Без правил

Кристина делает вид, что меня не существует. Первые дни я ещё невольно поворачиваю голову, когда слышу хрипловатый уверенный голос. Потом будто непроницаемая пелена накрывает. Но я не могу развидеть то, что до сих пор ощущается таким близким: мягкие волосы, серо-голубые глаза, постоянно меняющие оттенок, не совсем идеальная, настоящая, живая кожа, не замазанная косметикой. Образ Кристины словно отпечатался у меня на сетчатке. Даже с закрытыми глазами я продолжаю видеть её. В детстве я придумала способ справляться с кошмарами, которые выглядели слишком реалистично. Мысленно я брала клубок чёрных ниток и обматывала свой страх до тех пор, пока вместо какого-нибудь жуткого клоуна с кроваво-красной улыбкой не оставалось просто чёрное пятно. Теперь точно таким же образом я избавлялась от Захаровой. В моём воображении Кристина — испуганная, удивлённая, улыбающаяся, равнодушная — постепенно исчезала под слоями ниток. Исчезала из моей жизни... — Ты чего такая тихая? — спрашивает мама. — Как дела в школе? Все, что её интересует, это мои «дела в школе». — Все нормально, мам. Я пытаюсь заставить себя слушать учителей, делать домашние задания, но ничего не выходит. Мама сказала бы: совсем обленилась. Теперь, когда мои вечера ничем не заполнены, дни становятся такими же тусклыми и хмурыми. Год назад я заставляла себя двигаться, у меня была цель: закончить музыкальную школу. Теперь цель достигнута, диплом с тройкой по специальности пылится на видном месте — пусть мама порадуется. А на смену лихорадочному желанию сделать всё идеально пришла пустота. Эта пустота никому не заметна, потому что я продолжаю двигаться по инерции. Но когда я прохожу мимо его комнаты, то ощущаю, как мою пустоту тянет туда, словно отколовшуюся частицу к более сильному магниту. После того, как история с Кристиной перестаёт волновать меня, я позволяю себе минуту слабости. Я распахиваю дверь и вхожу в его комнату. Внутри темно и даже будто холоднее, чем во всей квартире. Я провожу взглядом по голым стенам, однотонно-серым в сумерках. Мне хочется, чтобы здесь оставались призраки. Может, странная тень на стене, напоминающая о прошлом. Или шорох под кроватью. Или запах, который я никогда не смогла бы описать. Пустота внутри меня дрожит и мечется, создавая иллюзию жизни. Я провожу рукой по покрывалу, разглаживая складки. Мама иногда спит здесь, когда отец напивается в хлам, настолько, что находиться с ним в одной комнате становится невозможно. Здесь нет его вещей из старой квартиры — ни постеров со стен, ни книг о приключениях, ни макетов кораблей. Я сама видела, как он топтал модели парусников ногами перед отъездом, а потом аккуратно смёл обломки в мусорный мешок. Книги, потрёпанные корешки которых я разглядывала всё своё детство, исчезли. Я их так и не прочитала. Если бы было можно, я растоптала бы заново хрупкую красоту, которую он творил столько лет. Я бы выколола глаза длинноволосым уродам с постеров за то, что всё детство мне приходилось слушать их оглушительные завывания. Я бы порвала его книги, уничтожила любую память о нём. Остаётся одна проблема — я. Я — то самое напоминание, от которого мне никогда не избавиться. Я сгребаю покрывало и стискиваю его, глядя на свою руку. Даже в полумраке заметно, как белеют костяшки. Может, я сильнее, чем думаю? Может, я одним взглядом смогу разрушить дом? Ну, или хоть поджечь эту кровать? Спустя пару минут ничего не происходит. Я разжимаю пальцы и снова чувствую себя слабой. Последний пункт моего путешествия — шкаф для одежды. Я распахиваю дверцу, провожу ладонью по плечикам. Часть вещей здесь мамина. Я ощупью нахожу его старую кожаную куртку, трогаю за плечо так, будто это живой человек. Так, как никогда не осмелюсь сделать наяву. На полках пара сложенных футболок, свитер, спортивная одежда. Я тяну к себе рукав свитера. Он колючий, пахнет мокрой псиной. Мама его вообще стирала? Я провожу рукавом по щеке, кожа загорается от этого лёгкого прикосновения... Хлопает входная дверь. Я отпрыгиваю в ужасе, как попало запихиваю обратно одежду, наваливаюсь всем телом на дверцу шкафа, чтоб побыстрее закрыть. Паника стучит в горле. Я прислушиваюсь. Снаружи тихо. Может, показалось? В прихожей стоит, покачиваясь, отец и снимает с себя куртку. Очень долго снимает. Сначала никак не может зацепить одной рукой рукав, потом тянет не в ту строну... Он ещё относительно трезв, поэтому удивляется: — Ты чего там? — и кивает головой в строну комнаты. — Пыль вытирала, — невозмутимо отвечаю я. Пофиг, что в комнате темно, а в руках у меня нет тряпки. В таком состоянии мелочи его не интересуют. Сейчас он натянет свои треники вместо джинсов. Если сможет попасть в штанины. Не помыв руки, усядется на кухне. И будет вливать в себя алкоголь стопка за стопкой, пока не заснёт прямо там, сидя. С утра он будет всем недоволен. К вечеру либо опять накатит, либо уедет. Самое плохое, что завтра суббота, выходной, а значит, скандала с мамой не избежать. Она опять будет кричать и жаловаться, что вынуждена тащить на себе всё — и дом, и ребёнка, то есть меня. Что денег, которые он даёт, ни на что не хватает, а ребёнку нужны осенние сапоги, из старых выросла. И я буду ненавидеть своё тело, которое растёт так быстро. Одежды и особенно обуви на меня не напасёшься. Может, каждый по отдельности мои родители и неплохие люди, но жениться, а тем более рожать детей, им точно не стоило.