Молодой человек!..

Валерий Михайлович был из тех людей, личная жизнь которых не сложилась, а потому они без остатка отдались общественной. Не смотря на его малые размеры, даже хрупкость и мнимую внешнюю безобидность, все студенты – и, кажется, многие коллеги – его почему-то безумно боялись. Главные хулиганы, которые и полиции не особо опасались, под металлическим взглядом голубых глаз Валерия Михайловича убирали телефоны или отправляли в помойку сигареты. А затем, понурые и кислые, покорно брели за ним к «начальству». Да, многим попортил жизнь Валерий Михайлович! Однако была у Цапли одна изумительная, сверхъестественная страсть – anuras, или голые бесхвостые гады, или попросту лягушки и иже с ними. Всякий, кто более-менее близко знал Валерия Михайловича, был осведомлен, что дома он держит два богатых террариума. В одном проживают прекрасные квакши-арлекины, а в другом – на удивление крупный самец лягушки Баджита, или щитоспинки. А в тот прекрасный день, взвесив все «за» и «против», профессор отправился на другой конец города и приобрел еще одну лягушку – рогатку Кранвелла довольно редкой морфы. Сквозь серость неба наконец проклюнулось солнце, тщательно укутанный контейнер с лягушонком согревал сердце, а новый шарф – шею. Валерий Михайлович шел по полупустой улице, не торопясь и одновременно нетерпеливо предвкушая момент торжественного водворения рогатки в новый дом. В его душе, слабой перед житейскими бурями, наконец воцарился сытый покой. — О, здрасьте, Валерий Михайлович! Цапля, не сбавляя шаг, нехотя повернул голову и узрел этого... как же его зовут?... Во... Воронин?.. А, Вороненко! — Здравствуйте, молодой человек. – не особо скрывая своей нерасположенности к разговору, ответил Валерий Михайлович и зашагал быстрее. Однако высокий длинноногий студент, разумеется, и не думал отстать: нагнувшись к миниатюрному омеге, он продолжил светскую беседу. — А вы тут где-то недалеко живете, да? — Не угадали. Я по делам ездил. – Валерий Михайлович поправил шарф и поудобнее перехватил контейнер. Точнее всего действия Евгения можно было охарактеризовать как «стояние над душой», но преподаватель, скрипя зубами, терпел. А Вороненко продолжил треп: — Я вот к родителям в гости иду. А живу я тут, на улице К. Знаете?.. Нет? Ну, тут прямо за торговым центром. Недалеко совсем, вобщем. Там дедушкина квартира, а я его единственный внук был... Ой, что-то я вам сказать хотел... Не помню. — Превосходно. Лучше скажите: на каком автобусе я из этой дыры до центра могу доехать? – и Валерий Михайлович, поджав губы, притормозил, пристально глядя на электронное табло остановки. Женя от неожиданности споткнулся и едва не свалился на преподавателя. — Да-а... на любом, в принципе. На двенадцатом, шестом, тридцать втором, седьмом... первом, девятнадцатым... – Евгений почесал лохматый затылок и внезапно, без всякой логической паузы поинтересовался: – Ой, а что у вас в коробочке? — Лягушка. – не глядя на студента, сквозь зубы процедил Цапля. — Покажите? — А шнурки вам не погладить, молодой человек?! – не выдержав, спросил омега высоким, срывающимся голосом. Женя быстро отвернулся, чтоб скрыть улыбку, но громко хрюкнул, пытаясь сдержать смех. Валерий Михайлович отошел ближе к обочине и уставился в прекрасное далеко, выслеживая близорукими своими глазами приближение транспорта. — А-а, я вспомнил, что хотел сказать! – вновь, как черт из табакерки, в опасной близости явился Вороненко. – Я к сексологу сходил. Как вы советовали. Валерию Михайловичу очень хотелось сказать что-то некультурное. Как ему казалось, в данной ситуации лучше всего подошло бы произнесенное с сарказмом слово «е*ануться». Немыслимым усилием воли профессор сдержался и только ядовито заметил: — Рад, что вы мне сообщили, молодой человек. Женя, будто не замечая раздражения собеседника, зачем-то продолжил: — Вобщем, он мне сказал, что мне надо... — А вас не заждались родители, молодой человек? – перебил его Цапля. – Просто меня, честно сказать, меньше всего интересует, чего вам там рекомендовал этот врач. Ко мней сей вопрос не относится, и... О, кажется, шестой автобус. – Валерий Михайлович прищурился и поправил очки. – Да, шестой. До свидания, молодой человек, и желаю успехов. И Евгений даже мяукнуть не успел, как синие двери новенького автобуса поглотили и двух школьников, и какого-то старика с чемоданом, и его профессора. Вороненко почесал затылок, вздохнул и направился в сторону отчего дома. Стало ему по непонятным причинам грустно. Отчего Валерий Михайлович не захотел с Евгением общаться? Прокаженный он, что ли?! — Просто я, наверно, не произвожу впечатления порядочного человека. – пробурчал Вороненко себе под нос обиженно. Совесть мгновенно уколола: а разве ты порядочный? Но Женя ловко парировал: нет, но разве порядочен, к примеру, Серафим? Пьет, курит, матерится, всем знакомым альфам благоволит. А на парах – паинька, от доски взгляда не отрывает, препода слушает, задает только правильные вопросы, отвечает, когда все молчат, одевается строго и с телефона не списывает. Так что преподы поголовно Серафима обожают и считают его очень скромным и интеллегентным омегой. Но не успел Женя хорошенько додумать эту мысль, как внезапная догадка прострелила его: а если и Цапля такой же?! Как говорится, в тихом омуте черти водятся. И размечтался Евгений... ... Еще теплый и сухой осенний день. Легкий ветерок прижимает к стеклу первые пожелтевшие листья. В густо крашеных зеленой масляной краской коридорах института тихо. После недавнего ремонта немного заляпана дверная ручка двести одиннадцатого кабинета. Окна вымыты чисто-чисто. — Здрасть, я того... Пересдать. — Снова вы, молодой человек? – Цапля поднимает брови и сдвигает очки на кончик длинного носа. Он редко глядит сквозь очки на такую мелочь, как студент. – Что ж, присаживайтесь. И Женя присаживается. Нервно опускает рюкзак на пол и внимательно, словно пытается увидеть сквозь бумагу, пялится на веером развернутые перед ним билеты. — Тяните, молодой человек. Молодой человек тянет и, бледнея и заикаясь, зачитывает: — Т-теория Геккеля. — Прекрасный вопрос. Это, если я не ошибаюсь, еще в девятом или десятом классе проходят. – Цапля вальяжно откидывается на спинку стула, будто готовится выслушать интереснейшую историю. – Ну-с, молодой человек?.. И Женя понимает, что врядли сможет объяснить Валерию Михайловичу, что десятый класс был давным-давно, года три назад, а готовился он к совсем другим вопросам, более сложным, и... — Снова не готовы, Вороненко? – Цапля приближает к Евгению свое бесстрастное лицо, и студента охватывает беспричинный страх. Он беспомощно смотрит в красные от усталости и радения над бумагами глаза препода, когда чувствует, как омега льнёт поцелуем к его губам. Евгений прикрывает глаза; отвечает, сплетает свой язык с чужим. Разорвав поцелуй, Валерий Михайлович, роняя билеты, забирается на стол, и Жене становится очень удобно его раздевать. У Цапли наверняка красивое белье – не может же он носить лохмотья под белоснежными рубашками и отглаженными брюками! И чулки. Непременно чулки. Женя любит, когда чулки. Вот Цаплины тонкие ноги в гладкой полупрозрачной ткани ласково обвивают его торс. Евгений снимает с Валерия Михайловича очки, чтоб не мешали; целует в губы, в шею. Оставляет хитрый засос – такой, чтоб "на грани", чтоб любое неосторожное движение демонстрировало его из-за воротника рубашки. А тем временем профессор освобождает из джинсов уже колом вставший Женин член и... Тут Вороненко врезался лбом в фонарный столб и очнулся. Хорошенько проматерившись, Евгений отошел на другую сторону тротуара, где фонари уже не должны были настигнуть его, и продолжил путь и мечтания. На чем это он остановился? Ах, да. Валерочка освобождает его член из одежды. Женя достает из кармана смазку (это же фантазии, почему бы в них он не мог придти на пересдачу с тюбиком смазки наготове?!), стягивает с омеги трусы и, даже не трогая член, едва ли не кончает от той жадности, с которой Лерка насаживается на его испачканные лубрикантом пальцы. Долго не задерживаясь на растяжке, Евгений нетерпеливо входит, и Лера, как шлюха, призывно сжимается, развратно подается ему навстречу. — Давай, Женечка! Если ты не можешь у меня учиться анатомии, то можешь хотя бы хорошенько меня трахнуть?.. И тут Вороненко заржал на всю улицу, напугав пенсионеров на лавочке у подъезда. Уж больно живо он представил, как Цапля выдает такую фразу, лежа под ним голым на собственном столе. (Хотя в реальности, разумеется, все было не так. Женя общими словами, мыча и потея, ответил на вопрос, и Валерий Михайлович проявил высшую степень гуманности, отпустив его на волю с «уд.».) Но тот Женя, что действует в фантазии, конечно, не смеется. Ну, может, чуть-чуть ухмыляется и начинает движения. А Лерка извивается и весьма несдержанно для интеллегентного человека стонет, энергично толкаясь ему навстречу. И вот, наконец, момент – Женька предусмотрительно выходит из омежьей дырки и, дрожа от удовольствия, обильно кончает на «любимого» преподавателя, а потом великодушно помогает кончить и ему. В довершении всех дел посыпает, как салат тертым сыром, Валерия Михайловича, обкончанным лежащего на столе, билетами с дурацкими вопросами, быстро одевается и уходит. Разумеется, не оборачиваясь – крутые парни никогда не оборачиваются, даже если сзади них постанывает от остаточных волн оргазма невыносимый Цапля... Вороненко пришел в себя и понял, что уже минут пять стоит у подъезда родительского дома, а просящий о разрядке член невыносимо теснится в джинсах.