***
Фургон Эдди все ещё у Рика, а Уэйн на работе, но в остальном, ему кажется, что трейлер выглядит точно так же, как когда они его оставили пару дней назад. Та же пепельница на подоконнике. Те же бейсболки и кружки подвешенные на стенах. Одна вымытая кофейная чашка стоит перевёрнутой на сушке у раковины. Два телефонных справочника лежат на кухонной столешнице, потому что они не вернули их на место, после того, как помыли Крисси голову. Он предполагает, что это весь остальной мир изменился. Эдди чувствует себя как отметеленное говно, когда замыкает за Крисси дверь и снимает странную гитару со своей спины. Он помогает ей выбраться из его боевого жилета и рубашки и вешает их на крючок, потом скидывает с себя слишком маленькие ботинки, прежде чем вытащить кассету «Purple Rain» c одного из карманов его куртки. Эдди напоминает себе, что Макс нужно купить новый скейтборд, пару отмычек получше, нож-бабочку, или все, что захочет эта дрянная девчонка, если они выберутся из этого живьём. Он быстро запихивает эту мысль подальше, потому что ему нужно поддерживать Крисси счастливой, и ему не кажется, что он сможет это сделать, если скрутится в клубочек на полу и будет рыдать от ужаса от одной только мысли, что может ее потерять, от мысли о ебучем апокалипсисе. Крисси бережно снимает свои кроссовки и ровно ставит их у входной двери. Потом она останавливается посреди гостиной, вся кровавая и прекрасная, пока Эдди вставляет кассету в проигрыватель, а точнее в то же радио, что он свалил в ту первую ночь, когда она была здесь. Он нажимает на плей, и звук синтезатора наполняет воздух. — Принц спешит на помощь, — говорит он, направляясь на кухню и наливая им по стакану воды. Он бы с большим удовольствием выпил бутылочку пива, а может двенадцать, или выкурил бы всю травку из своего ланчбокса штучек-дрючек и отключился бы на 48 часов. Но он этого не делает. Потому что сейчас это принесёт больше вреда, чем пользы. — Ты нормально? — спрашивает Эдди, когда Крисси не реагирует. Она была какой-то тихой, после того как рассказала ему о вступительных письмах в колледж. Не в странном смысле тихой, как во время видений. А более задумчивой. Может быть ему пора пожанглировать чем-то для неё. Крисси кивает и принимает воду. Она залпом выпивает весь стакан и изящно вытирает после этого рот тыльной стороной своей расцарапанной руки. Потом она ставит стакан на кухонный уголок и ждёт пока Эдди закончит свой. Он знает, что она ждёт пока он допьёт всю воду, потому что когда делает глоток, Крисси делает небольшое подбадривающее движение, словно пытается приподнять дно стакана, не прикасаясь к нему. Эдди моргает на неё. — Что такое? — Допивай свою воду, — говорит она ему. — Ты явно обезвожен. У тебя кровь, ты целый день крутишь педали. Тебе нужно ещё что-то съесть перед сном. Обязательно. Он машет головой, что на самом деле больно. — Командирша всё командует, — но он все-таки допивает свой стакан. — Арахисовое масло с джемом пойдёт? Эдди добавляет еще несколько быстрых пометок в свой список Крисси. 19. Крисси удачно наложила заклинание умиротворения на Нэнси Уилер, что делает ее либо бардом или жрецом. Скорее всего бардом, если честно, учитывая всю ее харизму, ловкость и интеллект и… боже, у неё слишком много преимуществ. 20. Она поедет либо в Коламбус, либо в Чикаго, либо в Санта Круз для поступления. Она явно не поедет в Индианский или Мичиганский универ, что одновременно хорошо и плохо. • Хорошо, потому что нахуй Индиану, нахуй Джейсона, нахуй такую близость к ее ужасной матери. • Плохо, потому что… Кто знает что Эдди будет делать со своей дурацкой жизнью? Эдди мог бы заскакивать в Чикаго. Он никогда не был в Коламбусе, но это студенческий городок. Это значит, что в нем есть бары и клубы, которым нужны группы. Он никогда раньше не слышал о Санта Крузе. Она сказала, что это в Калифорнии. Звучит экзотично, тепло и далеко от Хоукинса. 21. В последний раз она ела сандвичи с арахисовым маслом и джемом ещё в средней школе. Это незаконно. Поэтому Эдди делает для них сандвичи с арахисовым маслом и клубничным джемом. (Только сначала Крисси заставляет его вымыть руки.) Он разрезает их на треугольники, как его мама делала, когда он был мелкий. Она целует его вместо благодарности, просто легонько чмокает в нижнюю часть его челюсти. Из-за этого шарик тревоги, что надувался в груди Эдди, лопается. Все могло быть… натянутым, возможно, теперь когда они по-настоящему остались наедине. Но этот поцелуй, то как непринуждённо она его подарила, говорит о том, что между ними все в порядке. Эдди это обожает. Никто никогда раньше не целовал его так непринуждённо. Они оставили лекарства и сумку Крисси в его фургоне у Рика. Крисси хмурится и сообщает ему о том, что неправильно употребление антибиотиков может привести к бактериальному заражению или что-то в этом роде. Звучит не очень, но сейчас не похоже на то, чтобы она паниковала по этому поводу. Эдди даёт ей четыре таблетки Тайленола, который Уэйн хранит на кухне на случай головой боли, и обещает ей, что они заберут ее вещи с фургона, как только появится возможность. Только после того, как Эдди помыл руку Крисси вместо неё (и это было так умилительно, потому что ее ладонь такая крошечная, и она была очень скрупулёзной по отношению к грязи под ногтями и между каждым ее пальцем), они принялись за еду. Они стоят, потому что оба все ещё покрыты кровью и инородной мерзостью. Это не совсем пикник, но тут была музыка, еда и они вдвоём, поэтому это уже кое-что. Пока они жуют, то строят стратегию. — Мне кажется, нам стоит связать наши запястья, — говорит она после одного особенно большого, прожеванного кусочка. — Тогда мы оба сможем поспать в одно и то же время. Если что-то случится, веревочка вокруг моего запястья потянет твоё и разбудит тебя, чтобы ты меня спас. — Или я могу попытаться не уснуть… — предлагает он, но Крисси решительно машет головой. — Я хочу переспать эту ночь как прошлую, — провозглашает она, без колебаний. — Вместе с тобой, пожалуйста. Кухонные часы показывают 1:32 ночи. Эдди просто изнеможен. Эдди разукрашен кровью: своей собственной, Стива, и даже немного кровью летучих мышей. Его волосы уже начинают похрустывать. Ботинки, что он стырил с изнаночного дома Рика, были слишком маленькие, поэтому его ноги просто жутко пекут. Он проехал на велосипеде по меньшей мере десять миль, придерживая Крисси всю дорогу, и это намного более сложная физическая активность, чем когда он таскается с усилителями перед концертами. Он вонял. Он не думал, что у него может встать, учитывая все эти факторы, но он ошибался. Крисси говорит, что хочет переспать с ним, даже если она почти наверняка имеет ввиду именно сон вместе, и у Эдди подскочил как по команде. Но что еще лучше так это то, что Крисси на самом деле съедает целый сандвич. Эдди доедает свой, делает ещё один, съедает и его за то время, что ей было нужно, чтобы справится со своим, но она его съедает, даже с корочкой. Эдди не комментирует это. Но это кажется очень важным событием. Крисси собирает посуду и укладывает все в умывальник, чтобы потом помыть, за что Уэйн будет благодарен. Потом она мнётся на небольшом островке ковра, что между линолеумом кухонного пола и коридором, ведущим в спальни, снова краснея. Это очень мило, даже под слоями грязи, крови и ещё чего-то очень сомнительного. — Нам нужно принять душ, — говорит она, теребя при этом порезанный край футболки Нэнси. Эдди уже думал об этом. Он хватает мусорный пакет с полки под раковиной и запихивает его в задний карман джинс. Потом он подходит к проигрывателю пластинок и берет с него губную гармошку Уэйна. — Можешь играть на ней, пока будешь мыться, чтобы я знал, что с тобой все в порядке. — Я никогда раньше не играла на гармошке, — Крисси поджимает губы. — Уэйн подарил мне ее, когда я стал жить с ним, — говорит Эдди ей. Он хочет рассказать ей о своей семье, о его родителях, но сейчас не то время. — Я хотел гитару, но нам надо было на неё накопить. А гармошки дешевые, знаешь? — он перекручивает губную гармошку в руке, подносит ее ко рту, и играет на ней небольшой блюзовый проигрыш. Это всего лишь несколько секунд звуков, но Крисси начинает вся светится и делает к нему навстречу пару шагов. — О боже мой, Эдди! — она улыбается и протягивает ладонь, чтобы взять гармошку, что он предлагает ей. — Это так круто. На каких ещё инструментах ты умеешь играть? Он никогда не привыкнет к ее похвале. Это так ценно для него, даже когда она так легко ее выкладывает. — Только на ней и на гитаре, — говорит он, пока идёт в коридор, чтобы захватить несколько полотенец для неё со шкафа. — Ещё немного на басе, но Сайрус и Джефф намного лучше в этом разбираются. А к барабанам мне Гарет даже приблизиться не разрешает. — А ты поешь? — спрашивает Крисси, ее глаза приклеены к его рту. Эдди облизывает губы и ее взгляд подскакивает к его глазам. — Нет, я только пишу тексты и валяю дурака с гитарой, — говорит он, гримасничая, пока пытается достать самое лучшее из всех их тонких, потрёпанный полотенец. — Я звучу как дешевая гармошка, когда пою. Ему не нравится разочаровывать ее, но он не просто так не подключился к дуэту Стива и Робин, во время их импровизированного караоке. Но Крисси не выглядит разочаровано. Она просто на пробу дует в гармошку, а потом смеётся с кривоватого звука, что из неё вышел. — Ты сам научился играть на ней? — она крутит гармошку перед ним. — Как с гитарой? Как с Принцем и «Дроздом» для Нэнси? На ее лице снова проявилось немного этого яркого восхищения, и оно отталкивает смущение Эдди из-за своего голоса подальше. Он кивает и открывает дверь в крошечную уборную. — Уэйн немного играет, но не так как раньше. Он научил меня основам, а потом я просто слушал и сам разбирался. Крисси прошмыгивает у него под рукой и кладёт гармошку на край умывальника. — Ты правда такой потрясающий, — говорит она, поглаживая кончиками пальцев гармошку, пока смотрит на него сквозь золотистые ресницы. Крисси не пыталась поцеловать его после сандвичей, и Эдди пытается думать медленно, медленно, медленно, но то как она смотрит на него, совсем не кажется медленным. Эдди прочищает горло и переносит вес назад, чувствуя себя трусом, и хорошим парнем, и идиотом, и героем одновременно. — Я пойду принесу тебе радио. — Ты можешь остаться, — говорит Крисси. И в этот раз она не краснеет. — Чт…э-э-э, — запинается он, сглатывает и думает «медленно, медленно, медленно». Из-за этого она краснеет, вот бля. — В этот раз я могу помыть тебе голову, если хочешь. — она говорит это быстро, как когда спрашивала хотел ли он прилечь к ней на колени, и это значит что теперь она нервничает, а он этого совсем не хотел. — Нам не понадобится гармошка, потому что ты будешь… прямо здесь… — Ты хочешь помыть мне голову? — Эдди звучит так, будто он снова в Изнанке, и его душит демобат. Крисси кивает. Она смотрит на него большими, нежными глазами (они уже почти не красные), теребит край футболки Нэнси и просит, даже если не задаёт никаких вопросов. Какая-то мазохистская часть Эдди, которая думает, что любит ее, хочет, чтобы у Крисси была любая возможность сказать «нет». — Душ очень тесный, — отмечает он. — Мне нравится быть близко к тебе, — бормочет Крисси. Он не говорит ей, что хочет покрасить стены своей комнаты таким же оттенком розового, что и ее расцветающий румянец. Он не говорит ей, что последует за ней в Изнанку и обратно хоть тысячу раз или больше. Он не говорит ей, что если мир близится к концу, то он хочет провести каждую последнюю секунду как можно ближе к ней. Эдди просто говорит: — Хорошо.***
Губная гармошка была неплохой идеей, но это не то, что Крисси хотела. Ее мать всегда говорила, что если ты чего-то хочешь, то это делает тебя ненасытной и жадной, как свинью. Но ее мама должно быть была не права. Крисси хочет быть с Эдди, благодаря которому она чувствует себя сильнее, храбрее и лучше. Она хочет, чтобы он вымыл ее тело дочиста, помог ей избавится от этого мерзкого ощущения Изнанки и Векны, от ощущения ее матери и Джейсона и от всего остального, из-за чего она когда-либо чувствовала себя плохой, недостойной и сломанной. Она хочет вымыть кровь с его длинных волос, увидеть его обнаженным в желтом освещении этой крошечной комнаты, и прижать как можно больше своей кожи к его. Пока она ещё не знает чего ещё хочет, но она не боится Эдди. Ей кажется, что она никогда не боялась кого-то меньше. Он никогда не давил, а единственный раз когда он пытался сделать ей рельсы, то это было последним средством, чтобы сохранить ее безопасность. Пока Эдди выскочил из комнаты, чтобы захватить скотч, которым можно закрепить мусорный пакет для душа (их душа), Крисси стаскивает зелёную резинку с волос и смотрит на своё отражение в заляпанном зеркале ванной. Из-за крови и грязи ее кожа чешется, а царапаны на ее левой руке ярко-красные и распаленные. Она думает, что им стоит пойти в больницу, но тогда им пришлось бы врать. А Крисси правда больше не может врать, о чем угодно. Синяки вокруг ее глаз уже полностью сошли, а на ее склере красное осталось только в правом глазу, и то, всего лишь небольшое пятнышко под радужкой. Тушь, которой она мазнула ресницы сегодня утром, вся растеклась по щекам, смытая слезами и усталостью. Ее потные волосы скомканные, липкие и загнутые из-за резинки. Разорванная футболка Нэнси вся изгажена багровыми и чёрными пятнами. Ее шорты скорее всего годятся только на выброс. Ее гипс тоже выглядит потрепанно — грязь въелась в его поверхность, а рука под ним чешется, но она думает, что это из-за пота. Ещё неделю назад, Крисси была бы в ужасе от вида силуэта, что смотрел на неё. Векна смог залезть в голову Крисси, потому что она боялась. Страх — это психологическая реакция на воспринимаемую опасность или угрозу. Тогда в жизни Крисси были, да и есть сейчас, много опасностей и угроз, но хоть Крисси и не любит то, что видит в зеркале, она это и не ненавидит. Это не опасность и не угроза. Это ее больше не пугает. Это просто… Она. Когда Эдди возвращается с большой катушкой скотча, все остатки присутствия Векны растворяются в ничто, и в голове Крисси больше не слышно голосов. Остаются только они вдвоём, вместе. В ванной комнате едва ли есть место для манёвров. Она явно предназначена для одиночного пользования, и как бы Крисси не хотела быть поближе к Эдди, она не знает, как они оба поместятся в душ вместе. Это была просто ровная кабинка, запрятанная в самый угол, никакой ванной, но Крисси уверена, что они как-нибудь разберутся. Они особо не говорят, пока он заматывает шуршащий пакет поверх ее гипса. Ей нужна помощь с тем, чтобы снять футболку Нэнси через ее уже защищённую руку, и на один момент Крисси переживает, что это плохая идея. Эдди увидит ее мерзкий живот, ее толстые ляжки, маленькую грудь и ее странную попу, и все это будет ужасно, но оказалось, что нет. Он физически и вербально предупреждает свои движения («Я прикоснусь к твоей спине, ладно?», «Можно я уберу твои волосы?»), и все, что Крисси может отвечать это «да, да, да», потому что это не плохо. Это Эдди. И так она оказывается в ее уже поношенном спортивном лифчике, грязных шортах и гипсе. Эдди больше к ней не прикасается. Он неотрывно смотрит ей на лицо, его шея алая. Это… мило. Это очень мило, но Крисси хочет поцеловать его, потому что если она этого не сделает, то напряжение слишком перерастёт и поглотит их двоих. Она хочет спросить, потому что он спрашивает, и до этого он всегда отвечал ей согласием. — Можно я тебя поцелую? — она впервые задаёт этот вопрос кому-либо, и Крисси рада, что она его спросила. Эдди роняет футболку Нэнси и сокращает расстояние между ними. Его большие, тёплые ладони опускаются Крисси на обнаженную талию, не хватают, а просто ложатся, пока он опускает свой рот на ее уровень. И это совсем не ужасно, то что он трогает ее за туловище. Это хорошо. Это жарко, и она этого хочет… Колючки на его челюсти стали мягче по сравнению с этим утром (боже, это что было недавно? Или неужели так давно?). Его рот на вкус как арахисовое масло и клубничный джем, и Крисси даже не думает о том, что съела целый сандвич и теперь ее живот явно вздутый; не думает о том, что ее мерки скорее всего изменились после всех этих поблажек. Все о чем она думает, это то, что все ещё не знает какая у него татуировка на груди. — Можно я сниму твою футболку? Пожалуйста? — бормочет она ему в губы. Он делает это сам, что скорее всего к лучшему, учитывая ее ограниченную подвижность. Он хватает грязную, кровавую футболку за подол и одним махом стягивает ее через голову, без малейших колебаний. Эдди склоняется вниз, чтобы снова соединить их губы, но Крисси выставляет свою целую руку вперёд, чтобы притормозить его. — Я хочу посмотреть на тебя, — поясняет она, наблюдая за его выразительным лицом, чтобы уловить его реакцию. Он все ещё слишком близко к ней, чтобы рассмотреть нормально. — Я… твои татуировки. Я представляла… — она запинается, но не из-за того что нервничает. Она радостно взволнована. Что ещё она может попросить? Что ещё она может сделать? Его улыбка медленно расползается до ушей, немножко кривоватая, немножко довольная собой, и это именно то чувство, что Крисси хочет у него вызывать. — Ты представляла мои татуировки? Что ещё ты представляла? — Всё, — признаётся она ему, а потом закусывает нижнюю губу, чтобы не захихикать. Она никогда раньше не смеялась при поцелуях с кем-то до Эдди. Все это кажется очень глупым, но в таком хорошем, забавном смысле. Это намного лучше чем чувство страха, злости или грусти. Она так устала бояться, злиться и грустить. Эдди смотрит на губу, что она закусила, все ещё улыбаясь, и наклоняется вниз, чтобы снова ее немного чмокнуть. Потом он отступает на полшага и начинает расстегивать свои штаны, не скрывая при этом обнаженную грудь. Сердце Крисси шумит все сильнее, сильнее и сильнее. — Не глазей. — Я не глазею, — врет Крисси. Эдди не накачанный, не так как мальчики с команд по баскетболу и по плаванию. Он худой и стройный, ничего лишнего. Она с удовольствием обнаруживает, что его румянец тянется от подбородка до местечка между сосками, которые маленькие, а цветом где-то между розовым и коричневым. Его грудь не надута мышцами, но он явно в какой-то период успел потаскать тяжести. (Возможно что-то для его группы?) Гитарный медиатор ровно лежит в ямке между его ключицами. Широкие, изящные плечи переходят в узкую талию, наподобие треугольника. Его руки длинные и узкие, с выделяющимся выпуклостями и изгибами, заканчиваются широкими ладонями, которые она уже начинает обожать. Ноги Эдди очень бледные и волосатее, чем Крисси когда-либо могла стать, что хорошо, потому что в последний раз Крисси брилась перед матчем, где выступала с группой поддержки, и по ощущениям это было словно кучу лет назад. На его груди небольшое скопление волос, и ещё одно спускается от его пупка, прячась под бело-голубыми клетчатыми трусами. (Она почти смеётся с трусов, потому что… ну она не ожидала обнаружить бело-голубую клетку под этими рваными джинсами, но Эдди все-таки парень. Он носит семейки, как и любой другой, насколько она может предположить. И на самом деле она не смеётся.) Татуировка на его груди (или это две?) скрыта кровью, но те, что у него на руках поигрывают на мышцах, пока он снимает с себя кольца, справляется с ремнём на сломанных часах, расстёгивает цепочку на шее. «Ох, точно» — вспомнила Крисси. Они грязные, травмированные и отчаянно хотят спать. Но то, что она это вспомнила, никак не меняет того, как из-за движения летучих мышей на его локте, и… дракона? на его плече, ее сердце делает сальто. Она глазеет на него ещё немного и вылезает из своих чумазых шорт, когда кольца и часы ударяются об стенки умывальника. В этот момент они оба остаются только в своём нижнем белье. Эдди все ещё не отрывает глаз от ее лица, но его румянец становится ярко красным, и Крисси понимает, что у него встал, хотя она никак не показывает, что видит это. Из-за этого она чувствует некую силу, словно могущество, но в ее животе нарастает такой жар, который появился там только благодаря его рукам и губам, что она понимает, что не только у неё есть силы возбуждать. — Мы можем просто… — начинает Эдди, переступая порог маленького душа, но Крисси его прерывает. — Ты хочешь чтобы мы остались в белье? — она старается чтобы ее слова не звучали как вызов, потому что это не так. Эдди никогда не давит, и она тоже не хочет, но Крисси начинает казаться, что они оба могут надавить немного сильнее. Эдди сглатывает и длинно втягивает носом воздух. Сила этого, его реакции, сейчас даже лучше чем в темноте подвала Майка. Потом он машет головой. — Я хочу того, что хочешь ты. Крисси с помощью левой руки стягивает трусики со своих бёдер. На мгновение Эдди роняет взгляд на пол, туда, куда они упали, но потом быстро поднимает их обратно на ее лицо. — Мне нужна твоя помощь, пожалуйста, — говорит она ему, чувствуя себе немного дико и могущественно, а ещё чувствует себя живой, присутствующей и хорошей. — С моей подвеской. И моим лифчиком. Эдди наклоняется назад, чтобы включить воду. Она струится вниз и он подставляет руку под поток на момент, пробуя температуру. Когда он подходит к ней ближе, то ведёт себя так нежно. Он расстёгивает золотую цепочку на ее шее так, что его прикосновение напоминает пёрышко. Затем его пальцы пробегаются по ее рёбрам, плавно проникают под эластичную резинку и медленно стягивают ткань вверх через ее голову. И даже когда стретчевая материя ее лифчика цепляется за ее гипс под полиэтиленом, его глаза остаются приклеенными к ее лицу, и они такие темные, что практически чёрные. — Ты можешь посмотреть, — говорит ему Крисси тогда, когда он наклоняется, чтобы кинуть ее лифчик в сторону двери. — Я хочу этого, — добавляет она, потому что это правда. Ее чудовищную мать, ее нездоровые отношения с едой, ее внезапные приступы тревоги, ее странные глаза, ее запутанные волосы, ее хрюкающий смех, ее грешную левую руку, ее странные интересы — Эдди видел это все. Он все ещё хочет ее. И Крисси хочет его до боли, а это значит хотеть, чтобы он увидел все, даже то, что ей не нравится в себе самой. Поэтому она не втягивает живот, не отворачивается и не прикрывается, когда глаза Эдди скользят вниз по ее грязной шее, по ее маленькой груди, по ее ужасному животу и жирным ляжкам, вниз по ее толстым ногам к самым кончикам ее мерзких, натертых танцами пальцев. В его взгляде нет придирчивости или осуждения, как в глазах матери Крисси. Вместе этого, больше похоже на то, как когда он трогал ее гипс, проводя пальцем по его длине. Крисси почти может почувствовать вес его глаз, как чувствовала кончики его пальцев в темноте, легкие как перья, полные желания давать, а не брать, с желанием помочь, а не обидеть. Благодаря горячему пару из душа и его близости, воздух, что касается ее взбудораженной кожи, был тёплым, но соски Крисси твердеют несмотря на это, и жар в ее животе загорается по-новому. Эдди сжимает ладони в кулаки по бокам от себя, когда смотрит на неё, его костяшки белеют. — Блять, Крисси, — хрипит он, голос звучит почти задушено. — Блять, какая же ты красивая. Ты… — Можно тебя поцеловать? — спрашивает она снова, в этот раз не повышая голос выше шёпота. — Да, — выдыхает Эдди, большая ладонь поднимается, чтобы прижаться к ее челюсти, мягко и поддерживающе. Она не может видеть его, потому что теперь он говорит ей в губы, его волосы спадают вокруг их лиц словно шторка, когда он шепчет: — Всегда, все что угодно… *** Эдди должно быть все-таки помер в Изнанке. Он не ожидал, что рай будет выглядеть как крошечная ванная комната трейлера, но видимо кто-то так решил, потому что голая, мокрая Крисси окружает его со всех сторон, прижимая свой сладкий открытый рот к его плечу. Он никогда раньше не принимал душ с кем-то, если не считать быстрые обмывания после физры в общей душевой, и это явно не считается. Он никогда не был полностью голым с кем-то до этого. Та блин, он даже никогда раньше ни с кем полностью не снимал штаны. В маленькой душевой кабинке совсем нет места, но это ничего. Это отлично. Крисси сказала, что хочет быть поближе к нему, и он пиздец как хочет быть поближе к ней тоже. У него болезненно стоял с того момента, как она попросила его остаться, и она это знает, потому что стянула с него трусы и очень бегло провела рукой по длине его эрекции, прежде чем затянуть Эдди в душ. Она прикоснулась к нему и шумно выдохнула ему в рот. Эдди чуть ли не кончил на месте от переизбытка эмоций. Она на самом деле хотела помыть ему голову. Своей расцарапанной рукой Крисси повернула его под струи душа и попросила наклониться назад, чтобы она могла достать до его волос. Потом его накрыл сильный запах мяты и розмарина, когда слишком большое количество шампуня было вылито ему на голову (Эдди не возражал, ведь у неё была только одна рука, и он купит ещё хоть сотню, тысячу бутылок шампуня, если она захочет). Крисси засмеялась (Господи, как он обожает ее смех) и извинилась, но потом она принялась расцеловывать его плечо, а ее сиськи крепко прижались к его спине, пока она водила ладонями по его скальпу, шее и плечам. Сначала вода с него стекала чёрной, потом коричневой, потом розовой, пока она вымывала кровь и грязь с его кудрей и кожи. Чувствовать ее позади себя, то как ее тело скользило об него, было невыносимой агонией, но потом она повернула его к себе лицом и поцеловала в челюсть, прежде чем сказала ему откинуть голову назад. Его ноющий член торчал между ними, и он сказал ей не обращать на него внимания, но она так не сделала. Вместо этого она аккуратно придвинулась ближе, так, что он проскользнул между их скользких тел, пока она смывала мыло с шеи, груди, живота, рук и ладоней Эдди. — Так хорошо, — говорит он ей. — Господи, Крисси. Он думает, что это звучало бы жалко, скажи он что-то такое кому-то другому. Обычно он называет девушек «детка», «милая» или «дорогая», потому что это легче, чем запоминать имена, которые у него больше никогда не будет возможности назвать снова. Но он обращается к ней по имени снова и снова, потому что он его знает, он знает ее, это Крисси. Потом она просит его, просит его, чтобы он вымыл ее изящную спину, ее гладкие плечи, ее сильнее ноги. Эдди думает, что он не умер, потому что просто не мог сделать что-то такое за свои двадцать лет на Земле, чтобы заслужить такую загробную жизнь, в которой Крисси ему доверяет, в которой она его хочет. Крисси хочет его настолько, что прыгнула за ним в портал в ад, настолько, что готова вымывать кровь с его волос, настолько, что он чувствует себя хорошим, чувствует себя чистым, чувствует себя любимым. Как ещё он может чувствовать себя с ней, здесь, вот так? Он осыпает ее кожу поцелуями. Крисси дрожит и прижимается к нему ближе, ахая. Она такая податливая, такая отзывчивая. Эдди хочет слушать ее снова и снова на повторе, пока не сможет повторить ее идеально по памяти музыкой. Ему кажется, что она может быть не против. Это похоже та то, как было на диване в подвале Майка Уилера, но только в сто раз лучше. Это сладкое чувство бурлящего возбуждения и комфорта так не похоже ни на какое из предыдущих сексуальных опытов Эдди, что он чувствует себя почти девственным, почти новым. Для него все по-новому с Крисси. — Как называется эта мышца? — спрашивает он, проводя пенистой мочалкой по мягким линиям ее тела. — Дельтовидная, — едва получается выдать у неё, глаза не отрываются от его, пока он вымывает грязь с ее кожи. — Ахуеть, ты такая умная. Что это за кость? — Ключевая, — Ахает она, ее веки тяжелеют. — Какая красивая, Крисси. А это что? — Мышца, — Пищит она, смыкая глаза, — Большая… — Крисси ахает, когда его ладонь опускается ниже, но она только ближе жмётся к нему, поэтому он не останавливается. — Грудная. — А это? — Наружная косая? — говорит она вопросительным тоном, ее голос надламывается. — А вот здесь? — О, Эдди, я не знаю… — Она краснеет, запинается, закусывает губу. — Можно я прикоснусь к тебе? — спрашивает Эдди, когда они наконец-то чистые, и все следы Изнанки смылись в слив. Он пробегается рукой вниз, чтобы замереть на кудрявом треугольнике по центру ее бёдер. (Она не смогла вспомнить название мышц в ее ногах; пиздец, Эдди ещё никогда не был такой возбужденный.) Он обожает ее смех, обожает его, но есть ещё другие звуки, что он хочет от неё услышать, другие удовольствия, которые он может ей подарить. Она рвано дышит, когда ее рука соскальзывает с его плеча вниз по груди, останавливаясь на косточке его бедра. — Ты первый, Эдди. Пожалуйста. — Господи Иисусе, — рычит он, отстраняясь и проводя по ее щеке костяшками пальцев. Она закусывает его руку, сверкая передними зубами, и это Эдди ее такому научил, потому что до этого она его не кусала. Боже. — Как вежливо, бля… — и да, он хочет кончить, но за ним еще есть должок, и он хочет чтобы она почувствовала то, что чувствует он. — Но ты… Ты спасла… Ты залезла… Ее глаза почти полностью чёрные, огромные зрачки окружает только тоненькое кольцо голубого. — Это не обмен, — настаивает Крисси. От ее слов щемит в груди. Это всегда был обмен. Эдди никогда не кончал первым, после того первого позорного случая, когда ему было шестнадцать, и у него произошёл первый поцелуй и первый трах в двадцатиминутный отрезок времени. Но, по крайней мере, это значит, что для Крисси это было по-другому, и бля, он рад, что Джейсон хоть это сделал правильно. Но Эдди не может думать о Джейсоне, когда маленькая ладошка Крисси, скользкая от кондиционера для волос, требовательно прижимается к его бедру. — Я не продержусь… — Вырывается у него, пока он сжимает зубы так, что они чуть ли не крошатся. — И не надо. — бормочет она ему в раковину уха. Как он может ей отказать? Сердце Эдди подпрыгивает, когда он кивает и ахает ей в рот, стоит ей только обхватить его ладонью. Существование сужается к звуку воды, стучащей об мусорный пакет вокруг ее гипса, к вкусу клубничного джема на ее языке, к запаху розмарина и мяты в ее волосах, к движению ее пальцев, к давлению ее хватки, к мягкости ее тела, к нежному жару ее желания, к дням, годам, векам проведённым в желании быть с ней. Потом она шепчет его имя, как мольбу, как молитву, как напоминание того, что это она, и что это он, и что это они здесь, и они вместе, и что больше ничего не имеет значения, ничего больше не существует. Весь мир сокращается до тихой, пустой точки, когда Эдди жарко и быстро кончает Крисси в руку, обрывисто повторяя только одно слово об ее губы, ее щеки, ее лоб, когда он рассыпается на кусочки. *** Это по-другому с Эдди. Крисси знала, что так будет. Она никогда по-правде не хотела, чтобы Джейсон ее трогал, и она никогда по-правде не хотела трогать его. Это было просто тем, что порой случалось. Даже когда она брала Джейсона в рот, это было больше как способ отвлечь его или перенаправить. Но ох, как ей нравятся прикосновения Эдди. Она не могла ими насытиться. Его руки казалось были повсюду одновременно, и когда он не целовал ее, то он говорил. — Ты просто ахуеть какая красивая, Крисси, — пробормотал он ей в шею, проводя губами по чувствительной коже. Джейсон всегда называл ее «деткой», но Эдди говорит «Крисси», как будто ее имя было особенным, как будто он был в восторге, что это была именно она. — Господи Иисусе, это горячо, — он почти прорычал, когда она назвала какую-то случайную мышцу, и она даже не была уверена, что правильно. Это была ее дельтовидная мышца или ее трицепс? Это была икроножная или камбаловидная? У неё вообще были мышцы? — Блять, как же мне с тобой хорошо, — вылетело у него с придыханием, когда она провела рукой по его подрагивающему животу. Каждая капелька его похвалы, каждая улыбка, каждое прикосновение, оно словно выжигало ее изнутри. Душевая вода и мыльная пена, что пахнет как он — ничто, по сравнению с тем, какое удовольствие приносит ей Эдди, ее телу, ее сердцу. Крисси нравится трогать Эдди. Она хочет потрогать каждую его часть, сделать так, чтобы он почувствовал то же, что и она. Она никогда раньше не хотела потрогать пенис, но у Эдди он почти красивый, как и все остальное в нем. Он у него подпрыгнул, когда она провела по нему пальцами, и то как он ощущался между их телами, скользкий и толстый, вызывало в ней чувство предвкушения, а не угрозы. Когда он скользил у неё в руке, твёрдый, горячий и его, Крисси запульсировала и сжалась вокруг пустоты, и такого точно никогда не было раньше. Она знает, что дело не в душе, когда она наконец-то понимает о чем говорила Дженна, когда рассказывала, что из-за парня девушка может намокнуть. Эдди подавился ее именем, оно подрагивало на его губах, когда он целовал ее снова и снова, стоило ему кончить. Это было лучше чем клубничный молочный коктейль. Это было лучше чем полеты в воздухе на тренировках. Это было лучше всего на свете. После, Крисси не чувствует себя противно, как когда Джейсон кончал ей на юбку или ей в рот на заднем сидении его машины. Крисси могущественная, дикая, живая и пульсирующая. Просто в один момент Эдди из напряженной пружины превращается в расплавленную негу, словно его оргазм смыл каждое переживание из его головы. Он целует ее, медленно и глубоко. Его темные волосы липнут к ее коже, пока его дыхание выравнивается. Все вокруг тёплое, воздух пахнет его мылом, розмарином и мятой. Руки Эдди поглаживают ее вверх и вниз по бокам, по спине, по ее целой руке, а потом по косточкам ее бёдер, пока вода с душа смывает его с ее пальцев. Потом его губы соскальзывают с губ Крисси, и он склоняется ниже, чтобы прижать влажный, открытый поцелуй к изгибу ее челюсти, ее шее (и господи, его зубы на ее шее — просто что-то космическое). Он двигается медленно, словно он потерялся в мечтательном сне, словно у него есть все время в мире, чтобы свести ее с ума. Напряжение уже накаляется в Крисси и она сжимается под его ласками. — Расслабься, — говорит ей Эдди. Его пальцы подрагивают вокруг ее бёдер. — Я с тобой. — Крисси знает, что это так, но она не может расслабиться когда он прикасается к ней. Это больше похоже на сладкое, чувственное безумство, когда его губы опускаются на ее грудь, посасывая ее за сосок, пока она не ахнет. — Тебе это нравится? — спрашивает он, поднимая на неё взгляд. Его шея и грудь окрашены красным под его прилипшими кудрями. — Скажи мне, что тебе нравится. Крисси кивает и использует свою целую руку, чтобы убрать волосы с его бровей. Его глаза такие большие, такие темные. — Мне нравится все, когда я с тобой, Эдди. — ее голос высокий, воздушный и твёрдый, потому что он должен знать. Эдди хрипит, будто в любой момент умрет и проводит языком длинную линию от ее рёбер до ключиц, задевая по пути ее сосок, когда одна из его тяжелых ладоней скользит к Крисси между ног. — О, — выдыхает Крисси, сжимая его руку бёдрами и потираясь об его пальцы, крепко зажмуривая при этом глаза. — Это мне тоже нравится. Твои руки… — Ты с пол-оборота заводишься, да? Такая мокрая. — его губы теперь прижимаются к ее животу, и он звучит отчаянно. Крисси тоже в отчаянии. Она не знает, что он имеет ввиду под «пол-оборота», но она кивает, потому что она правда мокрая, и она будет согласна со всем, что он говорит, когда его длинные, талантливые пальцы скользят между ее складок, поглаживающие, ищущие и находящие. Ее глаза резко распахиваются, когда колени Эдди падают на пол душа. Его волосы оказываются повсюду, они стремятся вниз по его спине, а его мозолистые пальцы так и не останавливаются между ее ног, когда он прокладывает цепочку поцелуев от ее пупка до изгиба ее бедра. Мышцы на его предплечье двигаются и подрагивают в ритм с его пальцами, когда он использует свою вторую руку, чтобы развести ее колени. Крисси ахает, потому что мальчики не… Джейсон бы никогда… Крисси никогда не хотела… Но она хочет Эдди, хочет его так, будто если не получит, то просто умрет. Сильная рука Эдди обхватывает колено Крисси сзади. Он смотрит на неё снизу вверх, будто кающийся в молитве, словно она божество, и он молится на неё. — Пожалуйста… — шепчет он. Крисси лихорадочно кивает и приподнимает колено, что он держит. Это очень откровенно. Это должно быть странно, но это не так, ведь это Эдди, и он смотрит на ее промокший центр, словно голодающий на еду. — Вот же бля, — задыхается Эдди, его грудь тяжело поднимается и опускается. Это череп. Она видит ее. Татуировку. И ещё паука сверху. Ей никогда не нравились пауки, но ей нравится этот. На его шее, аорта Эдди дрожит и пульсирует в том же ритме, что и центр таза Крисси. — Какая ты хорошая, Крисси. Такая милая. — у него снова стоит только от того, что он ее трогает, и это так сильно на неё влияет, что просто не описать словами. Эдди сокращает состояние, пока все, что Крисси может видеть, это его темные кудри рядом с всплеском ее светлых, а потом ее глаза закрываются, потому что он целует ее в той части, о которой она знала только с рисунков, с книг, с того, как Джейсон грубо ее хватал, и с ее собственных беглых исследований поздними ночами, пока она слушала «Purple Rain». Но то что происходит сейчас — намного лучше, потому что это он. Она забывает все слова кроме его имени, и «да», и «о», и «вот здесь», и «пожалуйста». Когда ее ноги начинают дрожать, Эдди просовывает своё плечо под ее второе колено и полностью поднимает Крисси от земли, придавливая ее к стене, поддерживая ее руками за зад. Здоровая рука Крисси хватает его за волосы, и он стонет прямо в ее центр. Его язык широкий, горячий и ощущается сразу повсюду. Не существует ничего, кроме придерживающего ее Эдди, кроме нового чувства полета, пока он снова рушит все законы гравитации, нет ничего, кроме магнитного притяжения его губ, бушующего урагана в ее сердце и неизбежного факта ее оргазма, что взрывается в ней, словно сталкивающиеся звезды. Это похоже на то словно она падает сквозь черную дыру в новую вселенную, в которой тела существуют только для этого, теперь она знает, что это именно так, что они не созданы ни для стыда, ни для ненависти. И они не позволят наступить концу света, потому что это не может быть концом. Это только начало. *** У Эдди получается подарить Крисси ещё один оргазм этой ночью (или утром, он не знает, ему все равно). Они в его постели, все ещё влажные и тёплые после душа, мусорный пакет был сорван в спешке, как только они завалились в его комнату. Она хотела посмотреть на рану на его голове, но она уже не кровоточила, а ее ноги не то чтобы держали ее, поэтому Эдди закинул Крисси на плечо (вроде так и не так, как когда они убегали из дома Крила) и кинул ее, смеющуюся и очаровательно голую, на постель. У них не было презервативов, но это ничего, это хорошо. Он настолько твёрдый, что уже подтекает, но ему плевать. Он не хочет спешить с ней, и ничего плохого не может произойти, потому что они слишком счастливы, вместе, в этом моменте. Они смогут разобраться со всем остальным позже. Он вставляет свои пальцы обратно в сладкую, мокрую киску Крисси, пока целует ее полные губы, кусает ее тонкую шею, посасывает ее розовые, похожие на ее румянец, соски. Ей нравится его вторая рука у неё в волосах, которая не тянет, а просто придерживает, поглаживает ее лицо. Она извивается, хватает его целой рукой за двигающееся запястья и говорит ему, что он «красивый» и «прекрасный», что он «идеальный». Она выстанывает ему, что его пальцы делают «так как надо», говорит ему насколько в безопасности она себя с ним чувствует, насколько смелой она себя с ним чувствует. Никто никогда не говорил ничего подобного Эдди, и он знает, что может кончить снова просто от ее голоса, что хвалит его. Или от ее глаз, что наблюдают за ним. Он потирает ее медленно и чувственно, говоря с ней при этом, распаляя ее до предела, пока она не начинает хватать воздух вперемешку с его именем, пока не заливается краской и не начинает умолять «пожалуйста, Эдди, поцелуй меня, пожалуйста». Она цепляется за него, будто тонет, когда он возвращается к ее губам, его пальцы внутри неё меняют направление вверх, а большой учащает круговые движения, пока она пульсирует и трепещет. Эдди хочет поблагодарить всех, кто до этого им командовал, всем, кто тянул его туда, куда им хотелось, потому что теперь он может делать это для неё, и только для неё. Только для неё. — Вот так, — бормочет он в ее открытый, стонущий рот. — Кончи для меня, Крисси. И она так и делает. Эдди отстраняется, чтобы понаблюдать за тем, как оргазм растекается волнами через ее тело. Он начинается с ее сжатых мышц вокруг его мокрых пальцев, потом проходит по ее плоскому животу вверх, к ее груди, плечам, к ее изогнутой спине и открытому, хватающему воздух рту. Она содрогается от него. Это самая жаркая вещь, что Эдди когда-либо видел, и когда Крисси издаётся писклявый, высокий стон и сильно содрогается в последний раз, то похоже на то, словно оргазм передаётся с ее тела в его, потому что он снова кончает, просто от того как ее нога трется об его член, а ещё от вида, звука и ощущения ее экстаза. Это конечно совсем не похоже на то, как он кончил ей в руку, но это их первый совместный оргазм, и поэтому он становится самым лучшим в жизни Эдди. После, она едва может говорить. — Эдди, — стонет она, выжатая и расплавленная, пытаясь поднять руку в его сторону, требуя его к себе обратно. Ее вид, голой, перенасыщенной, и все ее жаждущей его близко, ближе… Это впивает ее крючки ещё глубже в его душу. Эдди так благодарен за то, что попался на ее удочку, за то, что его поймали. Он слизывает ее вкус со своих пальцев, вытирает себя об одеяло и падает рядом с ней на постель, и блять, он никогда не захочет стирать это белье, даже если знает, что это странно. Крисси жмется к нему, зарываясь лицом в изгиб его шеи и плеча, ее гипс немного царапает его чувствительную в этот момент кожу, когда он притягивает ее к себе еще ближе. Он никогда не делал этого, эти посткоитальные обнимания, но это оказалось лучше, чем любой наркотик, что он пробовал. Похоже на то, будто Крисси хочет залезть ему под кожу, и Эдди бы ей это позволил. Она прижимает свое тело к длине его тела, ее маленькие пальчики на ногах упираются в его голени, ее розовая кожа такая теплая. Эдди тянется к ее сонной сладости и усыпает ее волосы, щеки, нос, и все ее лицо маленькими поцелуями. Он поддается этому блаженству, поглаживая ее по спине и бормоча какие-то глупые влюбленные звуки. Все получается чисто инстинктивно. Он надеется, что делает все правильно. Он хочет делать для нее все только правильно. Она медленно возвращается в себя, ее дыхание выравнивается до нормального ритма, и Крисси принимается целовать его шею, плечо, его грудь. Она говорит ему какой он «чудесный», «идеальный» и «хороший». В этот момент его сердце ощущается слишком большим для грудной клетки. Когда она тянется вниз, чтобы снова к нему прикоснуться, то он трясет головой, сплетает свои пальцы с ее и ласкает поцелуями ее костяшки. Крисси недовольно стонет, когда он в конце концов встает, чтобы надеть трусы. Он быстренько прошмыгивает в ванную, чтобы собрать их вещи и захватить кассету с Принцем. Когда он возвращается в спальню, то Крисси издает мягкий, счастливый звук, который перекатывается в его имя. Он знает, что это пиздец, но эти маленькие звуки так много для него значат. Он думает, что ему стоит записать их, чтобы кто-то включил их, если Векна когда-либо попытается на него напасть. Это быстренько вытащит его обратно к ней. Он устанавливает на стереосистеме функцию повтора и включает «Purple Rain». Сонно моргая, уже в полудреме, Крисси заставляет его найти им веревочку (шнурок со старых ботинок Уэйна). Эдди натягивает на нее футболку с обложкой альбома Black Sabbath, прежде чем связать их запястья вместе на скользящие узлы. Потом, потому что она любит командовать и просто блестящая, она требует, чтобы он завел будильник на утро. Когда он наконец-то укладывается в постель, то Крисси поворачивается к нему, укладывает голову ему на плечо и засыпает буквально моментально, уложив левую ладонь ему прямо на сердце. Эдди еще долго не может уснуть, хоть он и пиздец как устал. Идея того, что он может проспать такие уникальные моменты, в которые она дышит у него на груди с расслабленными бровями и беспечным лицом, кажется ему просто смешной. С чего бы он тратил это время на сон, когда все может закончится в любой момент? Эдди задвигает эту мысль подальше, потому что если он на ней зациклится, то совсем растеряется. Он смотрит на веревочку, которая их связывает, слушает её дыхание и думает о письмах из колледжей, о которых она ему рассказывала. По тону Крисси было понятно, что больше всего в ней вызывала восторг Калифорния. Там ей предложили стипендию группы поддержки, о существовании которой до этого момента Эдди даже не подозревал, а еще у этого универа главным талисманом был желтый слизняк. Все это поднимает его на вершину рейтинга Эдди, даже если он не поедет с ней, потому что тогда ей не придется зависеть от денег ее родителей, и еще она будет носить чирлидерскую форму с символикой слизняка, а это просто… Слишком хорошо. Она сказала, что это рядом с Сан Франциско, рядом с океаном. Ему кажется, что ей это понравится: тепло, солнце, вода. Это может пойти ей на пользу. Это может сделать ее счастливой. Когда сон в конце концов накрывает его, то Эдди снится она. Они в его фургоне, едут к морю. Эдди никогда раньше не видел океан, но во сне его воды переливаются голубизной глаз Крисси, а волны разбиваются об берег со звуком ее смеха.