Без правил

Меня никто не преследует. На улице морозный воздух заставляет сразу запахнуть пуховик. Надо уйти как можно дальше отсюда. Я бреду, оскальзываясь и запинаясь, между незнакомыми домами, пока ноги не отказываются идти дальше. Надо уже остановиться и нормально застегнуться. Накинуть капюшон. Отрезветь. Холодная скамейка у чужого подъезда почему-то кажется лучшим вариантом. Хочется упасть в снег, как в детстве, чтоб вдохнуть грудью прохладу. Я вся отвратительно липкая, пропитанная мерзкими запахами той квартиры. Лицо горит, размазанная косметика пополам со слезами ощущается, как корка. Наверно, в таком виде не стоит идти к автобусу. Мой рюкзачок остался в прихожей, но там ничего важного: немного денег, ключи от квартиры. Ключи! Не страшно. Мама наверняка дома и откроет мне. Буду надеяться, что под пальто порванные колготки незаметны. Укладку, превратившуюся в воронье гнездо, можно спрятать под капюшон. Надо хотя бы смыть макияж. Нагребаю полные ладони пушистого, как сладкая вата, обжигающе-холодного снега, тру лицо. Носовой платок, который завалялся в кармане, в моих руках покрывается тёмными разводами. Соскребаю тушь с ресниц ногтями, пока пальцы не становятся чистыми. Это даёт время подумать, отвлечься от неприятных ощущений между ног. Знаю, что виновата сама. Надо было уходить сразу и не пить с тем парнем, Алексеем. Я ещё легко отделалась, он меня не изнасиловал. Но телу всё равно — его трясёт от холода и пережитого страха. Маме, конечно, рассказывать нельзя. Она тоже скажет: сама виновата. Или устроит истерику, потащит в полицию... Нет, придётся что-то придумать. Пусть лучше считает, что я выпила лишнего, упала и порвала колготки. Мелочи в кармане хватит на автобус. Но, убегая, я окончательно заблудилась. Никогда не бывала в этом районе. Вокруг никого: ни бабулек на лавочках, ни мамаш с детьми на детской площадке. Зная улицу и номер дома, можно открыть карту в интернете. С другой стороны пятиэтажки старая разбитая дорога, за дорогой — гаражи. Нет, туда мне точно не надо. Заряда аккумулятора в телефоне осталось всего два процента, на морозе батарея садится быстро. Хорошо, что пуховик длинный, а то я уже не чувствую свои лодыжки. ЯндексКарты открываются, и я снова туплю. Поблизости три автобусных остановки. Какая именно мне нужна? Хочется сдаться и замёрзнуть прямо тут, на скамейке. А ещё хочется, чтобы каким-то неведомым образом он оказался сейчас в городе, приехал и спас меня. Целую минуту я трачу на то, чтобы представить, как подъезжает машина, он выходит, обнимает, и я рыдаю у него на плече, зная, что всё закончилось. А потом он забирает меня с собой... Телефон в руке умирает, окоченевший, как труп. И я тоже стану трупом, если прямо сейчас не начну двигаться. С каждым шагом боль в онемевших ногах проходит. Навстречу попадается старушка с палочкой. — Простите, где здесь остановка автобуса? Старушка смотрит подозрительно, шамкает морщинистыми губами, потом показывает палкой в том направлении, куда я шла. — Спасибо! Постепенно людей вокруг становится больше. Я иду по натоптанной тропе через дворы, мимо магазинчиков, аптек, парикмахерских. Из булочной доносится запах, от которого внезапно кружится голова. Сколько часов я не ела? Неважно. Денег всё равно не хватит. Людским потоком меня выносит к широкой дороге. Это точно не та остановка, на которой я выходила раньше. — Извините, отсюда можно доехать до центра? — спрашиваю я у женщины с маленькой девочкой. — Вам надо перейти на ту сторону. Могла бы сама догадаться. Женщина бросает взгляд мельком и отворачивается, значит, хотя бы выгляжу я нормально. Первый же подъехавший автобус набит людьми — выходной день, многие едут в центр, — это помогает удержаться на ногах, когда тело, размягчённое теплом, внезапно теряет опору. Истерика разрывает лёгкие. Пытаясь удержать частые всхлипы, задираю голову. Здесь, в толпе, у меня нет шансов остаться незамеченной. Рука, вцепившаяся в поручень, покрасневшая, обветренная кожа, расплывается шершавой кляксой, пока слёзы тянутся двумя ручейками, отогревая ледяные щёки. Никто не обращает внимания. С пересадкой мне удаётся добраться домой. Уже темно. Мама недовольна. — Ты почему на телефон не отвечаешь? — сердито требует ответа, пока я боком пытаюсь проскользнуть в свою комнату. — Разрядился, — показываю ей мёртвый, тяжелый, как кирпич, смартфон. Мама смягчается. — Ну как там? Много народу было? — Много. Все её друзья пришли, даже со спортивной секции, — вдохновенно вру я. — А из класса? — И из класса куча всех. Восемнадцать лет всё-таки... — А ну-ка, стой! — мама подходит ближе, принюхивается. — Да ты напилась что ли? На ногах не стоишь! Боже, а колготки где порвала? — Я... упала, мам, — бормочу, сгорая со стыда. Дважды: первый раз за то, что позволила этому случиться, а второй раз за враньё. — Ну до чего докатилась! Никогда не думала, что ты будешь напиваться, как твой отец! Неужели мало тебе было на него смотреть? Сама так же захотела? — Нет, мам, — я часто сглатываю, пытаясь удержать горько-обжигающую жижу, что заполняет горло. Ещё немного — и она выплеснется из меня. Прорываюсь к унитазу, а причитания мамы за спиной подстёгивают кнутом, усиливая спазмы почти до обморока. — Платье всё уделала, теперь только в мусорку! Ну, куда пошла? Иди в душ, я уберу тут! Мам, я правда благодарна, но не могу сказать об этом, потому что мне хочется только одного — лечь, и чтобы земля перестала качаться, как палуба корабля. Но сначала надо смыть с себя всё это — и липкое ощущение на руке, и саднящую тупую боль между ног. Меня рвёт в душе ещё несколько раз. Желчью. Вода утекает в слив, но я всё равно остаюсь испачканной. Грязь внутри, и к старой грязи почему-то налипает всё новая и новая.