Молодой человек!..

На самом деле, планов у Евгения было много – самой различной степени бредовости. Он хотел договориться с знакомыми южанами с рынка и украсть непокорного омегу, хотел сделать профессору предложение руки и сердца на ближайшем массовом мероприятии на глазах всего института, хотел пойти к колдуну и заказать сильный, пусть даже "черный", приворот... Однако в тот замечательный день, когда Женя получил приглашение на свадьбу Саши, альфа внезапно и неожиданно сдался. Просто-напросто "перехотел". В тот момент Вороненко смог бы заявить, что вовсе разлюбил Валерия Михайловича, но это была бы ложь. Женина страсть переросла в один исступленный голод: он не мог думать ни о чем, кроме худенького длинноносого омеги, желал его, никак не мог заполучить и оттого злился. Поэтому-то Евгений всего за неделю успел сочинить штук двадцать неприличных анекдотов про профессора анатомии, на лекциях его демонстративно тыкал пальцами в экран телефона и в любой разговор ухитрялся ввернуть хоть какую-нибудь гадость про Цаплю. Получая всенародную поддержку, Женя распалялся; ему казалось, будто еще парочка обидных слов о Лере – и жгучее щемление в сердце и яйцах исчезнет навсегда, но ни тут-то было... А профессор оставался холоден, как плитка в туалете. Если раньше он придирался к каждому Жениному вздоху, то теперь студент словно прекратил для него существовать. Списываешь? Да ради бога. Орешь матом у меня за спиной? На здоровье. Наступаешь на ногу? Скатертью дорожка. Поглощенный своими душевными терзаниями, Женя этого не замечал, однако профессор сильно изменился. Он прекратил ходить на тестах между столами. Он прекратил высмеивать работы. Он поспешно удалялся после последней пары. Он даже не стал "валить" на экзамене, из-за чего один впечатлительный омега, по какой-то непонятной для одногруппников причине души не чаявший в Валерии Михайловиче, решил, что тот умирает. — У него уже огонька в глазах нет, понимаете? – взволнованно пытался омежка донести свои переживания до приятелей, однако те только безразлично кивали и заговаривали о новом сорте папирос с кнопкой. Те курящие омеги не имели никакого отношения к свадьбе Александра, на которую был приглашен Женька. Истинный беты наконец достиг совершеннолетия, и по церковному календарю как раз настал удачный момент для свадьбы. Саша ходил гоголем, выпучивая грудь покруче многих альф, всем знакомым и незнакомым демонстрировал фото прекрасного омеги, которым он в скором времени официально завладеет, и вообще всячески выражал ликование. А Женя? Женя завидовал, конечно. Женя окунался в грустные мысли, представляя, какая могла бы быть у них с Леркой свадьба, какие замечательные длинноносые – все в папу! – дети... Александр хандру товарища примечал, однако о причине ее не знал и значения особого не придавал. «Поест хорошенько да выпьет – сразу повеселеет! Женю я не знаю, что ли?» – думал Саша. И был, честно говоря, абсолютно прав. ... Измененный микрофоном фальшиво-радостный голос тамады гремел на весь ресторан. Обожравшись до тошноты, Евгений, героически превозмагая себя, "глушил" рюмку за рюмкой. Украшенный широкой лентой свидетель жениха-омеги поглядывал на него через стол, многозначительно надувая подкачанные губки и как бы невзначай расстегивая все больше пуговиц на праздничой блузке. Женя подмигивал омеге, однако более решительных действий не предпринимал – не хотелось почему-то. Тогда действовать решил омега: он кошачьим движением вытек из-за стола, обошел его и подсел ближе к Евгению. — Коля. – свидетель протянул альфе наманикюренную лапку. — Вороненко. – сам не понимая на то причины, по фамилии назвался Женька. Коля обольстительно улыбнулся и поправил ворот блузы, чтоб она открывала как можно больше всего интересного. Женя рассеянно глянул на кокетливое бельишко и почти сразу перевел взгляд на стол. Баклажанные рулеты уже доели... Евгений вздохнул и, почему-то решив, будто Коля может его понять, подпер голову рукой и пьяно пробухтел: — Ты пр-редставляешь, он мне отказал! Как будто ему в пятьдесят лет прям каждый день молодые студентики предложение делают! Ему на п-пенсию пора... давно... Я ему ботинки вылизывал... почти. Коля многозначительно приподнял бровки, ожидая продолжения. И Евгений продолжил: — Я б ему все дал! Все! – он рубанул ладонью воздух, едва не опрокинув вазу с фруктами. – Я б его до смерти любил... и после смерти... И вообще всегда! Вот же... – и тут альфа сказал несколько слов, приводить которые я здесь не буду, ибо убежден, что они вырвались у него исключительно по пьяни. Николай же одобрительно кивнул, и уже через пару секунд буйная Женина головушка покоилась на его груди, а в районе лба и губ наблюдались следы от помады. — Ну и тупой тебе достался старишка! Как можно такого альфу упустить? – промурлыкал свидетель, покачивая ножкой в каблукастой туфле. Женя жалобно всхлипнул. Тутже его разгоряченное лицо обожгли еще несколько рваных поцелуев. Жене понравилось, и он тихо замурлыкал. Тамада огласил начало танцев, грянула какая-то мерзопакастная музыка, и, если б не вибрация в кармане, студент бы не услышал звонка. — Лера... Лерка звонит, представляешь?! – обрадованно вскричал Евгений, заглядывая в глаза Коле. Однако у хитрого хищного омеги были свои интересы. — Не бери трубку. Пусть этот твой Лера поймет, что ты себя тоже не на помойке нашел. – фыркнул он и налил Жене еще коньяка. Евгений быстро выпил и, придя в необычайно веселое расположение духа, отключил телефон. Изредка спотыкаясь в своих жутких туфлях, Коля привел Женю в туалет, заперся с ним в залитой белым светом кабинке, скинул свою бессмысленную блузку... А что было дальше, молодой человек уже и не соображал. Прогуляв день ради опохмела, Евгений, однако, во вторник явился ровно к первой паре, причем в крайне веселом или, скорее, отчаянном расположении духа. Кто знает, что стало тому причиной – остатки ли алкогольных паров, врожденное ли Женькино безумие или же беспутный образ жизни в сочетании с любовью, добившие последние клетки мозга альфы – но, как бы то ни было, на паре Валерия Михайловича студент ощущал себя совершенно вольготно и свободно. Евгений, не таясь, прихлебывал энергетик и глядел на профессора так, как Лера всегда ненавидел, чтоб на него глядели – будто на актера в театре. Лера краснел, запинался, много раз поправлял прическу и, сдвигая бровки, делал Жене замечания. Тот реагировал лишь картинным закатыванием глаз. Профессор терпел из последних сил, а Вороненко будто нарочно нащупывал его предел. Он производил манипуляции с телефоном, приставал к близко сидящим одногруппникам, громко хлебал энергетик... Венцом всего этого безобразия стал запуск бумажного самолетика, закрученного воздушными потоками столь причудливо, что он попал прямо в Валерия Михайловича. Тот резко, раздраженно обернулся и гневно сверкнул очками на Вороненко: — Молодой человек, покиньте аудиторию! — Это не я. – нахально заявил студент, не отрываясь от складывания следующего истребителя. Профессор, побелевший от ярости, медленно приблизился к Евгению и прошипел: — Убирайтесь вон. Если в аудитории и были какие-то звуки, то они совершенно стихли. Молодые альфы и омеги с ужасом наблюдали происходящее, став бледнее своих халатов. Врядли кто-то из них когда-нибудь видел Цаплю настолько злым. Да и, сказать по правде, было от чего придти в бешенство! Женя на самом деле тоже боялся. Очень-очень. Особенно когда заглянул в усталые украшенные каппилярной сеткой глаза преподавателя. Но альфа решил для себя, что если сейчас отступит, то потом будет поздно, и, зажмурившись от страха, выкрикнул: — Не уйду! — Уйдете! – взвизгнул омега и хлопнул ладонью по столу. Женя вновь поднял глаза и заявил твердо и отчаянно: — Нет, не уйду. Валерий Михайлович отшатнулся. В его лице отразился настоящий страх. Впервые он увидел такое вопиющее неподчинение, впервые ощутил себя бессильным на своей же территории. Это произвело на профессора ужасный эффект: губы его задрожали, щеки разгорелись алыми пятнами, и он, закрыв рот рукой, пытаясь сдержать истерические рыдания, вылетел из аудитории. Пару минут стояла гробовая тишина. Затем Дынин поднялся с места, дошел до Евгения и молча пожал ему руку. За Дыниным сие деяние повторили еще несколько альф. Женя просиял улыбкой, и улыбку эту не смогли стереть даже критические замечания по-иному настроенных товарищей. — Цапля, конечно, не подарок, но ты перегнул... — Да, Валерий Михайлович тоже человек, надо к нему по-нормальному относится, что доводить-то? — Это жестоко. — Теперь точно тебя выгонят. Но на данный момент у Жени еще не включились мыслительные операции. В лохматой голове звучали, переливаясь эхом, только два слова: я победил. Я победил! Победил! Теперь не Цапля издевается надо мной, а я над ним. Вот как надо лечить любовь! Вот как надо мстить за разбитое сердце! Довести Цаплю до слез! Такое смог бы только герой или гений, а Вороненко сейчас ощущал себя и тем, и другим. Минут пятнадцать, пока не пришел преподаватель по хирургии, Евгений безумно ликовал. Появление сурового крупного громкоголосого альфы-профессора слегка усмирило яркие, хоть и весьма противоречивые чувства учащихся. Вновь воцарилась первозданная тишина. Преподаватель встал за кафедру и повышенным тоном насмешливо обратился непосредственно к Жене: — Что лыбишься, Вороненко? Радуешься? Победил, да? А кого победил? Омегу беременного победил? Герой!..