Без правил

— Кажется, тут закрыто, — голос Малышева доносится из коридора... — Дак у меня ключи есь. А ну, двиньси! — ключ скрежещет в замочной скважине. — Открыто тута! Дверь распахивается. Бабуля-уборщица брякает на пол ведро со шваброй, расплескивая пену. — Дивчата, а вы чиво тута вожгаетесь? Дежурные ишо, а стулья не подняты, пол не метён! Быстренько давайте! Я пока в колидоре уберуся... Пока мы с Кристиной, застыв, соображаем что делать, уборщица резво развернулась и, едва не споткнувшись о Малышева, выскочила из кабинета. — Ишо дрищ энтот барагозит тута! Вот детки нонче пошли... — судя по затихающему сердитому ворчанию, бабуля удалилась. — Я тетрадь забыл, — смерив нас острым взглядом, Малышев бочком протиснулся к своей парте. Мы обе внимательно наблюдаем, как он обошёл абсолютно пустой стол, даже на пол глянул. Естественно, никакой тетрадки там не оказалось. Пожав плечами и снова глянув на нас из-под длинной чёлки, парень скрылся за дверью. — Давай, валим! — Кристина закидывает ремень сумки на плечо. — Нет уж! Придётся дежурить, а то уборщица скандал устроит, Лауре ещё пожалуется... Надо вспомнить, кто сегодня должен был убираться в классе. Похоже, как раз Малышев, он сидит один за партой. Наверно, куда-то выходил, а потом вернулся... Скорее всего, он видел нас с Кристиной, но прикрыл перед уборщицей. Зачем? Готовит какую-то пакость? Если он распустит слух о наших отношениях, я уйду из школы. Наплевать, сдам ЕГЭ самостоятельно. Если придется терпеть издевательства и подколы снова, я не вывезу. Кристина сильная, она может дать в рожу любому. А я, как эта вонючая тряпка для доски, — вся в дырах. Пока Кристина поднимает стулья, я подметаю пол. Мы даже это не обсуждаем, но вся работа, требующая аккуратности, на мне. Кривые пальцы Захаровой способны разве что мяч поймать. Перфекционизм это у меня наследственное, Крис придётся подождать, пока я дочиста отмою доску. Думаю, пятнадцати минут на уборку нам достаточно. Руки совершают действия, за одиннадцать лет доведённые до автоматизма, а у меня появляется время подумать. Никаких противостояний с классом или с родителями я не хочу, значит, пора прекращать эти игры с Кристиной. Мы зашли слишком далеко. Но как дать ей понять, что я желаю вернуть наши отношения на дружеский уровень? «Френдзона» звучит ужасно глупо. Наши пару поцелуев и одно недо-свидание в KFC даже отношениями назвать нельзя. Я смотрю на Кристинины сильные руки, на то, как она с грохотом швыряет стулья на столы... Вспоминаю окровавленные кулаки, способные превратить человеческое лицо в кусок сырого мяса... Рот пересыхает, а губы словно склеивает густой вязкой слюной. Только внезапная боль в суставе заставляет разжать стиснутые намертво челюсти, сделать выдох, а потом вновь наполнить лёгкие тем неосязаемым, что необходимо для жизни. Дыши, Света, дыши. Это же Кристина, она никогда тебя не обижала. И не обидит. Стас заслужил то, что с ним произошло. Если ты издеваешься над тем, кто слабее тебя, будь готов, что однажды найдётся противник посильнее. Не надо ждать, когда справедливый Боженька воздаст всем по заслугам. «Мне возмездие и аз воздам». Кристина, словно супергерой вселенной Марвел, сражается со злодеями. Она заслуживает благодарности, а не страха... Нам удаётся закончить дежурство до возвращения уборщицы, и я этому рада, потому что бабуля, своими повадками и речью напоминающая героиню местного фольклора, жутко напрягает. Возможно, так только кажется благодаря волосатой родинке на подбородке и странно повязанной косынке, но я почему-то верю, что одним своим мутным взглядом ворчливая бабка способна наложить проклятие на меня или на Кристину, чтоб ни дна нам ни покрышки и ждали нас впереди тридцать три года несчастья. Выходя из кабинета, Крис весело скалится в ответ на мою дрожащую улыбку. В коридоре никого нет, даже Малышев не ошивается поблизости. Ещё немного, и мы разбежимся каждая в свою сторону... — Эгей, бабы! — орёт Кристина в спину Лере с Аминой, проходящих через турникет. Я замираю перед большим зеркалом в раздевалке якобы поправить шапку, втайне надеясь, что не застану на выходе никого из этой троицы. Подкрашиваю губы нюдовым блеском, подтягиваю колготки, безуспешно роюсь в сумке чтобы найти перчатки. Конечно, я забыла их дома. Как всегда. Эти пять минут тянутся целую бесконечность. Секунды липнут друг к другу, будто хорошо нажёванная жвачка, заставляя меня двигаться так медленно как только возможно. И всё равно этого оказывается недостаточно. Выходя на крыльцо, я неожиданно оказываюсь в толпе, захлёбываюсь холодным воздухом, барахтаюсь, пытаясь выплыть к безопасной открытой воде, но девчонки окружают со всех сторон. — Яр, ты чо такой тормоз! — вклинивается Кристина. — Только тебя ждём! Не успеваю я даже открыть рот, как она хватает меня за руку и тащит по ступенькам, проталкиваясь между спинами. Впереди Амина с Лерой, Настя и Виолетта. Рядом Кира, Вероника, Диана. Все девочки мне знакомы — из нашего класса и из параллельного. Мы никогда особо не дружили с «бэшками», но, видимо, с возрастом прошлое соперничество стало казаться по-детски смешным, да и общая курилка за гаражами способна сгладить любые противоречия. Когда мы сворачиваем к центральному входу, я понимаю, что на сегодня курилка отменяется. — Куда идём? — приходится крикнуть практически в ухо Кристине, но оборачивается Виолетта. — Ко мне щас завалимся. Мамки нам день именинника зажали, а душа горит. Праздника хочется! Наверно, из-за подготовки к выпускному никто из родкома не вспомнил про день именинника. Тех, у кого день рождения летом и осенью, поздравляли обычно в ноябре, а зимних и весенних — в мае. Но я подозреваю, что это только предлог: девочки просто решили сбросить напряжение, набухаться. — А твоя мама нас не убьёт? — спрашивает Амина. — Маман в командировке до среды. Ну, теперь понятно, почему они понеслись «праздновать» в понедельник, хотя логично было бы дождаться пятницы. Не уверена, что хочу принимать участие в попойке, но меня никто не спрашивает. Я не пью, не курю, я для них «белая ворона», и если бы не Кристина, каждая из этих девочек заговорила бы со мной только в крайнем случае. Например, чтоб списать домашку. Здесь, в толпе, я как невидимка, меня попросту не замечают, обсуждая через мою голову где и сколько купить бухла. Лера с Аминой вызываются сходить в магазин: Лера как самая адекватная, а Амина как самая сильная среди девочек. Остальные скидываются у кого сколько есть. Я выгребаю четыре сотки, завалявшиеся в кармане ещё с нашего неудачного похода в театр. Не могу отказаться идти к Виолетте, но пить вместе со всеми не собираюсь — надо оставаться трезвой, чтобы съебаться, когда Кристина уже не будет так пристально за мной следить. Сейчас она держит меня за руку — вроде бы мягко, но, стоит пошевелить пальцами, хватка усиливается. Наверно, со стороны это выглядит странно — держаться за ручки, как на прогулке в детском садике. Я все время боюсь, что девочки обратят на нас внимание, что-то скажут шутливо-издевательское, заставляющее краснеть. Но их интересует только предстоящий вечер, на нас никто не смотрит, и Кристина пользуется, притягивая меня поближе, кладёт подбородок на плечо, пыхтит носом в волосы, торчащие из под шапки. Краем глаза я улавливаю упорный немигающий взгляд, которым Захарова буравит мою щёку. Стоит немного повернуть голову, и придётся встретиться с ней, поэтому я упрямо отворачиваюсь, улыбаясь девочкам, которые стебут друг друга, вспоминая прошлые пьянки. Спина немеет от шеи до лопаток. Я могла бы разорвать контакт, всего лишь сделав шаг вперёд, но... Мы ещё жили в старой квартире, когда к нам во двор прибегала бездомная псина, похожая на вислоухую овчарку, которую я в числе прочих подкармливала. Даже котлету один раз в кармане куртки притащила. Собака была очень спокойная, вежливо махала хвостом в ответ на угощение. Однажды, катаясь с ледяной горки, я почувствовала, как что-то тяжелое неожиданно придавило меня сзади. Решив, что это балуется кто-то из мальчишек, я повернула голову, чтобы крикнуть на хулигана, и увидела на своём плече слюнявую пёсью морду. Каким-то образом собака забралась на горку и, наверно, решила поиграть — она в жизни не кусала никого из детей. Но ощущение беспомощности, когда зверь выше тебя ростом всей тяжестью ложится на спину, демонстрируя в оскале огромные жёлтые клыки, оказалось слишком пугающим. Оттолкнувшись со всей силы, я покатилась на ледянке вниз... И больше никогда не кормила бездомных псов. Крис сопит, навалившись сзади, моё горло сжимается, и я думаю: сначала Малышев, а теперь ещё главные оторвы школы. Скольким она готова продемонстрировать наши отношения? Зачем ей это нужно? Кристина метит свою собственность, как ревнивая сука. Интересно, если бы на её месте был парень, я чувствовала бы себя по-другому? Девчонки внезапно начинают махать кому-то руками и кричать. Это Ангелина с незнакомым пацаном чуть постарше. Удивительно, что её не было с нами с самого начала — кажется, она не пропускает ни одной школьной тусы. Когда выясняется, что праздник намечается «между нами, девочками», Геля без малейших угрызений совести прощается с кавалером, присоединяясь к одноклассницам. От магазина мы направляемся к дому Виолетты. В двух огромных пакетах, которые тащит Амина, звенит стекло. — Лайм купили? — деловито интересуется Виолетта. — Какой лайм? Пара лимончиков, да. — Ну ладно, картохи наварим, — смеётся Малышенко. Её квартира в новом доме, построенном на месте снесённых трёхэтажек, просто огромная. Одна прихожая больше всей моей комнаты. Очевидно, остальные здесь уже не первый раз, потому что не стесняясь оставляют грязные следы ботинок на дорогой мозаичной плитке, сваливают в кучу сумки и одежду, игнорируя гардероб с плечиками. Белый и золотой — вот основные цвета интерьера, который меня окружает. Отражая свет современных люстр с хрустальными подвесками, блестят фацетные зеркала. Похоже на фотографию в глянцевом журнале — у мамы есть несколько таких: толстые, тяжёлые, десятилетней давности, в детстве я вырезала из них картинки. В кухне, куда мы все заваливаемся, помещается овальный стол со стульями и длинный диван, и ещё остаётся места столько, что можно устроить дискотеку для всего класса. Виолетта мне всегда казалась немного сумасшедшей, хотя и доброй, она ничем особенным не выделялась среди одноклассников. Теперь приходится взглянуть по-новому на её простую одежду, на отсутствие понтов. Наверняка, зарабатывая столько денег, мать могла бы купить ей брендовые вещи и дорогой телефон, но Виолетта, в отличие от Стаса, никогда не демонстрировала другим своё превосходство. С фотографии в рамке на фальшивом камине смотрит строгая женщина, которая выглядит гораздо моложе моей мамы. Интересно, Виолетта совсем не похожа на мать. Фотографий подходящего по возрасту мужчины, который мог бы быть её отцом, я не вижу. Это уже о многом говорит. На кухне слишком шумно, а мне необходимо побыть одной. За панорамными окнами от пола до потолка находится лоджия. Приходится приложить усилия, потому что ручка никак не хочет поворачиваться, а балконная дверь открываться. Наконец до меня доходит, что секцию надо не тянуть на себя, а сдвинуть вправо. Я вываливаюсь из душного бедлама в прохладную пустоту, не забыв прикрыть за собой дверь. Огромное пространство лоджии никак не обустроено: валяются какие-то коробки, грязные пакеты, пахнет сырой штукатуркой. Жадно прижимаюсь разгоряченным лбом к стеклу, следя за тем, как всё больше и больше снежинок кружась опускаются с серого неба на аккуратно вымощенные плиткой тротуары. Запасённого телом тепла хватает на пару минут, а потом зубы начинают стучать в ознобе. Чувствую, как меня тянет назад, в комнату, и в то же время не могу сделать ни шага, скованная непонятным страхом. Даже скрип двери не разбивает ледяные оковы: ещё до появления Кристины я уже знаю кого ждать. Не глядя на меня она начинает парить. Вишнёвый аромат с примесью гниения оккупирует пространство лоджии, вытесняя другие запахи. Забродившая вишня остаётся на губах, когда Крис снова целует меня. Я пьянею от её близости и тепла... Ровно до того момента, пока не соображаю, чья рука недвусмысленно щупает меня за задницу, а между нами и остальными девочками только стекло да портьера из прозрачного тюля. Не собираюсь показывать представление на потеху другим, и Кристина не удерживает меня... Обеденный стол заставлен едой, бутылками, где-то на уровне глаз висит пар от кастрюли с пельменями, а пельмени уже навалены в плоском блюде большим слипшимся комом, от которого Амина отковыривает вилкой ошмётки, макает в сметану, с чмоканьем отправляет в рот. Ангелина наливает из всех бутылок подряд в разномастные бокалы, рюмки, стаканчики, некоторые сразу опрокидывает в себя, закатывает глаза, облизывается. Кира тут же, разборчиво смакует самодельный коктейль. Виолетта, прикрыв глаза, дёргается под громкое техно, а Настя кружится вокруг, словно спутник погибающей планеты. Не остаётся ничего другого, кроме как наблюдать, присев на край дивана. Я могла бы уйти, никто не остановит, но пока никто меня не трогает, это даже забавно: девочки, которых я знала только как учениц одиннадцатого «А» и одиннадцатого «Б», сейчас ведут себя совершенно по-другому. Диана и Вероника двигаются очень сексуально, в отличие от других танцующих девочек. Диана и Настя единственные, кроме меня, кто носит юбки. Остальным, очевидно, плевать на школьные правила. Лера раньше пугала своим непрошибаемым упрямством, но сейчас, глядя на то, с какой заботой она пытается заставить девочек поесть, прежде чем напиваться, я готова поменять своё мнение о ней. Когда Вероника, слегка пританцовывая с двумя бокалами, направляется к дивану, я уже расслабилась настолько, что спокойно принимаю из её руки алкоголь. — Ты ведь тоже именинница? — спрашивает она, приходится кивнуть. — Только у меня летом день рождения, поэтому никто никогда на него не приходит, — сама не знаю, зачем я это сказала, будто пожаловалась. Конечно, каждый год меня поздравляли Юля и Лиза, а с остальными мы даже почти не общались. — У меня тоже летом. Восемнадцатого июля, — Вероника протягивает мне шоколадную конфету. — У меня пятнадцатого! — Значит, мы обе Раки, — смеётся Вероника. — За это надо выпить. Под звон бокалов мы улыбаемся друг другу, почти как сёстры. Крепкий алкоголь мгновенно впитывается в горло, обжигает желудок. — Что это? — Мартини. Надо запомнить: мартини — это гадость, меня бы вывернуло от его болотной вони, но в желудке пусто, конфета уже растворилась. Возвращается Кристина, присаживается рядом, на подлокотник дивана, задев моё плечо перекинутым вперёд хвостом волос. От неё веет холодом и приторной сладостью, так что меня мутит ещё больше. Слишком много сладкого. Вышедшая из музыкального транса Виолетта зовёт всех к столу — пробовать текилу. Пока Кира с неожиданной сноровкой наполняет маленькие стаканчики, новичкам вроде меня читают лекцию: — Делаешь вот так, — Виолетта подносит растопыренные пальцы левой руки к губам и, пошло выпуская изо рта ниточку слюны, лижет. — Потом соль. — она насыпает в ямку между большим и указательным щепотку, лишнее стряхивает на пол. — Лизнуть, выпить, закусить. Следуя примеру, все тянутся к ломтикам лимона, прозрачно нарезанным Лерой. — Ну, девки, с именинами, — выдаёт Крис и, не дожидаясь остальных, первой хватает стаканчик. Гляжу на других, потрескавшуюся от ветра кожу между пальцами жалит солью, поэтому я, не раздумывая, слизываю её — до тех пор, пока неприятное жжение не прекращается, потом машинально кидаю в рот лимон. Соль иголочками колет язык, кислота пощипывает нёбо. — Дурочка, — шипит Захарова, толкая мне в ладонь стаканчик с текилой. Алкоголь смывает все неприятные ощущения во рту. Вкусно. Определённо, мне нравится текила. — Оливками закуси, помидоркой... — Кристинина забота кажется очень милой, хочется отплатить послушанием. Пока девочки отвлекаются на Ангелину, решившую показать стриптиз, я незаметно смахиваю себе в рот содержимое пары стаканчиков со стола. Спустя пару минут мне становится так легко, будто до этого я таскала за собой нагруженный прицеп, а теперь вдруг освободилась и готова взлететь. Вспышками мелькают картинки того, что происходит точно не со мной, а с кем-то другим, кто пробрался тайком и захватил власть в моей голове. Вот я почти лежу на диване и смеюсь над шутками Амины. Голова Крис у меня на коленях. Я танцую с Рони. Кристина обнимает меня сзади за плечи и пытается оттащить, а я отпихиваю её локтем. Мне хочется пить. Я хватаю со стола первую попавшуюся рюмку с прозрачной жидкостью. Ой, это не вода. Но всё равно весело. Виолетта поёт караоке. Нет, я пою караоке, девочки аплодируют, Кристина смотрит на меня, в её глазах слёзы. Я в прихожей, стою одетая, прислонившись к стене. Непонятно, кто из нас кого подпирает, чтобы не упасть. Мне кажется, рушатся стены. — Я домой её отвезу, — хрипло бубнит кому-то Кристина. Это Виолетта, и она держит во рту стеклянную трубку, из которой идёт дым. Она похожа на гусеницу из «Алисы в стране чудес», которая курила грибы. Смешно. Я собираюсь завернуться в стену, как в одеяло, и лечь поспать. — Видишь, набралась с непривычки, на ногах не стоит... Виолетта кивает, дым окутывает её голову и странно косящие к переносице глаза. Мы едем в такси, но этого я почему-то совсем не помню. Прихожу в себя на диване в зале. Кристина стягивает с меня ботинки. Мама убьёт, если я испачкала пол. Попытка разлепить глаза оканчивается полным провалом. Мои веки склеены, но каким-то образом я вижу происходящее вокруг. Словно сотни маленьких глаз внезапно открылись по всему телу. Это странное ощущение, и я знаю, что оно нереально, но в центре моей правой ладони удивлённо моргает крошечный голубой глаз без ресниц. Кристина стаскивает с меня куртку, матерясь. Уходит, потом возвращается, смотрит какое-то время, расстёгивает пуговицы на кофте, ловко выпутывает из рукавов. Она это уже делала с кем-то другим. Приходится сжать кулаки, потому что мне стыдно, Кристина не должна заметить, что со мной что-то не так. Глаза моргают, щекочут веками, будто в кулаках бьются крыльями бабочки, им хочется свободы. Кристина расстёгивает пуговицы на блузке. Зачем? Если мама вернётся и увидит меня голой, точно не обрадуется. Я хочу сказать, но мои губы тоже склеены, как и веки. Она садится сверху, мне на колени: горячая, пышет жаром, как ветер пустыни, тяжёлая. Её шершавые пальцы трогают везде, царапают кожу. Губы мгновенно впитывают мои слёзы, мою влагу. Мы обе горим, пока песок с сухим шелестом трётся между нашими телами. Голова кружится всё сильнее, я лечу в пропасть спиной вперёд, хотя знаю, что упасть не смогу, приходится обхватить ладонями выступающие, обтянутые пергаментом клавиши-рёбра сухощавого тела. Это совершенно не помогает, теперь нас двое в стремительном падении. Соски твердеют от холода, пока горячий Кристинин язык оставляет влажные дорожки на шее. Как только она отстраняется, становится ещё холоднее, я тянусь следом, тыкаясь вслепую в источник тепла. Её грудь трётся о моё лицо, а цепкие пальцы до боли сжимают плечи. Кто-то стонет, между моих раздвинутых бёдер толкается настойчиво-твёрдое колено. Но я так устала. Диван убаюкивает качанием, засасывает в себя уютной нагретой мягкостью. Я растекаюсь розовой лужицей, даже не делая попытки привести в порядок одежду и жизнь. Засыпаю.