Двадцать первое сентября
2 ноября 2022 г. в 15:09
Впервые за много дней хочется идти в школу. Интересно, изменит Захарова своё отношение ко мне, или вчерашний разговор в кабинете химии окажется странным сном.
Я уговариваю себя не ждать, но когда Кристина входит в класс, не могу оторвать от неё взгляд. Она специально смотрит в пол, направляясь к своей парте в сопровождении Андрющенко. Почему Лиза вечно за кем-то таскается? Ей так необходимо покровительство более сильного, чтобы существовать? Или она просто боится остаться в одиночестве?
Проходя мимо, Лиза пинает мою новую сумку так, что та падает в проход. А потом ещё наступает сверху. Слышится хруст. На чёрной коже остаётся отчётливый грязный отпечаток кроссовки.
— Ой, прости! Я нечаянно.
Вижу по глазам, что ей весело. А Кристина ничего не говорит. Не понимаю, что за игру она ведёт. Но очень хочу выяснить...
Мама приходит с родительского собрания поздно. Я слышу, как она раздевается, роняя что-то в прихожей. Потом сразу проходит на кухню, включает вытяжку.
Сегодня ей придраться не к чему: посуда и пол помыты, мусор вынесен. Я хорошая дочь.
— Света! — зовёт мамин голос. Он не сердитый, а очень усталый, поэтому я спешу к ней.
— Помоги мне разбить яйца!
У мамы патологический страх микробов. В детстве, когда я случайно падала, мама заливала крошечную ранку буквально литрами йода, а при малейшем подозрении на инфекцию закармливала антибиотиками.
Разбиваю в кастрюлю четыре яйца и тщательно мою руки с мылом.
Удивительно, что на ночь глядя мама решила жарить блины, сама она их никогда не ест.
— Света, нам надо поговорить!
Такое начало не предвещает ничего хорошего.
— Почему только сегодня я узнаю от Лауры Альбертовны, что ты выбрала сдавать на ЕГЭ химию и биологию?
Она смотрит строго и требовательно. Я пытаюсь избавиться от чувства, будто стала меньше ростом как минимум вдвое.
— Да, мам.
Я не буду оправдываться. Это ведь мой выбор и моя жизнь.
— А как же экономический? Ещё не поздно передумать. Поменяй предметы!
Качаю головой:
— Я уже решила.
— У нас в городе нет медицинского вуза. Тебе придётся уехать, жить в общежитии!
Киваю.
— Ты не сможешь в общежитии!
Спор ни о чём. Я не узнаю, смогу или нет, пока не попробую.
— На врача учатся долго! Когда ты собираешься детей рожать?
Мама расстроена, как будто, рожу я ребенка до тридцати или нет, решит мою дальнейшую судьбу.
— Света, ну ты же у меня умница! Ты понимаешь, что врачи нынче получают копейки, работая в три смены. Мы не в Москве живём! Да ещё ночные дежурства! Ты испортишь себе здоровье!
Конечно, я ожидала, что у мамы найдётся тысяча возражений. В своём воображении она уже распланировала моё будущее: экономическая специальность в местном вузе, замужество, двое детей до тридцати, ипотека и кредит на машину.
В моих планах на жизнь всего этого нет.
Я не могу рассказать о том разговоре, который случайно подслушала летом и который перевернул всё в моей голове. Мама расстроится и начнёт орать, что меня это не касается.
Я цепляюсь за первую, пришедшую в голову, мысль:
— Вот когда бабушка умирала... Если бы я была врачом, то смогла бы помочь!
Мама вздыхает, её лицо кривится от жалости:
— Света, у бабушки была четвёртая стадия рака, она отказывалась от операции. Ей никто не смог бы помочь.
Я знаю! Сейчас я всё это понимаю! Но разве мама тогда не могла как-то уговорить бабушку? Я не верю, что совсем ничего нельзя было сделать! Только маму, как обычно, больше волновали свои проблемы!
Я вцепляюсь в спинку стула до боли в пальцах. То, что я собираюсь сейчас сказать, говорить нельзя. Но если я не выпущу это, моя голова взорвётся!
— Мама, это несправедливо! Почему твой сын делает, что хочет, а на мне ты отыгрываешься?
Крик из души. Но мама не слышит. Она морщит лоб, недоверие в её глазах сменяется спокойствием, когда она обьясняет мне, словно неразумному ребёнку:
— Как это, делает, что хочет? Он учился, теперь работает. Ну не закончил учёбу, не сложилось...
Она просеивает уже четвёртую чашку муки, продолжает нагребать и трясти сито. Похоже, блинов сегодня не дождаться.
Нет сил, чтобы продолжать этот разговор — я выплеснула себя, опустошила гневом и ненавистью. Но опять осталась незамеченной и не понятой.