Молодой человек!..

Саша открыл тетрадь. Не сильно понятные буквы не желали складываться в слова, а если и складывались, то слова эти не имели для Саши никакого смысла. Болезненно застонав, Александр лег на стол и немножко постучался о него головой. — Чего ты? – полюбопытствовал Евгений, плюхнув свой рюкзак неподалеку от Саши. — Женя, это конец... – простонал бета, даже не пытаясь приподнять со столешницы отяжелевшую голову. – Пять минут назад здесь материализовался Цапля и заявил, что у нас будет тест. Сегодня. Сейчас. Вороненко извлек конспекты и быстренько пролистал. — Вроде он не предупреж...а-а, нет, предупреждал. Вот, у меня записано. «Пятое число». И черепушка нарисована. Черт, я ж совсем забыл... — Все забыли. – прогудел в стол Саша. – Цапля, наверное, специально так говорит, что не запоминается! Евгений только усмехнулся. Что ни говори, а печальную оценку получить придется. Впрочем, Вороненко сейчас не сильно беспокоился: успеваемость не влияла на стабильность его психики, а в очереди на отчисление – Женя был уверен – он стоит далеко не самым первым. Есть и похуже него. Вот вошел в аудиторию Гриша Дынин, которого, разумеется, все дружески именуют Дыней. За ним – закадачный товарищ, двухметровый хохлатый Славка. Пришли, крича что-то на иностранном языке (скорее всего, нечто нецензурное), и грохнулись на «галерку». Им – все нипочем, все ништяк, все как с гуся вода. Евгений запрокинул голову назад и увидел кусочек челочки омеги Валечки. Сидит, бормочет конспект, в тетрадь уткнувшись. Вороненко вздохнул: омег ему было жаль. Как-то так странно они устроены, что не могут «забить» на учебу, да и вообще все слишком близко к сердцу принимают. А Цапля... Ох уж этот Цапля! Ничего в нем человеческого нет. Любит он злорадно плохие работы высмеивать. Чаще всего – омежьи. Пройдется Валерий Михайлович по бестолковым ответам, отпуская колкие шуточки, а несчастный учащийся, считая себя навек покрытым позором, потом всю перемену в туалете рыдает. Цапля никогда не повышал голоса... но легче от этого не становилось. Только из Жениной группы исключительно благодаря Цапле покинули вуз двое особо впечатлительных омег. «Это все недотрах» – авторитетно замечали юные альфы, вспоминая заскоки Валерия Михайловича. За минуту до звонка на пару Вороненко начал мысленно моделировать какую-то совершенно фантастическую ситуацию: будто находится некий анонимный герой, который не только ликвидирует Цаплин недотрах, но и, может быть, отправляет его в долгий и счастливый декрет... Никто не знает, кто же этот отважный альфа, однако все поголовно его искренне уважают. О неизвестном герое сочиняют саги, пишут поэмы, и в конце концов весь институт скидывается и ставит герою-избавителю памятник в сквере. А потом в... — Молодой человек, просыпаемся, убираем все со стола, оставляем только ручку. Валерий Михайлович склоняется над студентом, и тому почему-то кажется, что в мире нет ничего лучше запаха преподских духов. Женя немного очумел и от этого запаха, и от внезапного выхода из мира фантазий: он, как напуганный кукушонок, непонимающе смотрит на лист с заданиями. Потом медленно поворачивает голову вслед Цапли. Почему Вороненко раньше не замечал, какие у него замечательные волосы? Пепельно-русые, с отливом, волнистые. Евгению почему-то захотелось их понюхать, хотя это, наверное, просто шампунь – другие омеги ведь тоже моются... — Валерий Михайлович, у вас волосы такие красивые! — Вороненко, поставьте у себя на полях минус балл. – не оборачиваясь, велел Валерий Михайлович. Женя обиженно вывел на листке «-1» и с досадой подумал, что на прошлой неделе, когда он встретил Цаплю на улице, надо было в своем воображении трахать его без смазки и растяжки. Но все же трахать. Ох, как бы альфе этого сейчас хотелось!.. И тогда Евгений с ужасом понял, что у него начался гон. Что ж, теперь понятно, почему Цаплин парфюм сегодня такой приятный, а прядки волос хочется целовать. «Надо уходить сразу после пары, а то еще учиню что-нибудь» – нервно подумал Евгений и постарался сконцентрироваться на заданиях. Они оказались не такими уж и страшными, даже, наоборот, вполне интуитивными. Они бы с готовностью поглотили жаждущего ласки Евгения, если бы меж столов неустанно, как робот-пылесос, не прогуливался Цапля. Кажется, с его старых туфель отвалились подметки, и каблуки теперь стучали просто ужасно. Но сейчас для Вороненко было кое-что похуже этого клацанья – требования буйствующего естества. Он, сам того не желая, косился на профессора, когда тот подходил поближе, и раздевал его глазами. «Ножки очень даже ничего, хотя и худые... Бедра тоже округлые... Попа... Нет, стоп, я должен думать о полипах. Двенадцатый вопрос. Полипы... Полипы... Бл*ть, я хочу его!» Женин член просто горел от желания, от близости и недоступности истинного омеги. Дальше так жить было нельзя. Жене срочно надо было подрочить. — Валерий Михайлович, м-можно выйти? – спросил Евгений немного хрипло, изо всех сил стараясь не выдавать своего состояния. Профессор изящно, как заводная кукла, обернулся к нему. — Вы же прекрасно знаете, что я не выпускаю никогда, а во время теста – в особенности. Не первый год у меня учитесь, в конце концов, молодой человек. — А омег отпускаете. – пробурчал Женя, уткнувшись в работу, как конь в овес. Однако Валерий Михайлович его услышал. — Омеги – другая история, молодой человек. Омега может быть в положении. — А я могу... — Прекратите разглогольствования, молодой человек. Вы мешаете работать товарищам. Вороненко раздраженно отбросил ручку. Разум застилали гормоны, противиться природе было все сложнее. Тогда Женя решил, что будет дрочить прямо здесь и сейчас. Ну, а что еще делать? Тем более, Цапля сам виноват. Нефиг было не выпускать студента выйти, нефиг было такому красивому в белой рубашечке дефилировать, нефиг было носик морщить, нефиг было рождаться в семидесятых. На-про-сил-ся. Женька аккуратно, стараясь не издавать звуков и сохранять серьезный вид, расстегнул ширинку. Сосредоточенно уперевшись взглядом в тест, Вороненко достал налитый кровью член и с расстановкой провел по нему рукой. Так себе – дрочить «в сухую», без сопровождения порно, «хорни» картиночки без цензуры или хотя бы эротического рассказа. Женя прикрыл глаза и напряг воображение. Очень хотелось Валерия Михайловича. Миг – и Женя уже представил, как они страстно целуются в коридоре, и рука словно сама по себе начала движения вверх-вниз. Вот они у Жени на квартире; Валерка скидывает свою идеальную рубашечку, скидывает топик, и Евгений видит съежившиеся от прохлады и возбуждения омежьи сосочки. А вот Женин член ласкает уже не его рука, а рука профессора – изящная, ухоженная, с тонкими длинными пальчиками. Фантазии Евгения были пУтаны и сумбурны, не подчинялись никакой хронологии, а иногда на место Валерки почему-то приходил Леша, Женькина бывшая пассия, однако воображение делало свое дело – альфа, напряженно сжав зубы, приближался к финалу. А Цапля... Разумеется, явно неспокойный Женькин вид не смог оставить его равнодушным: преподаватель приклацал каблуками ближе к Вороненко и со вздохом произнес: — Сдавайте телефон, молодой человек. Молодой человек испуганно поднял лохматую башку. — Нет у меня телефона! — Не держите меня за дурачка, молодой человек. – Валерий Михайлович бесстрастно поправил очки. – Вы давно за мной наблюдаете, ждете момента. А теперь... Ну не станет же относительно адекватный человек с таким вниманием на пол смотреть! — Нет у меня телефона. – упорно повторил Женя и медленно поднял вверх руки. Руки подрагивали. Щеки студента то бледнели, то краснели. Цапля только умехнулся. — В таком случае извольте встать, молодой человек. Евгений замешкался на пару секунд. О, какие только мысли ни успели пронестись в его голове за эти мгновенья! Наконец он сообразил быстро опустить руки обратно под стол и, игнорируя Цаплю, возмущенного неповиновением, спрятать член. И вот Женя встал во весь свой почти двухметровый рост, ощущая себя карликом перед маленьким омежкой, не без презрения глядящим на него снизу вверх, чуть приподняв брови. — Да-а-а...– протянул Цапля многозначительно и так страшно, что вся группа (за исключением, конечно, Жени) нервно вжалась в столешницы. — Да-а-а... Это от души. Вы бы хоть штаны застегнули, Вороненко. — Я м-могу се-сейчас застегнуть... — Уж будьте любезны. Женя, еле живой от стыда и страха, дрожащими руками застегнул джинсы. Сзади раздались задушенные смешки и шепот. Валерий Михайлович, перевария события, качал головой, поджав губы. То тут, то там прорезался искренний смех. Шепот нарастал. Наконец Цапля изрек: — Что ж... С телефона у меня многие пытались списать, с бумажной шпаргалки – тоже не мало... На руках писали... некотырые омеги на груди у себя шпаргалки прятали, потом себе за шиворот смотрели... На партах писали, азбукой Морзе общались... Да, вобщем-то, я за свою практику почти все мыслимые способы списывания видел. Но чтоб вот так... Простите, с такого пикантного предмета... – тут профессор не смог сдержать смешок, и расслабившаяся группа дружно заржала. Цапля прикрыл глаза рукой и обессиленно выдохнул: – Просто замечательно! — Я... Я... Можно сесть мне? – стараясь никуда не глядеть, пробормотал Женя. — Нет. Сейчас со мной пройдете куда следует. – Валерий Михайлович вновь сделался холодным и серьезным. Подняв голову, он обратился к студентам: – Молодые люди, завершаем работу. Староста, соберите листы, будьте любезны, и мне на стол положите. Все, свободны. Группа беспокойно зашуршала, всем вдруг резко стало не до Жени. А Женя, повинуясь властному жесту Цапли, поплелся за ним. До конца пары оставалось минут десять. В тихом пустом коридоре Валерий Михайлович позволил себе расхохотаться, и Вороненко нервно вздрогнул от этого неслыханного доселе звука. — Я, конечно, предполагал, молодой человек, что каждый альфа рождается с персональным карликом-эксгибиционистом где-то в уретре, который науськивает хозяина разоблачаться в самых неподходящих местах. Но я впервые вижу, чтоб этот карлик проявлял себя во время теста! – поделился профессор своими соображениями, и Жене самому стало как-то не к месту весело, и... Вспышка адреналина, пять минут назад приведшая альфу в себя, уже потеряла на него действие. Евгений резко остановился, употребив все душевные и телесные силы на противостояние инстинктам. «Нельзя, нельзя, ты и так уже под реальной угрозой отчисления... Не бросишься же ты на Цаплю!» – мысленно гипнотизировал себя он. — Молодой человек, вам плохо? – Цапля беспокойно заглянул Евгению в лицо. Тот поспешно отвернулся и забормотал бессвязно: — Валерий Михайлович, пожалуйста, вы отойдите, я не вынесу, когда омега, вы омега, у меня гон, а я ваш истин... — Понял. – перебил его Валерий Михайлович и отошел на почтительное расстояние. Евгений прислонился к стене, закрыв глаза рукой. Сердце билось гулко и часто. Первобытность бурлила в крови. Кажется, это бурление даже немного заглушало голос профессора. — Ладно, в таком разе идите домой, Вороненко. Примите холодный душ или помастурбируйте... У вас, вероятно, омеги давно не было, поэтому гормоны так «взбрыкнули»... Идите. Завтра утром с вами разберемся. Вылетите из института, как пробка. И Евгений, справедливо ощущая себя больным и опозоренным, поплелся к лестнице.