и я скривил брови. Подумать только! Мы выросли, прошли столько всего вместе, но на меня сестра едва глядит! А если мы и говорим, то она всегда смотрит будто сквозь меня. А с этим Анатолем, с которым, так-то, знакома всего день, уже не разлей вода! В моей душе зашевелилось что-то неприятное. Еда, уже не радовала вкус, разом потеряв все свое экзотическое очарование. Стиснув вилку, я, тем не менее, отвернулся наконец от милующейся парочки. Однако в груди у меня разгорался нешуточный костер, за глоткой зарождалось клокотание. Сам не свой, я с излишней жестокостью вонзил столовый нож в ароматное мясо неведомого зверя на тарелке. И почти не прожевывая, проглотила* его. Стейк оказался недожарен и я закатила глаза от восхитительной крови, брызнувшей мне на язык. Да, это в сто раз лучше столичных ресторанчиков со всякими непонятными стилями прожарки. Всякому дураку известно, что ничего вкуснее сырого мяса на свете нет! Остаток ужина я провел как в тумане. И только того позволили приличия, поспешил удалиться в свои покои. Спустя некоторое время пребывания в этом непривычном и чужом месте, я потихоньку освоил местный распорядок дня: подняться, одеться, подойти к слугам, чтобы те разогрели кушанье и дальше быть предоставленным самому себе. Похоже, столичные нравы тут не прижились, и вся семья предпочитала собираться на трапезе лишь по вечерам. Остальные мои приемы пищи были, либо в одиночестве, либо в неловком молчании и еще более неловких беседах с сестрой. Уныло, скучно и крайне разочаровывающе. А еще раздражающе до жути. Гулять и обследовать поместье я не мог, от частых дождей жутко ныла нога, иногда не давая мне вставать с кровати по нескольку часов. Да и не горел я желанием с кем-либо общаться, не считая моей сестры. Которая, однако, не горела желанием общаться уже со мной. Отдушиной для меня стала местная библиотека. Однажды случайно на нее наткнувшись, я вспомнил свой отчий дом и решительно отказался покидать это место, пока не найду что-нибудь необычное. В ней мне довелось обнаружить множество исторических летописей, количество которых превышало даже имеющиеся в нашей домашней библиотеке. Даже парочку занятных талмудов, описывающих времена самих Раканов! Отдельно стоит также упомянуть и бестриарий, который попал мне в руки совершенно бестактным образом—свалившись мне прямо на макушку, в то время, как я силился разобрать мелкий убористый почерк какой-то ветхой книжонки. К своему стыду, признаюсь, я начал его чтение лишь из-за изумительных иллюстраций тварей самой разной масти. Они были до того реалистичны, что ко мне закралась мысль, будто и сам автор видел их вживую. Автор размышлял и о мифических существах, и о реальных. Какие-то знания были устаревшими, и на строках о том, что ызарги—это предки драконов, я не скрываясь хохотал. Но все же большая часть книги была достоверна и включала в себя то единственное, что мне было действительно интересно—упоминание твой твари, что засела у меня в голове. Единственное, что мне удалось отыскать, так это то, что эти существа могли захватывать тела умерших. Но в отличие от выходцев, не имели цели провести за собой в Лабиринт побольше людей. Скорее напротив...подробности жизни этих тварей были описаны очень скомканно и настолько нечитаемым почерком, что я сдался, перестал себе надумывать подробности одна ужаснее другой и принялся искать дальше. После такой интригующей находки, дни в столь сером месте пошли если не веселее, то на порядок интереснее. Откинув скуку, я прекратил наконец стыдливо почитывать низкопробные пьесы Дидериха и тоскливо смотреть каждый день на бушующую погоду за окном. Нет, теперь я с удвоенной силой взялся за исследования, подстрекаемый иногда пробуждающейся изнутри тварью. Та, слава Создателю, большую часть дня спала и лишь в редкие, особо мерзкие дни комментировала все мои действия. Ночи же были куда более нервными. Кошмары не хотели оставлять меня – почти каждую ночь я вскакивал с кровати, задыхаясь и обливаясь холодным потом. Освещаемый холодным светом звезд, я подолгу сидел, уставившись на покрытые чернотой стены, все прокручивая и прокручивая приснившиеся сцены убийств, крови и жутких зарослей леса. Я знал, что тварь насылает их на меня. Она хотела вымотать меня настолько, чтобы я свалился в истощении и она могла вновь захватить мое тело. Ее гнусный смех, ее когтистые пальцы, ее золотые глаза – вновь и вновь они мерещились мне под покровом темноты. Держался я из последних сил. Медленно теряя силы, становясь все изможденнее и бледнее, я, тем не менее, отказывал этому отродью в ее заветном желании. Через силу я затыкал и подавлял ее, когда чувствовал, что та подбиралась слишко близко. В такие дни я предусмотрительно закрывал себя в комнате и вышагивал из угла в угол. Во мне просыпались звериные повадки, хотелось сырого мяса и появлялось желание полетать, сбросив все оковы этого жалкого тела. Я неистово ненавидел свою трость в такие моменты. От того, как часто я пытался сломать ее, на дереве появлялись уродливые зазубрины и царапины. Но эта палка всегда весьма достойно выдерживала мои приступы гнева. Крепкая древесина стойко выносила мои истерики и в этом я видел добрый знак. Нужно бороться, нельзя сдаваться на милость этого существа. Только этого оно и ждет. Однако все быстрее и быстрее мне становилось хуже, такие эпизоды стали учащаться. Я чаще раздражался и быстрее утомлялся. Также проступила весьма пугающая тенденция – с каждым днем Птица набирала силы, каплю за каплей, и становилась все говорливее. Грязные, порочные слова звучали набатом в висках. Ее каркающий смех мерещился мне в кошмарах. Силы мои были на исходе. Я должен был найти способ избавиться от нее.