Без правил

В голове гудит, деревья и фонари по сторонам тротуара качаются одновременно, и я не понимаю, как это возможно. Он вернулся в шесть утра. Я знаю точно, потому что не спала. Вчера вечером, после того, как мама всё-таки заставила съесть этот грёбаный тортик, меня вырвало. Никогда не испытывала настоящего похмелья, но, кажется, ощущения должны быть похожи. Меня выворачивало наизнанку, я пила воду, чтобы смыть этот мерзкий привкус кислоты с желчью, меня выворачивало снова. И так несколько раз. Мама решила, что это отравление или вирус, предлагала остаться дома. Но я наврала, что сегодня важная контрольная, и вот, едва удерживая равновесие на скользком тротуаре, пытаюсь добраться до остановки без происшествий. На улице, правда, стало полегче. Морозный воздух, влажный после вчерашнего дождя, смывал с меня невидимую жирную грязь, помогал распрямиться — я и не замечала, что дома всё время сутулюсь, будто на моих плечах тяжесть мира, — почувствовать лёгкость и свободу, несмотря на шаткую походку. Я понимала, что сбегаю. В который уже раз бегу вместо того, чтобы остаться и, возможно, поговорить. Сегодня школа — моё убежище. Где угодно будет лучше, чем дома... пока там он. Следующая неделя — зачётная перед каникулами. Учителя выведут предварительные оценки, хотя приоритетными считаются результаты за семестр, как в вузе. Если я не сдам долги, то выйдет неаттестация, и на хорошую отметку в семестре можно не рассчитывать — это нам объясняли ещё в начале года. Только с математикой у меня всё прекрасно. По литературе я не сдала ни одного сочинения. Информатика и биология — пустые колонки за письменные работы в электронном журнале. Понимая, какой объём работы предстоит сделать всего за несколько дней, мечтаю, чтобы прямо сегодня мои страдания окончились под колёсами какого-нибудь Мерседеса. Обидно будет, если меня переедет шестёрка. Вхожу в класс и замечаю, что Кристина практически лежит на коленях Мишель, улыбается блондинке снизу вверх, заигрывает. Неприятное чувство царапает изнутри, срывая с уже подживших эмоций корочки. Кровоточащее сердце — не просто фигура речи, я ощущаю себя голой, запятнанной ржаво-красными следами, будто мою боль может видеть каждый в этом кабинете. Юлька с кислым выражением лица бросает: — Привет. Она как-то изменилась за последнее время. Нахальство и стремление во всё совать длинный нос стёрлись, сменившись отрешённым равнодушием. Может, конечно, болезнь так на неё повлияла, но я обещаю себе, разобравшись с оценками, обязательно задать ей вопросы и не успокаиваться, пока не добьюсь правды. Математичка на уроке решает огласить список олимпиадников: — Малышев Саша, Романовский Андрей и... Ярцева Света. Что? Нет! Я не давала согласия. Не собираюсь тратить время и силы на то, что больше не пригодится. — Я не буду участвовать! — Света, как же так! Ты ведь с пятого класса ходишь! Ты должна защищать честь школы! Тем более на экономическом математика очень даже пригодится... — Я не иду на экономический! И математику сдаю не профиль, а базу! — понимаю, что кричу, но не могу остановиться. — Возьмите лучше Полину. Или Лизу! Возмущённая отличница Полина оборачивается, одаривает сердитым взглядом. Знаю, что она не откажется сходить на олимпиаду. Может, это и нечестно — мне плевать. Звенит спасительный звонок с урока. Вылетаю первой из кабинета, чтобы скрыться в туалете. Кажется, меня сейчас снова вырвет, хотя в желудке пусто со вчерашнего дня. Пластиковые окна здесь закрыты на ключ, и в сортире висит стойкий запах табака — кто-то уже ухитрился накуриться дешёвых сигарет прямо во время первого урока. Тошнота проходит, сменяясь раздражением. Ненавижу этот запах, сразу начинает першить в горле, слезятся глаза, и мне плевать, что какая-то дура не дождалась большой перемены или испугалась плохой погоды, чтоб покурить на улице. Разворачиваюсь, лишь бы поскорее выйти отсюда, и... Мы практически сталкиваемся с Захаровой лбами. Кристина напрягает плечи, открывает рот, чтобы выругаться. Но я не даю ей этого сделать. Хватаю за руку, дёргаю на себя, втаскивая в помещение, чтобы без помех захлопнуть дверь. Толкаю её на эту дверь и наваливаюсь следом. — Ты чё творишь?!.... Даю Кристине ровно секунду, чтобы заткнуться, а потом... падаю своими губами на её рот. По крайней мере, это ощущается именно так. Мы стоим вплотную, прижавшись сухими сомкнутыми губами, а я падаю... И мне по кайфу разглядывать выпученные глаза Захаровой и вычерчивать круги большим пальцем по её потной ладони. В дверь кто-то ломится, я чувствую это через содрогающееся тело Кристины. Пожалуй, хватит. Отступаю в сторону, и нас буквально сносит толпа десятиклассниц, человек пять. — Вы что тут, девки... — одна оглядывает нас подозрительно, потом принюхивается, — ...курили? Остальные матерятся. Так и хочется сказать словами покойной бабушки: ну что за молодёжь нынче пошла! Никому даже в голову не пришло, что мы... целовались. — Девки, сигой поделитесь? — нахальная малолетка — на самом деле, всего на год младше — так и лезет. Кристина спасает положение, вытаскивая из кармана штанов смятую пачку. Значит, она тоже сюда покурить пришла. Не понимаю, что на меня нашло, и как теперь себя вести тоже не знаю. Может, всё-таки вирус так повлиял на мой мозг. — Яра, блять, с тобой всё в порядке? — Кристина хрипит вполголоса, глядя куда-то в сторону. — Нет, — по крайней мере, это честно. Захарова поворачивается, разглядывает моё лицо так, будто что-то ищет. Мелкие родинки на моих щеках становятся обьектом её пристального внимания. — Идём к медику. Потом домой тебя провожу. Странно, что именно она принимает решения, но я не возражаю. Наши руки всё ещё сцеплены, в шумных коридорах никто не обращает на это внимания. Медик, выслушав историю про вчерашнее отравление тортом и покачав головой, отпускает меня с уроков. Кристине разрешение не нужно, она сама объясняется с математичкой, собирает свои и мои вещи... Даже застёгивает на мне курточку, пока я стою, словно в ступоре, боясь пошевелить ладонью, которая ещё помнит её тепло. На остановке, прячась под козырьком от дождя рядом с такими же мокрыми злыми людьми, мы снова берёмся за руки, прижимаясь плечами. И стоим так, пропуская автобусы один за другим. Кристина засовывает наши руки ко мне в карман, просто потому, что он больше. — Ко мне нельзя, — говорю, наконец, едва шевеля замёрзшими губами. — Почему? — Брат приехал. И когда приходит следующий автобус, она просто выталкивает меня вперёд, а сама уходит, не оборачиваясь.