Молодой человек!..

На следующий день после Дня Незабвенного Происшествия на тесте по анатомии Женя шел из ректорского кабинета – бледный, потрепанный и с безумными блестящими глазами. Женя шел, будто всемирная знаменитость: по пути его следования очень разные люди с предыханием задавали ему очень одинаковый и очень многозначный вопрос: — Ну, что?.. — Остаюсь! – всякий раз отвечал Женя, широко улыбаясь. Просто Евгению Вороненко невероятно повезло. Ректор был в изумительно веселом расположении духа, а Цапля и вовсе не присутствовал на «суде» – приболел. Вникнув в суть дела, ректор только расхохотался, затем для приличия лишил студента стипендии (которую Женя и так не получал) и объявил выговор. Взяв с Вороненко клятву больше никогда так не делать и слезно вымолить у Ца... Валерия Михайловича прощение, ректор «отпустил душу на покаяние». И ошалелый Евгений зашагал по коридору. Правда, свидеться с Цаплей Вороненко удалось только на следующей неделе, когда популярность Евгения начала понемногу гаснуть, а профессор, еще болезненно бледный, вышел на работу. — Здрасть, Валерий Михайлыч! – весело поздоровался Женя и даже слегка поклонился, чуть не уронив рюкзак. — Здравствуйте и прощайте, Вороненко. За документами зашли? – Цапля довольно мило улыбнулся. – Знаете, вас даже как-то видеть приятнее, когда понимаешь, что больше с вами не встретишься. — Встретишься. Меня не отчисляют! – радостно объявил Евгений. Лицо профессора приобрело знакомое меланхолически-недовольное выражение. — Сколько взятку дали, молодой человек? — Нисколько. Просто проступок не сильно тяжелый. – ухмыльнулся студент. — А-а-ай... – протянул Валерий Михайлович разочарованно. – Я же совсем забыл, что наш ректор... Ай-ай... — Чего с нашим ректором? – почему-то испугался Женя. — Произошло ужасное, молодой человек. Наш ректор, как и вы, родился альфой. – безапелляционно заявил омега и, не дав Вороненко опомниться, развернулся на каблуках и удалился. В обед того же дня Женю снова вызвали «на ковер». Помрачневший (очевидно, после встречи с Цаплей) ректор ультимативно изрек: — Даю две недели на то, чтоб вы добились прощения от Валерия Михайловича. Или ищите себя в списке на отчисление. С той минуты и начался для Евгения Вороненко этот жуткий марафон под лозунгами «Не опозорь семью, вылетев с треском из института!» и «Оближи Цаплю с ног до головы!». Женя старательно корчил из себя благонадежного. Когда анатомия была второй парой, он не собирал вещи за десять минут до конца лекции и вообще никак не проявлял желания поскорее ускакать на обед, как делали обычно все студенты поголовно. Он, пытаясь спародировать вдохновенные лица отличников, глядел Цапле в рот и конспектировал каждое его слово, вплоть до замечаний одногруппникам. Нечего и говорить, что про телефон на лекции Валерия Михайловича Женька и думать забыл. Цапля поглядывал на явно изменившегося студента поверх очков, недоверчиво кривя губы, но молчал и прощение давать не спешил. Женя установил на главный экран смартфона счетчик дней, чтоб точно знать, сколько часов у него осталось до отчисления и грандиозного скандала с родителями, однако попыток бороться не прекратил. Стоило профессору появиться в зоне видимости, Евгений подбегал к нему и, галантно склонившись, предлагал свою помощь. Чем? Да чем угодно. Разложить работы по вариантам, например. Донести тяжелый допотопный ноутбук. Разобраться, почему этот самый ноутбук не желает согласовывать свои действия с проектором. Принести кофе. Подать пальто. Забрать пальто. Распечатать бумажки. Сходить к секретарю и отдать ему распечатанные бумажки... Вобщем, много чего можно было сделать, и Евгений добросовестно делал, забывая иногда даже сходить покурить. Цапля начал глядеть на студента не только с презрением, но еще и с интересом. Что гораздо хуже, одногруппники тоже стали смотреть на Женю с интересом. Первым не выдержал Саша: — Что же, Ворона, ты все-таки решил начать ухаживать за Валерием Михайловичем? – спросил бета как бы невзначай издевательски томным голосом. — Ты чушь несешь. – насупился Вороненко и продолжил бой с Цаплиной электронной доской, которой, очевидно, была больше по душе жизнь самой обыкновенной доски без сенсоров. Александр насмешливо хрюкнул. — Почему? Все об этом говорят. И, признайся, основания-то для разговоров есть! Ты для начала ему свое «оружие» показал. — Заглохни. Ничего я не показывал. – сквозь зубы процедил Вороненко, не глядя на ехидного товарища. — Показывал, не лечи меня. – махнул рукой Саша. – Я ж с тобой рядом сидел, у меня самая лучшая видимость была. Так вот. Сначала ты «оружие» показал, Цапля, походу, заценил, и теперь ты вроде начал конфетно-букетный период. Идеальная схема. Евгений надул желваки. — Ты, сволочь, хоть раз видел, чтоб я Цапле цветы подарил?! — Нет, но... — Ну и захлопнись тогда! — ...но к цветам все и идет. Вороненко резко обернулся к бете, и тот на всякий случай сделал робкий шажок назад, инстинктивно выставив вперед руку для защиты. Евгений начал медленно размахиваться, однако на полдороги одумался, судорожно выдохнул и отвернулся от Александра. Но если бы только Саша!.. В самом скором времени за спиной Евгения поползли смешки. Наиболее любопытные омежки пару раз подходили к Жене в обед целыми стайками и, улыбаясь, шепотом просили рассказать, «real» ли Вороненко затащил Цаплю в постель. В любых, даже самых малозначительных, спорах с Вороной одногруппники начали использовать намеки на отношения с Валерием Михайловичем как сильнейший контр-аргумент. К глубокому сожалению Евгения, далеко не каждому из них он мог дать в морду за такие слова. Вобщем, жить стало невозможно, до конца срока оставалось два дня, а Цапля все никак не мог собраться с силами и простить наконец студента. Нервы Жени не выдержали. Он, плевав на общественное мнение, приперся после последней пары в опустевшую аудиторию и, предсказуемо застав там профессора, спросил с порога: — Валерий Михайлович, а вы вообще меня простите? Цапля в тот светлый миг запихивал в сумку какую-то папку. С минуту он молчал, пока наконец ни вместил документы. Затем спросил внезапно, поглядев на Евгения в упор: — Вот скажите мне честно, молодой человек: вы правда так сильно хотите стать врачом? Женя потупил взор и начал ковырять носком кросовка палас. — Ну-у... Не то что бы... Я не знал, кем хочу быть, а родители мне такие типа: «В мед! Иди в мед! Будешь нас лечить!». А мне, вобщем-то, пофиг было... — Так я и думал. – торжествуеще дернул головкой профессор. – Абсолютно так и предполагал. Смысл тогда того, что вы останетесь доучиваться, молодой человек? Допустим, я замолвлю за вас словечко, вы останетесь... Возможно, с грехом пополам доучитесь... Но скажите откровенно, молодой человек: хотели бы вы, чтоб дорогое вам существо – вашего папу, или ребенка, или омегу – лечил такой же врач, как вы? Вороненко густо покраснел и признался: — Не хочу. — О чем же тогда разговор? – Цапля открыл большую позеленевшую бутылку с водой и начал поливать цветы. Женя помялся несколько секунд, потом неуверенно пояснил: — Родители скандал устроят... Они меня и так сюда еле-еле пристроили... — Пристроили? – профессор выгнул бровки – Тоесть вы хотите сказать, что на вашем месте мог бы учиться нормальный студент? Который сам, своей волей пожелал стать терапевтом, и который не доставал бы на паре ***? – тут Валерий Михайлович, к большой неожиданности для Жени, выразился крайне грубо. Но Вороненко молчал, разглядывая пол. Крыть и впрямь было нечем. А Цапля поставил на место бутыль, сел за свой стол и заговорил негромко с слегка мечтательным выражением: — А представьте: отчислитесь вы спокойненько из института – красота! Хотите – ЕГЭ пересдайте и все заново начинайте. Хотите – отправляйтесь в ПТУ, на водопроводчика обучаться. Хотите – грузчиком работать устраивайтесь. Хотите – вступайте в брак, делайте детей и на шее у родителей сидите. Я даже вам немного завидую, молодой человек. Но что ведь самое приятное? То, что вы никогда больше не свидетесь с проклЯтой хирургией, чертовой анатомией, дебильной латынью и постылым мной. Хорошая будет у вас жизнь, легкая и счастливая. Хотите? — Не хочу. – буркнул Женя. Валерий Михайлович улыбнулся, поигрывая карандашом: — Я вас искренне не понимаю, молодой человек. Ну что вам стоит? Всем же легче будет: и вам, и мне... Желаете спойлер на следущую сессию? Евгений, почему-то удившись наличию слова «спойлер» в лексиконе профессора, несколько запоздало кивнул. Валерий Михайлович подпер рукой подбородок, томно опустил ресницы и поведал с нескрываемым удовольствием: — Бочка формалиновая с органами. Вы что же думаете – мы просто так рисунки какие-то рисуем, слои ткани изучаем, таблицы учим? Нет-с. Будете ко мне на сдачу приходить, руку в бочку совать, часть тела доставать и все мне про нее рассказывать. — А эти штуки... прям настоящие будут, да? Из мертвых людей? – вытянул шею Женя. — Да. Из студентов, которые не забрали документы по-хорошему. – фыркнул Цапля. – Только подлинная мертвечина. Только хардкор. Все еще желаете остаться? Вороненко задумался. Может, и впрямь?.. Поднял глаза на Цаплю. У того волосы к вечеру пообтрепались и тушь с ресниц осыпалась немного. Морщинки вокруг глаз очертились четко, словно иглой процарапанные. На рубашке складки острые-острые. Сквозь тонкую ткань просвечивает бежевым тело, и кружево топа видно. Подчеркнутое несовершенство омеги завораживает Женю. «А все-таки он стильный. Как диснеевский злодей» – подумалось альфе. Эх, была не была! — Я останусь, Валерий Михайлович. Я буду стараться. Клянусь. Извините меня, пожалуйста. — Смело, Вороненко. – усмехнулся Цапля. – Ладно, я вас прощаю. Только если вы снова вздумаете извлечь свое «сокровище» посреди моей пары – не обижайтесь. Ампутирую и помещу в бочку. Женя радостно кивнул и вылетел из аудитории. Профессор еще долго слышал грохот его шагов в мертвых коридорах института; сам же Цапля только минут через пять наконец нехотя поднялся на ноги и заставил себя собираться домой. Устал он от всего этого... А от Вороненко в особенности устал.