Без правил

Я не понимаю, что за пиздец происходит в моей жизни с тех пор, как в наш город переехала Захарова. От таких стоит держаться подальше. Но меня притягивает к этому человеку, словно она — магнитная аномалия, словно внутри неё спрятан ответ на все вопросы. То, что Крис творит, это какой-то трэш: нелегальные гонки, бандитские разборки, алкоголь... Она помогла вычеркнуть из моей жизни Стаса, но в то же время из-за неё меня угрожали изнасиловать. Если Кристина не объяснит наконец, что происходит, я точно её ударю. В субботу ночью, после моего возвращения, у мамы началась истерика. Вернее, по её словам, истерика началась ещё раньше, когда она обзванивала приёмные отделения больниц и травмопункт, и нигде не могла найти меня. Естественно, она отыскала номер Лизиной мамы и узнала, что ни в какой театр мы с Лизой не собирались... Позвонила в полицию. Там с ней разговаривать не стали, посоветовали принять успокоительное и подождать. Мама выпила пузырёк корвалола, и к моему приходу была совершенно невменяемая. Она била меня тапком куда придётся и рыдала. Потом мы вместе отмачивали мои окоченевшие пальцы в кастрюле с тёплой водой, напились до икоты горячего чая, обнялись, опять поругались... Пришлось ей сказать, что я встречалась с парнем. У Захаровой должны были всю ночь гореть уши, потому что из-за неё мне пришлось наворотить такого вранья... Будто бы я с мальчиком ходила в кафе, а потом мы гуляли по городу, у меня разрядился телефон, я не знала который час, автобусы не ходили, ему пришлось подвозить меня на такси... Сама удивляюсь, как складно всё вышло. Ничего особенного, я же чемпионка по вранью. Есть дети, которые с раннего возраста занимаются спортом, а я училась врать. В моей семье по-другому не выжить. Конечно же, мама потребовала сказать, кто этот мальчик. Она-то знает, что я никуда, кроме школы не хожу. На данном моменте мой мозг замкнуло — я ляпнула первое имя, что пришло в голову. Костя Воронов. С его родителями мать близко не знакома и вряд ли полезет выяснять отношения. Отец Кости владеет бизнесом не только в этом городе. Возможно, наша квартира стоит меньше, чем он зарабатывает в месяц. Но, в отличии от Стаса, который «творческая натура», Костя точно уверен в своём будущем, у него распланирован каждый шаг. Потом я пожалела, что не назвала Малышева. Было бы забавно пригласить его к нам домой и посмотреть, как мама переварит подобное. Но даже так лучше, чем сказать ей правду. Мама живёт в своём идеальном мире, где пар мальчик-мальчик или девочка-девочка просто не существует. Для неё однополые отношения это «грязь и мерзость». Ну а я уже достаточно грязная. По крайней мере, поцелуи с Кристиной чище, чем то, что творится в моей собственной семье. Спать я легла в шесть утра, а уже через два часа меня разбудил звонок отца, который орал, что у бабушки в субботу был день рождения, а я, тварь такая, её даже не поздравила. Похоже, он и сам забыл, раз не напомнил мне об этом вчера в разговоре. В общем, спросонок да после бурной ночи я плохо соображала, но уловила, что отец едет домой, чтобы забрать меня в деревню. Пришлось подниматься, завтракать... Мама никогда в деревню не ездит: у неё со свекровью давний конфликт. Бабуля и меня терпеть не может, о чём с удовольствием напоминала всё детство, сравнивая с двоюродной сестрой: Машенька на скрипке играет, ей надо пальцы беречь, а ты, Светка, на фортепиано, тебе можно и грядки полоть, и посуду мыть... У Машеньки отца нет, ей сладости, игрушки... А тебе родители купят. Самой противны такие мелочные обиды, но раздражение от бабушки с её любимой Машенькой засело глубоко внутри тупым ржавым гвоздём, и каждый раз при встрече впивается в душу, заставляя крепче стискивать зубы, чтобы не послать их всех на три весёлых буквы. Так и сделаю, когда мне исполнится восемнадцать. А пока на любом семейном застолье я вынуждена присутствовать и слушать об успехах Машеньки. Бабушкина многочисленная родня неизменно умиляется, как кареглазая темноволосая Маша похожа на бабушку Марию, в честь которой её и назвали. Я рада, что пошла «не в масть». Во мне и в брате проявились рецессивные гены с маминой стороны. С точки зрения генетики, которую мы как раз проходим на биологии, это интересно. Раньше, пока был жив дедушка, любое застолье в деревне оканчивалось попойкой. Я пряталась на сеновале или в сарае, сбегала в огород, лишь бы не смотреть, как пьяные мужики обнимаются, рыгают или дерутся. Женщины никогда не напивались, но и не останавливали своих мужей. Даже бабушка терпела закидоны пьяного деда. Знала бы она, что её любимая Машенька бухает (и не только) с деревенскими парнями. У меня нет желания закладывать сестру. Несмотря на то, что Маша пользовалась моей добротой, просила прикрыть перед родственниками, не думаю, что бабушка настолько слепая, чтобы не замечать очевидного: её любимая внучка вовсе не идеал. Ненавижу лицемерие. Если Кристина попытается мне сегодня втереть какую-нибудь хуйню, мы жёстко поругаемся. А она словно понимает: весь день на уроках и переменах избегает взгляда. Возможно, ей стыдно, ведь она никак не пострадала, а на моей челюсти снизу два отчётливо-синих пятна — следы пальцев Вано. На затылке сбоку шишка от удара о дверь, а там, где этот урод тащил за волосы, кожа до сих пор горит. Пальцы на руках красные, сгибаются с трудом, поэтому почерк у меня сегодня «как курица лапой». Шестой урок заканчивается, теперь «дополнительная химия», как всегда по понедельникам. Но я боюсь, что Кристина съебётся домой, не дождавшись, как на прошлой неделе. Так не пойдёт, у меня накопилось слишком много вопросов. Хотелось бы подождать до дома и поговорить в спокойной обстановке... Я выставляю ногу в проход, когда Захарова, собрав вещи, направляется к выходу. Крис могла бы просто перешагнуть и продолжить движение, но она останавливается, смотрит, наморщив лоб, потом вскрикивает: — Ярка! Что «Ярка»?! Я уже семнадцать с половиной лет как... Светка. Глупое прозвище меня не остановит. — Разговор есть! — хриплю совсем как Кристина. Мы будто поменялись ролями. Захарова покорно ожидает, пока одноклассники группками вытекают из класса на свободу. Последней тащится Полина, оборачиваясь несколько раз. Кажется, хочет спросить, нужна ли мне помощь. Но так и не решается. — Кто такой Алик? Кристина присаживается на первую парту, бросая сумку на пол. Ноги ставит широко, уверенно, смотрит исподлобья. — С хуя ли мне знать? Может, общак держит, может, ещё чего. Меня такой ответ не устраивает. Под тяжелым взглядом Кристина снова начинает говорить: — Сам ко мне подвалил. — А откуда он узнал, что ты водишь машину? Захарова пожимает плечами: — Яра, блять, слухами земля полнится! Опять чужая наигранная фраза. — Ну, я у братухи тачку взяла погонять ещё летом. И меня тормознули за превышение... За то, что она гоняет без прав, значит, ничего не сделали? — ...Я ещё, типа, под синькой была... Хочется повернуть время вспять, чтобы никогда этого не слышать. — И ты согласилась участвовать в гонках? — Выигрыш обещали, они ведь со ставок навар имеют. Значит, Захарову подставили. Если большинство ставок было на Вано, а он проиграл — специально, конечно — значит, тот, кто поставил на Кристину, зная о её победе, собрал бабло. — И теперь они хотят, чтобы ты отдала им выигрыш? — Да там не так много. Но половину я уже потратила... — Кристина, блять, ну ты дура! — Завали ебало, Ярка! — Захарова вдруг выпрямляется во весь рост, и мне становится не по себе. — Что, очко поджалось? — скалится зло, а я понимаю, что сейчас выйду отсюда и больше никогда не посмотрю в сторону Крис. С завтрашнего дня она станет для меня пустым местом. Кристина надвигается маленькими шагами. Наши взгляды спаяны большим, чем симпатия или похоть. Она мягко касается синяков, оставленных Вано, проводит ладонью вниз по шее, расставленными пальцами вымеряет ключицы в расстёгнутом вороте блузки. — Деньги я найду, не ссы! Забудь всё, что было. Я читаю в её глазах восхищение, прежде чем мы целуемся. В этот раз на равных. Никто не хочет отдавать. Мы одного роста, и поцелуй похож на борьбу, когда каждый из противников держит другого в удушающем захвате. Стук захлопнувшейся двери заставляет отпрянуть в сторону. — Кажется, тут закрыто, — голос Малышева доносится из коридора...